Всего лишь спилить дерево...

- Ух ты! - у Верхушкина даже дыхание замерло, такая красота перед ним открылась. Ранняя весенняя зелень, старинный,потемневший от времени бревенчатый дом, и могучий высоченный дуб, как тот, который у Лукоморья… Не хватало только златой цепи и кота. Ну, котов тут наверняка толпы! Итак, это было наследство, доставшееся от прадеда Платона, который пережил всех своих родных, кроме Николая, и которому было, если паспорт не врал, сто пять лет. Умер прадед в здравом уме и твёрдой памяти. Заснул и не проснулся… Дому этому тоже за сто. Построен он был на месте старого, сгоревшего, и тоже древнего. Одним словом, род Верхушкиных жил на этом месте испокон веков. Другой бы, более любознательный чем Николай, возможно раскопал бы, что за род такой, но его это мало интересовало.
- Ну, семейство, вылезай!
Николай первым подал пример. За ним из машины вылезли близнецы, Ярик и Гарик,и тут же умчались куда-то за дом, а уже потом медленно, будто нехотя, вылезла жена Марина.
- Ну и что тут такого особенного? - Марина брезгливо осматривала двор и дом, - Как ты себе представляешь нашу здешнюю жизнь? Ни удобств. Ни воды, ни электричества…
- А электричество как раз есть!
Верхушкины как по команде повернули головы на голос.
- Сосед я ваш, Григорий. Зашёл глянуть, кто тут теперь хозяевать будет после Мазая.
- После кого?
- После Мазая, ну Платон Петровича. Его тут Мазаем прозвали… А кем вы ему будете? Уж не правнуком ли Николаем?
- Им самым.
- Вот и славно. Я вот чё зашёл… С Мазаем, ясно, без толку было разговаривать. Он всё одно талдычил, хрен старый – «больше ста лет стоял, ещё столько же простоит»… А ведь ты, Николай, глянь на мой двор. Ты глянь… Ведь сколько земли пропадает! Там же не растёт ничего! А всё от него, от дерева этого !
Николай вовсе не был склонен к общению, оттого не вслушиваясь в бормотание соседа, не сразу понял, что тот хочет от него.
- Вы о чём?
- О дубе я! О дереве! Он мне, сука, весь участок затенил. Спилить бы его…
- А! Подумаю.
- Ну думай, только не долго. А то я уже семена приготовил…
Сосед ушёл, и они с Мариной прошли в дом.
На удивление, внутри не было того затхлого запаха, присущего нежилым помещениям, а в доме не жили уже полгода – прадед умер в ноябре; было чисто, пол выскоблен до белизны, вероятно по старинке, песком, лоскутные половички, почерневшие картинки на стенах, ковёр «Охотники» над кроватью – всё как в обычных деревенских домах…
- Ну и халупа!
Марина всё не могла успокоиться и простить Верхушкину, что тот заставил её и детей в выходной день уехать за сто километров от Москвы, в какую-то деревню Дубровино, смотреть дом, вместо того, чтобы сходить всей семьёй развлечься.
День выдался солнечный. После обеда Марина расположилась на матрасе позагорать. Гарик и Ярик умчались исследовать окресности, Николай улёгся под дубом, спасаясь от жары.
-Коль, сруби ты это дерево!
-Да зачем? Смотри, красотища какая! Тебе-то оно чем помешало?
-Ты посмотри, сколько места оно здесь занимает. И вид портит. Если мы здесь будем летом жить, так оно мне тут не нужно. Я бы горку альпийскую сделала, или что-нибудь ещё… Как в программе «Наш сад». Давай его спилим?
«Вот ведь, далось им это дерево» - Николай сам не мог понять, почему он не хочет избавляться от дуба. Может прадед прав – сто лет простояло, и ещё простоит… Не успел приехать, прицепились.
- Посмотрим. Ты же не хотела сюда ехать?
- Не хотела. А вот теперь решила, что мы можем здесь обосноваться на всё лето. Мальчишкам понравится. И от Москвы не так уж далеко – надоело, уехали. А к следующему году можно и дом строить начать…
-Какой ещё дом? Тебе этого мало?
- Этого? Коля, родной! Да кто ж здесь жить-то сможет?! Этот хлев вот-вот развалится! Ты хочешь, чтобы в один прекрасный момент на нас рухнула крыша?
Николай с сомнением взглянул на дом. Тот выглядел основательно, и ничто в нём не указывало на то, что он готов развалиться…
-Дом как раз в порядке. Я его осмотрел. Крепкий! Сто лет простоял и ещё столько же простоит. Раньше строить умели, не то что сейчас. Бац бац и дом – как блины пекут!
- Нет, ну хорошо, а ты друзей приглашать собираешься сюда? В этот дом? Прекрасно! Полуразвалившийся дом, дерево это нелепое посреди двора… Заезжайте к нам в загородный дом…
- Сказал, посмотрим!
Ночью ему приснился сон. Странный, ни к чему. Во сне было огромное дерево с широкой, массивной кроной, огромным чёрным стволом, утопавшем в туманной дымке. Всё вокруг будто плыло по волнам чуть заметно вращаясь вокруг дерева, то приближаясь, то удаляясь от него… И голос не то женский, не то детский, высоко выводил: « Как на море-окияне, да на острове буяне…» дальше было не разобрать. Вот опять он приблизился к дереву настолько, что мог разглядеть каждый листик, а на листьях он вдруг увидел надписи… Вер… вер… верху…
- Верхушкин! Проснись! Ты долго спать собираешься? Нам ехать давно пора. Ты хочешь до ночи потом в пробках простоять?
Марина трясла его за плечо. Вот ведь. Сон не дала досмотреть. Что-то важное было написано там, про него. Николай всё никак не мог отделаться от странного ощущения, будто на том свете побывал…
В следующий раз Николай с семейством выбрался уже на четыре дня, чтобы не спеша, с толком разобраться с наследством. Мальчишки везли удочки, надеясь на хороший улов в местном пруду. Марина тоже освоилась с мыслью о том, что выходные они будут проводить в Дубровино. Одним словом, все ехали если не с радостью, то хотя бы без неудовольствия. Казалось бы, прошла неделя, а место выглядело уже по-другому. Трава стала выше, и двор уже не смотрелся ухоженным. «Надо бы пригласить кого, или самому попробовать покосить», - уже с хозяйским прицелом оглядывал двор Николай. Дуб тоже изменился – зелень его стала пышнее, и действительно, тени стало больше….
Вечером Верхушкин вместе с мальчишками влез на чердак. Мальчишки, начитавшиеся книжек, в предвкушении начинающегося приключения, толкались и дёргали друг друга, влезая по крутой лестнице, едва не свалились. На чердаке, как и положено, было пыльно и душно. Весь пол был усеян дохлыми мухами. У стен стояли ящики с гвоздями и какими-то инструментами, и сундук, заботливо обёрнутый полиэтиленовой плёнкой. Близнецы, толкаясь, бросились к нему. Да и сам Николай, поддавшись детскому задору сыновей, с нетерпением рвал полиэтилен. В сундуке не оказалось ничего ценного (никаких карт к сокровищам), всего лишь старые фотографии на картоне. Вероятно, дореволюционные. Не имея других сокровищ, все уселись рассматривать их. Почтенного вида купцы и купчихи, семинарист, маленькие дети неопределённого пола – в платьицах, дамы в шёлковых платьях и шалях, и вовсе уж крестьянская пара, празднично одетые муж и жена – во всё добротное, сохранившее складки, видно вынутое из сундука. А вот и похороны какого-то старика, у гроба мужчина из горожан и девочка в гимназическом платьице, глаза огромные, печальные. А вот поздние, годов двадцатых-тридцатых, фотокарточки. Молодой ещё мужчина, рядом подросток в полосатой футболке со значком , и девочка, как две капли воды на него похожая в косынке на голове – вот откуда близнецы в их семье. Потом те же, уже юноша и девушка, но по отдельности – он в форме красноармейца, она в окружении подруг. Вот он же, но повзрослевший и возмужавший мешковатой тройке и рядом юное воздушное создание в расшитой украинской рубахе… Что-то знакомое в чертах этого человека промелькнуло. Вот эта же пара спустя несколько лет – он, солидный, широкоплечий, с усами, она подурневшая, держит на руках грудного младенца. Вот тот же мужчина, только в военной форме, под снимком подпись: 25 августа 1941года… К нему аптечной резинкой примотана бумага. Развернули–«…пропал без вести…» Дальше вся жизнь его жены и единственного сына. «Да это же отец!» Николай оживился.
-Вот точно такая фотография у меня есть! Это ваш дед.
Вислоухий тощий юнец в драной майке с футбольным мячом под мышкой. Вот он же в ремесленном. Вот он же - студент. Вот он на заводе. Вот он с женой. Вот он с женой и сыном Николаем. Вот и сам Николай Верхушкин – толстый румяный младенец с пластмассовой лошадью в обнимку… На другой стороне снимка крупным стариковским почерком написано «Провнук Коленька. От роду один год». Коленька… ишь ты! У Верхушкина, к сантиментам, в общем-то, не склонного защипало глаза.
Уже вторую неделю жили Верхушкины в старом доме. Марина даже привыкла хозяйничать по простому, без благ цивилизации. Готовила на двухконфорной плитке завтрак, бегала за молоком. Днём загорала во дворе, скрытая от посторонних глаз кустарником и высокой травой (Николай так и не покосил). Здесь, в деревне, ей стали сниться странные сны. Нет, не то, чтобы она не видела их вообще, но такие – впервые… Запомнился только один. Во сне она куда-то шла по лесу, абсолютно голая, что не приносило ей неудобства, и оказывалась на поляне, в центре которой стояло огромное дерево. Подходила ближе – дуб. Почти такой же, какой рос во дворе. Листья тоненько позвякивали на ветру, будто из фольги сделаны, и жёлуди падали вниз, раскалываясь на части, а в них – младенцы. Маааленькие новорожденные. Марина брала в руку жёлудь, чтобы рассмотреть получше, но жёлудь ссыхался, и прямо в руках превращался в пыль… Во сне Марине было ни плохо, ни хорошо, только вот за младенцев она беспокоилась – как бы сделать так, чтобы жёлуди не падали… Плохой сон, смутный. Это всё из-за дерева. Каждый день приходил сосед, и спрашивал, не надумали ли пилить. Пытался угрожать. Марину это начало выводить из себя. А тут ещё сон этот. Утром она всерьёз принялась за мужа.
- Коль, я серьёзно… Что ты с деревом-то этим решил? И сосед спрашивает, будешь пилить или нет. Сказал, что пока по -хорошему просит, а потом и в суд подать может. С соседями нельзя ссориться, ещё дом подпалит.
- Не подпалит. А подпалит – буду знать, кто. А дерево я пилить не собираюсь. Его ещё до прадеда моего посадили!
- А машину ты куда будешь ставить? Это пока она у нас за забором стоит… и слава богу, что деревенские ничего не открутили. Подальше положишь, поближе возьмёшь!
О машине Верхушкин что-то не подумал… А ведь и правда, забор нужно ставить, подъезд к воротам делать, саму стоянку оборудовать. Ну да бог с ним. Сто лет простоял и будет. Всего-то – дерево спилить, чего тут церемониться!
Вечером по его просьбе сосед Григорий нагнал мужиков, а сам вытащил, видимо припасённую к такому случаю, бензопилу. Верхушкин оглядев работников (все как один, под мухой), с сомнением спросил: «А сумеют ли?». Григорий веско кивнул, давая понять, что эти вот мужики на своём веку не один дуб свалили. Пила взвизгнула, лязгнула и вгрызлась в дерево. Дуб умирать не желал – видно было, с каким трудом даётся адской машине каждый сантиметр его тела. Наконец ствол был подпилен – всю его мощь удерживала лишь тонкая стенка, как хрупкий волосок, сосудик, способный ещё питать и сохранять жизнь. Осталось подтолкнуть. Мужики взяли перекур. Николаю сделалось отчего-то тоскливо. Подумал о том, что ничего ещё не создав на своей земле, уже успел разрушить то, что помнит не одно поколение его предков… Из задумчивости его вывел скрип валящегося ствола – перекур закончился. Ствол медленно накренился под напором, заскрипел, треснул, и стал заваливаться, но почему-то не в ту сторону, в какую подталкивали его работники. Те попытались удержать его и подвинуть, но уж больно тяжёл был. Мужики бросили ствол , и дерево всей тяжестью обрушилось на остеклённую террасу прадедовского дома. Поначалу всё стихло, но вдруг стёкла затрещали, терраса покосилась , отделилась от дома и съехала в сторону, стянув часть треснувшего шифера с крыши. В образовавшийся проём посыпалась труха и грязь…
- Вот тебе и сто лет простоял! Марина злорадно усмехнулась.
- А если б мне или мальчишкам на головы?!
Мальчишки стояли притихшие и расстроенные. Им было жалко дерево и дом. Николай не решался смотреть им в глаза.
- Да отстань ты! Верхушкин понял окончательно, что совершил что-то непоправимое, с последствиями…
К концу лета старый дом разобрали, а на его месте Николай решил возвести кирпичный особняк в два этажа. Уже следующей весной строительство шло полным ходом, внося оживление в скучную деревенскую жизнь.
Целых два года после того, как его отстроили, особняк простоял в деревне, вульгарно бросаясь в глаза на фоне бревенчатых деревенских построек... Выяснилось, что особняк этот тоже затеняет соседский двор, на котором, впрочем, и на солнце мало чего росло. Григорий не приходил ругаться с соседями, он , проходя мимо, злобно сплёвывал, шепча что-то себе под нос. В конце концов, Верхушкинский особняк сгорел, как установила комиссия, из-за неисправности электропроводки. С тех пор Верхушкины больше ни разу не приезжали в Дубровино. Двор зарос, забор упал, обгоревшие развалины безобразным горбом торчали у всех на виду. Деревенские постепенно разворовали кирпич, и на образовавшийся пустырь выпускали пастись коз. А на месте срубленного дуба появился молодой росток…