Земля. Двадцать девятое апреля 2007 года. 16. 55

***
…Жёлтое, цвета слоновой кости, мёртвое лицо. Обтянутый кожей череп. Живые только глаза. Но они смотрят далеко, так далеко, что не достучаться…
Женщина на краешке постели умирающего молчит… Безвольно и обречённо опущены её плечи.


***
… Крик! Похоже на «Уа-а! уа-а-а!!!». Ой как отчаянно! Кто? Откуда? Почему?
В белой комнатёнке-палате трое – акушерка, медсестра, женщина на столе, бледная, измученная, прислушивается к ощущению блаженной пустоты внутри.
Вспышка сознания: он! родился! это он кричит!


***
…На тыльной стороне дрожащей бледной ладони – дорожка белого порошка. Сейчас, сейчас всё будет тип-топ… Не достанешь меня больше, задолбали твои, блин, морали, сука. … Дорожка становится короче, ещё короче, исчезает…
Парень, блаженно откинувшись к стене гаража, прикрывает глаза.


***
- А племянница-то у меня в Гомеле. Я вот деткам ейным рукавички вяжу. Погляди-ко. Красиво? А к Новому году подкоплю с пенсии да конфеток им пошлю… Оне хорошие, - старушка в опрятном казённом байковом халате ласковым голосом говорит и говорит, и у приезжей журналистки нет сил уйти – а машина давно ждёт!
Наконец, выбрав момент, журналистка неловко прощается, желая бабушке здоровья, и покидает Дом престарелых – лучший в области.


***
Взгляд сверху: Ангел любви…
Он и Она в постели.
Он не отрываясь смотрит в её глаза, бережно касается губами щеки… вдыхает запах волос… Он – всё настойчивее, она – податливее, покорнее…
Сюита Любви для двух голосов…
Два тела излучают такое сияние нежности, что ангел зажмурился.


***
На паперти засаленная донельзя кепка. С десяток монет. Старик в лохмотьях сидит, ссутулившись… Сегодня мало подают – одни старухи в церкви, чего им подавать-то… Ну да ладно… к вечеру на чекушку да на хлеб наберу.
Если Харя не отнимет. Старик задремал.
 Вскидывается, вздрагивая от звяканья падающих в кепку монет, открывает глаза: три по пять!


***
- Я ухожу. Квартиру тебе оставляю. Дача и машина мои.
- …
- За вещами заеду позже. Когда вас с Владькой не будет. Чтоб не беспокоить.
 -…
 - Да что ты молчишь-то, Танька, чёрт бы тебя взял! Ну не виноват я! Так вышло!


***
 - Ты что, думала, я тебе за твой английский плачу? Целка нашлась!
Распалённый бычара встает из-за офисного стола и подходит к юной секретарше. Она вскакивает: растеряна. То ли бежать, то ли…
 - Давай! – он грубо притягивает её голову к своей груди, поскольку у мужчины всё, что выше, грудь…


***
- Девушка! Ну остановитесь на секунду! Я Вас всю жизнь искал. Целых двадцать лет. Вы учитесь здесь? Что ж я не видел Вас никогда. Ох, простите. Что-то я разом поглупел. Сейчас… Только соберусь…
- голос парнишки звенит от напряжения. Девчонка наконец останавливается и оборачивается. Парень – улыбка до ушей:
 - Я Женька. А Вы?


***
На инвалидной коляске детина лет тридцати. Голова безвольно свешена набок, змейка слюны изо рта. Детина укутан пледом: холодно.
Сзади коляску толкает, толкает, сколько уж лет она её толкает – старуха –
лицо, замкнувшееся в страдании и терпении. Нам в это страдание хода нет. Ей оттуда – нет выхода.


***
«Ты наверняка помнишь, каким я был дураком… Тогда, в пятом классе. Я ведь дотемна ландыши для тебя собирал. Утром в школу в портфеле приволок. А отдать побоялся. Вот дурак!»
Девочка лет двенадцати сидит на диване, обложившись старыми альбомами, и читает найденный в одном из них листок. Письмо. Папа писал маме, когда служил в армии.
Неужели им – им-то! занудам таким! - было двенадцать лет?
Было! Девочка улыбается.


***
 - О чём же ты плачешь, малыш, о чём же ты плачешь?
Это мне надо плакать.
Я терял друзей.
Я хоронил близких.
Я тысячи раз умирал от предательства.
Это я должен плакать, малыш, не ты…

- Как же мне не плакать, дед…
Мне всё это ещё только предстоит.


ПРИМЕЧАНИЕ
В финале – вольное переложение известной философской притчи.