Плаванье

 Плаванье

Впервые с мальчишками я выходил к берегу моря на городских пляжах города Варна. Речь идёт о тех нескольких пляжах, которые прилегают к городской кромке берега. Справа пляжи упираются в мол и портовые сооружения, слева зона нашего распространения ограничивается ручьём, и небольшим водопадом, находившимся в приморском парке. Один из пляжей справа, самый не ухоженный, привлекал наше, первоклашек, внимание. Привлекал
может быть ещё и потому, что сверху, на высоком берегу, находилась воинская часть отца. Там, на крыльце скромного здания, всегда стоял матрос с карабином в руках. Это часовой охранял военно-морскую часть. Внизу у моря находился клочок песчаного берега, не отгороженный от варненских улиц и не застроенный кабинками для одежды пляжников. А море здесь всюду одинаково приветливо: приходи и купайся.
Но особый интерес у нас, мальчишек, вызывали несколько просмоленных лодок, стоящих на песке. Рано утром на этих лодках выходили в море к сетям загорелые болгарские рыбаки. Сети, натянутые на трос, закреплённый на вбитых в дно кольях, распространяли вокруг себя стойкий запах рыбы. Если взглянуть на сеть вблизи, то станут заметны застрявшие в ней блёстки чешуи. Плоскодонные лодки с шелестом вползали на песчаный берег. Рыбаки ещё раньше выпрыгивали в воду и начинали выбирать сеть. По пояс в воде, в промокших брюках, они брели полукругом к берегу и поднимали из воды тяжелую сеть. Появлялся кошель – большой мешок, венчающий сеть, полный рыбы, водорослей, медуз, креветок и крабов. Рыбаки вытаскивали кошель на берег вываливали содержимое на песок, быстро отбирали в корзины рыбу: скумбрию, ставриду, глосиков, бычков и покидали пляж. На песке оставалась мокрая масса водорослей, мелких рыбешек, медуз и бегущих в сторону моря крабов. Теперь наступало наше время. Мы подбегали к остаткам улова и проверяли содержимое водорослевой кучи. Отталкивали в сторону угрожающих одной клешней крабов, безжалостно бросали на горячий песок медуз и осторожно вынимали из водорослей маленьких блестящих рыбок, зеленоватых иголок и очаровательных морских коньков. Рыбок и извивающихся иголок мы несли к воде и отпускали на свободу. Этим хоть в какой-то мере восполнялись потери среди морских обитателей. Но выпустить коньков было выше наших сил, и они, высохшие, потускневшие находили себе место среди мальчишечьего ценного до определённого времени хлама.
Купаться в море самим нам было строго запрещено, и этот запрет тогда не нарушался. Плавать ни я, ни большинство моих сверстников, ещё не умели.
На следующий год отца перевели на новое место службы, и во втором классе я начал учиться в городе Констанца. Из мальчишек, к моей радости, здесь скоро появился старый варненский друг Толька Ефимов. Его отца тоже перевели служить в Румынию. Толька был старше меня на целый год и даже умел немного плавать, но не задавался этим. С Толькой мы обошли Констанцу вдоль и поперек. Неоднократно бывали в порту, наблюдая, как разгружают и нагружают большие суда. Встречались здесь и стройные парусные корабли с высокими мачтами и множеством тянущихся к ним канатов. В порту витал запах незнакомых тропических фруктов, нефти, рыбы и моря. Было интересно и непостижимо загадочно.
Частенько наши игры проводились под сводами некогда величественного здания казино, теперь представляющего закопченный остов со следами былого архитектурного великолепия. Всё, что могло сгореть – сгорело, внутри остались только горы битого кирпича, искорёженный металл да пустая коробка некогда роскошного дворца. Фасад на уровне второго этажа занимала большая арка, сквозь которую виднелось небо. От бывшего стеклянного витража не осталось и намёка. Всё говорило о шрамах войны. Мы старались не замечать этого и с увлечением играли здесь в прятки. Нам исполнилось всего по семь, восемь, девять лет.
Снаружи казино располагалась чисто убранная площадь, тщательно подметенная, с трёх сторон выдающаяся в море. Внутри казино – тёмные стены, испещрённые всякими надписями, и надо внимательно следить, чтобы не ступить ногой на результаты использования здания в качестве туалета.
Тем приятней было выйдя из казино попасть в поток чистого морского ветра, видеть рябь морских волн и слышать шум прибоя.
Наступившее лето всё чаще выгоняло нас к морю. Сначала мы ходили с Толькой на разбитый волнолом, осторожно передвигаясь по скользким камням до места, с которого дальше можно было добраться только вплавь. Здесь мы останавливались, самодельным сачком прочесывали покрытую водорослями поверхность камней и ловили креветок. Они служили наживкой при ловле рыбы. Затем Толька деловито разматывал свою удочку – прямую длинную палку –удилище. На крючок насаживалась креветка и, поплевав на неё для удачи, Толька забрасывал в воду свою снасть, грузилом которой служила большая гайка.
Начиналось ужение. Мне поручалось держать кукан – верёвку с поплавком на одном конце и с гвоздиком, имеющим расплющенную шляпку, на другом. На кукан нанизывались пойманные бычки. Ненадолго Толька давал мне удочку поудить, и не описать радость, если при этом ловился бычок. Иногда попадалась на крючок рыбка с торчащими во все стороны острыми плавниками.
-Собака, – говорил Толька, осторожно с помощью тряпки, чтоб не пораниться, снимал с крючка рыбку и бросал её подальше в море. Собака не съедобна и даже ядовита.
Когда на кукане собиралось штук 12-15 бычков, Толька сматывал удочку и объявлял рыбалку законченной. Усталый и значительный, он двигался домой, неся улов и гордо искоса поглядывая на прохожих. Но отдав бычков маме, Толька сразу же терял и значительность, и усталость. Теперь он мог идти гулять, т.к. честно заработал это право.
И мы шли купаться. На пляж, залитый солнцем и засыпанный мелким светлым песком. Мягким и горячим. Нашей мечтой было научиться плавать.
До этого пару раз меня учил плавать отец. Он заносил меня на место, где мне было с головой и отпускал. Я начинал тонуть, захлёбывался, отчаянно колотил руками по воде, вдоволь ею напивался и пытался ухватить отца за шею. Учиться так плаванью после этого я стал опасаться и избегать.
Но когда мы уходили на пляж сами – здесь можно было без боязни не торопясь осваивать азы плаванья - и мы их осваивали. Нарушая, наверно, все методики обучения плаванью, я заходил в воду, когда не было волн, чуть глубже пояса, а затем барахтался, причем голова моя находилась под водой, я колотил что есть сил ногами по поверхности и греб руками у дна. После минуты такого плаванья я «выныривал», жадно хватал ртом воздух и затем опять пускался «плавать». Прошло недели четыре и я стал понемногу выходить в горизонтальное положение тела в воде из вертикального, головой вниз. Но глубины я ещё боялся и не заходил в места, где мне было глубже, чем «по шейку».
Из тех, очень далёких сегодня дней, вспоминается один случай, происшедший на озере Мамайя. К этому, безлюдному тогда озеру, выехали на воскресенье советские офицеры с семьями. Пока взрослые занимались подготовкой «стола» на траве, устланной скатертью, мы с Толькой побежали купаться.
С нами была сестра Тольки Жанна. Она училась в четвёртом классе и казалась мне очень большой и взрослой. Так случилось, что мы с Толькой мало-помалу зашли туда, где нам было с головой, испугались и стали отчаянно барахтаться на месте, не продвигаясь к мелководью. Мы выбивались из сил, вдоволь напились воды и отчаянно ждали помощи. В это время на нас обратила внимание купающаяся невдалеке Жанна. Величественно она подошла к нам с Толькой, взяла, как собачат, в каждую руку и в три шага переправила обоих в безопасное место.
Память запечатлела, словно на фотографии, прозрачную воду, илистое дно озера с квадратным углублением, из которого нас вызволили, Жанну, шествующую по грудь в воде, как богиня, и нас с Толькой, благодарно взирающих на нашу спасительницу.

 16.11.06.

Шапарев Н.К. Возрождение. Стихотворения. Проза, - Одесса: Принт – Сервис, 2006.