Занимательная генеалогия

От Адама до меня – 200-250 поколений, считая по 25 лет на одно человеческое поколение в наш быстрый век и 100-150 лет в неторопливую эпоху патриархов. Две с небольшим сотни человек – мои деды, прапрадеды и прапрапрапра… Каждый из них, от библейских праотцов (Адам, Сиф, Енос и т.д.) до северокавказских дедушек-прадедушек (Евстрат, Михаил, Владимир) – оставил во мне частичку себя, и надеюсь, не самую плохую частичку.

Первочеловек Адам. Рассматривая сохранившиеся картины и фрески с его изображением, я практически не нахожу внешнего сходства между нами, но психологический портрет предка, оставленный в Книге Бытие, не оставляет никаких сомнений: я - его дальний потомок по прямой линии. Та же склонность к буколическим радостям в обществе одетой в фиговый листок юной прелестницы. Та же любовь к краденым фруктам вообще и запретному плоду особенно. Та же жестокая судьба – зарабатывать на хлеб, трудясь в поте лица и проклиная свой безжалостный жребий. Поднимая свой бокал за здоровье родителей, я должен с благодарностью вспомнить и его, первого в нашей большой семье.

Праотец Ной, изобретатель виноделия и винопития. Иногда кажется, что от него, прародителя всех виноделов, и до моего деда Михаила, заслуженного виноградаря республики, гораздо меньшая временная дистанция, чем от того же деда Миши до меня. Вспоминаю деда, священнодействующего над саженцами муската и ркацители, которые он почему-то называл «школкой»; обрезающего лишние побеги-«пасынки»; мнущего спелые кисти винограда в древней дробильной установке; пробующего вкус молодого, еще не выстоявшегося вина. Точь-в-точь - древний Ной с его трудолюбием, слабостью к винному зелью и гневливостью. Всё это, кроме генов трудолюбия, бережно передано ими мне, их потомку, и бурлит в моих венах в самые неподходящие моменты. Тем не менее, спасибо и за это, предки, и аминь.

Далекий пращур Соломон, сын Давидов (прекрасно знаю, что он иудей, а я – нет, но моя фамилия упорно напоминает мне о каком-то родстве), мудрый царь, прозорливый судья и неустанный строитель. Память о нем в моих генах – неуемная склонность к мудрствованию и неизлечимое женолюбие, бережно переданные им мне через добрую сотню поколений.

Далекие украинские предки, о которых мне ничего неизвестно, кроме доставшегося окончания "-ко" в фамилии. Кто они были: мирные полтавские гречкосеи или буйные запорожцы с Хортицы в необъятных шароварах, с обвислыми усами и оселедцами? Их гены несомненны – «г» фрикативное, а также любовь к салу, вареникам и киевскому "Динамо" передается отнюдь не воздушно-капельным путем.

Экспрессивные кавказские прапрадеды (грузины? осетины? чеченцы? уже никто не разберет), оставившие память о себе в виде добротного волосяного покрова на теле, склонности к многолюдным застольям, а также удивительной обидчивости и злопамятности. Нет обид, которые я мог бы простить и забыть, увы. Нет силы, способной вытащить меня из-за праздничного стола, пока на нем есть мясо и вино. И нет свитера теплее, чем мохнатая шерсть у меня на груди, спине и руках.

Загадочные народы Урала, Сибири и Дальнего Востока. Несомненно, благодаря им я так люблю пельмени и не мерзну, когда все вокруг стучат зубами от холода: тонкая майка и шорты – моя домашняя одежда круглый год.

Дед и отец - самые очевидные из моих предшественников: на их фотоснимках я очень точно вижу себя в будущем, а в своих мыслях и поступках – их самих в прошлом. Их мрачно насупленные брови и мощный, с залысинами череп – это я. Их светло-серые глаза и рисунок губ – тоже я. Дурацкое упрямство и искреннее гостеприимство, вспыльчивость и способность легко смеяться над собой и окружающими - это тоже я. То есть они. То есть мы: дед и я, отец и дальние прапрадеды.

В минуты ссор с самим собой или в часы отчаяния, когда кажется, что нет смысла дальше барахтаться, а нужно всего лишь сложить лапки и спокойно идти ко дну, я пытаюсь увидеть себя их глазами. Представить себя крохотным звеном бесконечно длинной цепочки совершенно разных людей от сотворения мира и до самого его конца – такое очень помогает. Это внушает оптимизм в самых трудных ситуациях и избавляет от дурацких иллюзий насчет собственной исключительности в мировом истоическом процессе.

В моих жилах струится кровь десятка вроде бы несовместимых между собой народов Восточной Европы, Северного Кавказа, Зауралья и Дальнего Востока, но к кому из них окончательно примкнуть – я не определился и в ближайшее время вряд ли сумею. Мне непросто: быть прямым потомком двух сотен достойнейших персонажей мировой истории – это ко многому обязывает. Стать отцом, дедом и прадедом стольких же эпических персонажей – еще труднее, но я попробую.

октябрь 2006