Повести Михаила Какашкина

ПОВЕСТИ МИХАИЛА КАКАШКИНА

От издателя.

Повести сии написаны моим любезным другом – Михаилом, но издаю их я, вследствие чрезвычайной стеснительности дружбана.

Издатель


Повесть первая. Стрелка

Я взлетел вниз по лестнице и устремился на стрелку. Тама меня должны были ждать те сраные ублюдки, что часто ходят с пистолетами и ножами в огромных кобурах ковбойского размера. Я бежал на стрелку, что хватало духу, ибо пужался одной токмо возможности выглядить опоздуном в очах сраных ублюдков с пистолетами и ножами в огромных кобурах ковбойского размера. Сии ублюдки были чрезвычайно злы вследствие моей острой нелюбови к грязным ублюдкам. Из-за этой моей острой нелюбови я даже опасался, как бы они меня не шлепнули.
А началося у меня все так. В один распрекрасный день я шел по улице, как вдруг вижу: надвигается один чертов ублюдок с огромным ножом на почтенную старушку. Почтенная старушка явно охуевала. Она, может быть, не привыкла, когда на нее – и с ножом. Она, может, любила, чтоб ее манили пряником, а вовсе даже никаким не кнутом, а уж, тем паче, не грязным ножом. А грязный же ублюдок, тем временем, преспокойно продолжал свои усердия по поводу вертения ножа вокруг лица обыденной старушки. Я не вытерпел сего нонсенса, подбежал и дал негодяю по морде. Прямо в пах! Негодяй от испуга выронил свой негодяйский режик. Дабы избежать рукоплесканий со стороны восторженной старушки, я бросился наутек, дав негодяю возможность вдоволь насладиться своим ноющим пахом, видом падшего режика, улепетывающей старухи и грозного, убегавшего меня.
А потом ко мне во дверь позвонили какие-то негодяи. А я им не токмо не открыл, но даже стал разговаривать сквозь дверь, а вовсе не лицом к рожам. А рожи, тем временем, базарили чё-то насчет того, чё всё плохо. Причем, плохо, как я понял, будет мне, сказали чертовы негодяи, ежели я не припруся на их вонючую стрелку.
Ну я и приперся. Как дурак, ****ь, честное слово! Пришел к мусорке, в назначенное, бишь, место. Вонючие негодяи ужо тусовались там, приехавши на роскошном негодяйском «Мерседесе». Я сказал негодяям:
- А чё вам надо, казлы-какашки?
А негодяи мне сказали:
- А чё ты такой нехороший? Негодяй, ****ь!
А я им сказал:
- Чё материтесь-то?
А они мне сказали:
- А чё ты такой гадкий, что ажно нашего любимого Сеньку Зайчикова в пах побил?
А я им говорю:
- А чё он?
А они мне:
- Чё – чё?
А я им:
- Ну, он, типа, старушку хотел побить режиком…
А они говорят:
- Так это ж плохая, нехорошая старушка. Она процентщица и даже ростовщица. Она, может, у нашего любимого Сеньки Зайчикова хотела последний «Мерседес» отобрать.
А я говорю:
- А это не повод бедную старушку режиком угрожать!
А они говорят:
- Как же это не повод, когда – этакая гадкая старушка?
А я говорю:
- Не ****ите! Она была хорошая старушка и даже боялась гневного режика.
А они говорят вдруг:
- А давай, ты нам заплотишь чуть-чуть немножечко денежек, и мы пойдем по домам. Щас, через полчаса уже «Спасатели Малибу» по телевизеру начнутся.
А я говорю:
- А скокмо вам заплатить, нехорошие вы люди?
А они говорят:
- Да чуть-чуть немножечко… Пять тысяч.
Я говорю:
- Чё-то много. За пах-то.
А они говорят:
- А чё это много-то?
А я говорю:
- Пах-то один, а тыщ-то пять.
А они говорят:
- Ну тогда давай не пять тыщ, а один миллион.
А я говорю:
- Да ну бы вас! Шутки шутить изволите…
А они говорят:
- Ты чё? Бык, сука! Ты чё, пожалел нам чуть-чуть миллиончика? Мы ж в рублях просим – тебе это реально.
А я говорю:
- А давайте я вам покажу одну лучше старушку, которую можно зарезать.
…Но тут приехали менты и всех повязали. А меня через неделю отпустили. И даже прощений попросили. А на стрелки я больше не хожу. На *** надо!..


Повесть вторая. Любовь

А однажды еще пришла ко мне барышня и говорит:
- Шутить изволите? Где шампанское? Где коньяк? Где цветы в рюмке на столе? Где роскошные кубинские сигареты в длинных портсигарах?
А я говорю:
- Чё-то вы, барышня, того, завираетесь! Какие на *** цветы в портсигарах? Я, возможно, знаете ли, про любовь вещал, а не про пьянку с шампанским?
А барышня тут нежно улыбнулась и сказала:
- Как енто романтично! А, помните, у Сергея Шнурова: «Я тебя умолял: будь моею!; заебался ****еть про любовь…»…
А я сказал:
- Отчего же, конечно, помню! А помните еще, из последнего: «Ну, и, конечно, все эти бабы, которые садятся мне на конец; о! я ебусь с ними со всеми, но без тебя – ****ец!..»…
А начиналось у нас всё с этой барышней так. Шел по улице я и увидел ее. Подошел я к ней и сказал тогда:
- А я, знаете ли, вас приглашаю к себе, хоть и первый раз в жизни вижу… Ну это-то ладно – *** с ним! Я чисто токмо хочу, шоб у нас любовь была, морковь, все дела…
А барышня сказала:
- Какой вы романтичный! Вы, наверное, Сергея Шнурова любите?
Я сказал:
- Люблю.
А она сказала:
- Я к вам обязательно приду. Дайте мне адресок.
Я дал. Адресок. И она пришла.
И вот щас стоит тут она, шавка такая, и возмущается, что, дескать, портсигары у меня не растут.
Я ей говорю:
- А как у меня, угадайте, в смысле водопровода?
А она говорит:
- Наверно, у вас унитаз золотой.
А я говорю:
- Да нет, я не про то. Я говорю: трубы у меня горят. Давайте выжрем бутылку водки, сударыня!
А она говорит:
- Как енто романтично!
В общем, выкушали мы с ней, не одну, не две, а одну с половиной бутылки на двоих, и уснули.
А утром она мне говорит:
- А помните, у Бориса Гребенщикова: «Ведь я нажрусь как свинья, я усну под столом…»…
А я говорю:
- Отчего же, вполне помню. А, помните, еще у Шнурова: «Я приполз домой и звоню в звонок – блюю, шатаюсь, насквозь промок…»…
А она мне грустно эдак отвечает:
- А мне уже домой пора.
И ушла. А потом больше не пришла. Более я в любовь с этой барыней не ведаю. Не вышло у меня с ней любви, короче.


Повесть третья. Торгаши

Я, братцы мои, знаете ли, не люблю всяческих торгашей. И даже, может быть, в чем-то ненавижу. Вот захожу однажды в одну фирму, которая, как назло, поместила свой негодяйский телефон в моей любимой газете «Бригадный монтер». В ентой, мать ее, газете, представьте се, этакого содержания объява содержалась: «Кто, мать вашу за ногу так, хочет подзаработать чуть-чуть немножечко денежек-копеечек в валютных единицах, айда к нам в фирму!». Ну я и пошел. Как дурак, ****ь, честное слово!
Прихожу в енту разгильдяйскую, а в чем-то, может быть, даже и рас****яйскую контору и базарю:
- Хули, говорю, у вас тут такое? Ишо скажите, что деньги можно лопатой зарабатывать?
А этакий пронырливый толстячок, этакий типичный пропойца, который здеся вроде як за начальника был, так вот, он как выпрыгнет из-за своего стульчака, как выскочит, я ажно испугался. И базарит мене етот хер следующую ***ню:
- Ты, ****ь, кто?
Я базарю:
- *** в польте! Не видишь, бля, кто пред тобой стоит, мать твою за ногу так?
А он мне этак нагло отвечает:
- Не знаю таких!
А я говорю:
- Ёптить твою мать! За ногу ****ь! Я ж у вас в ентой грёбаной фирме ишо год назад усю проводку на *** поменял. И ты, толстая пропитая харя, мене ишо возмущался, чё я, дескать, шибко обои ваши крошу. А я те, зараза такая, не помнишь чё ли, матом погрозил!
А он говорит:
- Ах, как же! Я вас помню! Вы – тот ишо негодяй!
Я говорю:
- Сам ты, ****ь, негодяй. От такого-то и слышу. Пидор, *****, тот ишо!..
А ентот мистер-твистер, ***в министер мене этак предвзято отвечает:
- Ну и чё вам здеся опять надобно?
А я говорю:
- *** же ты в польте! По другому и не скажешь! Я ж, мать твою за ноги так, объяву ни за красивые глаза вашу прочитал…
А он меня этак нагло перебивает:
- А на ***, говорит, вы ее прочитали?
Я говорю:
- Негодяй же ты, ****ь! Ишо издевается! Я ж, мать твою за коромыслу так, ни из-за красивой твоей пропитой хари сюды припёрся…
А он опять меня этак некрасиво, пидор, перебивает:
- А из-за чего же вы, разрешите полюбопытствовать, негодяй, ****ь, этакий, сюды припёрлися?
Я говорю:
- Ты чё, ****ь, издеваться вздумал? Негодяй - ты у нас! Объяву напечатал, а теперь с глаз долой! Пидор, *****, тот ишо! Еще и с харей пропитой!
А он говорит:
- Извините-с, монтеры нам вовсе ни к чему! На *** они нам не нужны, эти ваши монтеры!
И ишо ножкой этак по-пидорски шаркает, дескать, извини-подвинься, но монтеры нам на *** не нужны.
Я говорю:
- Ты чё, ****ь, охуел?
А он этак нагло, ишо и с пропитой харей, отвечает:
- Да-с, ваше сиятельство! Я, ежели хочете знать, охуел! Чрезмерно-с!
Я говорю:
- Пидор же ты с толстой харей!
Плюнул я на ихний на пол и пошел прочь. А торгашей ентих ваще убивать надо…