Арчер. Глава 21

- Порнография мне нравится больше, чем эротика. Эротика это эстетизация биологического, а порнография это зоологизация романтического.
- Сложно с тобой спорить, Саша. В вопросах истории культуры ты непревзойденный монстр.
- А ты не спорь. Ты настройся на конструктивный диалог.
- Хорошо. Тогда я задам вопрос. Почему в твоем фильме не будет ни одной половой сцены, а называться фильм будет "Половой акт"?
- Не "Половой акт", а "Половые акты".
На стене комнаты слева направо были нарисованы: круг со знаком Инь-Ян, восьмиконечная звезда, серп и молот, вытянутый прямоугольник, в границах которого было написано "Chant down Babylon, ghetto child!", и Дед Мороз. Краска кое-где не успела засохнуть. Со слова Babylon стекала зеленая полоса. Она приостановилась у плинтуса и растеклась на десяток тонких речушек. На полу образовались цветные лужи. Самая большая лужа расползлась под изображением Деда Мороза.
Маша долго вырисовывала его колпак, тулуп и варежки. Когда дело дошло до лица и ног, ей надоело рисование, она бросила кисточку и ушла за коньяком.
- Это не Дед Мороз. Это голем какой-то, - Крюк подхватил кисточку и той же самой красной краской дорисовал лицо и бороду. Дед Мороз получился красным как морковка.
Саша и Крюк устроились на матраце в единственном чистом углу комнаты.
- Во-первых, мне просто нравится это словосочетание - половой акт. Оно смешное. Смешное значит многозначное, многозначное значит непошлое. Во-вторых, у многих зрителей такое название сразу вызовет положительные ассоциации.
- Ты уверен, что у многих?
- Не знаю. У тех, кто еще не успел разочароваться. У тех, кто еще видит в этом какую-то интригу.
- Грустное кино у тебя будет. Я уже чувствую.
- Проблема в том, что ты слишком узко толкуешь понятие порнографии. Например, я считаю верхом порнографии фильмы двух типов. Первый это фильмы, в которых показывают, как главный герой сходит с ума. Вторая группа фильмов это те, в которых показывают, как снимают кино. Ничего более отвратительного, порнографического и поносного я не знаю. Это даже не трэш.
Егору поручили нарисовать заковыристый серп-и-молот. Он молчаливо взял из рук Крюка кисть и ведро с краской и принялся за дело.
Умение отвлекаться - великое искусство. Егор это знал с детства.
Закрасив рукоять молота, он поставил ведро на пол, сунул в него кисть и пошел мыть руки.
- Вот и Егор сегодня тоже какой-то грустный, - сказал Крюк.
Вернулась Маша. Задача заключалась в том, чтобы как можно скорее отремонтировать комнату, пока из летнего отпуска не вернется хозяин квартиры. Долго обсуждался вариант бегства. Егор был против, он не хотел менять место жительства. Чтобы выправить ситуацию, он согласился помочь в малярных работах. Первое задание было легким - нарисовать серп и молот.
- Жалко будет деда Мороза закрашивать, - вздохнула Маша, - уж больно он жизнерадостный получился.
- Зачем закрашивать?
- Мы вообще-то ремонт хотели сделать.
- Дед Мороз ремонту не помеха.
Егор закрыл кран и вышел из ванной. Крюк внимательно наблюдал за тем, как Саша разливает коньяк.
- Ребята, может, хватит болтать, а? - Егор распахнул дверь в комнату. Все посмотрели на него.
- В каком смысле? - искренне удивился Саша.
- В том смысле, что вы занимаетесь... - Егор вдруг начал заикаться.
- Чем мы занимаемся? - еще больше удивился Саша.
- Да вот именно, что даже не понятно чем вы занимаетесь! - закричал Егор, - Сколько можно вот так вот сидеть... Вот так сидеть и дурью маяться! Только и делаете, что водку жрете и своими идиотскими идеями обмениваетесь. У одного трэш, у другого Дед Мороз, у третьего ремонт! Сколько можно!
Егор кричал так, что зазвенели стекла. Саша опасливо отодвинулся.
- Вам уже тридцатник скоро, а вы как дети тупые! Что вот это все значит? - Егор ворвался в комнату и показал на разрисованную стену.
- Это символика, - поспешил ответить напуганный Крюк.
- Какая символика? Что за хрень здесь происходит? Что вы делаете? Чем вы занимаетесь? - Егор кричал все громче и громче.
- Егор, что с тобой? Ты три дня сидел, из комнаты не выходил, сегодня вышел, нарисовал серп и молот и накинулся на нас, - обиженным тоном стала защищаться Маша.
- Да при чем тут все это! При чем! Неужели вы не понимаете, что жизнь кончается, что все когда-нибудь кончится! А вы сидите на матраце, бухаете целыми днями и рисуете Деда Мороза! Зачем? Зачем все это? Вы можете мне сказать?
- Егор, у тебя истерика, - хором сказали Крюк и Маша.
- Выпей, - Саша протянул рюмку коньяка.
Егор вырвал из рук Саши рюмку и размахнувшись кинул ее в стену. Коньяк расплескался в полете. На полу появилась новая лужа.
Рюмка угодила прямо в лоб Деду Морозу и разбилась.
Саша и Крюк поднялись на ноги и растерянно посмотрели друг на друга.
- Что вы делаете? Скажите мне, что вы делаете? - Егор подскочил к Крюку, - Что вы делаете? А? Вы прозябаете! Вот, что вы делаете!
- Егор, успокойся, - Крюк взял Егора за локоть.
- Не надо меня успокаивать! Не надо!
Оттолкнув Крюка, Егор вышел из комнаты, со всей силы хлопнул дверью, скинул с ног домашние тапки, надел кеды и выбежал на улицу.
Он долго шел прямо, не смотря по сторонам. Где-то через полчаса ему пришлось свернуть, так как путь вперед был перегорожен стеной. Егор послушно останавливался на перекрестках, смотрел на светофор и, как только загорался зеленый свет, срывался с места и опять шел вперед. После часа такой ходьбы он снизил темп. Несколько раз он обратил внимание на проходящих мимо людей. Встал у афиши, прочел название.
Постепенно сознание расслабилось, он смог переключать внимание с темы на тему. Но все равно взвинченность, острый буравчик внутри головы не прекращал цеплять его мысли.
Егор сел на скамейку рядом с молодой женщиной, игравшей со своим сыном. Ребенку было не больше трех лет. Он кидал мячик в маму, она ловила и бросала обратно. Мальчик ни разу не смог поймать мяч. Он хлопал перед лицом руками, очень серьезно старался поймать мячик, поймать так же ловко как это делала его мама, но ничего не получалось. Мяч выскальзывал из рук. Он смеялся и бежал вслед за мячиком. Когда мяч укатывался слишком далеко, мама вставала и, взяв за руку малыша, шла вместе с ним за мячом. Потом они возвращались, мама садилась и игра возобновлялась. Один раз мячик отскочил от рук мальчика прямо в Егора. Егор поймал мячик и протянул его ребенку. Ребенок посмотрел на маму – мама сказала ему "Иди, возьми" - он подошел и, взявшись обеими руками за мячик, старательно проговорил: "Спасибо!"
- Пожалуйста, - Егор сразу же встал и пошел обратно.
Домой он вернулся поздно вечером.
У входной двери стояли пустые банки из-под краски. Егор перешагнул через них и вошел к себе.
Некоторое время он сидел на стуле, положив руки на колени, рассматривая пыль на мониторе. Болела голова. Хотелось лечь в холодную постель и беспробудно утонуть в подушке. Потом проснуться от резкой боли в висках, доковылять до кухни, налить стакан воды, запить анальгин и вновь забыться.
Егор включил компьютер.
Больше получаса к Егору в почтовый ящик загружался спам. Особенно настойчиво предлагали купить книгу с “методиками психологических тренингов для личных тренеров вип-персон”. В другой день Егора это могло бы рассмешить.
В одном письме Егору сообщали, что он стал победителем лотереи. Его приз - миллион долларов.
Удаляя весь этот мусор, Егор чуть не стер письмо от Полины. В письме не было ничего кроме ссылки на новостной сайт.
Пока грузилась страница, Егор закрыл окно. Пошел дождь, капли залетали в комнату.
"Это первое массовое самоубийство, совершенное последователями тоталитарных сект в России."
Дождь усилился, резво забарабанила жестянка подоконника, во дворе зашумели водосточные трубы. В соседней комнате Крюк лежал с Машей на полу и смотрел в потолок. В темноте рисунки на стене преобразились в фигуры нестрашных колдунов. "Как сказочно", - засопела Маша, спрятавшись под подушкой.
"Для самосожжения члены секты выбрали пустое здание старой школы."
Дед Мороз отделился от стены и взлетел к потолку. Оттуда он спланировал вниз, пролетел прямо над спящей Машей и проскользнул сквозь замочную скважину.
"Единственный выживший член секты госпитализирован в шоковом состоянии."
За Дедом Морозом последовала другая тень. Это восьмиконечная звезда расправила крылья и, сделав пару кругов по комнате, упорхнула вслед за Дедом Морозом. Чтобы пролезть сквозь замочную скважину, ей пришлось сложить крылья, но, как только она протиснулась и вылезла с той стороны дверей, звезда вновь взлетела. В темном коридоре стало еще на одну удивительную тень больше.
"По словам экспертов, эта секта отличалась глубокой законспирированностью. Никакой публичной деятельностью члены секты не занимались."
Настала очередь серпа и молота. Они привязались друг к другу фосфорицирующей тесемкой, сползли со стены и начали танцевать. Во время танца они перевоплотились в вычурный иероглиф. Иероглиф изредка задевал сны Маши, расцветавшие прямо в центре комнаты.
"В связи со случившейся трагедией с новой силой разгорелись дебаты, посвященные изменениям в законодательстве, регулирующем деятельность религиозных и общественных организаций."
Цветок машиного сна к тому времени увеличился в размерах. Его листья испускали спокойное синеватое свечение. Стебель вился по полу. В центре цветка свернулась клубочком черная слеза. В слезе отражались сны, лежавшего рядом Крюка. Крюк постанывал и храпел.
"Как предполагают некоторые эксперты, над членами секты производились медицинские опыты."
Когда иероглиф прекратил танцевать, цветок подобрался к окну и обнял дождливое стекло фиолетовыми лепестками.
"Любое проявление сексуальности было запрещено."
"Следователи заявляют, что криминологическая экспертиза еще не завершилась."
"Один из родственников погибшего сектанта сообщил нашим корреспондентам, что на телах, которые он видел, заметны следы побоев, а также ранений, нанесенных, по всей видимости, холодным оружием. Следствие склоняется к версии, что далеко не все сектанты добровольно согласились покончить с собой, и, чтобы не оставлять свидетелей, лидер секты, чья личность в данный момент уточняется, приказал их умертвить."
"Ужасное изуверство."
"Яркая иллюстрация."
"Влияние бездуховной западной культуры."
"Особенно хотелось бы подчеркнуть."
"Одурманенные."
"Отсутствие внятно сформулированной молодежной политики."
"Новость всколыхнула."
"Хлынули проповедники всех мастей."
"В конце концов, концепция национальной безопасности."
"Яд лжеучений."
"Поставить заслон."
"Вы совершенно верно подметили саму суть явления, но я бы обозначил вопрос следующим образом: преступное уклонение государственной власти от борьбы с антигосударственными, антинациональными идеологиями."
"Враги."
Утром все одновременно проснулись.
Егор где-то слышал, что спать в одежде такой же признак личностной деградации и упадка как и отправление малой нужды в рукомойник. Одежда смялась. Шея затекла.
Тени-колдуны вернулись на свои места. Дед Мороз в утренних лучах выглядел празднично и оптимистично. Он был похож на счастливого алкоголика.
Егор поздоровался с Крюком. Они немного потолкались на кухне. Крюк заваривал чай. Егор засыпал в чашку растворимый кофе.
- Все нормально? Мы так разволновались. Думали, что ты с ума сошел.
- Нет. Я в порядке.
- Ясно. Типа маленький срыв, да?
- Типа маленький срыв.
Получалось так, что всё-всё-всё это не больше, чем последствие маленького срыва. В начале была влюбленность. А потом маленький срыв. А потом было уже не остановиться.
Никогда не прерывающиеся поиски точки опоры, вот, что заставляло Егора надеяться на лучшее. Иногда точки опоры растворяются, как кофейные песчинки от соприкосновения с кипятком, как сны, как галлюцинации. Иногда не на что опереться. Иногда с каждым вдохом, вместо воздуха вдыхаешь вакуум.
Приятно и легко верить, что в жизни всегда есть две стороны, две дороги, два духа, добрый и злой, два клоуна, белый и черный, два лика на стене, лик любви и лик зла. В таком случае можно без труда убедить себя в том, что есть выбор. Можно разграфить лист, нарисовать таблицу и, как советуют говорящие головы, заспиртованные в голубых колбах, определиться с тем, что такое "хорошо", а что такое "плохо".
Хочешь, плачь. Хочешь, смейся. Уклонись от зла. Сотвори благое. Направо или налево. Вверх или вниз.
Все видится таким прочным, таким безупречно надежным, до того пока серебряной пулей не просвистит новый маленький срыв. Круговорот событий свернется в зигзаг и окажется, что это лабиринт без выхода. Прямая линия судьбы скукожится в вопросительный знак. Порядок дней и ночей сломается в зеркале бессонницы. Все обессмыслится.
"Кто этот человек?" - спросил себя Егор, проходя мимо собственного отражения.
Поставив чашку рядом с компьютером, он сел у окна. "Что это было? Как я мог верить тем, кто брал на себя роль учить меня тому, как надо понимать жизнь? Я ведь никогда не считал себя наивным человеком. Я никогда не был наивным. До последнего времени я обходил все ловушки, а если и попадал в них, то быстро улавливал фальшивые ноты, быстро принимал правильное решение и выбирался из западни. Меня никто никогда не обманывал. Конечно, мне врали, меня даже предавали. Но все это была мелкая ложь. От крупного обмана я был застрахован. Почему я так думал? Почему, привыкнув ставить все под сомнение, я не осмеливался поставить под сомнение собственные сомнения?"
Егор не мог избавиться от мысли, что обман, жертвой которого, он себя ощутил, совершился не в день, когда он поверил Эльфанду - об этом он вспоминал иронически - и даже не тогда, когда он на основании чужих мнений слепил собственное представление о том, что такое религия, о том, что религия дает, а что религия отбирает. Он остановился в своих размышлениях о секте Нила, потому что в один момент понял - дело совсем не в секте. Все, что заполняло его жизнь последние недели - и любовь, и опасность, и азарт - не могло сравниться с тем чувством, которое так сильно и жестоко сдавливало сердце. Мешало продохнуть. Мешало встать в полный рост. Мешало расплакаться.
Прослеживая цепочку малых и больших неправд, развернувшуюся перед ним с того дня как он приехал к Полине за пластинками, Егор искал хоть какой-нибудь, крошечный клочок суши, забравшись на который, он мог бы уверенно развесить ярлыки и таблички.
"Вот Нил. Он не прав. Он больной человек."
"Вот Эльфанд. Он не прав. Он злой человек."
"Вот Женя. Он не прав. Он несчастный человек."
"Вот все те, кто сейчас говорит об этом, журналисты, политики, обычные люди. Они не правы, потому что они ничего не знают."
"Вот Полина..."
"Вот я..."
Но острова, с которого можно было бы разглядеть и оценить, оценить и вынести приговор, не было. Вокруг только разочарование, потерянность, штиль и недовольные помоечные чайки за окном.
Нужно было схватить себя за ухо и вытянуть на свет. "Знание, беспрекословно ясное, кристально чистое, истинное знание! Оно было у меня, как только я появился на свет. И с самого начала я знал, что здесь все обман. Я понимал, что у меня нет выбора. Я понимал, что обратной дороги нет. Это знание как гравировка навечно вырезано великим гравировщиком на моем мозге."
Этот узор извилин Егор хотел расшифровать так: "Егор. Тебя выбросили в это бытие по причине, которая никогда не откроется ни тебе, ни кому-либо из людей. Ты можешь считать себя обманутым. Можешь забыть об этой саднящей болячке, которая обижала тебя в столь раннем возрасте, что ты даже не помнишь ее. Все ложь. Выбирай - во что тебе хочется поверить?"
Действительно, дети в младенческом возрасте очень часто плачут. Когда не плачут, они спят. Во сне они прячутся от мира, в который их пригласили такие же как они, неприкаянные бродяги. Во сне они забываются, тщетно борются за примирение, примирение между реальностью и тем, что они предчувствовали задолго до рождения.
Егор осознал, что первичное знание, представление о том, что мир, в котором он родился, это ошибка и само его рождение это ошибка - это знание давным-давно было запрятано в нижних слоях его памяти и никогда не вылезло бы наружу, если бы не опыт предыдущих дней. Он мог бы прожить всю жизнь, не подозревая о том, что у декораций есть обшарпанный грязный задник. Он мог бы даже поверить в существование счастья.
Кофе остыло.
"Как же так? Люди умерли, потому что их обманули. Их убийцы тоже обмануты. Их убийцы довольствуются простейшей убежденностью в том, что сила и богатство это единственное, что существует. Все, что стоит на пути силы и богатства может быть уничтожено, потому что только сила и богатство дают право жить."
Перед глазами Егора промелькнули лица последователей Нила Потапова. Последним материализовался Кеша, весь в крови, сломанный, жалкий, плачущий, сошедший с ума.
Недавние колебания показались Егору смешными и стыдными. Он выбирал стороны, искал в соперниках преимущества и недостатки. Он думал, что быть нормальным это лучше, чем быть больным. Потом он увидел, что больные ведут себя нормальнее, чем больные. Потом он увидел, что больны все.
Потом он стал невидимкой и прозрел.
"Это знание расплющило бы меня, если бы я не свыкся с тем фактом, что от бытия никуда не убежать. Привычка быть - она сложилась, скорее всего, еще в первые недели, а, может быть, и в самые первые дни после рождения."
Егор отпил холодный кофе. Нужно было восстановить хотя бы минимальный уровень бодрости.
Он думал, что его будет мучить совесть. Все-таки если бы не он, Эльфанд не нашел бы Нила. В любом случае секта не продержалась бы долго. Но, по крайней мере, они не ушли бы так трагично. Не было бы крови.
Он думал, что его будет мучить совесть, но вместо мучений совести на Егора неожиданно обрушилась душная тоска. "Совсем тошно", - говорил в таких случаях Крюк. "Депра", - говорила Маша. Егора будто бы придавило и опутало чем-то всеохватным и цепким как колючая проволока.
Чем дольше он сидел и смотрел в стену, тем слабее становилось желание что-то делать. Все объекты, люди, события, краски и звуки не могли вызвать у Егора ничего кроме обиды. Обиды на то, что он не способен ничего почувствовать. Его душа отказывалась отвечать. Сквозь стену не могло пробиться ни одно воспоминание, ни одна мечта, ни радость, ни печаль. Все расплывалось, как будто на реальность наложили спецэффект, искажающий правильные контуры. Все отдалилось. Но и там, вдалеке, жизнь оставалась такой же бессмысленной и ненужной.
Осталось только то, что роднит человека с растением - круговорот жидкостей и дрожание на ветру. Единственное, что могло удивить Егора, это созерцание того, до каких пределов может вырасти отчаяние и безнадежность.
Если долго, очень долго сидеть на корточках в углу комнаты, начнут болеть ноги. Только физическая боль - вот, что заставило Егора встать, заправить постель, отнести чашку с недопитым кофе на кухню, вымыть чашку, вернуться в комнату, положить грязные носки в мешочек, чтобы не воняли, включить компьютер, сесть. Все это он сделал машинально, не задумываясь, даже не понимая, что он, собственно говоря, делает. В принципе это единственный способ хоть как-то улучшить состояние. Просто что-то делать. Не размышляя о целях и ценностях. Просто убрать грязные носки. Потому что люди так делают.
- Егор, тебя к телефону!
Не подходить к телефону - еще один опасный симптом. С особой четкостью этот симптом проявляется у людей, которые живут одни. Соседи или родители естественно мешают замкнуться окончательно и безвыходно.
- Егор! Ты слышишь?
Еще соседи и родители полезны в том случае, если человек слишком долго не выходит из комнаты. Тогда у них есть шанс стать теми, про кого в протоколе напишут "обнаружили труп".
- Егор! Что с тобой? Открой дверь!
Может быть, в этих погружениях в бездну нет ничего кроме желания спровоцировать жалость? Так приятно, когда тебя любят.
- Открой дверь, придурок! - дверная ручка нервно дергалась вниз вверх.
Егор напоминал сам себе жертву гипнотизера-садиста. Он встал и под громкие выкрики соседей открыл дверь.
- Что происходит? Ты заснул что ли?
- Угу.
- Егор, зачем ты нас пугаешь?
- Не знаю.
- Тебя к телефону.
- Алло.
- Подойди к телефону и скажи это в трубку.
- Ладно.
В голосе Полины сконцентрировались все переживания Егора. Все ноты, нотки и модуляции сплелись в темно-бардовый ковер с изображением восточного принца. Принца с перерезанным горлом. В ее голосе как в зеркальном витраже Егор увидел себя во всех депрессивных подробностях. Полина говорила, а он слушал эхо. Первое эхо - эхо любви. Второе эхо - эхо странствий. Третье эхо - эхо сражений. Потом в трубке затрещали помехи. Егор откашлялся и выдавил из горла какую-то фразу. Фразу не услышал ни он, ни Полина. Он откашлялся еще раз.
- Полина. Я в ужасном состоянии. Я, конечно, предполагал, что меня это убьет. Но я не думал, что это убьет меня до такой степени.
- Я тоже в себя придти не могу.
- Все оказалось страшнее, - Егор растянул провод и зашел в комнату, ему почудилось, что Маша и Крюк его подслушивают, - Послушай, Полина. Может быть, нам стоит рассказать, как все было на самом деле? Сообщить следователям и журналистам. Нужно, чтобы люди узнали о приюте, об этой истории с аварией и отравлением. Неужели им все сойдет с рук?
- Я думала об этом. Я не знаю. Похоже, все кончилось. Мы ничего не докажем.
- Кеша сказал, что они увели Нила и Женю. Значит, есть шанс, что Нил жив.
- Какая разница?
Егор согласился - никакой разницы не было. С определенного момента он перестал замечать разницу между предметами. Все было одинаково ничтожным.
- Егор, знаешь, я встретила одного человека... Это Филипп, помнишь его?
- Да.
- В общем, как я поняла, - Полина говорила с большими паузами, медленно и тихо, - с приютом они сделали то же самое.
- Что значит то же самое?
- Приюта больше нет. Всех куда-то увезли.
- А Филипп? Как он тебя нашел?
- Филипп убежал. Спасся.
- Что он сказал?
- Мы встретились случайно. Но это была какая-то совсем неслучайная случайность. По-моему, это был знак. Он остановил меня на улице и залпом выпалил всю историю. Про то, как они приехали ночью. Про то, как всех вывели и посадили в автобусы. Про то, как он проскользнул между них и спрятался в яблоневом саду. Про то, как бежал через кладбище и падал на могилы. Он все это рассказал, обернулся и ушел. Я даже не успела ничего сказать в ответ.
- Получается, что он единственный свидетель. И мы с тобой. Мы тоже свидетели.
- Угу.
- Вот так.
- Мда.
- Да уж.
- Мда.
- Единственные свидетели.
- Точно.
- Ага.
– Вот именно.
– Типа того.
– Да.
– Да.
- Да.
- Да.
- Да.
- Да.
- Да.
- Да.
- Угу.
- Я люблю тебя.
- И я тебя.