Незаконченная война или дембель-коса - продолжение следует

Что знает и что понимает человек идущий в военкомат на призывную комиссию? Он знает только, есть у него возможность «откосить» от армии или нет. Это сейчас.
Я точно знаю, что и в восьмидесятые годы были и негодные на службу в армии по состоянию здоровья, и просто хитрые, но тогда их было немного, гораздо меньше, чем сейчас. Служба в армии в 80-х была престижна и почетна, особенно в десантных войсках. Что слышит призывник идущий в военкомат? Что он будет служить, защищать отечество и много других пафосных слов. Возможно, его пошлют на войну, т.к. «это почетная обязанность каждого гражданина страны». Это очень здорово.
Но тогда скажите где почетная обязанность государства обеспечить моральным, физическим и другими качествами и навыками этого гражданина страны, которого оно, государство, собирается на войну послать?

Клубы, ДОСАФ которые, давали самые поверхностные знания и навыки – это что ли и есть и забота и обязанность? Или 1,5-3 недели «учебки» и три выстрелянных патрона не попавшие в мишень?...

Многие могут сказать: это было в советской армии, а сейчас все не так. Поверьте мне, что дела в Российской армии обстоят не намного лучше, это показала последняя «чеченская» война…
По дороге из военкомата на призывной пункт тебя везде пытаются обмануть, никто не говорит конечный пункт назначения, ты уже не человек, ты «тело» куда везут, туда и едешь. Ни ты, ни твои близкие не знают, куда тебя везут и кто за это отвечает (тоже мне великая тайна вооруженных сил!).
Потом ты попадал в десантную «учебку», в абсолютно чужой климат другой республики, (сейчас другого государства) и тут тебе заявляли, что через 1,5-2 месяца ты пойдешь на войну.
Ты опять не понимал о чем речь…С удивлением слушал офицеров, прапорщиков, сержантов, рассказывавших, что тут нужно упорно и много тренироваться, что это необходимо на войне…
Но при этом на плацу по несколько часов в день тренируешься в строевой ходьбе и поднимаешь ноги по срезу сапога товарища, словно именно это поможет тебе выжить там.
Ни чего не могу сказать плохого про ферганскую десантную «учебку». Вот только бойцов, на мой взгляд, она готовила для учений, для парашютных выбросов, для показательных действий, а не для войны.
И личные примеры, которые приводили офицеры и прапорщики уже воевавшие, совершенно не действовали на солдат, в массе своей до службы абсолютно гражданских людей, не понимавших, что ждет их впереди.
Для проформы задавался вопрос, хочешь ли ты служить в Афганистане: построив сто человек в шеренгу, нежелавшим (а это, понятно, мог быть только трус и предатель Родины), предлагалось сделать шаг вперед. Не трудно догадаться, что никто этот шаг не сделал. И не по глубоким убеждениям, а потому, что не знали и не понимали, что ждет их впереди после этого выхода.
В своем повествовании я не хочу никакой политической интриги и специально обхожу номера военных частей, фамилии и другие атрибуты. Я хочу просто пересказать мысли, эмоции, философию и образ мышления тех людей которые вместе со мной выполняли свою тяжелую боевую работу. Эти люди, завершив порученную им работу, вернулись в мирное общество, из которого ушли совсем недавно, а общество оказалось неготовым принять их со всеми проблемами, с новым восприятием жизни.
Та закалка и мужество, которые даются в десантных подразделениях - это замечательный и нужный урок для молодого человека, может быть, просто необходимый, но только если все это происходит в условиях так называемой «обстановки приближенной к боевой». Тогда общество получает грамотного, сильного и волевого мужчину.
Я не говорю, что специальные войска (и в частности десантные) не должны принимать участие в боевых действиях.
Если надо, то должны, но тогда и подготовка должна быть другая. И ответственность страны за содеянное над личностью должна мериться другими критериями и категориями.

Это повествование не жалоба. Нет. Любой человек, прошедший войну, его родители, близкие, люди видевшие смерть и сеявшие ее по указанию государства обязаны быть этим же государством адаптированы назад в общество.

Существуют центры реабилитации «воинов-афганцев» , но что они реабилитируют и каким образом … Это очень «попахивает» реабилитацией после сталинских репрессий (впрочем, ассоциации у каждого свои).

 
 ***
После двухмесячного курса молодого бойца, в который входили утренняя и вечерняя пробежки по 6 км, физические нагрузки, рукопашный бой, политзанятия, на которых просто хотелось спать, изучение оружия и совершенно не нужная в таком количестве ходьба по плацу, тебе выдают вещи, предлагают зайти в самолет и лететь неизвестно куда…

Мы прилетели на аэродром «Ариана» в провинции Кандагар, вышли из самолета. По климатическим условиям, также как в Узбекистане, ну, разве что теплее. Днем за 50С, ходят вокруг люди в странной, нами еще невиданной военной форме, очень не похожие на вышколенных офицеров и солдат в Союзе.
Они же нас поприветствовали, сказав: «А, десантура, с прибытием к дьяволу в задницу!» (выражения, впрочем, были намного жестче).
Вокруг самолеты, все идет своим чередом.
Спокойно, не реагируя не на что, спит на теплом асфальте собака и вообще обстановка умиротворяющая, только все с автоматами и смотрят как-то не на нас, а сквозь нас и выглядят очень устало.
Естественно, расспрашивают, кто, откуда? … Ищут земляков. И не хочется думать ни о какой войне вообще. Скорее, ловишь себя на мысли, что вроде бы все хорошо…
Потом погрузка в КАМАзы и переезд в бригаду. Там нас определили в десантный батальон, который был прикомандирован к пехотной бригаде. Наше подразделение - это большие армейские палатки, поставленные друг за другом, в несколько рядов, каждой роте - свой ряд, каждому взводу - своя палатка.
Старослужащие приветствовали нас нетрадиционно: посоветовали вешаться сразу, потому, что мы попали в ДШБ, да еще и в Кандагар. Это не прибавило энтузиазма. Но ведь мы же десантники. Мы два месяца вбивали себе в подкорку, что мы можем все и «кто, если не мы»… И привыкли стоять за себя, как мы считали, насмерть... Хотя вокруг нас в тот момент ничего не говорило о войне, кроме разбросанных боеприпасов, на которые никто не обращал внимания.
Мы сложили свои вещмешки около глиняной каптерки, по указанию, какого-то сержанта, который нас привел в роту. И все наше имущество было очень быстро поделено старослужащами.
Хотя, на наш взгляд, ничего ценного там не было, там лежала «парадка» и парадные ботинки.
Как потом я узнал, с «парадками» там были проблемы - их надо было доставать или покупать. Но мне до этих атрибутов светской армейской жизни было дальше, чем до горизонта. Все, что происходило вокруг нас не вызывало тревожных чувств. Лишь легкое состояние внутренней настороженности от неизвестности.
Одно я сразу отметил про себя, это взгляд у людей, солдат и офицеров, которые уже здесь служили. Я сразу не понял, что именно не так, но про себя отметил, что подобного взгляда и вообще такого выражения глаз я еще не встречал.
Только после первого рейда я начал понимать, что значит этот скрытый звериный блеск. Он становится явным, когда появляется угроза или в стрессовой ситуации, а во время покоя он лишь изредка мерцает, но никогда уже не исчезает полностью…
Тогда я еще не задумывался над тем, что должно происходить в мозгу и душе человека, чтобы его взгляд стал таким, что должны вначале увидеть его глаза…
Когда нас распределили по взводам, я был внутренне спокоен, но это было спокойствие с привкусом неуверенности. Все иллюзии, родившиеся из рассказов в Союзе о том, что нас тут ждут, потому что мы единая семья и что среди солдат чуть ли не поголовное братство и трепетное отношение друг к другу, развеялись очень быстро.
Но чувство причастности к чему-то очень необычному не оставляло.
Внутри роты по-разному отнеслись к новому пополнению. Некоторые почему то сразу материли, кое-кто руками проверял на прочность, некоторые искали земляков, а кто-то просто смотрел хмурясь или саркастически улыбаясь.
В первый вечер и ночь в роте были расспросы, разговоры, десантные приколы, на местный лад и другие разного вида проверки на прочность духа и тела.
Удивило: никто не говорил о войне, боях или чем-то подобном.
Единственный эпизод, как-то затронувший эту тему, был прост: вновь прибывший попытался занять одну из очень аккуратно застеленных коек.
Он получил прямой удар ногой в грудь, и мы поняли, что на такие койки даже садиться нельзя.
Потом, в пяти словах, из которых четыре были матерными, а пятое - вовсе непонятным, нам объяснили, что это - койки недавно убитых и девять дней ими пользоваться нельзя.
В дальнейшем я убедился, что никто здесь не собирался, да и не собирается проводить педагогических разъяснительных бесед, кроме разве что «особистов», у этих свои задачи…
Основной формой обучения было получение знаний на чужом опыте… или на своем. Это способствовало выработке скорейшей реакции в момент принятия решения, если конечно остался жив.
На следующее утро (это был конец июля, жаркий месяц) весь батальон выдвигался на полигон для «отработки навыков у пополнения». В батальон определили около восьмидесяти человек.
Первым, что бросилось в глаза, после того как «броня» зашла на погрузку в бригаду, это были БМП, БТРы, и другая военная техника, которую здесь все именовали «броня» или «машины». Так вот это была настоящая боевая техника, а не блестяще-парадная, как в Союзе. Это была сила, и производила она неизгладимое впечатление.
Только позже я узнал и увидел, как горит, разлетается в куски, и беспомощна после подрывов эта мощь…
После утреннего подъема был дан час на вооружение, и опять я понял, что здесь все по-другому, не так как на учениях в Союзе, где все по полочкам, на своих местах, все вертикально, горизонтально и одного цвета.
Проходя подготовку в десантных частях, мы не носили и даже не видели такой амуниции. Там в РД (ранец десантника), как правило, новый укладывали мешки с песком под вес боекомплекта, и эти мешки, хотя бы не давили торчащими углами в спину...
Я считал, что пройдя ту десантную подготовку которую нам дали, удивить меня было невозможно, но в новой обстановке все было по-другому.
Вместо новой амуниции нужно было из общей кучи выбрать, что попрочнее, не очень порвано и изношено…
Я взял разгрузку, но это, как я понял в последствии, очень неудобная вещь. Сейчас разгрузка делается в виде жилета с распределенным по карманом весом, а наши, в то время, одевались и носились через голову, как фартук или бронежилет ...

(Продолжение следует)