Другу моего детства ч2

 Подруге моего детства. Здравствуй, солнце, свет мой ясный, непогасшая заря. До чего же ты прекрасна, юность добрая моя.

 Эля, я знаю, что эти письма сейчас мне гораздо нужнее, чем тебе. Поэтому, ты уж потерпи немного, меня эгоиста неисправимого. Я тебе и себе обещаю, что после 20 марта я расскажу, что является причинной моей спешки и таких длинных рассказов. Я это делаю не только для тебя, но в большей степени для себя. Сижу, пишу, вспоминаю прошлое и забываю о настоящем. В семье у меня всё в порядке. Просто возникли кое, какие проблемы, а от них лучшее лекарство не думать об этом. Поскольку напиться и забыться не получится, да я и никогда не прибегал к этому средству, я буду писать или писать на бумагу, тем более, что ты подсказала мне это средство. Что бы забыть настоящее, убежать в прошлое, что может быть лучше.

 В Калуге наш вагон загнали в какой-то тупик. За окном было морозно, лежал снег, и люди передвигались по мультяшному быстро, слегка согнувшись вопросительным знаком. Всё было не знакомо и тревожно. Сидели молча, каждый был погружён в свои мысли и беседовал с самым умным для него человеком, с самим собой. Я солдатского будущего не боялся, имел представление по заставам, где проходили все мои школьные каникулы, но всё равно в душе было не спокойно.
 «С вещами на выход».- И пошли они ветром гонимые в баню. Тут-то я и расстался со своей причёской. Больше у меня такой не было ни когда. Гражданка была сиротливо брошена в угол. Старшина, с морковной физиономией, выдавал форму, объяснял, как подшить подворотничок, правильно намотать портянки, при этом, не забывая сказать, что он нам отец родной и благодетель. А мы с некоторым удивлением смотрели друг на друга, одинаково одетые, одинаково подстриженные, и одинаково напуганные неизвестностью.

 Строем, впервые военным, привели прямо в столовую. Давясь кирзовой кашей, я вспомнил нашу интернатовскую столовую, где можно было попросить добавки и тебе, если ты сегодня колол дрова для кухни, добрая повариха под гречку спрячет ещё одну котлетку или кусочек мяса.

 В казарме построили и рассказали, что мы удостоились великой чести, служить в радиополку особого назначения и что шесть месяцев нас будут учить, и что основное наше оружие карандаш, подточенный с двух сторон, и голова. Мы интеллигенция армии и должны это помнить всегда, и на нас возложена большая задача, и оказано большое доверие, и....

 Радио, морзянка - это было знакомо с детства но три часа в день спец. Английский… Английский это хорошо. Полностью грамматика и примерно тысяча слов, которые нужно было писать без единой ошибки. И не просто писать, а принимать через наушники, когда помеха звучит в два раза сильнее, чем основной сигнал, это слишком. Три радиограммы по шестьдесят слов - две ошибки четвёрка, три ошибки двойка. Двойку получил, увольнения нет. Помехи это ерунда, но когда ты, напряжённый до предела, пытаешься вытянуть этот счастливый билетик и написать без ошибок, перед тобой постоянно цокают, как лошадиные копыта, шпильки стройной женской фигуры, английский преподавала женщина, это вынести не возможно. И как-то, почувствовав, что я пролетаю с увольнением, не выдержал - «До каких пор вы будете нас мучить шпильками. Я в город хочу. На воздух»....

 Вызвали к майору Беликову. Он был начальником в школе. Душевно, часа два, пробеседовали. Оказался нормальным мужиком, как сейчас говорят, с понятием. В увольнение я пошёл. Через неделю он меня и ещё двух парней подрядил сделать коммутацию учебного класса. Делалось это не в ущерб занятиям, но мы взялись за это с удовольствием. У нас были привилегии. Мы могли работать за счёт собственного сна и свободного времени, но зато, ни кто не смел нас отрывать от этого дела и мы могли слушать весь мир в любое время суток. Класс заработал. Вызвал Беликов - « В полку есть три спецточки: Горький, Вентспилс и Одесса ты куда хочешь»? Странный вопрос. Я выбрал Одессу.
 Через три дня, в сопровождении двух автоматчиков, с новейшим приёмником под полкой, в отдельном купе скорого поезда, я двинул на юг.

 Одесса встретила приветливо. Человек тридцать солдат и пять офицеров жили и несли службу довольно дружной семейкой. Лузановка. В ста метрах тёплое море, песчаный пляж. Не служба, а воистину мёд. Тяжело было одно: шесть часов дежуришь, слушаешь, как эти бандиты летают рядом с подвешенными бомбами, а потом шесть спишь. Хочешь - отдыхай на пляже. В плавках не видно, что ты солдат. Помидоры, виноград ящиками. Посылали в совхоз машину. День поработает, на две недели фруктов. Купил простенький костюм и в Одессу выходил как гражданский тип. Командир у нас был капитан Овечкин. Готовился поступать в одесский институт связи. И мы все, кто как мог, помогали ему готовиться. Он поступил и мы, из школьной программы, кое-что вспомнили.

 Прошло полтора года. Как-то, поднявшись в два часа ночи на смену, я понял, что я смену не высижу, состояние было непонятное. Утром меня отвезли в окружной госпиталь. Месяц лечили, а потом сказали, что у меня была язва, и что я своё отслужил. Недели три в части ждал документы и думал думу горькую- «куда мне теперь». За полтора года в Одессе, я съездил в отпуск к матери с отчимом и ещё больше убедился, что там я особо ни кому не нужен. С ребятами с работы я изредка переписывался. Знал. Примут. Но с работой были проблемы. С таким диагнозом я не имел права работать машинистом, ни тем более верхолазом. Денег, естественно не было, а жить надо было начинать, с чистого листа. Пришли документы. Пора было ехать. Двинул на Днепр.