Другу моего детства ч3

Захлопнулась с лязгом калитка с красной звездой на фасаде и пыльная дорожка, мимо пустующих лузановских дач, вела меня к трамвайной остановке. Всё было просто и буднично. Вроде я каждый день возвращался в неизвестность. Не таким я представлял этот день….

 Общежитие было новое, построенное год тому назад. Так и вошёл туда в солдатской шинели. Ребята, они провожали меня в армию, встретили, как и положено мужикам знающим и понимающим всё. На моё счастье, четвёртая кровать, « за большие заслуги» жителей этой комнаты, постоянно пустовала. Она и стала моим домом.
 Переодеться было не во что, и я всё тем же солдатом, утром приехал в управление. Нужно было зарабатывать и срочно становиться на ноги. Армия, госпиталь сразу стали далекими, здесь была реальная жизнь и за неё надо было цепляться. Бороться как угодно. Хлюпать носом было некогда. После встречи с друзьями захотелось всего, сразу и много.

 Мой пыл остудил начальник управления. –« На кран я тебя взять не могу. Если пройдешь медкомиссию, возьму монтажником». Я понимал, что он прав. Монтажник отвечает за себя, а машинист, не дай бог что-то случится, угробит людей. В ответе будет он - зачем принял на работу больного? Кому надо чужое горе? Кассир, Вера Борисовна, увидав меня, всплеснула руками - « Витя, а у меня в кассе для тебя денежка есть. Иди в бухгалтерию пусть выпишут расходный. Ты служил, а пусковые зависли» Два раза меня просить было не надо. Деньги были не большие, но если срочно начать работать, до аванса, и без колуна, дотянуть можно. Для непонятливых объясняю - «Колун, это когда нет денег, а кушать хочется «. Раньше было как, денег нет, зашёл в заводскую столовую, сел за стол, намазал хлебушек горчичкой, взял пару стаканов чаю и живи, и радуйся монтажная душа. Убрал Хрущов хлеб со стола, пропала и горчица. Всё упиралось в одно - работа…

 Вечером, заехал к тётушке забрал свой гражданский чемодан. Всё стало каким-то неестественно маленьким, толи кости у меня стали шире, толи вещи сели, но натягивал я свои бостоновые костюмы со скрипом, пальто, которое до армии было последним писком моды, стало похоже на одежду попугая. Можно было носить нижнее бельё и туфли.

 На следующее утро, взяв направление и расспросив ребят, кто сейчас принимает, поехал во вторую рабочею больницу на комиссию.

Предварительно, я разогнул скрепки и вытащил из военного билета страницы, которые говорили о том, что я комиссован и не годен к строевой службе. И вот пройдя всю медицину, вздохнув полной грудью, отступать некуда, я пошёл на заключение. Меня крутили в кресле, а я смеялся и рассказывал что-то смешное. Подслеповатая доктор, с большущими линзами в очках, листала мой военный билет, пытаясь найти страницу, лежащую у меня в кармане. Не выдержав и подозревая, что она её просто не видит, со всей своей еврейской прямотой спросила – « Скажите, вы строевой»? «Конечно, всю жизнь, в общем строю и ни как не выгонят». Отвечал, улыбаясь, глядя в её великолепные очки. И до сих пор готов спорить со всеми, что это были самые красивые очки Советского союза. «Так и пишем в заключении - годен к выполнению верхолазных работ».

 «Не спрашиваю, как это тебе удалось? К кому в бригаду хочешь»? «Туда, где денег больше. Голый и пустой как бубен»

 «Езжай в Новомосковск, скажи Наконечному, пусть поставит на покраску к Фурману. Больше никто не зарабатывает. Оперишься, а там видно будет».

 Артисты цирка, по сравнению с теми, кто в те годы красил металлоконструкции промышленных зданий и цехов, отдыхают.

 Утром, придя на роботу и раздевшись до трусов, всё, что могло выглядывать из под комбинезона вымазывал вазелином. Комбинезон, от количества пролитой на него краски, мог спокойно стоять в углу, без подпорки, как жёсткий скафандр. Пара кистей. Одна на палке, чтобы красить солому - связи, распорки, кресты и прочую мелочь. Ведро краски, серебрянка на кузбаслаке и каком-то едком, разъедающем кожу растворителе. Утянутый монтажным поясом, лезу под крышу, на ферму. На проволоке, протянутой сквозь стойки и раскосы ведро, и я, то стою, качаясь, на этой проволоке, то скольжу по пролитой краске, то ползаю по уголкам раскосов и связей, задыхаясь от перегретого солнцем растворителя, размазывая по лицу краску с вазелином, и вымазываю краской всё, до чего только могут дотянуться мои руки. К обеду руки и ноги дрожат от непрерывного напряжения, едкий пот застилает глаза, дышать не чем и, окончив «красить» ферму я выпадаю на крышу. Лежу на спине, смотрю на небо и дышу, дышу чистым воздухом и не могу надышаться….

 Месяца через три я был как «денди лондонский» одет. Частенько с друзьями пили вечерами коньяк, непременно запивая его молоком.

 Толи молоко виновато, толи коньяк, так я до сих пор и не понял. Но боль, от стакана выпитой газированной воды, бросила меня в прямом смысле на пол, на колени.

 Подвиги с покраской и коньяком пора было прекращать. Помог случай и друзья. Управлению нужен был геодезист. И я был срочно оправлен на курсы повышения того, о чём я имел только общее представление, и мог лишь отличить нивелир от теодолита.

 Второй раз судьба бросала меня в Харьков. И всегда, весёлая Сумская и пролетарская Победа вызывали острое чувство одиночества и ностальгию. Курсы были короткими – сорок пять дней, было время посоветоваться с собой. Или коньяк в Харькове был плохой, или молока мне не хватало, но вечерами я бродил один по улицам города, и меня притягивал свет в окнах его домов. За ними жили чужие люди, у них были свои беды, свои семьи, свои судьбы и у них был свой дом, которого не было у меня и от этого порой хотелось выть….

 Вот так я стал работать мастером. Снова были нескончаемые командировки, житьё на съемных квартирах, иногда вечерами шумные застолья и поездки по выходным домой в общежитие…

 Как-то пошли с моим товарищем на последний киносеанс. Сзади нас сидели две девушки. Случайно после окончания мы на выходе оказались рядом. И нам было по пути. Мы шли на трамвайную остановку, а они к своему дому. Разговорились, обсудили фильм, посмеялись дружно и договорились встретиться через неделю. Она работала и оканчивала вечерний институт. Жила с матерью в маленькой коммунальной комнатке. Встречи стали регулярными. И вот как-то моя будущая тёща, видно, решив показать дочери, всю мою несостоятельность, сказала - «я знаю, почему ты встречаешься с Нэлкой. Она умная. Институт оканчивает». Ответ был скор « А я поступаю».

«Люди годами ходят на подготовительные курсы и у них не получается. А он поступает».

 Деваться было не куда. А почему и нет. Был март месяц. В приёмной комиссии сказали, что приёмные экзамены для вечерников с 20 мая.

 В это время мы работали в Новомосковске, и каждый день были дома. Второго такого случая могло больше и небыть. Скоренько подал документы. Оставалось малое, подготовиться к экзаменам. Прошло семь лет после окончания школы.

 «Водку не пить. Женщин не водить. Я поступаю в институт». И задёрнул шторы на окнах в комнате общежития. Взял отпуск. И, засев за книги, грыз гранит школьной науки. Учебники были. Двое из моих друзей не первый год пытались поступить и частенько с умным видом ходили на подготовительные курсы. Математика, физика это было просто, но химия.… В десятом классе я больше бегал, чем учился. Тройку по химии мне ставила тренер по лёгкой атлетике. Не могла, же гордость школы, ехать на сборы с двойкой в табеле. Чем ближе были экзамены, тем больше я понимал, что ничего не знаю, и что я оказался очень самоуверенным. Успокаивало то, что у меня был красный диплом за училище, и я шёл в не конкурса.

 Математику письменно и устно сдал, сдал и физику. Ночь перед химией не спал. Я знал, что сочинение на любую вольную тему напишу. И было обидно, что из-за какой-то химии я пролетаю. Работать всю оставшуюся жизнь мастером без образования, и не иметь ни какой перспективы? Поехал к другу. Он недавно женился и мы общими усилиями выбили его молодой семье комнату в коммуналке. Его жена поступала в химико-технологический институт. Мы всю ночь пытались заставить мою голову хоть что-то запомнить, но она тупо болела и ничего не воспринимала. На экзамен шёл как на каторгу….

 Первый вопрос был о таблице Менделеева. На это моих скромных познаний хватило. Задачка на пропорции? С ней я что-то сделал, но кремний и кремневые соединения - это уже было слишком. Нет, я знал, что кремний это силицием. Но когда меня спросили формулу стекла, и я ответил, что это силицием два о три и некоторые другие компоненты. В ответ услышал ехидное - «Ну а формула цемента»? Я понял, что дела мои плохи. Печально улыбнулся и прошептал «силицием два о три и некоторые другие компоненты». Экзаменаторов от смеха переломило пополам. Но они были добрые ребята, и понимали, что мне важнее было правильно использовать цемент, чем знать его формулу. Вдоволь насмеявшись, они спросили «Тройки тебе хватит»?

 В ответ моё лицо расплылось в улыбке идиота, нашедшего свою любимую игрушку, и сдержать её было выше моих сил, « большое спасибо» пролепетал я и выскочил в коридор и уже за дверью крича « три бала». Радости не было предела.

 Три следующие дня, просидел в городском читальном зале, читал и впитывал в себя «Комсомольскую правду». Расчёт был на вольную тему о советской молодёжи. Так и получилось.

 Даже не ходил в институт смотреть на списки с оценками. Был уверен, но в душе грыз червяк сомнения, а вдруг…. Пришла Неля и сказала, что я есть в списках принятых. Самому не верилось, что я это сотворил. Впереди было шесть лет учёбы и работы. Мне было двадцать пять, и я с трудом представлял, что до тридцати двух, буду студентом.