Прохожие шарахались в стороны от энергично шагающей строго посередине тротуара Кати, со спины похожей на не вполне еще сформировавшегося подростка, а на лицо – пожилой, измученной нарзаном женщины:
- Сволочи! Пидарасы! Поджидки! ****арвань! Говно! – летело в направлении случайно оказавшихся на ее пути людей вместе с брызгами слюны.
Катя, на самом деле, и не видела никого и, уж тем более, ни к кому конкретно не обращалась. Она просто разговаривала с кем-то, невидимым простому человеческому глазу.
- Как таких выпускают? – слышался приглушенный ропот напуганных пешеходов.
Катя была довольно высокой и сутулой. Темные волосы с едва заметной проседью коротко подстрижены и взлохмачены как у неугомонного мальчишки. Костлявые бедра и тощие неженские ноги в растянутых на коленках и провисших сзади шерстяных гамашах (это в июньскую-то жару!), верх от советского спортивного костюма с лампасами и воротом на молнии.
- Шалава! Сука! – гаркнула Катя прямо в ухо толстой тетке с нещадно разукрашенным лицом, которая неожиданно встала на ее пути. – ****ь! – веско закончила Катя и грубо толкнула ее всем телом.
- Какая я тебе ****ь? – зычно откликнулась матрешка. – Я – жена и мать двоих детей!
Но Катя уже не слышала ее, а продолжала уверенно идти дальше.
Катю местные называли «дуралейкой» не за то, что ей уже в пять лет поставили неумолимый диагноз, а за то, что она с детства ходила каждые пятнадцать минут обливаться водой: сначала подставит голову под кран, потом наберет воды в ладошки и обильно смачивает тело прямо под одеждой. Вечно с нее текло, как из ведра. Так и ходила – вся мокрая, оставляя за собой ниточку оброненных капель.
Когда-то они жили втроем с мамой и старшим братом. Потом умерла мама, женился брат, и Катя осталась одна в коммунальной комнате в центре города. Брат приезжал раз-два в месяц. Привозил ей сигарет. Покупал легкие «Винстон», дорогие. Катя вырывала блок сигарет из его рук и шептала: «Мразь..Выродок…». Брат не обижался: он ее другой и не помнил. Только совсем маленькую, когда еще и говорить толком не умела.
Видимо, с ее ранней болезнью было связано и странное нарушение речи: она никогда не говорила фразами – только существительными, изменяя при необходимости род и число. Слова она запоминала, в основном, бранные. Мама была знаменитой на всю улицу матерщинницей. Катин брат вообще подозревал, что мама их была сама не вполне здорова. Пила она здорово, с юных лет. А после рождения Кати совсем опустилась: слонялась по подъездам, дома не ночевала, денег не приносила. Жили благодаря бабушке, которая исправно навещала детей и привозила продукты. Тоже покойница уже.
На зиму брат сдавал Катю в больницу, на лечение, которое, в сущности, заключалось в каком-никаком трехразовом питании и гарантированной койке в отапливаемом помещении. В двенадцать лет Катя зачем-то забрела на кладбище и чуть было не замерзла там. Хорошо, сторож любопытный попался. С тех пор брат боялся оставлять ее на зиму одну.
В больнице при приеме в который раз происходила бессмысленная беседа с врачом. Катя смотрела в пол и беззлобно выплевывала разнообразные оскорбления. В палате она ни с кем не общалась и любую попытку завязать разговор обрывала очередным унизительным словом. К ней привыкли и не трогали больше. Только сигареты стреляли. Катя была не жадная.
Раз в неделю был главный обход: профессор подходил к каждому больному и спрашивал, как настроение. Катя всегда отвечала односложно:
- Мудила! Говносос! Импотент!
Профессор мелко тряс головой и с озабоченным видом поворачивался к заведующему отделением. Они о чем-то шептались между собой и понимающе окидывали взглядом Катину жалкую фигуру. Помолчав, отходили к другой, как правило, более миролюбивой пациентке.
Сестры не любили Катю, потому что за ней все время надо было подтирать (своей привычке ежеминутно обливаться водой она не изменяла и в больнице), но вздорить с ней не решались – больно воинственный был у нее вид.
Катя не умела читать, журналы ей рассматривать было не интересно, гулять ее не выпускали. Поэтому с утра до вечера она сидела в туалете и беспрерывно курила, как наркоманка – скуривая под чистую даже фильтр и прикуривая одну от другой.
Однажды одна из сестер втащила с трудом передвигавшуюся старуху в туалет и, сняв с нее трусы, стала совать ей их под нос:
- Что, сама дойти не могла? Я за тобой должна говно подбирать? Я должна?
Старуха непонимающе пятилась и лепетала что-то несуразное про квашенную капусту.
Катя, наблюдавшая эту сцену, неожиданно вскочила и вырвала у сестры перепачканные трусы, а потом с восторгом начала хлестать ими нянечку, изредка выкрикивая:
- Жопа! Срань! Вонючка!...
Катю уняли уколом, после которого она пролежала двое суток в сладкой дреме.
Ей снился необычный сон. Она разговаривала в нем совсем по-другому, будто и не она вовсе. В деревне у бабушки, под старым вязом она сидела на скамеечке вместе со своим отцом, которого никогда не видела, и задавала ему странный вопрос:
- Отец, скажи, можем ли мы вернуться в невинность?
Отец достал из кармана черствый пирожок и заткнул им себе рот, как кляпом.
Кате стало смешно и она звонко рассмеялась, как не смеялась никогда в жизни.
Потом отец вынул пирожок изо рта и, нежно потрепав ее волосы, ответил:
- Нет, доченька. Мы так низко упали, что нам бы хоть на колени подняться.
Катя горько задумалась, потом вновь спросила:
- Отец, простишь ли ты меня?
Отец хмыкнул, осмотрелся по сторонам и грустно констатировал:
- Дети… Что с вас взять?...
Катя проснулась в слезах, залезла на подоконник и разбила локтем стекло. Вцепившись в прутья внешней решетки, она завопила в пустоту:
- ****ец!
2007
Дуралейка
© Copyright: Иримико, 2007
Свидетельство о публикации №207050200422
Свидетельство о публикации №207050200422
Рецензии
Я - киновед, а потому не буду скучно рассуждать по поводу "как написано". Собственно говоря, лично для меня это не так уж и важно. В большей степени меня заинтересовал рассказ "Дуралейка" как современное произведение, малая форма которого оказалась вместилищем богатых по сложности образов. К тому же этот рассказ ввел меня в то состояние, при котором не хочется разговаривать, слышать и видеть, а хочется думать, вспоминать, сопоставлять и вновь перечитывать рассказ в целом и отдельные предложения, даже слова, в частности. То есть "Дуралейка" заставила остановиться, задуматься и даже сподвигла на написание рецензии. Кстати, именно это произведение я выбрала в качестве примера многогранности литературного произведения, когда решила привить любовь к чтению у знакомой девочки подросткового возраста. Собственно говоря, в какой-то мере эту рецензию я написала и для нее тоже.
Итак, я расскажу, что увидела в рассказе "Дуралейка". Подчеркиваю, что именно Я, потому что отнюдь не претендую на роль "всеведа". При этом, как киновед хочу сразу отметить, что это произведение кинематографично. Мне доводилось читать не малое количество сценариев, рассказов, романов, которые легли в основу фильмов или сериалов. И некоторые из них были написаны в столь странной форме, таким неудобоворимым языком, что было довольно трудно представить, как по такому материалу мог быть снят фильм. В нашем случае, "Дуралейка" - рассказ, по которому можно снимать хоть и не полномаштабный фильм, но новеллу точно.
Я не буду раскладывать это произведение "на кирпичики", остановлюсь лишь на двух главных образах рассказа.
Дурочка, юродивая, не от мира сего - такой предстает перед читателем Катя, главная героиня рассказа "Дуралейка" (автор Иримико). Казалось бы, все просто и плоско, включая язык Кати. Однако если смотреть на этот персонаж глубже, то предстает уже совсем иная картина, которая многое объясняет и в поведении главной героини, и в послевкусии, остающемся после прочтения рассказа.
На мой взгляд, Катя являет собой собирательный образ человечества, которое "упростилось" духовно до однозначности мироощущения и самовыражения, деградировало эмоционально, при этом, однако же, пытаясь периодически "отмыться" от греха. Именно поэтому использование здесь ненормативной лексики органично вписывается в канву рассказа. Это отнюдь не является банальным "всесловием", которым нередко страдают молодые авторы. Это обосновано самим образом главной героини, язык которой хоть и ограничен, но является единственным средством сообщения с внешним миром. Несомненно, именно из-за использования ненормативной лексики, которая довольно смешно смотрится на бумаге, вначале сцены общения Кати с окружающими ее людьми (с "матрешкой", братом) забавны и где-то вызывают смех. Но именно в сравнении с ними так пронзительно ощущается диссонанс в финальной части рассказа.
Понимание, что Катя - не просто тупое человекообразное существо, которое и разговаривать-то нормально не умеет, приходит в развязке рассказа. Во время характерной сцены в туалете, когда Катя вступается за старуху. Всего одно предложение и одна реплика дает понимание того, что Катя имеет представление о справедливости, а значит, возможно, не совсем и "с приветом". Ее поступок, а так же последующий сон - подтверждают эту мысль. Ведь Кате снится сон с нормальными в человеческом понимании образами, и сама она во сне предстает в адекватном состоянии, причем еще и осознает это. Этот поразительный контраст с реальной жизнью ставит нас в тупик. Ведь до сих пор нам не приходило в голову, что Катя может быть человеком в полной мере. Мы-то судили о ней лишь по внешним проявлениям, а то, что у Кати происходит в душе, мы знать не могли из-за природного ограничения возможностей ее самовыражения. И, однако же, судили! А оказалось, что Катя - человек мыслящий и разумный, и это открытие больно бьет - становится стыдно за смех или укор, который вызывало в начале рассказа поведение Кати, за снисходительное отношение к самому факту ее существования+
Второй значимый образ в рассказе "Дуралейка" - отец Кати, с которым она разговаривает во сне. Диалог религиозно-философского толка, который происходит между персонажами, наталкивает на мысль, что Катин отец - это, скорее всего, отображение образа Отца Небесного. И здесь уже все окончательно переворачивается с головы на ноги. Мы смеялись над ней, а она - дуралейка, разговаривает с Богом от лица всего человечества! Когда приходит это понимание, хочется бесконечно перечитывать вопросы Человека и ответы Отца Небесного и плакать от такого обнадеживающего: "Дети+ Что с вас взять?...".
Этот контраст смешливо-тягостной основной части повествования с эпизодом сна словно пробуждает, отрезвляет нас. Диалог заставляет задуматься о себе, о жизни и смерти, о грехе и о смысле нашего существования. Кажется, что в отличие от Кати, мы имеем возможность пересмотреть, изменить свою жизнь в лучшую сторону. Но почему же тогда остается ощущение безнадеги и так хочется разбить локтем стекло и закричать ..?
Мария Денякина, киновед.
Мария Денякина 07.08.2007 11:35 • Заявить о нарушении
Итак, я расскажу, что увидела в рассказе "Дуралейка". Подчеркиваю, что именно Я, потому что отнюдь не претендую на роль "всеведа". При этом, как киновед хочу сразу отметить, что это произведение кинематографично. Мне доводилось читать не малое количество сценариев, рассказов, романов, которые легли в основу фильмов или сериалов. И некоторые из них были написаны в столь странной форме, таким неудобоворимым языком, что было довольно трудно представить, как по такому материалу мог быть снят фильм. В нашем случае, "Дуралейка" - рассказ, по которому можно снимать хоть и не полномаштабный фильм, но новеллу точно.
Я не буду раскладывать это произведение "на кирпичики", остановлюсь лишь на двух главных образах рассказа.
Дурочка, юродивая, не от мира сего - такой предстает перед читателем Катя, главная героиня рассказа "Дуралейка" (автор Иримико). Казалось бы, все просто и плоско, включая язык Кати. Однако если смотреть на этот персонаж глубже, то предстает уже совсем иная картина, которая многое объясняет и в поведении главной героини, и в послевкусии, остающемся после прочтения рассказа.
На мой взгляд, Катя являет собой собирательный образ человечества, которое "упростилось" духовно до однозначности мироощущения и самовыражения, деградировало эмоционально, при этом, однако же, пытаясь периодически "отмыться" от греха. Именно поэтому использование здесь ненормативной лексики органично вписывается в канву рассказа. Это отнюдь не является банальным "всесловием", которым нередко страдают молодые авторы. Это обосновано самим образом главной героини, язык которой хоть и ограничен, но является единственным средством сообщения с внешним миром. Несомненно, именно из-за использования ненормативной лексики, которая довольно смешно смотрится на бумаге, вначале сцены общения Кати с окружающими ее людьми (с "матрешкой", братом) забавны и где-то вызывают смех. Но именно в сравнении с ними так пронзительно ощущается диссонанс в финальной части рассказа.
Понимание, что Катя - не просто тупое человекообразное существо, которое и разговаривать-то нормально не умеет, приходит в развязке рассказа. Во время характерной сцены в туалете, когда Катя вступается за старуху. Всего одно предложение и одна реплика дает понимание того, что Катя имеет представление о справедливости, а значит, возможно, не совсем и "с приветом". Ее поступок, а так же последующий сон - подтверждают эту мысль. Ведь Кате снится сон с нормальными в человеческом понимании образами, и сама она во сне предстает в адекватном состоянии, причем еще и осознает это. Этот поразительный контраст с реальной жизнью ставит нас в тупик. Ведь до сих пор нам не приходило в голову, что Катя может быть человеком в полной мере. Мы-то судили о ней лишь по внешним проявлениям, а то, что у Кати происходит в душе, мы знать не могли из-за природного ограничения возможностей ее самовыражения. И, однако же, судили! А оказалось, что Катя - человек мыслящий и разумный, и это открытие больно бьет - становится стыдно за смех или укор, который вызывало в начале рассказа поведение Кати, за снисходительное отношение к самому факту ее существования+
Второй значимый образ в рассказе "Дуралейка" - отец Кати, с которым она разговаривает во сне. Диалог религиозно-философского толка, который происходит между персонажами, наталкивает на мысль, что Катин отец - это, скорее всего, отображение образа Отца Небесного. И здесь уже все окончательно переворачивается с головы на ноги. Мы смеялись над ней, а она - дуралейка, разговаривает с Богом от лица всего человечества! Когда приходит это понимание, хочется бесконечно перечитывать вопросы Человека и ответы Отца Небесного и плакать от такого обнадеживающего: "Дети+ Что с вас взять?...".
Этот контраст смешливо-тягостной основной части повествования с эпизодом сна словно пробуждает, отрезвляет нас. Диалог заставляет задуматься о себе, о жизни и смерти, о грехе и о смысле нашего существования. Кажется, что в отличие от Кати, мы имеем возможность пересмотреть, изменить свою жизнь в лучшую сторону. Но почему же тогда остается ощущение безнадеги и так хочется разбить локтем стекло и закричать ..?
Мария Денякина, киновед.
Мария Денякина 07.08.2007 11:35 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.