Скажи-ка, дядя

Скажи-ка, дядя…

Был конец апреля. Теплый весенний вечер. Только видные в окно пологие горы, кипарисы и апельсиновые деревья напоминали, что мы находимся в Рокбрюне, а если назвать городок полным именем, то в Рокбрюне дю Кап Мартин. Выйдя из дома, попадаешь на асфальтовую дорогу, круто спускающуюся по направлению к морю. Только приехав к Люме по многострадальному приглашению и проведя несколько дней в её гостеприимном доме, мы осознали, что находимся во Франции. И не только во Франции, а на её Лазурном берегу, на французской Ривьере. В квартире Люмы смешивался аромат апельсинов с запахом моря. В зависимости от направления ветра преобладал тот, либо другой.
Франция нас ошеломила. Прежде всего, на нас обрушились магазины: продуктовые супермаркеты, цветочные, кондитерские, промтоварные. Количество выставленных товаров не поддавалось подсчёту. Цены были для нас абстрактными, потому что с нашими мелкими суммами о покупках нечего было и думать. Мы считали себя не новичками за границей, посещали Италию, Польшу, Болгарию, дочь Света побывала на практике в Чехословакии, но такого обилия всего нигде не видели. Москва являлась образцом для Одессы, но по сравнению с увиденным - меркла. Удивляла организация покупок. Люма купила в супермаркете несколько картофелин. Мы на одесском привозе меньше 10 кг. не брали, а на зиму запасали 1-2 мешка. Здесь автомат после взвешивания выдал чек, которым заклеивают полиэтиленовый пакет с покупкой. Пакеты намотаны рулонами, их при необходимости отрывают сколько надо. После покупки в кассе выдают вам особые марки, набрав определённое число которых, вы получаете подарок-приз: керамическую лампу, кофейные чашки, хрустальный бокал. Это побуждает покупателей посещать именно данный супермаркет.
Запомнился рыбный базар на открытом воздухе. Яркость красок заставляла фотографировать на слайды великолепные натюрморты: зелёные листья салата окружали колонии каких-то красных рыб, темных кальмаров и всевозможных крабов, креветок, устриц, улиток, анчоусов и других представителей подводного мира. Всё это в свежайшем виде находилось на прилавках среди мелко толчёного льда.
В тот вечер Гоголевы ждали гостей. Приглашены были их друзья Борис Климов – электромеханик из Гренобля и его сын Николай. Люма (переиначенное на французский лад имя Людмила) нам поведала, что жена Климова - родственница Бурсаков, известной когда-то в Краснодаре фамилии. Сейчас об этом напоминала книга Виктора Лихоносова «Мой маленький Париж». Под «маленьким Парижем» в книге имелся ввиду Краснодар.
Мне казалось, что на название «маленький Париж» может претендовать Одесса, правда, по общепринятому мнению она скорее напоминает Петербург. А Петербург, конечно, не Париж, тем более маленький. Почему Краснодар, а не Одесса, ведомо лишь автору книги. Впрочем, поскольку Гоголевы, Климовы и я родом из Краснодара, поэтому возражений не последовало.
Пока все рассаживаются за столом, Володя бережно ставит на проигрыватель старую пластинку Юрия Морфесси. Пластинка шумит и потрескивает, фирма «Сирена Электро» воссоздает голос Морфесси, песни и романсы в его исполнении. Мы в пол-уха слушаем певца, а на столе появляется бутылка мускатного шампанского, привезенная из Одессы. Шампанское это не получило международного признания, и названо игристым для соблюдения лицензионных договоренностей, но какие-то медали на этикетке имеются, а главное, оно нам нравится. Полусладкое, с тонким ароматом мускатного винограда, вино это представляло достойного соперника крымским шампанским, выпускаемым признанным во всем мире заводом «Новый Свет».
Обмен мнениями о нашей и французской жизни, доверительный голос поющего Морфесси, провозглашение тостов - мы и не заметили, как бутылка шампанского была выпита. Но тут Володя как-то многозначительно взглянул на нас и вышел в кладовку. Вернулся он с парой бутылок шампанского в руках.
Жаль, что нельзя было захватить из Одессы ещё несколько бутылей нашего игристого. Теперь будем пить славящийся неизвестно за что кислый французский «брют».
Володя тем временем откупорил бутылку и разлил по бокалам розовое пенящееся вино. Им оказалось розовое шампанское и тоже мускатное, и вовсе не кислое, а по нашей оценке полусухое. Тонкий букет и мягкий вкус делали это шампанское превосходной заменой нашему игристому. И ещё мы узнали, что во Франции, как и в Одессе, кое-что отсутствует в свободной продаже и достается по знакомству. Так, это шампанское было приобретено Володей в только ему известном магазинчике, у только ему знакомого продавца.
Мы были в замечательном настроении, когда нас буквально ошеломила фраза, пропетая Морфесси:
Звон бубенчиков трепетно может
Воскресить позабытую тень.
Мою русскую душу встревожить
И встряхнуть мою русскую лень.
Позабытая тень была воскрешена. Не помню, кто первыми начали петь, едва замолк Морфесси, кажется, отец и сын Климовы. Но слова были подхвачены присутствующими, и над тихо дремлющим французским Рокбрюном полилась задорная песня:
-Скажи-ка, дядя, ведь неда-а-а-ром
Москва, спаленная пожа-а-а-ром,
Французу отдана?
Конечно, наша удаль и заразительное пение явились результатом выпитых бутылок одесского и французского мускатных шампанских. Но наши положения были разными. Володя и Климовы были французскими подданными и представляли Францию. Мы – туристы, волею случая попавшие в Рокбрюн к своим родственникам, представители доживающего последний год Союза, что, правда, тогда ещё не было известно. Но в тот момент ни мы, ни они о таком разделении не помышляли. И поэтому, ощущая себя русскими, мы громко пели:
Забил заряд я в пушку ту-у-у-го
И думал: угощу я дру-у-у-га!
Постой-ка, брат мусью!
Современные «мусью» чинно ходили по вечерним улицам Рокбрюна и, поглядывая на окна, из которых лилась песня, не подозревали о её смысле, очевидно, здесь не совсем уместном. Это, конечно, действовало на нас, как наркотик. Пели мы с упоением, и все показали хорошее знание поэзии.
Стихотворение Михаила Юрьевича было пропето от начала до конца без купюр, а оно не такое уж короткое. Мы чувствовали себя современниками Кутузова и едва ли не участниками битвы под Бородино. Правда, 178 лет, прошедшие после великого сражения, не могли не сказаться на восприятии его в свете сегодняшнего дня. В сражении участвовало 250 тысяч человек, свыше 1000 орудий. Мы преклонялись перед русскими воинами, спасшими Россию. И с уважением относились к памяти о нашем бывшем враге – французах. Ожесточённая битва, множество погибших среди защитников и бесславных завоевателей. Это отражено и в стихотворении, но трагичность сглаживается ритмом и рифмой. Так ли уж было бестактно петь эти стихи, находясь в гостеприимной Франции? Думаю, что нет. Присутствовал элемент определённой пикантности, но это представлялось допустимым.
 Потом нами исполнялись другие песни, старые и новые. Володя ещё заходил в свою кладовку, каждый раз возвращаясь с бутылкой мускатного шампанского. Но исполнение остальных песен не врезалось в память так, как исполнение этой.

Шапарев Н.К. Возрождение. Стихотворения. Проза, - Одесса: Принт – Сервис, 2006.