Истинная вера

Кто ты? Наказанье или милость?
Кто ты? Отрекаться не спеши!
Может, за душой моей немилость,
Только нет души...

Ария "Кто ты".

ПРОЛОГ.
Низкие, старые «казаки» слегка потертого коричневого цвета привычно отбивали нехитрую дробь по гладкому серому мрамору московского метро. Она шла неторопливо и уверенно, слегка поскальзываясь на металлических набойках каблуков, глядя вперед. Старая, местами умело зашитая «скользкая» куртка черно-синего цвета и неприметные, потертые временем джинсы — таких, как она не видят, не смотрят даже, если наткнутся. Задумчивые, взрослые глаза были устремлены прочь, куда-то вдаль, где еще жили те, для кого имели значение такие простые вещи, как взгляд, интонация голоса, способность смотреть в глаза, когда разговариваешь, не отводить их, не скользить по пустому пространсту улиц и помещений, способность поплотнее запахнуть плащ, когда колючий северные ветер сумел растоптать в пыль очередную надежду: она смотрела туда, где еще остались те, кому мелочи были столь же, если не более, важны, сколь и все остальное, туда, где люди, еще не уставшие от своей бесконечно несчастной жизни, не умеют забывать сказанные ими слова, не умеют делать вид, что вчерашнего разговоране было,мило улыбаясь и спрашивая, не хочет ли кто-нибудь кофе?
Она смотрела в свои сны, или в то, что ими являлось...
Девушка стояла на самом краю платформы, не сводя глаз с непроницаемой темноты тонеля, откуда должен был вот-вот показаться стремительный поезд, который довезет ее почти до самого дома. Редкие вялые пассажиры понемногу начинали стекаться и окружать одинокую фигурку, молчаливо смотрящую в темноту, принимающую ее столь же безропотно, как можно было попытаться принять несправедливое наказание, если оно исходит от того, кто по определению сильнее тебя. Она смотрела, весь прошлый и нынешний день, все дни своей жизни, смотрела, не отрываясь, жадно разглядывая каждую черточку, она смотрела в лица всех, кто был рядом с ней,в лица людей, она смотрела, а ее не видели.
Но дождь не может идти все время и сегодня он кончился, сегодня он перестала смотреть в лица тех, кто так никогда и смог поймать ее взгляда, сегодня она наконец устала, сегодня она ехала домой...
Поезд, сверкнув огнями, показался маленькой яркой точкой среди чернил тонеля. Платформу обдало небывало сильным ветром...она сделала шаг вперед...

ГЛАВА ПЕРВАЯ ИЗ ТРЕХ ВОЗМОЖНЫХ. ПУСТОТА.

Небо было серым, низким и тяжелым — весенний дождь шлестал по мелким, едва-едва появившимся, зеленым листочкам, грозя сорвать их и растоптами мощными струями воды, так и не дав им распуститься в полную силу. Ветра не было, зато былди сумерки, не померно густые и ранние для этого времени года, потому что дождь, оккупировавший небо с самого утра, пригнал их вслед за собой почти после обеда.
Она сидела одна, не зажигая света, не ракрывая окна, позволяя, тем самым, крупным, отскакивающим от карниза капля изредка забираться к ней в дом сквозь распахнутые рамы. Что еще может быть нужно человеку в те минуты, когда он один, кроме этого самого одиночества? Может быть, сигареты, или хорошо знакомый диск со старой, давным-давно изученной до последнего аккорда и предлога музыкой, или большая кружка чего-нибудь горячего или холодного, может, звонок куда-то далеко-далеко, на друой конец земли старому приятелю, чтобы отрешенно спросить его, как у того дела и, получив обычный твет, что все в порядке, повесить трубку и набрать следующий номер. И так раз за разом, все боьше и больше забывая, куда, кому и, главное, зачем ты звонишь — просто тебе слишком одиноко и любой, даже самый противный в обычное время, голос становится той самой спасительной отдушиной, которая может спасти от этого тяжелого чувства — помочь на время, загнать тишину под диван, на который все равно придется ложиться лишь ночь коснется земли.
Сигареты кончились, пить спиртное она не умела и не любила, а от чая кофе уже начинало мутить. Оставалось только одно — смотреть в окно и разгонять тишину громкими звуками тяжелой музыки, а когда надоедала и она, ставить что-нибудь тихое и грустное, подо что легле всего поверить, что ты действительно на краю.
В дверь комнаты постучали.
— Света, — послышался из-за нее голос отца, — к тебе пришли!
— Кто? — безразлично спросила она, уже зная ответ.
— Подружка твоя, кто ж еще? — ответил голос, удаляясь прочь.
А действительно, кто ж еще? Кому еще было дело до того, жива ли она вообще или нет. Она вышла в подъезд, прихватив с собой пачку сигарет — просто по привычке, курить-то не хотелось...
Вернулась она только через два часа, выслушал очередные «передряги» и «не разрешимые проблемы» той, кто считал ее своим другом. Ну, что ж, раз считает — ей же хувже. Девушка с тоской посмотрела за окно: дождь уже кончился и теперь ночное небо наполнилось мелкими и крупными звездми, воздух был пропитан такой свежестью, какя может быть только после ливня и только летом. Но лето было еще не скоро, а в ближайшие дни так и вообще обещали похолодание.
 Еще одно. Еще один холод...Как же ео пережить? Когда же он кончится...
 Света села в кресло у она и взяла в руки небольшое зеркальце, но смотреть в него, почему-то, не решалась.

— Ну, чего молчишь? Или в кои то веки тебе нечего мне сказать?
— Не хочу я с тобой разговаривать. Тебя нет на самом деле, ты — плод моего воображения. — ответила Света.
— Ах вот, значит, как мы заговорили! Ну так подойди к большому зеркалу и скажи, что ничего там не видишь, тогда я с тобой соглашусь.
—В зеркале на меня смотрю я сама, а значит, тебя там нет. — продолжала упорствовать девушка. — Значит ты — это моя фантазия. Тебя нет и оставь меня в покое! — вскрикнула она. — Тебя нет, а я просто схожу с ума.
— Дура! — обозвалось Отражение. — если меня нет, тогда с кем ты разговариваешь? И почему ты до сих пор не прекратила этого делать? Что тебе мешает взять и разбить зеркало, зачем ты продолжаешь разговор?
— Не знаю. — рассеянно выдохнула она и опустила глаза.
— Дура. — утвердилось в своих мыслях Отражение. — Ты проиграешь. Ты обречена. В тебе нет ни единой капли самоуважения и силы воли, да кто ты вообще такая, чтобы просить меня, — меня Отражение! — дать тебе совет?! — разозлился, как всегда, голос. — Ты никто и не смей лезть туда, куда тебе, мелкой никчемной сошке, не положено! Сиди себе тихонько и мечтай, заглядывай в лица, все равно никто тебя не увидит и не заметит, никто не поймет того, что ты знаещь, того, что известно лишь тем, кто понимает и видит интонации и цвета, кто чувствует ложь по запаху.
Ты никто. И не смей лезть в Большой Мир — ты ему не нужна, впрочем, как и он тебе.
— А я все равно верю, что есть кто-то, хоть один-единственный человек, который поймает мой взгляд, которому не все равно, кто, так же, как и я, слышит запахи смерти и лжи, кто верит, что есть кто-то еще, кроме него. — спокойно ответила девушка.
— Дура! — в последний раз огрызнулось Отражение и исчезло, оставив после себя лищь сжимающую сердце пустоту.

ГЛАВА ВТОРАЯ ИЗ ТРЕХ ВОЗМОЖНЫХ. СВЯЗЬ.

Утреннее солнце взорвало мир, словно острый скальпель хирурга разрезающий живую, теплую плоть. Солнце застилало все: ложилось на лица прохожих, отсвечивало слепящими бликами от стекол домов, мерцалона утреней росе, которая рассыпалась по мелкой молодой траве, будто сотни тысяч нитей жемчуга. Легкий, ласковый ветерок нежно трепал полы одежды, играл в волосах и плыл терпким маревом над отогревающейся в лучах утра землей, смешиваясь в запахами духов, одеколонов и цветущих деревьев.
По улице торопливо шел высокий крепкий мужчина лет тридцати в белой рубашке, темных джинсах и легкой стильной кожанной куртке, накинутой на его широкие плечи скорее для поддержания имиджа, чем для какой-либо иной цели. В руках он нес небольшой чемоданчик, как нельзя кстати подходивший под ео внешний вид. Не слишком короткие, но не длинный волосы темного цвета были ривеедены в изощренный беспорядок и являлись главной изюминкой всего стиля. По его внешнему виду, сосредоточенности усталых, даже утром, пронзительных глаз можно было бы сказать, что работает он в весьма ответственном учреждении или, на худой конец, в большой богатой фирме, где требуется максимальная выжимка из самого себя и полная отдача свой работе, но правда заключалась в том, что этот молодой человек имел нехорошую привычку ложиться спать далеко заполночь, коротая время всем, что только могло прийти ему на ум — от сигарет и пива в каком-нибудь маленьком заведеньице, до женщин компьютерных игр в собственном доме.
Многие, если еще не все, его товарищи и друзья, причем, последних было куда меньше, чем перевых, давно уже обзавелись, если уж не женами, то, хотя бы, постоянными подружками, а он все как-то не мог...Любая, даже самая ласковая, умелая и красивая женщина начинала раздражать его после таких слов, как «нечего носить, нечего есть, не к кому даже пойти — сидим дома, как затворники, да и вообще, когда ты на мне женишься?». Была, правда, одна кандидатура, с которой он и впрямь уже начал подумывать о свадьбе, но единственной и роковой ее ошибкой было то, что она после одной-единственой с ним ссоры за все время, пока они были вместе, на следующий день сделала вид, будто ничего не произошло...
К тому же, ей не нравились сигареты, которые он курил...Чем не повод расстаться? Итак, в своим почти полные тридцать лет он имел хорошую, «не пыльную работу», отдельную квартиру и каждый день, наполненный непреодолимым чувством неразделенной тоски.
Молодой человек подошел к остановке автобуса и остановился, глядя вдаль, думая о том, как все же хорошо, когда тебя не раздражают с утра посторонние звуки — в ушах звучала музыка, довольно тяжелые и резкие, но, в то же время, необычно мелодичные рифы которой разносились на значительное расстояние от довольно прилично выглядящего хозяина невидимого под одеждой плеера.
Хорошие наушники, громкие. Можно полностью погрузиться в мир невиданных музыкальных картин, представить себе несколько сюжетов под различные мелодии, а потом перенести их на бумагу, чтобы получились интересные зарисовочки, которые затем окажутся в мировой сети, где на них сможет взглянуть тот, кто захочет, а пока пусть все окружающие оборачиваются ему вслед, пусть молоденькие девочки, заглядываясь на его крепкое тело, представляют, что именно он — тот единственный и неповторимый, кто предназначен для них самой судьбой, а по сему и пялиться можно совершенно открыто, пусть...А он лучше будет слушать громкую тяжелую музыку, мешая всему автобусу обсуждать очередные выборы в Гос. Думу,, чем позволит сделать из своих мечтаний нечто бытовое, чем станет для одной из них «единственным». Знает он, КАК они этих единственных ищут и ждут.
В конце концов, он все-таки мужчина, а значит, должен терпеть. К тому же, лучше уж так, одному, чем с эфимерной Женой — так хоть никто не указывает, что и когда надо делать.
Нет, лучше уж так...А женщин он себе всегда найти сможет, вот только женщину, кажется, придется еще подождать...

— Разве ты еще не понял? — усмехнулось лицо, подозрительно напоминающее его самого. — Все кончено. Она не сможет, не выдержит столько, пока ты, Великий и Всемогущий, соизволишь ее отыскать!
— Кто ты такой? — спросил Михаил без особой надежды на правдивый ответ. — Откуда ты знаешь, чем я думаю? И почему ты так увеерен, что она не сможет? — голос его был спокойным и твердым, будто он сам не верил в происходящее, но все же подыгрывал Ему.
— Потому, что знаю ее. — довольный произведенным эффектом, ответил Он. — Я знаю, о чем она думает, во что верит...Кстати, в тебя она не верит И потому, не сможет пожить отпущенный ей срок, а ты так навсегда и останезся заключенным в самом себе, потому что опять не успеешь ее спасти.
Впрочем, как и всегда...
— Нет! — вскрикнул его собеседник. — Ты лжешь! Ты всего лишь мое отражение, ты ничего не знаешь обо мне, ты не можешь судщить меня за то, что я хочу быть свободным! Ведь мое избавление от Вечности — это и твой шанс на свободу...Тогда, почему, почему ты так говоришь со мной?
— Потому, что я не верю в это. — медленно произнося каждое слово, ответило Отражение. — Ты проклят своими желаниями, они не дают тебе быть счастливым и это дает мне силы. Каждый раз, когда ты смотришь в зеркало, ты даешь мне шанс на жизнь, ты питаешь меня своей обреченностью и твои истинные черты с каждым разом становятся все менее и менее различимы во мне.
Скоро ты совсем исчезнешь и я с нетерпением жду этоо момента.
— Я найду свою свободу. — упрямо сказал он. — И однажды исчезнешь ты, а не я.
— Глупец! Так бывает всегда, год за годом, век за веком, из жизни в жизнь ты пытаешься положить этому конец, но конца не будет. Ведь ты и сам уже давно забыл, за что тебя прокляли, ты уже забыл, за чем она тебе нужна.
— Я в нее верю. Она сможет дождаться меня и объяснит, что тогда случилось. Я ей верю, так же, как и она мне. У нее хватит сил противостоять тебе.
— Еще ни разу не хватало. — «напомнило» Отражение. — Ты думаешь, хватит сейчас? Все-таки ты действительно глуп... — словно разочаровавшись в своих надеждах, сказало Оно.
— Я в нее верю.
— Это твое право.
— Она нужна мне так же, как я нужен ей.
— Я так не думаю...
— Эту связь не разорвать никому, даже тебе!
Комната внезапно наполнилась звуком разбившегося стекла и удаляющимся све дальше и дальше громким смехом...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ИЗ ТРЕХ ВОЗМОЖНЫХ. ГЛАЗА.

День был хорош, действительно хорош настолько насколько это вообще был возможно. Она шла по улице и еле заметно улыбалась — сегодня она видела прекрасный сон: будто кто-то обнял ее и сказал «не бойся, все будет хорошо», а она поверила ему, тому, ктоэтосказал и теперь ждала, пока все станет действительно хорошо.
Хороший день для смерти, не правда ли?
Светлана шла к автобусной остановке, меряя дорогу стуком подбитых железом каблуков и думая о том, что теперь вернется на эту дорогу лишь поздно ночью и не увидит, день облиняет во мрак. Но это ничео, это бывает. Ведь привыкают же люди к тем условиям жизни, в которых находятся, так и она рано или поздно должна привыкнуть к той своей жизни, которая у нее есть, не рассчитывая на большее.
Она села в автобус на свободное место у окна и стала рассматривать до тошноты знакомый за ним пейзаж, изредка поглядывая на сидящих вокруг нее пассажиров к4оторым не было никакого дела до того, как именно она на них смотрит, что говорит этот взгляд и в чем вообще значение этих нехитрых вещей, в чем значение цвета, запаха, взгдяда, тона, позы...Но люди по природе своей не привыкли думать о ком-то еще, кроме себя самих, ведь каждый человек, чьими глазами сейчас можно было бы посмотреть на мир, скажет, что он — его центр, может, не вслух, про себя, но скажет, а остальные — ничто и зачем после этого забивать себе голову мыслями ни о чем.
Девушка вдруг почувствовала, что ей стало настолько обидно, как не бывало уже давным-давно, с самог детства. Обида душила ее, подступая к горлу комком не выплаканных пока еще слез, разрасталась ав сердце огромной давящей пустотой, растекалась по венам, словно кровь, проникая в каждую клеточку тела... Слезы сами покатились у нее из глаз, когда олна поняла, пиняла жестокую правду — они все здесь к месту, кроме нее. Это не они странные, не виноваты в том, кикие они есть, это все она, она не может жить рядом с теми, кто высасывает, выпивает ее до дна, в ком она растворяется, как соль в воде, до тех пор, пока не исчезнет совсем. И что же тогда останется? Отражение? Да, скорее всего так оно и есть — Отражение займет-таки ее место и тогда все у него будет хорошо, уж оно-то точно сможет вписаться в это общество, ему не привыкать...
А ее не будет...
И все, что она когда-либо сделала исчезнет вместе с ней, будет похоронено под слоем стереотипов, сложившейся за века морали и бесполезных холодных слов. Ведь дождь не может идти все время...
Девушка вышла из автобуса, украдкой вытирая слезы, хотя и знала, что их все равно никто не заметит, и пошла к «подземке». Вот и все, полчаса пути и знакомый до юоли в гди маршрут вновь будет водить ее по узким и широким улочкам вплоть до позднего вечера, делая редки остановки у палаток с едой и водой.
Она зашла в метро...

Вечер был на удавление холодным. Ледяной ветер срывал с крыш запоздалые сосульки, разбивая их черную корку асфальта, а в воздухе кружился запах настоящей, не поддельной, лютой зимы.
Холодно....
Она поежилась в куртке и вновь подошла к края платформы, откуда ьыли хорошо видны блестящие нити рельс. Поезд оказался из темноты маленькой яркой точкой, грозя приближением всем, кто стоял в опасной близости от края платформы.
Ей почему-то вспомнился разговор с ее подругой, которая заходила к ней исключительно для того, чтобы пожаловаться на жизнь, но в послежний раз она рассказала, как ее ударил любимый человек и это не показалось Светлане мтранным — к этому-то все и шло год за годом, а вот в дуще все равно все перевернулось...
Ее учили бить первой, не оглядываться ни назад, ни по сторонам — только вперед, только первой, бей, если не хочешь, чтобы били тебя, удача — это весьма переменчивая субстанция и никому еще не удавалось удержаться на плаву достаточно долго, чтобы он мог с этим поспорить; или ты, или тебя, поэтому она била первой — всегда, поэтому ей не требовалось слов, чтобы понимать других людей, ее не надо было просить уйти — она и сама уходила...Свободная и не зависимая, верящая в себя...в свои поступки...
Светлана достала маленькое зеркальце и мельком глянула на свое отражение — Отражение посмотрело на нее с холодной яростью, но, в то же время, с какой-то довольной ухмылкой и спросило ее одними губами:
— Где же теперь твоя Истинная Вера?
Что-то заставило ее обернуться и, одновременно с этим, спрятать зеркало подальше. Он стоял прямо за ней и смотрел в глаза, он — единственный в целом мире, который видел ее глаза, и, вот сейчас он должен подойти и тогда..
Подошел поезд. Подошел и он. Она закрыла глаза улыбаясь своим мыслям — ведь она не могла ошибиться, она и так слишком долго его ждала...
Молодой крепкий парень в легкой кожаной куртке пролетел мимо нее, сильно задев плечом, от чего девушка чуть было не упала, проваливаясь левым каблуком в щель между платформой и поездом метро. Бросив короткое «извините», он скрылся в глубине вагона, а ей захотелось умереть...
— Где же твоя вера, Светлана? Где твои «Высшие Силы»? — мысленно спросила она себя, вспомнив вопрос Отражения. — Что же они тебе не помогают? Млжет, потому что ты ничем не лучше сех остальных, ты — всего лишь маленький ребенок, возомнивший себя чем-то особенным, ибо, если это не так...
Где же тогда твоя Уверенность?
Он поступил с тобой так же, как и все остальные — не заметил.
Где же вы, Высшие Силы...
Светлана молча смотрела за стекло вагона, где пробегали чьи-то холодные тени, она верила в то, что это — живые существа. Ведь надо же человеку во что-то верить?
Почему бы и нет?

ЭПИЛОГ.

— Как же нам теперь быть? Отражение нас никогда не отпустит? — спросила она, прижимаясь во сне к его крепкому плечу.
— Не знаю. — ответил он, как-то рассеянно и сухо погладив ее по голове.
— Но ведь есть же места, где нет зеркал! Давай попробуем найти такое...вместе?
На последнем слове его рука замерла на полу жесте.
— Ты не хочешь больше меня видеть? — спросил он.
— Почему ты так решил? — удивилась она.
— Потому, что я — лишь отражение того, что могло бы у вас с ним быть. Ты живешь со мной, он — с твоим, а если не будет зеркал, не будет и нас.
Она не ответила. Она отвернулась. Надо же во что-то верить...Почему бы и нет?

ЭМИНА. 10. 04. 2004.