Покаяние

Мне кажется иногда, что я потеряна для Бога. Потеряны я, многие из тех, кто меня окружает и еще другие, которых очень немало. Почти все мое поколение не только выжжено пороком – самое страшное в том, что оно выжжено отсутствием покаяния, отсутствием даже самой мысли о сознании своего греха. А грех велик, он больше, чем у многих других. Я шлюха, но на это никто не обращает внимания. Это в общем порядке вещей. Кажется, что легко говорить «я шлюха», но как осознавать себя, эти руки, что поочередно нажимают на клавиши, отражение в стекле, у которого куришь, это все родное, неотъемлемое от тебя, свою мысль, саму способность мыслить как нечто принадлежащее шлюхе. Это штамп, который ты ставишь на себя на всю жизнь. Сейчас я чуть не плачу от этого осознания. Но завтра меня ничто уже не сдержит, завтра давно знакомый бес вернется, и даже уже не ради наслаждения, а просто так я не смогу сказать нет. Это не борьба дьявола с его удовольствиями и ангела с его высшей радостью, это борьба пустых. Грех не даст ни толики удовлетворения, и даже ни малейшей надежды на нее не даст, он только выедет все возможное утешение, получаемое в отказе от греха. На весах два ничто, но ничто порока перевешивает: с ним невозможность сказать нет. И как проложить грань шлюхе между тем, когда нужно смириться и сказать да, дабы отдать себя миру, и тем, когда гордость и сознание себя еще не гордыня, и можно отталкивать от себя других? Конечно, нельзя вводить во грех братьев своих, но какой грех тяжелее: прелюбодеяние или злость, скука, и, как их следствие, еще большее прелюбодеяние? Я не знаю этого. Знала бы, будь во мне уверенность, что отвечать: да или нет, я бы, наверное, пошла за этой звездой истины. Но я не знаю и отвечаю да. Как и все мое поколение.

Мое поколение – это поколение-парадокс, оно плывет в противоречиях, которые, сливаясь, стирают его с лица человечества. Поколение выявляется лишь в своем сознании, когда это сознание приходит к нулю с редкими отклонениями, которые при сложении все же превращаются в ноль, поколение исчезает. Я не знаю ни одного человека, который мог бы дать нам более ли менее точную и ясную характеристику. Нам – это даже гордо звучит, нас нет, есть только разрозненные точки во времени и пространстве, которые не значит для каждой точки ничего важного. Не охарактеризовать ни одну из них. С какой-то стороны кажется, что отсутствие значимости времени и пространства – это достижение, ведь они рушат единое. Но загвоздка в том, что не значит для точки совершенно ничего. Она потеряла смыслы, она сама пуста. И не умеет из своей пустоты родить никакого содержания, в одном из лучших случаев – размышления о потерянных и давно забытых предметах или нытье о своей пустоте – как делаю это сейчас я.

Миша написал мне сегодня. Мы живем в мире SMS и мобильных звонков. Мы связываемся, но у нас нет соприкосновения друг с другом. И уже просто, без всяких намеков, напрямую, он пишет «Как ты? Я приду сегодня к тебе на ночь?». Это редкая удача и верх нежности наших отношений: мы целую ночь будем спать рядом. «У меня месячные». Я все поняла, что он хотел мне сказать. «Мы разве не занимаемся сексом во время месячных?» Это старая история. Каждый месяц я отказываюсь от секса во время месячных, потому что мне неприятно, а потом он все равно приходит ко мне, и все равно делает то, что хочется ему. Хотя, я в очередной раз просто не могу быть достаточно твердой. Он не приходит: мне пришлось соврать, что месячные еще сильные, а он поверил и был не очень настойчивым. Видимо, или он в запое, или переспал с кем-то еще, или бывшая девушка напомнила о себе.

Завтра я встречаюсь с Витей. Мы встречались два года, давно. Теперь он женат, но завтра придет ко мне. Ночевать. Мы выпьем по паре бутылок пива, посмотрим кино и ляжем спать. Проснемся затемно, я сделаю чашку чая и отправлю его на работу.

Послезавтра у меня ночует Коля. Я не люблю смотреть на него, но люблю класть голову ему на плечо, закрывать глаза и ни о чем не думать.

Женя пишет мне пару раз в неделю. Он говорит, я лучшая. Я слушаю истории о его знакомых, я улыбаюсь и радуюсь за него. Но никогда не печалюсь, потому что знаю – у него все будет хорошо, ведь он – лучший.

Миша придет и снова будет говорить мне зачем-то о нашей свадьбе, которой не будет никогда. Наверное, именно этим он превращает меня в ничтожество. Между нами нет ничего, и это ничто становится мною. Миша не дает мне отказаться от греха. От ненависти к себе и всего того, что он делает со мной, что он делает из меня. Или я сама себе не даю?

Имена, имена… Кто их придумал, и зачем? Имя есть знак человека. Имя есть символ, несущий в себе всю его сущность. Может быть. Но эти имена душат меня. Они вместе с несомыми сущностями слились в безликую массу поколения, которого нет.