Иринин дар

 Глава 1.

 Вчера я разменял седьмой десяток. Юбилей отметили шумно, хоть и не очень большой компанией. Собралось полтора десятка моих самых близких, самых родных людей. Были три друга юности: тёзка Юрий, Евгений и Виталий.

 Юра, шестидесятипятилетний любитель-рыболов, ещё хоть куда. Только не даёт ему, кажется, развернуться, нога, вернее, протез. Левую ногу ему ампутировали до колена двенадцать лет назад – зимой провалился под лёд, когда возвращался с рыбалки. Ящик был полон рыбы и тоже скользнул в незамеченную им полынью, зацепился ремнём за пряжку сапога и долго не давал возможности Юрию выбраться из ледяной ловушки. А поблизости никого не оказалось. И только через двадцать минут пленника озера увидела с берега случайно проходившая женщина. Подбежала, помогла выбраться обессилевшему замёрзшему горе-рыбаку. До остановки автобуса больше двух километров было, а до её дома в ближайшем селе – несколько десятков метров. Вот и уговорила Зинаида Тихоновна Юрия к ней пойти.

 Дома согрела, растёрла спиртом и накормила беднягу, он и уснул. А к ночи жар поднялся. Хозяйка фельдшера позвала. Та уколы назначила, боялись, что пневмония началась. Однако, никто не обратил внимания на уже посиневшие пальцы ноги.

 Неделю Юра пролежал в бреду, хотя и врача из больницы вызывали. Ничто в начале не помогало. Наконец, забрали-таки Григорьевича в больницу, да и там, что греха таить, за пожилыми уход неважный был. Только через два дня заметили, что нога вспухла у больного и уже до щиколотки синюшно-черная – обморозил. Начиналась гангрена. Пришлось ампутировать ногу до колена…

 Три месяца Зинаида Тихоновна, чувствуя свою вину в случившемся с Юрием горе, неотступно ухаживала за ним в больнице, а, когда выписался, плакала очень - привыкла к весельчаку, неунывающему ни в какие минуты.

 Юрий же в вину ей ничего не ставил. Наоборот, благодарил спасительницу свою, да и тоже привык к ней
.
 А дома уже, как к протезу привык, через полгода попросил меня отвезти его к женщине-спасительнице – поблагодарить. Купил ей шубку, духи, цветы и поехали мы.

 Как встретила нас Зинаида Тихоновна!.. Будто готовилась: в домике небольшом уют, чистота. Садик и дворик – любо смотреть. А на столе что появилось!!! Ну, прямо как скатерть-самобранку постелила… Суетилась-то, суетилась как… Уж потом призналась, что каждый день ждала гостя – обещал ведь заехать, когда выписывался…
 
 Да что говорить, сосватал я их тогда. В сорок лет ещё овдовел мой друг и никак не мог по сердцу себе женщину найти, а эта чудо-хозяйка как Богом послана была ему. Так и живут до сих пор душа в душу. Зинаида не только добра, хлопотлива, кухарка, швея и вязальщица, но и певунья наша – голос у неё звонче соловьиного. Жаль в селе жила, в опере бы ей петь, вот прославилась бы… Как на даче соберёмся – все соседи под окнами до полуночи стоят, слушают, если Зинаида у нас в гостях.

 Вот и вчера были вместе. Порадовала, ай, порадовала нас своими песнями. Да и частушек новых сколько сочинила (и на это она мастерица – не гляди, что на два года старше Юры).
 
 Евгений у нас закоренелый холостяк. Пятьдесят восемь ему, а ни разу официальной жены не имел. Пытался раза три поджениться, да не ужился. Больно строг он у нас. Ох, если б не Женька, сколько бы мы с Юрой в молодости дел натворили неблагочестивых. Да уж что там вспоминать…

 Евгений у нас друг закадычный, никогда не предаст, всегда выручит, а поругает, осудит, но руку на примирение всегда первый подаст. Вот и вчера мне досталось поначалу за жён моих, да потом всё улеглось и у него. Не понимает он никак, за что меня они все так любят, прощают, возносят. Да ещё и между собой все в дружбе состоят…

 Виталий Степанович не просто друг мне – через всю жизнь мы с ним вместе прошли неразлучно. Тянулся я за ним, да не дотянулся. Он у нас доктор наук, профессор. До сих пор преподаёт на кафедре педиатрии, хоть и на пенсии уже два года.
 
 А я вот, хоть и закончил два факультета, да только до прокурора городка нашего дослужился. Эх, да что жалеть? Было и есть у меня в жизни другое счастье – четыре жены мои да трое дочерей. И все они вчера были у меня. Всех их люблю и ценю, а они никто на меня зла не держат. И дружат все. Не знаю, может, и ревнуют, но вида не подают. Отношения между нами до сих пор тёплые, сердечные. Балуют они меня, ох, балуют.





Глава 2.

 Ириночке, первой дочке моей, уже тридцать пять. Семья у неё, муж - капитан, а детей нет. А почему, не знаю, не лезу ей в душу. Она молчаливая, вся в мать, скрытная и гордая очень. Но ласковая, добрая, отзывчивая.
Только не обидел бы кто, а то постоять за себя сумеет, как Елена, мать её.

 Три года мы прожили с Алёнкой моей. Нашёл я её в скверике на скамейке в самом углу. Там кусты густые росли, а я увидел огонёк сигареты, да слышу всхлипы девичьи – думал, обидел, видно, парень девчонку, вступиться хотел. Подошёл, а она одна там курит, плачет, дрожит вся, озябла – сентябрь уже был, а она в домашнем халатике с коротким рукавом, да в тапочках на босу ногу.

 _ Что ты здесь, - говорю, - простудишься ведь?
 А она – только потом рассказала, что хотела сначала грубо отшить меня словами, но в моём «простудишься» что-то почудилось ей честное, доброе, и не прогнала. Помолчала, а потом сильнее заплакала и сказала:

 _ Жить не хочется, горе у меня. Уведи отсюда куда-нибудь в тепло, где ЛЮДИ живут, ЛЮДИ, не звери… Плохо мне сейчас. Помощь мне нужна…

 Привёл домой её. Мама у меня год как умерла от эпилепсии, а мне было двадцать два года, жил я в доме матери (отец ещё шесть лет назад от нас ушёл), заканчивал институт, два факультета – экономический и юридический, порядком заниматься было некогда. А Алёне понравилось.

 _ Уютно,- говорит, - у тебя, как-то по-домашнему. А где твои все?
 Рассказал я ей. И про брата, который тогда в армии служил, и про отца алкоголика и драчуна, гонявшего нас всех, а как про маму сказал – замкнулась, вся сжалась в комочек, долго-долго в глаза мне молча смотрела… А потом взгляд опустила - ресницы сантиметровые, густые, чёрные, тяжёлые пшеничные косы, только замученая страшно, веки опухшие. Сказала тихо:

 _ А у меня тоже отца нет. Убили его в тёмном переулке. По ошибке убили, - и с ехидцей добавила, - мафиози разборки вели и обознались, с кем-то спутали. С мамой стал жить потом один из таких же. То сидел, то жил с нами, а сейчас… Сейчас,- тяжело вздохнув, продолжала, - он напился и хотел меня изнасиловать, но мама вступилась и… оой, - заплакала, зарыдала. Схватила меня за руки, за рубашку, встряхнула и сухо, зло и жестоко сказала:

 _ Убил он её. Кулаком по голове. Она упала и об угол стола виском – кровь там, а он… Он и не испугался, поднял маму, посмотрел на рану, бросил её тело на кровать, на мою кровать... И - за мной… Но поскользнулся в луже крови, упал. И только тогда я очнулась, бросилась на лестничную площадку, хорошо, лифт был на нашем этаже… А как я в парке очутилась, не знаю. Сигареты вот в кармане были. Час или пять часов просидела, не знаю. Ничего не знаю, - и упала мне на плечи, зарыдала, и, сквозь всхлипы, - Помоги мне, пож-жалуйста, маму нельзя там бросить…

 Такой маленькой, хрупкой, беспомощной в этот миг она мне показалась и… красивой. Я гладил её по густым растрёпанным волосам, по вздрагивающим от рыданий плечам, утешал, как мог… И она уснула. Я осторожно опустил её голову на подушку, (мы сидели на диване), укрыл и подошёл к телефону – позвонил в милицию. Но только, когда там ответили и стали задавать вопросы, я понял, что не знаю адреса…

 _ Вот дурак! Теперь снова придётся тревожить несчастную незнакомку. Объяснил в трубку, просил подождать, подошёл к девушке. Она сжалась в комочек, такая обездоленная, но лицо… Даже сонное, оно выражало гнев и ненависть…

 Погладил по руке легонько. Девушка тут же испуганно, как дикий зверёк, вскочила.

 – Не тронь! – Гневно бросила мне, - И ты такой же, гад.… _ Рванулась встать, но я остановил.

 _ В милицию позвонил, а адреса у тебя не спросил, прости, пришлось разбудить…

 _ К. Либкнехта, 1,кв. 41.Сизова, - и как-то обмякла вся, голову опустила и вздохнула глубоко…

 А я, когда шёл к телефону, почему-то подумал:

 _ Надо же, как обо мне подумала, и даже не извинилась… - И откуда такая мысль взялась в моей голове?

 Через сорок минут мы были в квартире Алёны. Сожителя её матери не было дома, видно, испугался всё-таки и убежал.

 Женщина была, действительно, мертва… Не хочется вспоминать, что было дальше.

 Похоронили маму Алёны через два дня, девочке пришлось продать все ценные вещи. Потом я забрал Алёну к себе. Не могла она оставаться в той квартире одна… Девушка оказалась очень молчаливой, приспособленной ко всему в жизни и быстро взяла себя в руки, только сердце её не таяло.

 Я очень жалел её, привязался, как к сестре – видно, одиночество моё мне надоело.

 Друзья меня поняли, но не верили, что я к ней не прикасался. Заходили в то время редко – боялись Лену. Взгляд у неё, действительно, был колючий, злой, леденящий.

 Лена оказалась неплохой хозяйкой, быстро привела в моём доме всё в опрятный уютный вид. Хорошо готовила и оказалась вовсе не хрупкой, как мне показалось сразу. Умела всегда одним только словом и взглядом даже остановить злоязычных старушек-соседок, задиристых юношей. Училась в одиннадцатом классе, но очень туго у неё шли успехи в школе…

 Через три месяца, когда изловили Аристарха (имя-то какое!), - убийцу её матери и уже осудили его на пятнадцать лет строгого режима за непреднамеренное убийство и попытку изнасилования несовершеннолетней, - казалось, как-то подобрела Лена. Даже согласилась отметить это.

 Собрались я, Лена, Виталий с Ниной (тогда он уже заявление с ней в ЗАГС подал), сбросились и вечером пошли в барчик посидеть. Оказалось, - об этом, когда чуток захмелела, Лена призналась в середине нашего вечера, - что в тот день, двадцать первого декабря у Лены день рождения. Ей исполнилось восемнадцать лет. Всё наше торжество изменило свой смысл, приобрело более радостную окраску. Юрий где-то цветы достал – каллы. Виталий с Ниной подарили ей цепочку, Виктор снял с шеи свою. А я открыл шампанское. Подобрела тогда Лена, друзей моих приняла, они её перестали чураться. Чаще потом заходить стали. А Новый год мы снова все вместе встречали. И, когда были в компании нашей тесной, Лена оживала, слова находила тёплые какие-то, безобидные, хотя шутки часто у неё всё же были язвительные…

 Двадцать шестого января свадьба была у Виталия с Ниной. Не слишком шикарная – Виктор был воспитанником детского дома, родных не было, приёмные родители развелись два года назад – мать не в состоянии была поднять большую свадьбу, а об отце ничего не знали. Как в воду канул. Человек сорок было всех гостей. Но самым большим подарком для Юры был приезд Евгения в отпуск из армии. Я сообщил ему, и тот сумел-таки приехать. Заявился прямо на банкет. Юрка аж слезу проронил. Любили мы Женьку почему-то, ох и любили. От скольких позорных поступков он нас уберёг. Хоть и младший был, а степенный, умный, справедливый… Его и Лена сразу же приняла, охотно и без подозрений.
 В тесном кругу – все друг друга знали – прошло торжество. А у Лены к одиннадцати вечера голова разболелась – немного лишнего выпила, - и мы ушли домой.

 Странно, но мне не жаль было покидать такую весёлую компанию. Я шёл домой с каким-то предчувствием чего-то необычного, приятного. Когда вошли, Лена решила под душ встать, слегка мутило её, а я предложил ей крепкого чаю приготовить. Она с удовлетаорением кивнула в знак согласия и тут же, не дождавшись, пока я выйду, сбросила юбку. Та упала к её ногам, оголив крепкие длинные и чрезмерно полные ноги. Далее девушка стала стягивать кофточку, плохо получалось, и я заметил, что в жаркой комнате Лену быстро развезло, помог ей пройти в ванную заплетающейся походкой. Помог раздеться (О, чего мне это стоило!). Она не реагировала на меня, грубо смеялась… Включил чуть тёплый душ и, сам одетый, удерживал её под струйками воды. Затем, когда она стала крепче держаться на ногах, оставил Лену одну, выйдя из ванной и закрыв за собой дверь. Сердце бешено колотилось, голова плыла от вожделения, я был готов броситься к Лене, в её объятия, снова ощутить то сладострастие, которое три года назад я…

 Нет, нет. Я остановил себя. Быстро переоделся, дрожащими руками зажёг плиту, поставил чайник. Немного успокоившись, приготовил бутерброды с лимоном, заварил чай, и пошёл накрыть на стол. Но что-то долго шумел дождик в ванной, долго Алёна не выходила.

 _ А вдруг ей нехорошо? – Решил проверить и, сгорая от стыда, заглянул в ванную.

 Лена стояла спиной под прохладными струями дождя. Тело её покрылось гусиной кожей, стало плотным, упругим, ягодицы так и манили, звали, открывая проход в узкую щёлочку под ними. И тут она наклонилась, чтобы закрыть кран. Я чуть не потерял сознание от страсти, переполнявшей меня и, видно, громко вздохнул. Лена резко повернулась ко мне, вскрикнула. Глаза на её некрасивом мокром лице (красивой она становилась только, когда плакала, это я уже отметил, может быть её некрасивость, её колкость и удерживали меня всё это время от порывов страсти, как знать), не расширились, а зло сузились, стали рыскать по стенам в поисках, чем бы укрыться. Но не было ничего, кроме полотенца у меня за спиной. Я снял его с крючка, будто во сне подошёл к Алёне, прикрыл спереди её грудь с торчащими то ли от холода, то ли от возбуждения сосками, завернул её в полотенце и поднял. На руках вынес из ванной, странно, но она не сопротивлялась, лишь удивлённо смотрела на меня и молчала…

 В спальне было жарко. Я уложил Алёну на кровать. На свою кровать, её комната была на втором этаже, я бы не смог туда донести её…
 Промокая её тело полотенцем, я молча дал понять, чтобы Лена повернулась. Вытащил из-под неё махровую ткань, глядя прямо в глаза, медленно опуская руку с полотенцем всё ниже. Открыл грудь, странно, Лена не смутилась. Языком поласкал ей соски, опуская полотенце всё ниже. Затем поцеловал ей пупок, языком, медленно прошёлся по её мягкому с нежной пушистой кожей животику. Рука моя была уже на копне жёстких волос, скрывающих от меня то сокровенное место, которое казалось святым… Я открыл глаза, удивился:

 _ Здесь волосы чёрные-чёрные, как смоль и курчавые. Запах, неуловимый запах близости опьянил меня. Я взглянул в глаза девушки. Две льдинки смотрели на меня и таяли, их покрывала талая вода, - слёзы на глазах Алёны…

 Я нежно долго ласкал всё тело, лицо её, постепенно раздеваясь сам. По лицу девушки текли крупные слёзы. Ручьём. Но она даже не всхлипывала – это были слёзы шампанского, слёзы блаженства. Девушка долго лежала без движений, и только подёргивания мышц и отдельных участков кожи от моих прикосновений, да топорщащиеся сосочки выдавали состояние моей партнёрши. Она не знала как себя вести. Желала, но боялась. Я прильнул к её губам, а рука сама потянулась к тому вожделенному, что так манило, и окунулась в тёплую скользящую влагу… О! Как это возбуждало…

 Я силой руки развёл Лене ноги и медленно, не прерывая поцелуя, лёг сверху и вставил свой, казалось «стальной», но горячий член в жаждущее его отверстие. Медленно, но упорно я надавил. Алёна слегка испуганно застонала, отвернула губы от моих губ, лицо её сморщилось, она закусила нижнюю губу зубами, приподняла голову, мучительно сжала руки в кулаки, подняла их вверх, на подушку. Я продолжал давить. Через секунду Лена с закрытым ртом вскрикнула, закусив до крови губу, зажмурила глаза, ещё выше подняла голову и тяжело-тяжело задышала, но, как бы освободившись от боли. А я в то же мгновение почувствовал, что легко вошёл, «врезался» вглубь, и ощутил, как тёплая кровь её заструилась по моему бедру с внутренней стороны. Я застыл. Знал, чувствовал, что любое моё движение сейчас причиняет ей боль и не знал как, медленно или резко вынуть из этой неги своего неудовлетворённого дружка… Решил, что лучше резко. Лена только закрыла глаза и ойкнула тихонько. Так и осталась лежать неподвижно, а я ласкал, ласкал её и успокаивался сам.

 У Алёны по щекам текли непрерывными струйками крупные слёзы на уже промокшую от влажных волос подушку. Она отвернулась от меня.

 Так, в полном молчании, прошло минут десять – пятнадцать. Я решился:

 _ Тебе ещё больно?
 _ Нет. Уже нет. Ты такой хороший, Юрочка. Я не знала такой ласки. Так нежно, так ласково никто никогда ко мне не относился… Но у тебя виноватый вид. Не надо, не думай. Я сама хотела, я давно тебя желала. Знаешь, у нас в классе я одна - не женщина. Но ребята меня побаиваются, а я не хотела никогда, я не знала, что это так приятно. Боли боялась, дура. А ты… ты какой-то особенный. Я сама, сама хотела, чтобы ты был у меня первым…

 А я чувствовал свою вину только в том, что не сберёг её девственность, зная, что не люблю Лену, не женюсь…
 
 Вернулся брат из армии, его ждала невеста. Женился и, чтобы не мешать нам, ушёл к жене.

 Мы с Алёной прожили уже два года, но расписались только недавно. Я закончил институт, работал уже старшим экономистом в одном СП, зарабатывал неплохо, можно было и семьёй обзаводиться. Лена еле закончила школу, училась на бухгалтера - бросила, потом – на швею, тоже бросила. Решила взяться за книги, готовилась поступать в техникум на криминалистику. Может от этого, стала ещё серьёзнее, деловитее. И только в постели она расцветала. Мне всегда удавалось доводить её до верха блаженства. За редким исключением не текли у неё слёзы из глаз – это льдинки таяли. Совсем другой была она в постели. Только это и удерживало меня с ней, да то, что Я ведь её в женщину превратил.

 Так и была у меня в жизни одна единственная девушка, поэтому испытывал, наверное, нежность к ней, такой бойкой, грубоватой, колкой во всём остальном. Как бы обязанность была жениться на ней, хотя трудно было нам общаться в буднях нашей жизни.

 Однажды Лена сказала, что её двоюродная сестра просит приехать, так как болеет мать, а ухаживать у той нет возможности, у самой ребёнок-инвалид, не хватает времени. Но мы только расписались, уговорил остаться. Думал, наладятся с ней отношения, родит, потеплеет. Но в тот день, через три месяца после росписи, сказала, что всё же поедет, необходимо. И уехала. Адрес не оставила, а через полтора года (ох как я всё это время мучался – ребята спасли, молодцы у меня друзья, я им благодарен) пришла повестка в суд.
 
Пришёл, а мне исполнительный лист, - развод и письмо от неё передали:

 _ Прости, выхожу замуж. Знаю, не любишь, ничто нас не сблизит. Приеду как-нибудь, сюрприз привезу. Не сердись. Я знаю, простишь и поймёшь. Я ведь тоже не люблю. Я только страшно тебе благодарна за то, что ты встретился на моём жизненном пути, за то, что научил верить людям, не бояться мужчин. И я нашла свою любовь здесь. Ты дарил мне счастье – первое в жизни моё счастье. И каждый раз я была счастлива с тобой в постели, но и только. Мне хотелось быть слабой, беззащитной, иметь сильного, могущего горы свернуть, чтобы мой покой не потревожил никто. Знаешь, Юрик, я нашла Его. Спасибо тебе и за это тоже.

 Прости, ради Бога. Увидимся, обязательно. Я должна встретиться с тобой. Ты должен знать всё, так будет лучше, спокойнее.
Целую тебя, впервые сама.
Алёна.

 Я был ошеломлён. Обманут? - Нет! Сердце стучало. Я не хотел терять её, хотя она права – не любил. Но… принял её отставку. Ничего не вернуть, да и надо ли? Она любит, а я – нет…




Глава 3

 Горечь свою понёс к друзьям. Нина утешала, обещала, что встречу я ещё свою настоящую любовь, только надо дома не сидеть, надо искать. Ну и взялся за меня Юрка. Таскал меня везде, и нашёл-таки… Но не мне, а себе.
А я свидетелем был у них на свадьбе, мне уже было двадцать шесть. А свидетельнице – двадцать восемь. Но ей не дашь её годы. Весёлая, розовощёкая, раскрепощённая, фигурка, как у семнадцатилетней. И выпить, и покурить, и пошутить, и пожурить, ну, всё может, только всё у неё с шуточками-прибауточками. Время с ней проходит быстро, незаметно, как во сне. Легко с ней. И чего до такого возраста в девках засиделась? Этот вопрос возникал постоянно. А как-то вылетело, спросил, вроде, в шутку. Не замедлила ответить:

 _ А я дура была, всё на красный диплом зубрила, а потом на работе надо было себя показать, да и много она наша работа учительская времени отнимает. Русский язык и литературу я преподаю. Всё думала, на ноги надо встать, а потом уж семья. Кавалеры мои нетерпеливыми оказались, не стали ждать. Переженились все. Вот, пока я свободна. Хочешь, за тебя, Юра, замуж выйду. Не соскучишься со мной, как со своей бывшей…

 В первый раз так уколола за два месяца наших встреч. Но так быстро всё новыми шуточками забила, что я и обидеться не успел. Короче, через пару месяцев мы поженились. Без свадьбы тоже, как и с Леной. Расписались, и прямо из ЗАГСа в самолёт – в Болгарию улетели. Благо, июль, отпуск у обоих был.
 Жили мы, действительно, весело. И на всё у Вики времени хватало: на меня, на хозяйство, на учеников своих - разгильдяев. Всегда шумно дома было. Друзья мои Виталий с Ниной, Юра со Светланой и Женька с Ингой (он тогда жил с этой женщиной как муж, но не долго, правда) часто бывали у нас. Любили мою Вику. Как какие проблемы, всё к нам шли. Быстро они превращались у них в ерундовые мелкие неприятности…

 Через год, когда мы ждали с Викой появления ребёнка, мне казалось, что я самый счастливый на свете человек. В июле родилась дочка, назвали Иринкой, идея имени была моя. Я мечтал иметь дочь Ирину. Мечта сбылась. Всё было прекрасно у нас, только мне стало не хватать моей Виктории, а её стало не хватать на всё. Очень любила она Иру, отдавалась ей вся, без остатка, а детей, сказали врачи, у Вики больше не будет. Что-то там произошло во время родов. Не знаю. Сказала, мне это знать не обязательно, а я согласился. Нам вполне могло хватить одного ребёнка.

 Мы жили с Викой в счастье, баловали Иришку. Восемь лет мы прожили. И ещё жили бы дружно, если бы…

 Два больших события произошли, которые изменили всё в нашей жизни…

 Первое - это, когда мы отмечали Иринке годик. Вечером вдвоём с Викой пошли в кафе. Там я услышал знакомый женский голос, смех. И из разговора этой женщины с мужчиной, сидевших за столиком рядом, понял, что они празднуют день рождения их дочери Иринки. На душе стало как-то томно, непонятно. Неосознанно я повернулся и… На меня взглянули – укололи две льдинки из-под густой длинной пшеничной чёлки. Эти ледяные глазки. Лицо стало ещё некрасивее, больше изгорбился нос, на щеке шрам, и улыбка казалась искусственной.

 Забилось сердце. Я густо покраснел, отвернулся. Взглянул на Вику, сказал:

_ Извини, - и вышел из зала в туалетную комнату. Я умыл лицо холодной водой, подышал глубоко, успокоился. Постарался взять себя в руки и вышел к жене. Но… Боже…

 С ней рядом, за нашим столиком сидела Алёна, а Вика смеялась, что-то весело болтала. Я замедлил шаги, никак не мог решиться подойти к своим жёнам – бывшей и настоящей.

 Наконец, Вика, заметив, что я уже в зале, вывела меня из нерешительности. Позвала громко:

 _ Юра, иди к нам, мы уже познакомились, иди же, Елена ждёт тебя.
 Я шёл, горько жалея, что не рассказал Вике ничего об Алёне. Было жутко неудобно перед женой. Сел, поздоровался, руку протянуть не посмел – она дрожала.

 Алёна была спокойна, холодна. Смущена была Вика, и, как ни старалась, скрыть своё смущение ей не очень удавалось. Во всяком случае, от меня. Наверное, пытаясь как-то разрядить обстановку, Вика пригласила за наш столик мужа Алёны Бориса, и заказала ещё шампанского. Перезнакомились и, благодаря моей Виктории, постепенно накал встречи стал угасать. Вроде, нам даже удалось подружиться. И в конце концов Вика предложила странную вещь:

 _ Борис, проводите-ка меня домой, а свою жену можете смело оставить на попечение моего мужа. Им не мешало бы поговорить, а потом он её проводит домой. Да, Юрик?

 Я пожал плечами, а Борис согласился. Галантно поцеловал Алёне ручку, сказал ей:

 _ Не беспокойся за Иришку, я побуду с ней. - И мне, - Надеюсь на Вас, Юра. Спокоен за Елену.

 Вика вышла с Борисом, а мы так и сидели молча за столиком ещё минут пять. Потом Алёна предложила выйти на воздух. Душно было, парило, собиралась июльская гроза… Я рассчитался, и мы вышли на улицу.

 До сквера шли молча, присели на скамейку, рядом с теми кустами, где когда-то я впервые увидел Алёну…

 Долго болтали ни о чём. Потом молчали. И, наконец, я, вспомнив о последнем послании Алёны, спросил:

 _ А что за сюрприз ты привезла?
 _ Хм… не догадался?
 _ Нет.
 _ Иришке сегодня три годика, она твоя дочь…

 Я был просто убит.

 _ Как? Что же ты молчала? Он знает? Как ты могла? Ведь мы могли бы… - засыпал я её вопросами.

 _ А я знала, - непривычно озорно ответила Лена, - что ты всё равно её примешь, что простишь меня, и полюбишь Иринку, но мы не полюбим друг друга. Я права?
 …Долго молчал. Обдумывал её слова, затем тихо, эхом:

 _ Да, но я хочу увидеть свою дочь. Я счастлив, я люблю жену, дочку Иринку, помню тебя и люблю нашу с тобой Иришку. Уже от того, что она тоже Ирина, я навечно полюбил её, ни разу не видя, и от того, что она – моя кровинка…

 _ Увидишь. Встретимся, надеюсь… Мужа перевели на службу в наш город. Он майор - артиллерист, будет преподавать в военном училище.

 До трёх часов ночи говорили мы с Алёной о разных вещах, о друзьях наших, общих знакомых, о семейной жизни. Потом я проводил Алёну до подъезда и побрёл домой пешком. Когда, через сорок минут, я вернулся к себе, всё было спокойно, тихо. Иринка спала, посасывая большой пальчик руки вместо пустышки, от которой мы долго её отучали. Вика, казалось, тоже спала. А, если и нет, то всё равно, я был очень благодарен ей за те минуты, которые она позволила мне провести с Алёной.

 … Уснуть я не мог. Уже рассвело. Я повалялся ещё немного, потом согрел чайник, попил чайку, согрел кашку для Иринки (обычно в пять утра она до сих пор просыпалась и просила кушать, так смешно: _ Ма-ма – няму Линка, что значило: кушать Иринке дайте). Подошёл к её кроватке, дочка уже вертелась. Сунул ей полусонной бутылочку, вцепилась в неё пухлыми ручонками и звучно зачмокала. Я улыбнулся, поцеловал Вику и пошёл собираться на работу.

 Ещё четыре года мы жили спокойно. Изредка встречались с Ивковичами – такая теперь фамилия у Алёны была. Женщины, вроде, сдружились. Единили их, видимо, не хватающая Алёне живость и весёлость Вики, а Виктории – холодность и рассудительность Алёны. Мы же с Борисом близко не сошлись. Вчетвером, вернее, вшестером, встречались только раз в году, в день рождения моих Иришек. Да один раз Новый год вместе встретили.

 Но в ту Новогоднюю ночь Бориса вызвали на службу. Что-то там его архаровцы натворили. Он сел в машину в три часа ночи и уехал. Минут через сорок Алёна как-то потухла вся, сникла. Что этому способствовало, мы понять не могли. Я спросил, а она ответила:

 _ Да как-то тяжело стало на душе, может, Иринка там проснулась? - Они в этот раз дочку дома оставили. _ Отвези меня, Юра, если не трудно.

 Я посмотрел на Вику. Та неопределённо пожала плечами:
 _ Давай отвезём, - сказала.
 Поехали все вместе. Довезли Алёну до дому, попрощались. По дороге домой даже моя Вика была без настроения, что-то нас угнетало. А приехали – телефон разрывается. Вика подняла трубку.

 _ …Что? Как, где? Когда?... Это точно, Лена? Не плачь, стой, не плачь, сейчас что-нибудь… Юра! - с мольбой посмотрела на меня.

 Я встревожено взглянул на Вику. Понял, что-то у Алёны случилось. С Иришкой? Бросило в жар, выхватил трубку:

 _ Алёна?! Что? С Ириной?! – сердце бешено било, как в барабан.

 _ Нет, Юра, нет, господи-и, да кто- нибу-удь! – рыдания. – Помогите же мне! Боря. Боря умер… погиб…

 Я уронил трубку, ничего не сказав Алёне, а Вике бросил на ходу:
 _ Я к ней, я должен…

 _ Да, да. Иди, езжай. - И вслед уже, - осторожно только на машине.

 Борис возвращался домой, был уже на четвёртом этаже. Четыре часа ночи, соседка выводила собаку, и та в темном подъезде бросилась на Бориса. Тот отскочил, а там как раз не было на протяжении пяти ступеней барьерчика, и Боря упал в проём между лестничными пролётами вниз. Насмерть. Головой об угол ступеньки. Череп разломился как арбуз – дикое сравнение, но…

 Через двадцать две минуты в подъезд вошла Алёна. Труп уже увезли. Соседки ещё стояли внизу и сразу бессердечно всё выложили.

 Лена рванулась на улицу, но дочка, как там она? Побежала в квартиру. Иришка, как чувствовала, плакала. А, может, её разбудили звонки в дверь, ведь думали, что Алёна дома, хотели сообщить.

 Хоронили всем училищем. Курсанты плакали. Борис Николаевич был строгим, но справедливым воспитателем, любили его учащиеся и педагоги-сослуживцы.

 После похорон Алёна сильно сдала. Я часто заезжал к ним. Вика была, кажется, не против, что я встречаюсь с дочерью – она уже всё знала.

 Поминки на годовщину смерти справляли, и Вика была у Алёны. А потом она с Иришей уехала домой, а я остался – помочь мебель на места расставить да разные дела по мужской части пособить уладить.

 Засиделся. Алёна долго плакала, уложив Иринку и уткнувшись мне в плечо.
 _ Что же это? Юра!? Как же?! Ну, почему!? За что мне всё это?! – трясла меня, сжатыми в кулаки руками колотила мне в грудь.

 Я утешал её долго, как тогда, десять лет назад. Она плакала, снова такая беспомощная, красивая, влекущая… Я поцеловал её руки, выше, до локтя, шею. Рискнул и коснулся губ. Они были солёными, но ответили на мой поцелуй. Не знаю, потом думал над произошедшим, а тогда – нет. Забыл обо всём на свете. Был вновь опьянён воспоминаниями необычной давней ночи, первой близости с девушкой. Неумелой, тихой, податливой, послушной… Рука потянулась к блузочке, попытался спустить с плеча – Алёна в неге застонала, отдала себя в мою волю.

 Теперь это была уже не та неумёха, да и я без стеснения мог ей подсказать, что и как она должна сделать, молча, лишь движением рук. Она понимала всё, каждое движение. Мы были просто одним целым, слились воедино. Я видел её блаженство от близости со мной, и сам был на верху блаженства. Меня хватило до утра. Я умело управлял своими страстями. Это нравилось Алёне. Она была ненасытна, но всё же к пяти утра сдалась. Выдохлась, устала, заснула в момент очередной передышки. А я не стал настаивать, тревожить. И сам уснул расслабленный.

 Проснулся в семь утра, сердце стучит в тревоге. Понял, что сделал недопустимое, гадкое по отношению к жене. Лихорадочно соображал, как же быть, что скажу Виктории. Знал, оправдаться не удастся. А всё, что придумаю – бесполезно, сколько пытался, никогда не получалось складно. Глаза Вики каждый раз смотрели на меня по-разному, и, в зависимости от взгляда, на ходу придумывал что-либо. Тогда выходило правдивее, чем то, что я придумал заранее. Но мне никогда не приходилось оправдывать такие постыдные, предательские свои действия.

 Пришёл домой, а Вики не было, она ушла на рынок. На столе лежала записка об этом. Час её гнева для меня отодвигался. К приходу жены я переделал кучу работы, чтобы умалить свои грехи. Но всё равно чувствовал себя не в своей тарелке. И, когда вернулась Вика, отводил глаза от её смеющегося взгляда.

 _ Ладно. Не оправдывайся, знаю, что переживаешь, знаю, что утешал всю ночь, болтали, вспоминали до утра… А сейчас сходи за молоком. Руки заняты были до предела, не могла уже сама принести.

 Какая молодчина у меня Вика. Сама вместо наказания спасла меня от позорных объяснений. Я поцеловал жену с величайшей благодарностью. Но каким-то шестым чувством уловил – не верит в это и сама, сомневается во мне. И, чтобы себя же успокоить, уйти от скандала, придумала такое мне оправдание. Досада пронзила всё моё существо, что-то раскололось в наших отношениях.

 …Что случилось со мной, не знаю. Алёна приходила всего раза три за последний год – на мой день рождения, да девчат наших – детей. Я ходил к ней почаще, чтобы с Иришкой повидаться. Но мы оба молчали о той нашей встрече.

 Виктория тоже не вспоминала. Но однажды, два года спустя после гибели Бориса, Вика закрыла дверь в спальню и попросила поговорить со мной серьёзно, начистоту.

 Я испугался. Видел, что в последнее время с неохотой отпускает меня к дочери, то есть к Алёне. Ревнует в душе, не доверяет и ничего поделать с собой не может… Боялся разговора на эту тему. Но ничего не сделаешь. Пришло время отвечать за содеянное.

 Вика, что ей не свойственно, долго молчала. Трудно ей было начать разговор. Заплакала… А я не утешал. Не хватало наглости или смелости – не знаю, как вернее назвать эту трусость мою.

 _ Я знаю всё, Юра. Лена рассказала мне всё в первую же встречу. Она хотела снять груз с сердца, но не хотела причинить вреда ни мне, ни тебе… Я обещала ей, что всё будет у нас хорошо. Верила, что больше вы этого не повторите. Но – верила ей и не верила тебе. С каждым разом всё больше и больше не верила тебе. Всё время лезли в голову дурные мысли. Извела себя. Да и с тобой отношения натянуты, трудно скрывать то, что на душе…

 Я долго думала. Решила. Я уйду от тебя. Это не жизнь. Разведёмся официально. Ты имеешь право на одну из нас, а мы – обе на тебя – из-за детей. Пусть выбор останется за тобой, чтобы никто из нас не был в обиде…

 Это моё окончательное решение. Иначе бы не начала этот разговор. Ты же знаешь, Юра, если что-то можно было бы изменить, я не решилась бы сказать тебе это. А теперь – не прекословь мне, не возражай. Так ты сможешь встречаться с нами обеими, но ни одной из нас не будешь обязан. А мы, в свою очередь, не сможем тебя выбросить из жизни. Из-за детей. Живи, как знаешь, но не заставляй никогда нас с Алёной подумать о тебе плохо. И не забывай нас…
 
 Я слушал молча, потупив взгляд. Знал, что все, любые слова мои сейчас бесполезны. Вика была права. Она всегда долго обдумывала серьёзные решения. И, если уж высказывала их, то тут ничего изменить уже было нельзя.
 Права она была. Это не жизнь. С тех пор, как Алёна осталась вдовой, особенно после той ночи на годовщину, я привязался к ней, чувствуя какую-то необъяснимую свою вину в её несчастье. Я стал разрывать свои чувства на Викины и Алёнины. Это было и для меня невыносимо. А чувство супружеской измены отдаляло меня всё дальше от жены.

 Так и не смог я ничего возразить. Я первый молча встал и ушёл. Но у двери задержался. Вернулся, посмотрел в глаза Вике, сказал тихо, спокойно:

 _ Ты права, милая. Спасибо тебе. И помни. Я люблю тебя. Я люблю вас обеих. Вы, как плюс и минус в моей жизни, вместе вы даёте мне гармонию. Порознь – мне каждой из вас не хватает. Так, наверное, будет лучше. Ты всегда была мудрой и умела всё уладить безболезненно… Спасибо тебе за жизнь такую. Это были счастливые годы, но без вас я не смогу жить. Без моих Иришек. Я никогда не забуду, что вы мне подарили… Я всегда буду вас ждать… - Помолчав, добавил – Живи здесь. А я к Женьке уйду, он сейчас один. Ох и влетит мне от него… Спи, а я сейчас уйду.

 Вика не сказала ни слова, не просила проститься. Встала, включила свет, взглянула на меня. Улыбнулась и медленно вышла из спальни.

 А я поцеловал Иринку, взял бритву и портфель с документами – завтра же идти на работу – и вышел в ночь…

 Была гроза… Август… Но дождя ещё не было. Ветер поднялся сильный, но тёплый. Я медленно шёл в город. За квартал от дома Евгения меня – таки застал дождь.

 _ К счастью, - подумал я. – Теперь вижу, что был прав. Я счастливо прожил жизнь, мою жизнь с любимыми женщинами.

Глава 4.

 Жени дома не было. Пришлось спать на ступеньках лестницы. Лишь в три часа пришёл хозяин. Удивился, увидев меня. Давненько мы не встречались, с Нового года не виделись. Обрадовался. Ничего не понимая, пригласил меня в квартиру. Сразу на кухню, чай пить.

 _ Рассказывай. Что, женщин своих не смог поделить?

 _ Проницательный т, чёрт. Ладно уж, ругай. Разбежались мы с Викой. Она всё знает, оказывается. Не один ты посвящён в мои тайны. – Пытался я браво держаться. Да руки выдали, дрожали.
 _ А, не буду я ругать тебя сегодня. Сам в дерьме. С Анной порвал совсем. Вот был сейчас у неё, пытался уладить всё, вернуть, даже спать с ней позволила. А потом выгнала. _ Не можешь ты, - говорит, - с женщинами обращаться.

 _ Ты вот скажи, Юра, что они у тебя такие счастливые, хоть и несчастны? Чем ты ублажить-то их можешь? Небось, и разошлись-то мирно, не порвав никаких связей, а?... Небось, двоих так и оставил для разного настроения? На каждую ночь жена по настроению. Каков хитрец-то, а? Ха-ха-ха!
 Истерически весело было нам до утра. Потом Женя даже бутылку достал из бара, и мы её ополовинили. Судорожный смех какой-то напал. Развеселились, а спать некогда уже было, пора на работу.

 … И потекли будни ровно и скучно…

 Через месяц мы с Викой официально развелись. На день рождения они ко мне с Алёной и Иришками пришли. Сначала отношения были немного натянуты, а потом – молодец всё же Вика, опять её заслуга – разрядила обстановку. Нашла-таки способ всех объединить. Да и Нина помогла – Виктора жена. Сплотила нас всех, сдружила снова. И легче стало на душе, расслабились струнки натянутых отношений. И так уютно, тепло стало на сердце, петь захотелось. И пели. И танцевали мы…

 Я опьянел то ли от счастья, то ли от успокоения, то ли шампанское так меня ублажило. Весёлый был, как никогда. И всем стало весело, дружно, хорошо…

 Я раскрепостился. Стал любить, ну, просто всех женщин. Всех хотелось сделать счастливыми. А их счастье было написано у них на лицах, когда они были ублажены в постели. Считал своим долгом каждой обиженной женщине доказать, что не все мужчины просто самцы. Я понял, что умею дарить женщинам счастье только в постели.

 Нет. Я не стал Дон Жуаном или Жигало. Я просто копил своё счастье из тех минут, когда женщины были на вершине блаженства. Мне хотелось доказать всем некрасивым лицом, тем, кого Бог обидел пышными формами, стройными длинными ногами, точёной грудью, что не в этом счастье.
Хотелось показать им всем, каким другим даром они обладают. И, как правило, все такие женщины бывают сексуальны, эротичны, но стыдливы. Я учил их раскрепощаться…

 Я не спал со всеми женщинами подряд и каждый день. Но у меня было их много. Разных. Я часто встречал одиноких, скованных женщин с потухшими глазами, не надеявшихся уже встретить своё счастье, что встретят мужчину, который обратит на них внимание.

 У меня до профессионализма выработалось умение определить, выбрать из толпы присутствующих в баре, в парке, где бы то ни было, одну, ту, которая нуждалась во мне в данный момент.

 Я был со всеми искренен. Я всем говорил, что у меня уже есть любовь, что я не останусь навсегда с ними, но могу дать разрядку их угнетённым чувствам, смогу показать им, какой клад спрятан в них, подарить им минуты счастья… Учил их не комплексовать, быть проще. И – О, чудо! Многим из них эти встречи со мной действительно перекраивали всю жизнь. Они обретали уверенность в себе, а, заодно, и суженых, которые держались за них, потому что получали огромное удовольствие при близости с ними…

 Свободного времени у меня теперь было много.

* * *

 У Юрия умерла жена. Колола щепу для камина на даче. Тонкая щепочка отскочила и пробила ей артерию на руке. Пока попала в больницу, началось заражение крови. От гнойного сепсиса её не спасли. Видно, попала столбнячная бактерия.

 Юра переживал страшно. Но утешить его было трудно, так как его никогда нельзя было застать дома. Он заглушал своё горе в одиночестве на рыбалке. Ежедневно и в любую погоду пропадал он на Днепре. И к зимней рыбалке пристрастился. Так что виделись мы редко, только по праздникам, да дням рождения, когда по обычаю собирались все вместе.

 Виталий защитил докторскую и уехал с семьёй на пять лет в Канаду для стажировки.

 Евгений снова встретил «зазнобу», как он выражался. На этот раз, кажется, всё шло хорошо. Уже третий год он жил у своей дамы сердца, в её квартире. А я – в его холостяцкой. Времени свободного было хоть отбавляй. К Алёне и к Вике ходил часто. Каждый месяц – проведать детишек, деньжатами помочь. На алименты Вика не подавала. Алёна на Иришку получала пенсию по утере кормильца. Ведь Борис удочерил её. Но я считал своим долгом помогать материально и Алёне.

 Мне предложили место юрисконсульта в нашем же СП. Подумывал согласиться. А пока в свободное время ходил в бары, в парки, в театры, в кино – и утрясал судьбы женщин.

 Лишь одна, которая запала в душу больше других, встретилась мне в октябре. Нет. Я помнил все лица. Многих больше никогда не встречал, многие остались мне навечно хорошими друзьями, но Лариса – это чудо! Может быть, разница в возрасте так подействовала, не знаю…

 Ей было двадцать два года, толстушка с ужасно пухлыми губами. Нос, словно надут воздухом – круглый, пухлый. Грудь маленькая, по окружности намного меньше, чем в талии, если талию можно было найти. Её можно было назвать даже дурнушкой. Обратил внимание на её белые до седины длинные волосы. Они были редкие, тонкие, но цвет – неестественный. При её коротеньком росте, длинные, ниже колен волосы, были её богатством.

 Выдался случай заговорить. Она подняла на меня глаза, а в них ни капли блеска, потухшие, тоска, за которой угадывалось неудовлетворённое желание ласкать, любить, лелеять… Я был тронут до глубины души.

 Лариса легко согласилась пойти со мной в кафе, а оттуда ко мне на квартиру. Но, даже, когда выпила, глаза её не приобрели блеска. На кухне при тусклом освещении бра мы долго беседовали. Завели разговор о сексе. Эта тема расшевелила её. А, когда Лариса шла из ванной, я смело остановил её и поцеловал. От неё почему-то пахло земляникой и лесом, свежестью. Я стал целовать, целовать её нежно, раздевая, всю. Девушка стояла, откинув голову, подняв и заложив руки за голову. Её грудки, как две фигушки, поднялись за руками, расплылись и остались выступать только сосочки. Я их взбудоражил, затем поцелуями спустился до ног, до колен, присел и, обхватив её за тучные бёдра, потянул, приглашая к себе, на пол.

 Лариса опустилась, перебросила волосы и укрыла ими меня. Глаза её были закрыты. Теперь она ласкала меня волосами, а руки её проворно освобождали меня от одежды. Сама Лариса долго не отдавалась мне, хотя я уже с трудом сдерживал своё желание обладать ею. Я уже изнемогал, когда эта женщина позволила мне, наконец, приступить к ласкам для возбуждения её. Около часа, наверное, я пытался завести её, но оказалось, что она от стеснения своего тела долго не могла отключиться от мыслей, следивших за моими руками. Каждое моё прикосновение вызывало у неё предчувствие того, что я в этот момент думаю о её жирном животике, толстых ногах, маленьких грудках, которые мне пришлось поискать, когда она лежала на спине. А, когда нагибалась надо мной, то они смешно свисали двумя длинненькими тоненькими торчульками, как воздушные шарики, слегка наполненные водой. Осознание этого её очень сковывало. Я видел, что что-то не так. И, наконец, решился говорить об этом открыто. И тут она честно призналась в своих страхах.

 Я засмеялся, назвал её глупой и заверил, что я ничего этого не замечал, зря она заостряет моё внимание. Мне совершенно не важно тело, мне важно, чтобы она чувствовала приятное, чтобы желала меня без всяких околичностей… Она смутилась и сказала:

 _ Мне действительно очень хорошо с тобой, я только думала, что ты так долго не начинаешь, потому что не возбуждаешься.

 Я в шутку разозлился и, повернув её на четвереньки, - Ах, ты так думаешь? Ошибаешься, - и вонзил в неё раз в десять взбухший член. Резко вонзил и застонал. А она вскрикнула от боли и упала на живот, застонала. Но тут же быстро поменяла позицию, легла на бок и маняще задвигала задом. Я пристроился сзади. Ласкал её клитор. Она бурно кончала, иногда громко вскрикивая. Я ей не мешал. Но уже не мог дать ей насладиться до конца. Она села на меня сверху и дико застонала. Ей было очень больно. Мой «конёк» был слишком велик для неё. Но со стоном, скрипя зубами, она делала круговые движения. Я чувствовал, что больше сдержаться не могу. Попытался в критический момент дать ей понять, чтобы она встала, но Лариса была в экстазе, не поняла меня, не могла понять, и струя горячей спермы упругим фонтаном устремилась ей прямо в матку. Лариса тоже кончила, её прямо затрясло всю. Со стоном она упала на меня без сил и, казалось, потеряла ощущение реальности.

 С Ларисой я встречался ещё несколько раз в течение трёх месяцев. Но той первой ночи, в которую мне не удалось уберечь Ларису от беременности, больше не повторялось. У меня не было огорчения по поводу её беременности. Я решил только откровенно поговорить с ней. Рассказал ей о своих женщинах, о бывших жёнах, об Иришках. Её ничто не смутило. Сказала, что аборт делать ни за что не будет. Хочет только, чтобы ребёнок имел законного отца. И претензий не будет. Только родится ребёнок, и сразу я буду волен уйти…

 Я долго молчал, всё обдумывая, но был я уже юристом и понимал, что значит для девушки законный муж, то есть отец её ребёнка. Я согласился.

 Представив справку о беременности Ларисы, мы расписались сразу. В таких случаях срок на обдумывание поступка не дают.

 Жили мы как-то не семьёй. Я, правда, перестал ходить по барам. Остепенился. Да и новая работа времени много отнимала. Лариса иногда неделями жила у подруги на квартире, где и раньше. Только последние месяцы беременности она постоянно жила со мной. Я заботился о Ларисе, не покладая рук. Но мы с ней больше не спали после нашего разговора.

 Родила Лариса девочку в июле, на два дня раньше, чем обе мои Иринки родились. И решила:

 _ Имя давать буду я – это мой ребёнок. Но и твой, и раз уж у тебя обычай такой, назову её тоже Ириной…
 Вот так у меня появились три дочери, три Иринки. Правда, Лариса звала свою Ирена, хотя записала – Ирина.

 Уговор наш Лариса помнила и, чтобы не связывать меня, чтобы не привязался я к ребёнку, уехала с малышкой к матери в Харьков. А через год приехала ко мне, привезла дочурку показать. После родов Лариса похорошела. Правда, волосы отрезала – тяжело было с малышкой ухаживать за ними. Похудела, постройнела, даже выросла, кажется. И грудь оформилась – она ещё кормила Иренку грудью. Короче, стала похожа на привлекательную женщину. Только толстый пухлый носик и губы портили теперь внешность этой женщины. Я хотел было даже соблазнить Ларису на близость (после неё у меня было всего две встречи с женщинами, горел желанием, не чужая всё же…) Но Лариса отсекла:

 _ У меня есть мужчина. Одноклассник мой. Если удастся, то женю на себе. Он убеждённый холостяк, до встречи со мной даже девственником был. Учится в институте на агронома, боготворит меня, но замуж пока не предлагает. А я женю. И уеду с ним в село куда-нибудь. Но я не потеряюсь. Я хочу, чтобы ты и мою Иренку не забывал. Познакомь меня со своими бывшими… А?

 Как раз вечером этого дня мы собирались отметить именины наших Иринок с Алёной и Викой. Я подумал и согласился.

 Пришёл к Вике (у неё собирались праздновать) со своей третьей женой и третьей дочкой. Все же знали, естественно, что я женат, как и почему. Но с Ларисой мои женщины не были знакомы. К браку моему отнеслись с пониманием, к Ирене тоже. А теперь нас приняли без косых взглядов. Сразу приняли ребёнка, заигрались с ней. Затем её Иринки утащили и занимались с ней в детской комнате на втором этаже. Им уже можно было спокойно доверять ребёнка. Иринке первой было пятнадцать лет, а второй – двенадцать, так что справлялись отлично. Недаром был слышен заливистый звонкий смех Ирены.

 Я остался на веранде в одиночестве. Сидел и думал, какое богатство и счастье я имею в лице своих жён и детей. Повезло мне с ними. Ведь не каждая же смогла бы понять
…
 А женщины захватили Ларису с собой на кухню. И, когда через час позвали меня к накрытому столу, были уже как заговорщики, подружками. Перемигивались, шутили,- не было между ними натянутости.

 Спустились к столу две Ирины. Нарядные, дружные, прижали пальчики к губам: _ Тс-с. Ирена уснула…
 Какие же они у меня все хорошие. Как я люблю их… и счастлив, что они все мои, хоть с Ларисой и придётся расставаться. По дороге говорила о своём твёрдом намерении получить от меня развод.

 Я соглашусь. Это её право…

Глава 5.
 

 Я уже был помощником прокурора города. Ирина первая вышла замуж за капитана дальнего плавания, жила в Севастополе.

 Елена приняла сожителя, военного пенсионера, бывшего овдовевшего друга её Бориса. Но мы всё же встречались, правда, теперь только на мой день рождения.

 Ирину вторую тоже месяц назад выдали замуж по необходимости – забеременела. Но парень самостоятельный попался, заканчивал военное училище, сразу, как узнал, женился.

 А Вике я помог купить двухкомнатную кооперативную квартиру. Ирина переехала к Игорю, к свекрови, так что Вика жила теперь одна. А я перебрался в свой деревенский дом детства. Не хотелось стеснять Евгения. Он уже два года, как снова холостяк. Не везёт ему. Не могут ужиться с его характером женщины. А он и вовсе махнул на них рукой. С головой ушёл в литературу, пытается сочинять рассказы. И ничего толкового пока не получается.

 Виталий с Ниной вернулись из Канады. Он у нас теперь профессор, преподаёт в медицинском институте на кафедре педиатрии. Часто встречаемся.

 Юра подобрел, оттаял после похорон жены разве что год назад только. Но всё также увлекается рыбалкой, это у него уже серьёзно. Чуть ли не профессионал. Работает сейчас на каком-то экспериментальном заводе, что-то выдумывает, и к его хобби прибавились конструирования различных рыбальских снастей. Видимся с ним всё так же редко.

 Лариса вышла – таки замуж за одноклассника Олега. Живут недалеко от нас, так как после института Олег поступил в республиканскую сельхозакадемию. Теперь снимают квартиру в городе, имеют сына Юрия. В гости приезжает только Лариса с Иреной на мой день рождения. А Олег не вписался в наш круг – никто и не стал настаивать.
 У меня изредка были с женщинами близкие связи. Я ещё так же умел дарить им радостные минуты. Но мой пост уже не позволял мне так развлекаться, как прежде.

 Прошло ещё два года, я заменил ушедшего на пенсию генерального прокурора города. А на моё место перевели судью из соседнего районного суда – Любовь Георгиевну, сорокашестилетнюю привлекательную и живую вдову. Пять лет назад от инсульта умер её муж, за которым она ухаживала, как за ребёнком. Занянькала, говорит, вот и раскис он. Детей у них не было, за кем же ухаживать, куда девать женщине вожделенное чувство заботиться о ком-либо?

 Любовь Георгиевну уважали. Очень она была грамотна, начитанна, словоохотлива и добродушна. Её судейская профессия не сделала её сердце чёрствым, хотя многие, особенно женщины, не выдерживали долго на этой должности, закалялись, что ли? Добросердечность их таяла, грубели они, становились безжалостными, насмотревшись всего.

 По долгу службы мы часто засиживались в кабинете одни допоздна. Иногда, уставая от страшных всяких уголовных дел, переводили разговор на обыденные домашние беседы. Как-то однажды разоткровенничался я, да и рассказал о своей жизни, выложил всю подноготную.

 Любовь Георгиевна слушала с живым интересом, то глазами выказывала удивление, то кивала согласно головой, то качала, вроде, осуждающе, то посмеивалась тихонько. Но молчала. Не перебила ни разу. Потом только сказала:

 _ Чудно, как в кино. Я не думала, что в жизни такое бывает на самом деле. А Вы – молодчина, Юрий Артёмыч. И везло Вам на таких понятливых женщин. Я бы, наверное, не смогла так. Верно я любила своего Михалыча, берегла, холила, а такое вряд ли простила бы… Это душу-то какую надо иметь бескорыстную. Редкие люди Ваши жёны.

 _ Бывшие, - поправил я.

 _ Да какие они бывшие? Магомет Хан Вы, товарищ прокурор. Гарем развели целый…- пошутила Любовь Георгиевна.

 _ Не гарем это, Любовь Георгиевна. Не гарем – не сплю ведь я с ними - а союз близких по духу и по крови людей. А что, не поехать ли нам ко мне домой? Покажу Вам альбом, заочно со своими познакомлю. Чайку что-то захотелось попить. Приятно с Вами беседовать. А завтра – выходной, можно подольше пообщаться. А? Что скажете, Любовь Георгиевна?

 Засмеялась.

 _ Ну и лихо же Вы обхаживать умеете, Юрий Артёмович. А что как соглашусь?

 _ Прекрасно. Едем! Машиной своей я не обзавёлся ещё, а вот на такси пока хватает.

 Я был счастлив, что у меня в гостях была такая чуткая женщина. Какая-то домашняя, простая, без всяких резко отличительных черт характера. Очень уж тепло и уютно с её присутствием было в моём большом доме.

 За два года нашей дружбы познакомил я Любовь Георгиевну со всеми своими друзьями, детьми и бывшими жёнами. Я бы не сказал, что они подружились, но не было в их общении натянутости. Вроде, все друг другу нравились. А как-то однажды Виктория, когда я её провожал после моего дня рождения, посоветовала:

 _ Юра, делай-ка ты предложение своей Любови Георгиевне. Нет, правда. Такая вы славная будете пара. У вас просто идиллия будет, вот посмотришь. Хоть мы и старше её по возрасту, а она кажется умудрённее нас. Упустили мы свой шанс с Алёной, не доучились. Не дотянуться теперь до тебя. А она… Нет, Юра, честное слово, мы уже с Еленой обсуждали эту тему. Меня ты назад не возьмёшь, да и я уже привыкла одна … А с этой женщиной вы прекрасно будете жить. Хватит уже тебе заботиться обо всех женщинах, пора получать по заслугам. А заботу Любови своей ты заслужил… О, такси…

 Да, Вика, рассудительная Вика, директор школы уже двенадцать лет, она как всегда пряма и права…

 Нравилась мне Любовь Георгиевна. Как-то по-особому нравилась. Тепло и спокойно было с ней. А, может, это старость уже?..

 Через три дня сделал я предложение Любоньке своей. А она на удивление сразу дала согласие, да ещё добавила, что такого мужа иметь можно только мечтать.

 
 Мне было пятьдесят, когда мы расписались. Десять лет прожили в мире и согласии, ровно, без скандалов и ссор, без ревности и обид. Легко было с этой чудесной женщиной, не испытавшей чувства материнства. Всю свою заботу и ласку она мне отдавала. Понимала меня с полуслова, с полувзгляда, но не прислуживала. Я платил ей своей заботой. Мы, как дружные дети, жили, жалели друг дружку, оберегали. Так это было приятно…
 Внучков, Катеньку и Алёшку Люба любила как своих кровных. К дочерям моим относилась превосходно, а Лену, Вику и Ларису всегда привечала тепло, радушно, а они не подводили её надежд. Не давали повода ревновать.

 Мог и я ещё побаловать Любоньку чудесной ночкой… Ласками осыпал её, как девочку, благо, фигурка у неё сохранилась, как в юности – грудь даже стояла ещё, ведь не кормила никогда грудью, не потеряла красы своей. Только уж не так бурно вели мы себя в постели. Любаша считала себя старухой, стыдилась делать что-то необычное… Но нам хватало и этого… А всё же я на что-то ещё был способен.
 
* * *

 Сегодня меня провожали на пенсию. Я рылся в бумагах и нашёл одну записку, которую храню уже сорок один год. А вот сегодня думаю, может, и вправду эта дама подарила мне такую силу над женщинами, такую власть делать их счастливыми?..

 Мне тогда было девятнадцать лет. Отец уже ушёл от нас, а мама ещё жива была, да болела, приступы у неё случались эпилепсии. Отец когда-то по голове ударил – и началось…

 А тут приехала какая-то её знакомая, давняя-давняя. Восемнадцать лет они не виделись. Да и то по делам заходила к нам раза три – четыре. Интересная такая женщина. Правда, ничем она внешне не бросалась в глаза, даже не обратил бы внимания. Хотя и некрасивой её не назовёшь. А эрудированная до умопомрачения и простая очень в общении. Со мной и братом, с бабками на улице, чиновниками – со всеми запросто, на равных разговаривала, с безграмотными – проще некуда, с высокопоставленными – не подкопаешься, с детьми, как со взрослыми, с юнцами – с пониманием их проблем…

 Заинтересовала она меня, но не как женщина, а как человек. Любил я с ней даже рядом побыть, веяло от неё чем-то притягательным… Но с её стороны особый интерес к кому бы то ни было заметить было трудно. Она ко всем и каждому проявляла особое своё отношение. Это обезоруживало людей. Все принимали её за свою… Я даже жалел, что через три дня она должна была уезжать.

 И вдруг, накануне её отъезда получил я записку странного содержания. Её я помню наизусть.

_ Здравствуй, Юра.

 Ты удивлён? Да. А я – нет! Я понимаю себя. Знаю, почему это произошло… Я всё скажу тебе, если ты попытаешься тоже понять меня и не будешь пытаться прислушиваться к себе. А оправдание тебе будет – о нём я тоже скажу, если… если ты придёшь…

 Я буду очень ждать тебя. ОЧЕНЬ.

 Это смешно и дико, но ты так желанен. Прошу тебя, приди. Приди, хотя бы, чтобы сказать мне, что я…

 Я жду тебя сегодня в 22-00 по адресу: гостиница «Колос», комната 537.

 Я не знал, как это воспринимать, вдруг мелькнула шальная мысль: - Какая-нибудь мафия, секта, или что-то подобное. Страшно. А вдруг заманивают в ловушку, а там и убьют, да органы вырежут на продажу, ещё и не вернусь назад… Но что-то где-то в глубине сверлило, подталкивало идти, внутренний голос подсказывал вопреки всей логике и здравому смыслу, что идти надо. Ничего страшного там не произойдёт. Да и сердце как-то странно билось, не как от страха, а, как в предчувствии чего-то долгожданного, к чему готовился давно, долго… И я решил идти, даже себе не признаваясь, что есть догадка, от кого может быть эта записка. Оно само зналось, в мозгу, но даже для себя не признавалось. Вот бывает так, что что-то знаешь, догадываешься, но только сердцем, а в сознание не пускаешь…

 Я хорошо знал эту гостиницу. Не раз проезжал мимо на троллейбусе, даже ходил мимо, но никогда не думал, что придётся переступить её порог, ведь был прописан в этом городе. Я знал, что после одиннадцати вечера в гостиницу не пускают без пропуска. Выехал в семь из дома, а в девять был уже на пятом этаже гостиницы, прошёл по коридору в конец мимо заветной двери. Там коридор сворачивал налево. Я прошел метров десять и очутился в холле. Там был мягкий диван, много цветов в больших резных цветниках. Я присел на диван. Сидел, думал и прислушивался к шагам возвращающихся постояльцев в свои номера. Минут через десять я заметил, что у меня начинают дрожать ноги, а потом и руки. А, когда вошли в холл две девушки из крайнего номера, я совсем почему-то затрясся. А что, если одна из них и есть та самая?

 Худощавая высокая блондинка подошла, попросила «огоньку», так как они собирались покурить, а зажигалка у них не срабатывала. Я так невнятно промямлил:_ Я не курю,- что и сам-то не понял, что сказал. Девушки переглянулись, пожав плечами, скорчили гримасы, отошли к окну и долго пытались извлечь огонь из зажигалки. Наконец, одной удалось от искры прикурить, а другая прикурила от сигареты подруги. Меня всё это время бил озноб внутри. Я думал, что встать я при них уже не смогу, ноги подкашиваются. Да и рано было ещё, пятнадцать минут осталось до десяти, а идти по коридору до 537-й комнаты всего пару минут.

 Стрелка на часах так медленно двигалась, что я даже несколько раз встряхивал их. Девчата уже не курили, просто болтали, а я прислушивался к их разговору, чтобы успокоиться. Но ничего не понимал, постоянно мысли уводили куда-то. И всё нервничал – не появилась бы дежурная, ведь, когда я шёл, её не было на этаже, а теперь, если появится, выгонит же.

 Неожиданно мысли завели меня далеко в прошлое, я задумался, забылся и чуть не прозевал назначенное время. Взглянул на часы – было ровно 22-00. Я резко встал и направился к нужной двери. Только когда завернул за угол, вспомнил о девушках. Не заметил даже, были они ещё в холле, или уже ушли?

 Я постучал сразу же, и сердце забилось. Подумал, что, если бы только остановиться, наверное, уже не решился бы стучать. Так и ушёл бы, но пока об этом думал, дверь открылась:

 _ Входи… - знакомый голос и в то же время другой. Я знал его бойким, звонким, с низким тембром, а теперь это было сказано очень тихо, нежно, доброжелательно…

 Я вошёл сразу же, от страха, что меня увидит дежурная. Но так хотелось убежать назад, тут же, сразу, ведь это была ОНА. Сердце выпрыгивало, а ноги не повиновались разуму, не повернули назад, к двери. Я не знал, что делал… Пошёл за ней.

 Ирина (отчество не знал, тётя Ира) прошла в конец комнаты, освещённой лишь настольной лампой, села в кресло с ногами и прикрыла их красивым китайским халатом. Про себя я успел отметить, что этот жест говорит о том, что она тоже нервничает, ей тоже неуютно.

 Вероятно, чтобы как-то разрядить обстановку, женщина вдруг встала, пошла в ванную и принесла оттуда Электрокофеварку.

 _ Я заварила прекрасный чай, пойди умойся, хочешь, прими душ, душно сегодня ужасно. И мы посидим немного у меня. Кстати, у меня сегодня день рождения. (В этот же день много позже у меня родились две дочери).

 Я вышел в ванную. Глянул на себя в зеркало и даже испугался – весь бледный, взъерошенный, одни огромные глаза на испуганном лице блестят, как у загнанного волчонка. Подумал, что душ мне Ирина предложила, чтобы я расслабился и привёл свои нервы в порядок. Но было действительно душно, и я решил встать под дождик. Слегка тёпленькие струи били по плечам. По телу разливалась нега, я глубоко дышал, и мне становилось спокойнее. Вышел я уже спокойной походкой, сердце не колотилось больше, вести себя стало проще, легче. Я даже спросил, нет ли расчёски…
 Мы молча пили пахучий земляничный чай «Липтон». И как-то неожиданно Ирина заговорила:

 _ Ты пришёл, чтобы сказать мне, что я старая дура, идиотка, развратница?

 _ Нет, - на душе было спокойно и тепло.

 _ …?

 _ Да, я удивлён, но… но я не знал точно, что эта записка от Вас. А Вы меня действительно заинтересовали… как… человек, - добавил я, хотя имел в виду, - как женщина.

 _ А как женщина?

 _ Я… я боюсь себя, Вас… я боюсь и не хочу, но… но я … желаю, и боюсь, - я чувствовал, что запутался, не знал, что делать, но нашёлся и добавил, - боюсь поверить, что я Вас понимаю верно…

 _ Да, Юра… Я хочу… э-э… я… Я влюблена в тебя, - осмелев, как-то вдруг заговорила Ирина. _ Я знаю, что это мимолётное увлечение. Первый раз в жизни я говорю об этом открыто. И, скорее, не для меня мимолётно оно, а для тебя… Это какая-то ностальгия по юности, по тем временам, когда я могла быть сумасбродной, когда забывала о том, что существует время и мир вокруг нас двоих, когда я бывала счастлива. Но этого давно уже нет. Мгновения эти были не особо запоминающимися, проходящими, потому что не чувствовалось полного удовлетворения. Я хотела и душой слиться с тем человеком, которому отдавала своё тело… Но не встречала никого для души… А ты… Понимаешь? Ты – это то, что я искала всю свою жизнь. Тот, о ком мечтала моя душа. Ты не умеешь многого, что умели те, другие, но мне этого не надо. Мне достаточно только твоего присутствия, твоих глаз… - Она в этот момент так на меня посмотрела, что казалось, я сейчас просто запрыгну в её глаза и утону там, в этих чёрных омутах… _ Я когда-то была красива… Я знаю, что сейчас красива только моя душа, но не плоть, не лицо. У меня теперь некрасивое тело, оно не возбуждает… Но это теперь… Ты закрой глаза на это. Это не так важно теперь. Для тебя не так важно. Оправданием для тебя будет то, что ты узнаешь со мной что-то такое, что поможет тебе, быть может, в жизни общаться с женщинами. Ты увидишь и узнаешь нашу женскую сущность, нашу суть, наше блаженство и счастье...

 _ Вы… - Она перебила:

 _ Смешно будет, если ты будешь сейчас обращаться ко мне на «Вы». – Она встала, подошла, взяла меня за руки, потянула. Я тоже встал.

 _ Я схожу с ума, я просто растворюсь сейчас, я так близка к тебе… О, твои губы, они так нежны… Закрой глаза, прими мой поцелуй…

 Она приподнялась на пальчики, всё ещё держа меня за руки, и с приоткрытым ртом приблизилась к моим губам. Дотронулась нежно до них своими, провела язычком, заставив разомкнуть губы и меня. Подняла руки мне на плечи, я обнял её, опьянённый. И мы слились в долгом нежном поцелуе…

 Вдруг я ощутил, что Ирина расстёгивает мне ворот рубашки. Я взял её за руки, попытался их чуть оттянуть.

 _ Я попыталась расстегнуть лишь пуговицу твоего воротника, я хочу целовать твою шею, но ты… Ты против близости со мной?

 Я не мог. Я был не в состоянии произнести ни слова. Я посмотрел ей в глаза и отрицательно покачал ей головой.

 _ Ты качаешь головой, и глаза твои так выразительны… Ты отдашься моей воле?

 А я и так уже был весь в её власти, я больше не управлял своими чувствами, своими желаниями, даже мыслями. Я послушно опустил руки…

 _ Закрой глаза, - в который раз прошептала Ирина.

 Она целовала меня и снимала мою рубашку, затем расстегнула джинсы и спустила их вниз. Они упали на пол. Ирина молча, жестом потянув на себя, дала понять, чтобы я переступил и вылез из штанин… Она резко распахнула свой халат и бросила его на пол. _ Одежды - прочь, - а затем она провела ладонью по моему торчащему члену (он был у меня внушительных размеров). Но мне уже было всё равно. Я хотел этого, жаждал женской ласки. У меня всего-то было два раза с женщинами… Но это была однокурсница. К ней тянуло просто, как к другому полу. Так я себя с ней не чувствовал.

 _ О-о-у… Как Он у тебя соблазнителен…

 Ирина целовала мои плечи, грудь, путалась языком в густых, но ещё коротких волосках на груди. Языком обвела вокруг соски, нежно покусывая их зубками. Вся стонала, двигалась и тёрлась своим лобком о мой член в плавках. Мне хотелось дать ему свободу, но я не мог пошевелиться. А Ирина целовала уже мой живот. Языком твёрдым, но влажным и живым, пробегала нежно по коже живота. Присела на краешек дивана, притянула поближе меня, спуская мне плавки. Щекотала язычком в паху, потом взялась рукой за мой член с такими эротическими стонами, что он вырос ещё. Стала целовать, ласкать языком головку, а рукой ритмично сжимала его у основания. Взяла в рот и стала делать движения взад – вперёд. Я закинул голову. У меня дрожали от напряжения ноги. Я гладил Ирину по плечам, по голове. Мне казалось, что я сейчас взлечу. У меня громко вырвалось:

 _ О-о-а-хх, - и я почувствовал судороги или спазмы, или не знаю даже, как сказать… Но это было приятно до невозможного. По всему телу разлилось тепло, жар, нега… Это было сказочно прекрасно…

 Ирина поднялась. Поцеловала мои плечи, припала к губам. Её губы и язык были приторно сладкими. Лишь позже я понял, что такой вкус имеет мужская сперма. А тогда даже не задумался, что мой «фонтан» вылился прямо в рот Ирине… Больше я этого никогда в жизни себе не позволял, это не очень женщинам приятно, я понял это тоже позже. Пусть уж меня простит та, моя первая настоящая женщина.

 Ирина потянула меня к себе на диван. У меня очень часто билось сердце. Оно не просто билось, оно стучало, прыгало, даже грудная клетка дёргалась. Я тяжело дышал.

 _ Отдохни, отдохни немного, пойди, обмойся…

 Я снова пошёл в ванную комнату… Вернулся, Ирина сидела на постели, прикрывшись простынёй. Я шёл к ней голым. А она мнила взглядом. Присел на кровать. Она уложила меня рядом, тоже прикрыла простынёй, положила голову мне на плечо, а руку опустила под простыню, и та поползла вниз. Я почувствовал, как нежные пальчики бережно взяли в ладонь яички и стали их нежно потягивать, сжимать, поглаживать, массировать, нажимая на семенной канатик в промежности…

 Я чувствовал, как стал снова наливаться мой член, подёргиваться, вставать… Затем Ирина села на меня верхом. Я ощутил её влажное влагалище, оно пыталось поймать мой член, но тут же снова выпускало. Ирина заводила меня, она заводилась сама, стонала в неге, просила потерпеть, не кончать, когда видела, что доводит меня уже до оргазма. Успокаивала. Долго мы игрались, пока она не позволила мне снова освободиться от переполнявшего возбуждения, мастурбируя рукой и целуя мою грудь.

 _ А теперь я отдаюсь твоей воле. Не бойся меня, не стыдись своих желаний…

 Я, совсем обалдевший, ошалевший, опьянённый, целовал её всю. Изучал ЖЕНЩИНУ руками, глазами. Она извивалась в экстазе, иногда стонала от вожделения или вскрикивала от приятной боли. Но не уходила от меня. Мы меняли позы. Ирина была почти в беспамятстве. Она кусала мои плечи, шею, грудь. Иногда до крови. Мне было тогда больно, но я терпел. Это даже возбуждало меня ещё больше. Иногда, когда ей нравились мои движения, она повторяла:

 _ Да-а… дда-а-а, - глубоко, шумно вдыхала, - Ещё-о-о…
 А я шептал, изнемогая:

 _ Ты прекрасна… ты опьяняешь… Ты – чудо… Я люблю тебя…
 Рассветало. Мы устали и отдыхали.

 _ Говори, говори мне ещё такие слова. Я их слышала давно, страшно давно. Это жизнь Я снова живу эти часы, и все мои страсти я передаю тебе. Будь так любвеобилен всегда, со всеми, не растеряй этот дар никогда… Живи с ним долгие-долгие годы. Дари женщинам блаженные минуты, как Бог дарит людям счастье… Не скупись. В этом – жизнь, начало жизни и, как видишь, - её конец… Будь всегда таким неустанным с женщиной. Твори, лепи, вливай в неё счастье без устали. Радуйся её блаженству, но никогда не обижай. Всегда думай вначале о последствиях, и ты будешь счастлив. Умей разглядеть своё счастье в счастье других. Только женщин ты можешь сделать счастливыми, только женщин.

 Я уже засыпал под музыку её слов-наставлений. Думал о том, что только теперь сознаю, что Ирина действительно такая несоблазнительная на вид – ни груди, ни бёдер, ни красивых длинных ног, лицо обычное. Но, правда, и не скажешь, что она не красива. А вот глаза у неё… Глаза и эротичность, сексапильность…

 Я проснулся, было десять утра. Всё прибрано, чисто. На диване аккуратно сложена моя одежда и тихо. Я сел. Увидел на столе записку.

 _ Сегодня ночью я любила тебя, как могла. Всё тепло, сколько было его в моей душе, я отдала тебе сегодня. Эта безудержная, безмерная энергия кундалини, которую я передала тебе всю без остатка, дарила мне минуты счастья в моей жизни. Храни её, пользуйся ею только для того, чтобы доставлять удовольствие не себе – женщинам. И тогда, поверь мне, не иссякнет твоя сила. Делай женщин счастливыми, так же, как это сделал мне…

 Не встретишь меня больше такой. Я всё, что имела, тебе отдала. Я искала тебя всю жизнь и нашла. Теперь ты владей моим богатством.

За номер уплачено до двенадцати дня.
Ключ отдашь дежурной.
Счастья тебе и любви большой!...

 Вот эту записку я нашёл сегодня, и она навеяла мне все эти воспоминания. А Ирину я так никогда больше не только такой, но и вообще не встречал. И уже не встречу, наверняка. Она была старше меня лет на двадцать. Дочку я в честь неё назвал, а получилось, что у меня теперь три Ирины в честь той одной.

 Вспоминал сейчас вот, как провели мы с Ириной нашу единственную ночь и подумал:

 _ А ведь действительно, я всю жизнь ублажал женщин в постели, используя свою энергию «кундалини». Я потом в словаре нашёл значение этого слова. Не искал удовлетворения для себя, хотел удовлетворить их, понимая, что тело совсем не главное в этом деле. Ведь Ирина тоже была не ахти. Не на что смотреть в обнажённом виде. А ведь как вела себя, как брала и отдавала…

 Может, и правда так долго сохранил я потенцию, благодаря дару Ирины?..

 Вот и сейчас, в шестьдесят, я ещё могу порадовать свою бабку… Я возбуждён воспоминаниями. Я знаю, Любаша любит быть со мной. Думаю, что долго ещё я смогу дарить ей минуты блаженства.

 А что откладывать? Я ей сейчас их подарю. Не важно, что уже уснула. Я только поглажу её по упругой, как в юности груди и… Ну вот, что я говорил?..