Проблема изменённого сознания в Рязанской губернии

ЮЛИАН ХОМУТИННИКОВ

ПРОБЛЕМА ИЗМЕНЁННОГО СОЗНАНИЯ В РЯЗАНСКОЙ ГУБЕРНИИ
(Записки ученика)

- Что тебе известно о мире вокруг тебя? - спросил меня дон Хуан.
- Всего понемногу, - ответил я.
- Я хочу знать, ты чувствовал его когда-нибудь?
- Как сказать. В какой-то степени.
- Этого мало. Если ты не будешь чувствовать мир, он утратит свой смысл.

                Карлос Кастанеда. “Особая реальность”




Вырваться из серых, однообразных будней - не об этом ли мечтает каждый из нас?

Я уже не помню, когда я впервые оказался в деревне Ладышкино Рязанской губернии. Помню только, что мне там понравилось с первого дня. А года два спустя мы купили там небольшой домик, старенькую избу. Вся покосившаяся от времени, с маленькой кухонькой и небольшой комнатой, в которой стояли три кровати, она как будто существовала вне времени, оставаясь такой же, какой была до войны. 
С домом вместе нам достался и небольшой участок, несколько яблонь, полуодичавший тёрн и три старых сарая, а ещё баня и такой же допотопный туалет.

Но всё это, в сущности, не имело никакого значения, потому что природа тех краёв завораживала! Завораживали и леса, где высоченные сосны, скрипя, покачивались на ветру, словно мачты, и любой звук многократно отражался от стволов, резонировал, и даже когда я говорил шёпотом, казалось, что я говорю во весь голос. А земля под ногами была устлана сплошным ковром из мха и лишайника, и шаги становились беззвучны.
Завораживали  и заливные луга, которые по весне разливающаяся Ока превращала в бесконечные водные просторы; а когда вода сходила, луга расцветали буйством красок полевых цветов.
Но больше всего поражало небо! Я так привык к своему, дружбенскому небу, светлому даже в самую глухую ночь, с мелкими, едва видимыми звёздочками, что выходя из нашего деревенского дома, задрав голову вверх, я не мог оторвать глаз от огромных, южных звёзд и туманностей! Здесь было как в планетарии, с одним отличием - это небо было настоящим.
Несколько раз я видел даже “падающие звёзды”, но никогда не успевал загадать желания…

Невероятна была здешняя природа, но столь же невероятны были и местные жители. Я с удовольствием общался с ними, такими простыми, бесхитростными, не думающими о карьере, офисах и дорогих авто. Моя душа отдыхала, купаясь в этом свете и чистоте помыслов.

*

В деревне время течёт совсем по-другому, нежели в городе. Здесь оно похоже на липовый мёд, оно тягуче, оно неторопливо… Только тут я мог расслабиться и ощутить приятную пустоту в голове.

Но даже тут время хотелось чем-то заполнить. Накануне очередной нашей поездки я заинтересовался лекарственными растениями, коих тут было превеликое множество. Я прочитал множество статей  в Интернете, однако мне было недостаточно. Я хотел услышать о свойствах трав от деревенских жителей.


*

Осень выдалась  чудная. Листва золотилась в лучах Солнца, было ещё очень тепло, хотя, бывало, проходили дожди, но это не огорчало, а радовало, потому что я знал, что леса наполнятся грибами.

Грибами я тоже интересовался. Мы ходили по грибы несколько раз, однако наша “добыча” всякий раз оказывалась более чем скудной. При том я знал, что деревенские невесть знает откуда носят целые вёдра белых и подосиновиков.

Однако всякая моя попытка разузнать что-либо о “грибных” местах у деревенских неизменно заканчивалась тем, что они мялись, жались, и указывали в каком-то неопределённом направлении, - там, мол, растут. Где было это самое “там” узнать было решительно невозможно.

Я уже почти отчаялся, когда вдруг встретил как-то раз старика Михалыча.

Вот тут необходимо остановиться, и сказать об этом человеке поподробнее. Михалыч был стар - я даже примерно не мог сказать, сколько ему лет. Но, несмотря на седые волосы и обилие морщин, он не горбился, не ходил с палкой, - наоборот, казался крепким и даже спортивным.
Лицо его украшали длинные седые усы, которые он, очевидно, никогда не стриг; никакой лысины не было, волосы хоть и были седыми, но украшали голову Михалыча эдакой шапкой.
Невозможно было не обратить внимание на его глаза. Они были очень светлыми, словно выцветшие на Солнце кусочки голубого стекла. И в них всегда жила хитринка. Казалось, Михалыч знает что-то очень интересное, но никому не собирается раскрывать своих тайн, и радуется этому.
У него была и небольшая борода, которая замечательно дополняла образ. Из всех деревенских жителей Михалыч был наиболее колоритным и загадочным человеком, превосходя в этой колоритности даже продавщицу Агафью и местного алконавта дядю Сашу.

Местные Михалыча уважали, но считали старика человеком “не от мира сего”. И действительно, пару раз я видел, как он шёл по улице, бормоча что-то невнятное себе под нос довольно громко, хоть я и не мог разобрать ни слова. А когда я поздоровался с ним, он даже не обернулся в мою сторону, как будто бы меня не существовало, и, продолжая бормотать, шёл дальше, не останавливаясь. Я смотрел ему вослед. Внезапно бормотание прекратилось, и я услышал, что старик затянул какую-то странную песню, слов которой я опять же не разобрал, хотя пел он так же громко.

А второй раз я увидел Михалыча в лесу. Мы отправились по грибы, и вскоре разбрелись в разные стороны. Я шёл по лесу, высматривая эти злополучные подберёзовые, но как назло не видел ни одного. Так я шёл, наверное, минут сорок, когда вдруг услышал странную песню. Голос на незнакомом мне языке выводил странные рулады, то взбираясь выше, то опускаясь ниже, то внезапно прерываясь на громкой ноте, то вновь начинаясь каким-то речитативом, и вновь продолжаясь песнью. Я сразу же понял, что поёт не кто иной, как Михалыч, и точно: на полянке за елями я увидел старика. Тот сидел на земле и, раскачиваясь из стороны в сторону, напевал свою странную песню.
Вдруг он прекратил петь, и я почувствовал, что он “увидел” меня, хоть и сидел ко мне спиной. Он резко обернулся, подобрал что-то с земли (мне показалось, что он набрал в ладонь песку), и дунул на меня. Тут же я почувствовал себя как-то странно, голова закружилась, и я испугался, что это моя болезнь решила проявить себя. Я ничего не видел и не слышал. Надеясь унять головокружение, я лёг на землю и закрыл глаза.

Очнулся я оттого, что меня звали по имени. Я огляделся и увидел, что лежу на земле там же, где и лег, но Михалыча нигде не было. Сколько я был без сознания - я не знаю.
Я попробовал подняться и с удивлением обнаружил, что никакого головокружения не чувствую. Я спал? Я заснул тогда? Сколько я спал?

Потом, дома мне сказали, что искали меня целый час, но я как в воду канул.


*

Я много думал о случившемся. Что Михалыч делал там, и как ему удалось “отключить” меня? Вопросов было много, но ни одного ответа.

Вечером к нам пришёл дядя Саша в надежде одолжить на выпивку. Это был немолодой человек, пьяница, но совершенно беззлобный. У него-то я и решил спросить про Михалыча. Наш разговор был примерно таков:

- Дядя Саша, а что вам известно про Михалыча?
- Э-э, б..дь, это странный и страшный старик. Его все боятся, но уважают, потому что знают, что он, б..дь, колдун.
- ??
- Да, е..ты,  конечно колдун, а кто же ещё? Вот в прошлом годе я, б..дь, ногу сломал. Думал всё, б..дь, кранты. Ты чё, б..дь, множественные переломы у меня были, врачи, б..дь, лечить отказались. Дали костыли, сказали, б..дь, на тебе, ходи, б..дь! Я, б..дь, не знал чё мне делать. Ну, е..ты, такое, б..дь, дело! А тут, б..дь, встретил Михалыча…
- И что?
- Чё, е..ты? Да ничё! Видишь - никаких костылей мне не нужно! А всё Михалыч. Он, б..дь, травки какие-то собрал, и мазь сделал, б..дь. Сказал, б..дь, ты, б..дь, мажь каждый день, и всё у тебя, б..дь, через месяц само, б..дь, срастётся и заживёт!
- И помогло?
- А ты чё, не видишь, е..ты? Конечно помогло, б..дь, этож михалычевы травки!
- Дядь Саш, а почему вы думаете, что Михалыч - колдун?
- Да е..ты, я не думаю, я знаю! Вот у Машки, ну, этой, б..дь, Роговой, сын родился тогда больной весь. Ну, б..дь, Машке даже говорили, чтобы она его, б..дь, как кутёнка - в воду. Чтобы, б..дь, и его не мучить, и самой не мучиться. И чё? Михалыч как узнал, б..дь, сразу к Машке пришёл, и чё-то ей сказал… Не знаю я, но Машка пацана топить раздумала, а Михалыч, говорят, заперся с ним в избе, всех нах..й выгнал, и чё-то там колдовал полдня. А когда наконец вышел, то на нём, е..ты, лица не было, усталый был, б..дь. А Машке сказал, так мол и так, а сын у тебя теперь сто лет проживёт.

Я вспомнил Лешку - действительно, пацан такой весёлый, всё время бегает, смеется… Кто бы мог подумать, что он родился с врождённым параличом конечностей?

А дядя Саша продолжал:

 - Я тебе, б..дь, точно говорю - Михалыч колдун. Самый настоящий. Лёшку потом врач какой-то осматривал, е..ты, московский, дык он сказал, что такого на белом свете не бывает, чтоб малец неходячий так вот вылечился. Так что, е..ты, Михалыч колдун, ты мне поверь, б..дь, я что, обманываю? Да ты кого хошь спроси!.. Слушай…червонец не одолжишь, а? Поправится мне… и за рассказ. А?

Я поблагодарил дядю Сашу и вручил ему заветный червонец.  В голове не было ничего, кроме странных мыслей. Неужели Михалыч и в самом деле колдун?

Мне очень захотелось с ним тогда познакомиться поближе. 


*

Свой замысел мне удалось осуществить неожиданно легко.

Я собирал тысячелистник, когда вдруг наткнулся на Михалыча. Старик шёл откуда-то из лесу в деревню. Увидев меня, он остановился и сказал (тогда я впервые услышал, как он говорит на нормальном русском языке):

- Здравствуй, Юлька. Ты ведь Юлька, да?
- Да, и так называют.
- А что ты, травы собираешь?
- Да, вот тысячелистник… Говорят, лекарственное растение.

Михалыч усмехнулся:

- Ну, говорят-то много чего, а только не всё правда. Хотя перьевик (такое название я слышал впервые) действительно обладает целебными свойствами. Но только какой толк в этом, когда ты его собираешь неправильно?
- Почему неправильно?
- Потому. Неправильно и всё.
- Михалыч, а как правильно собирать?
- Ха, так я тебе и сказал! И вообще, ты что думаешь, раз прочитал пару книжек да три статейки, так травником стал? Эк ты!
- Я бы хотел стать… травником. Только я не знаю, как… Может, ты мне покажешь всё-таки, а Михалыч?
- Вот зануда, а? Что, неужели тебе действительно интересно?
- Конечно!

Он посмотрел на меня очень внимательно; казалось, он видел меня насквозь, читал мои мысли. Он давил своим взглядом меня. Я решил, что это нечто вроде проверки и пересилил себя - взгляда не отвёл.

Тогда он вдруг посмотрел на небо, пожевал губы, и сказал:

- Хорошо… будь по-твоему. Я тебя научу, как правильно собирать перьевик. Завтра приходи ко мне. Знаешь, где я живу?

Я утвердительно кивнул.

- Хорошо. Как рассветёт, приходи ко мне. А это, - он указал на охапку тысячелистника, который я успел собрать, - прихвати с собой, да сперва заверни в тряпьё. Понял?
- Да, я понял. Спасибо, Михалыч!
- Не благодари, я ещё ничего тебе не рассказал. Что ж, надеюсь, ты действительно всё понял.

И, не прощаясь, он зашагал, как ни в чём не бывало, в сторону деревни.

Я стоял, переживая эту встречу, и во мне жило странное чувство. С одной стороны, мне хотелось завтра же поступить так, как сказал Михалыч. Но с другой стороны я… боялся. Мне хотелось убежать, уехать сегодня же, мне хотелось, чтобы я сейчас проснулся, и чтобы эта встреча оказалась сном.

Но это был не сон.


*

Наутро, с первыми петухами (было ещё сумеречно, и белёсый, плотный туман окутывал всё вокруг), я неожиданно легко проснулся. Сколько я себя помнил, я никогда не вставал так рано и так легко.

Одевшись, я захватил завёрнутый в тряпку тысячелистник, и вышел из дому.

Туман был такой густой, что казался плотной массой, белым киселём. За два шага ничего не было видно. Внезапно я почувствовал, что не помню дороги. Не зная, что мне делать, я в растерянности остановился. Крыши домов тонули в тумане, и сами дома казались призраками. Дороги не было видно. Я посетовал на то, что не захватил из дому “Head-Light” - налобный фонарик, крайне удобную в таких ситуациях вещь.

Я шёл, сам не зная, куда я иду. Мысли лихорадочно метались: я пытался определить, где же я, и где дом Михалыча.

И вдруг в толще тумана я заметил почти незаметную фигуру, которая приближалась ко мне с какой-то странной, невозможной для человека скоростью. Сначала мне показалось, что это всего лишь мираж; чего только не увидишь в тумане. Но когда фигура поравнялась со мной, я, к своему ликованию, узнал в ней Михалыча.

Странно было ещё и то, что звука шагов я не слышал. Но я тогда решил не думать об этом, потому что был рад, что Михалыч нашёл меня.

А старик сказал:

- Ну что, Юлька? Заплутал? (он рассмеялся, да так, что и я невольно улыбнулся) А туман, - меж тем продолжал Михалыч, - не враг твой, а друг и помощник. С ним надо только уметь договориться. И тогда он покажет тебе короткую дорогу. Сам не заметишь, как до места дойдёшь.

На моём лице, очевидно, отобразилось удивление и недоверие, потому что Михалыч вновь рассмеялся, но потом сказал, что если я хочу стать травником, я должен ему верить, иначе ничего не получится.

…

Спустя некоторое время мы подошли к дому Михалыча. Он с минуту помедлил, но затем отворил дверь и впустил меня внутрь.

Его дом был очень мал, куда меньше нашего. Кухня была в том же помещении, что и комната. Я заметил, что в комнате пахнет какими-то травами, как пахнет травяной чай, и грибами.

Михалыч не проговорил ни слова. Казалось, он ждёт, пока я осмотрю дом. Тогда я повернулся к нему и протянул тряпку с тысячелистником.

На его лице появилось выражение некоего интереса. Он развернул тряпку, и я с превеликим удивлением заметил, что тысячелистник не только не завял, но даже наоборот: казалось, что он собран только что.

Михалыч всё так же молча подошёл к небольшому столу и разложил тряпку с травой на нём. Затем он велел мне взять с одной из полок глиняный горшок с крышкой, а когда я подал его, стал перебирать тысячелистник, причём некоторые растения, которые, на мой взгляд, ни чем не отличались от других, он почему-то кидал в небольшую металлическую кастрюлю, а другие складывал в горшок. Тогда я спросил, почему он так делает.

- Ты собрал слишком много лунных растений, и им не место рядом с солнечными.

Видя моё удивление, он несколько раздражённо сказал:

- Ты ещё ничего не знаешь, а думаешь о себе слишком много. Эти растения, - он указал на кастрюлю, - лунные, их нельзя употреблять для лечения. Они могут стать для человека не лекарством, а ядом. А вот эти, - он указал на горшок, - солнечные, добрые растения. И их сила добрая, она передастся больному человеку, и он выздоровеет.

Тогда я спросил, чем лунные растения отличаются от солнечных. На это Михалыч как будто удивился:

- Ну как же? Вот смотри, - он показал мне растение, - вот это растение - лунное. Видишь, оно согнуто, как месяц. А вот это, - он показал мне другое, - солнечное. Смотри, как широко разведены листья. И стебель прямой. Непонятно?

Я сказал, что мне понятно. Михалыч покачал головой и укоризненно произнёс:

- Эх, Юлька, ничего-то тебе не понятно.

На этом он умолк и молчал довольно долго. Я молчал тоже, не зная, что сказать.

Наконец, растения были рассортированы. Михалыч велел мне поставить горшок с солнечными растениями на чердак. Я спросил, как туда попасть. Он просто указал мне на дверь, которую я сперва не заметил.

За дверью оказалась довольно крутая, хоть и невысокая лестница. Поднявшись наверх, я остановился, изумлённый: всюду на чердаке стояли какие-то горшки, и те, что были похожи на мой, и гораздо больших размеров, и совсем маленькие. Тут были также какие-то туески, корзинки, прикрытые тканью. Запахи окружили меня со всех сторон. Я так и стоял, пока не услышал рассерженный голос Михалыча; он велел мне поторапливаться, а не глазеть по сторонам. Тогда я поставил горшок рядом с похожими и спустился с чердака.

Я сказал Михалычу, что никогда не видел ничего подобного. На это старик проворчал, что я ещё слишком многого не видел. Тогда я спросил его, что мы будем делать с лунными растениями.

- Мы их вернём, - сказал Михалыч и, видя моё удивление, сказал, что нельзя только брать и ничего не давать взамен.
- А как мы это сделаем? - спросил я.
- Мы, Юлька, сделаем так, - сказал Михалыч. - Дай мне ступку и пестик с нижней полки.

Я повиновался. Ступка была большая и медная, такой же был и пестик.

Михалыч взял ступку и ссыпал туда растения из кастрюли. Затем приказал мне принести воды. Я принёс, и он добавил немного воды в ступку. А потом сказал, чтобы я наблюдал, и ни в коем случае не говорил ни слова.

Я стал наблюдать. Михалыч мерно, плавными движениями, размалывал растения в кашицу. В какой-то момент он вдруг затянул песню. Песня была унылая и фактически однотонная.

Не переставая петь, он долил в ступку ещё воды, и продолжал толочь. В ступке была уже только однородная зелёная масса. Внезапно он замолк, а потом вдруг издал громкий и очень высокий звук. От неожиданности я вздрогнул, и он с неудовольствием посмотрел на меня. Затем он извлёк пестик и положил его на тряпицу, в которой я принёс растения. Потом он приказал мне набрать золы из печи. Когда я принёс золу, он ссыпал её в ступку, и вновь принялся толочь массу пестиком. При этом он тоже напевал, но уже совсем другую песню.

Наконец он перестал петь и что-то тихо произнёс над ступкой. Потом вновь вынул пестик, положил его на тряпицу, от которой прежде оторвал кусок. Я наблюдал за его действиями, боясь пошевелиться.

Тогда он вылил содержимое ступки на тряпицу и быстрым движением связал её в узелок.

 - Завтра, - наконец сказал он, - мы вернём растения земле.


*

- Михалыч, - спросил я, - а может ли перьевик не принести человеку добро?
- Конечно, если он собран неправильно, приготовлен неправильно, и тем более, если травник использует лунные растения. Но настоящий лекарь никогда не сделает так. А вот недоучка вроде тебя - запросто.

Я спросил его, зачем он постоянно говорит мне о моём незнании. Он потеребил усы, и сказал:

- Когда меня учил мой Мастер, я тоже был недоучкой. Но только первые три года.
- Что, так долго надо учиться, Михалыч?
- Учится надо всю жизнь, Юлька. Любой травник учится всю жизнь.

И тогда я решился на рискованный, в общем-то, вопрос:

- Михалыч, а ты колдун?

Он нахмурился. Потом спросил, с чего я это взял.

- Люди говорят, - ответил я.
- Говорят, что кур доят, Юлька! Запомни, не колдун, а ведун. И чего тебе Сашка наболтал?
- А колдун и ведун - не одно и то же?
- Знаешь, если бы я был колдуном, то ты бы сейчас уже, после такого вопроса, передо мной не стоял бы. Лежал бы тихо в уголке. А я  - ведун. Поэтому ты всё ещё жив. Тебе, небось, Сашка про свою ногу рассказал? Да про Марьи сына, так?

Я кивнул.

- Ну и что? Сашка спиртным злоупотребляет, он и не такого наболтает.

Я скромно возразил, что не только Сашка это говорит, - все говорят.

- Я ж сказал, дурак ты, Юлька. Говорят, что кур доят!

Потом он вроде бы успокоился.


*

Я вновь пришёл к нему на следующее утро. Мне повезло, тумана не было, и его дом я нашёл без труда.

Он, как обычно не здороваясь, сказал мне с порога:

- Сегодня пойдём по грибы.

Мне мигом вспомнился тот случай, наша вторая встреча. Я рассказал об этом Михалычу.

- А потому что нечего мешать! Неужели тебя не учили, что подглядывать нехорошо? Мне из-за тебя пришлось новое место искать, а это непросто. Эх, Юлька!

Я извинился, но он только отмахнулся:

- Кому нужны твои слова, когда они всего лишь бесполезные звуки?

Я растерялся. Я не знал, что сказать, молчал, и он как будто угадал мои мысли:

- Ничего говорить не надо. Ты мне поможешь сегодня. Так прощение и заслужишь. Но больше никогда так не поступай, понял?

Я кивнул головой, на что он в который раз сказал:

- Ничего-то ты, Юлька, не понял…


*

Мы шли тропками по лесу. Я никогда не был в это его части, и мне казалось, что здесь никто, кроме Михалыча, не был.

Старик шёл впереди. Мы шли уже около часа, и я немного подустал. А он продолжал идти, не сбавляя темпа, как будто ему нипочём была эта дорога. В руке он держал большой, тёмного дерева, посох. Он был старым, и словно полированным.

Внезапно обернувшись, и увидев мою усталость, Михалыч молча подошёл к молодой сосенке, и срубил ветку большим ножом, припасённым заранее. После этого он кинул ветку мне, затем взял кусочек какого-то растения, разжевал его, и плюнул на место сруба.

- Теперь плакать не будет. А то я, считай, ей руку срубил. А так нельзя вообще-то. Но я заранее припас плод огуречника. И смотри, теперь она не будет плакать. Ей уже не больно.

Проговорив всё это, он браво зашагал дальше. Но я был признателен ему и за палку, и за остановку.


*

Внезапно мы вышли на небольшую полянку, окружённую молодыми елями. Полянка была устелена лишайником, и на нём…Там и тут росли мухоморы.

Михалыч опустился на колени перед одним мухомором, аккуратно срезал его, и тотчас же присыпал срез золой из небольшого холщового мешочка, который я заметил только сейчас.

- Мухоморы, Юлька - наши помощники. Все мухоморы произошли от Небесного Гриба, поэтому у каждого на шляпке карта. Но и мухоморы, как и перьевики, бывают добрыми, а бывают и злыми. Вот этот, - он показал мне мухомор, - добрый. А злые тут не растут, потому что меж собой они враждуют. Злые мухоморы легко отличить - они зелёную шляпку имеют, остроконечную. А если такой мухомор срезать, то окажется, что внутри он заполнен слизью. Эти мухоморы - ведьмины. Их всегда избегай. А вот добрые мухоморы для нас помощники и защитники. Дух Небесного Гриба пробуждает в человеке знание. Они не дадут тебе силы, но знание должно быть твоей силой. А теперь помоги мне собрать их. Только не забывай каждый срез посыпать золой. Дух тебе так просто не позволит забрать его деток и причинить им боль. Поэтому, Юлька, вот тебе зола, будешь посыпать.

Я выслушал всё это внимательно, взял из рук Михалыча ещё один мешочек с золой, и приготовил нож. Но Михалыч удержал меня:

- Погоди, не торопись, повторяй за мной все движения.

Он встал, подошёл к очередному мухомору, опустился на колени, и запел. Внезапно я осознал, что понимаю слова. Михалыч пел: “Дух Великий, Гриб Небесный, прости меня за деток твоих, прости меня за деток твоих”. Так он повторял, напевая эту мантру в одной и той же тональности. Я попробовал повторить песню, и мне сразу показалось, что я пою совсем не то. Я огорчился и хотел было уже замолчать, но Михалыч повернулся ко мне, и я увидел, что он улыбается. Значит, подумалось мне, я всё делаю правильно.

Внезапно Михалыч перестал петь. Я последовал его примеру.

В наших корзинах было по 20 мухоморов.

Тогда Михалыч вдруг развернулся и пошёл назад от полянки спиной вперёд. Через шаг он кланялся. Помня о его наказе, я с точностью повторял все его движения, и едва не споткнулся о корень ели, успев опереться на палку.

Наконец Михалыч сказал, что я могу развернуться.

- А ты молодец, Юлька! Вот всегда бы так, - заметил он удовлетворённо.


*

Мы шли ещё где-то полчаса, когда вдруг Михалыч сказал, что сейчас мы посидим и отдохнём. Я даже удивился его словам: мне казалось, что этот человек никогда не устаёт. Но Михалыч “угадал” мои мысли и сказал:

- Нет, мы нет просто так остановились. Сейчас я покажу тебе, что надо делать с мухоморами. 

Я немножко испугался, но Михалыч сказал, что в этом как раз ничего страшного нет.

Затем он извлёк из корзинки мухомор и разломил его на несколько частей. Затем положил на язык и стал жевать. Жестом приказал мне последовать его примеру. Я медлил, и тогда он легонько ударил меня по плечу своим посохом, который оказался очень тяжёлым. Я сморщился от боли и взял мухомор из своей корзинки. Также положил на язык, почувствовав запах гриба. Затем, взяв себя в руки, я стал жевать гриб.

Какое-то время ничего не происходило, но потом…Я увидел, что воздух пришёл в движение. Я жевал гриб и смотрел на воздух. А он дрожал, как горячий воздух от костра. Я обернулся на Михалыча и увидел, что он ест уже третий гриб.

Тут я почувствовал легкое жжение во всем теле и сухость во рту. Захотелось пить, и я хотел было сказать об этом Михалычу, но мой язык меня не слушался! Я онемел! Меня охватила паника, но Михалыч понял, в чём дело. Он достал откуда-то флягу, и протянул её мне, сперва набрав в рот воды, но не глотая её, сплюнул воду на мох. Затем он протянул флягу мне. Я потянулся к фляге, но с ужасом осознал, что сижу чересчур далеко, и не достаю до неё. Я потянулся изо всех сил, почувствовав боль в руке. Затем внезапно боль отпустила, и я увидел, что моя рука стала вполовину длиннее. Ничуть этим, однако, не озаботясь, я взял флягу из руки Михалыча, и глотнул.

Но во фляге оказалась вовсе не вода, а водка или спирт! Я набрал его в рот и тотчас почувствовал, что сейчас меня вырвет. Желудок скрутило. Я побыстрее сплюнул жидкость, обнаружив при этом, что моя слюна приобрела зелёный оттенок. Мне стало совсем не по себе, но я вспомнил, что Михалыч съел три гриба. Я взял третий гриб и, разломив его, принялся жевать.

В этот момент я вдруг понял, что фляга всё ещё у меня в руке. Я повернулся к Михалычу, чтобы отдать ему флягу, но…

Но вместо Михалыча я увидел огромный, размером с человека, сияющий белым светом гриб!!

Тут я вспомнил, что это, должно быть Дух Небесный Гриб. Не зная, что делать, я согнулся в поклоне. В этот момент я почувствовал горячее прикосновение к своей голове. Я закрыл глаза, потому что боялся Духа.

И тут же в голове моей зазвучал громкий голос. Голос назвал меня по имени, а затем спросил, что мне от него нужно. Я не знал, что ответить. Лихорадочно подбирая мысли, я подумал о своём брате. Я до сих пор не могу понять, почему мне вспомнился именно он. Не открывая глаз, я попросил для брата здоровья.

Сейчас же голова моя взорвалась чудовищным рёвом, и я упал, зажав уши руками. Потом я потерял сознание.


*

Первое, что я увидел, когда очнулся, был выкрашенный оранжевой краской потолок. Я лежал молча, не двигаясь. Голова раскалывалась, а всё тело ломило. Мне скоро пришлось закрыть глаза, потому что боль лишь усилилась. Я опять провалился в ничто.


*

Когда я вновь пришёл в себя, я увидел лицо Михалыча, склонившегося надо мной. Я промычал что-то невразумительное. Михалыч поднёс к моим губам какую-то чашку и вылил мне в рот нечто оранжевое. Меня начало тошнить. Голова завертелась, как сумасшедшая карусель. Я вновь потерял сознание.


*

Я открыл глаза. Прислушался к себе: голова не болела, тело не ломило. Даже не тошнило, только очень хотелось есть.
Я приподнялся на кровати и увидел, что Михалыч спит, сидя на табуретке. Мне было жаль будить старика, но чувство голода было сильнее. Я позвал его.

Михалыч моментально открыл глаза, как будто и не спал вовсе. Он подошёл к кровати, и сказал:

- Ну, что ж, Юлиан (это был первый раз, когда он назвал меня полным именем, но я всё ещё неважно соображал). Ты выдержал своеобразный “первый экзамен”. Поздравляю, теперь ты на одну ступень ближе к Знанию.

Я спросил, сколько дней я был без сознания.

- Ты потерял сознание ещё там, в лесу. Я перенёс тебя сюда. Ты пролежал тут пять дней.

Пять дней?! Охо-хо…

Михалыч посмотрел на меня и сказал:

- Но поверь мне - оно того стоило. Ты теперь уже не просто мальчишка на побегушках, ты мой полноправный ученик.

Я попытался как можно более связно рассказать Михалычу о том, что я видел и чувствовал. Старик слушал меня очень внимательно, а под конец просиял, и сказал, что мне повезло, и Дух Небесный Гриб благоволит мне. Он также сказал, что с братом теперь всё будет в порядке.

- Ты попросил, и твоя просьба шла от сердца. Дух всегда чувствует, когда просьба искренна, а когда нет.

Я сказал, что я очень голоден. Михалыч вышел в ту часть, что служила кухней, и принёс оттуда чашку бульону. Я выпил, и мне вспомнилась та оранжевая жидкость. Я спросил Михалыча, что это было, на что он ответил, что это была вытяжка из перьевика, зверобоя и лимонника. Я спросил, почему меня тошнило.

- Это нормальная реакция неокрепшего ещё организма. Но поверь мне, эта вытяжка была нужна тебе как воздух. Она вернула тебя к жизни.

Я что, умирал, спросил я.

- Ты был на пороге смерти. Она уже готовилась подарить тебе последний поцелуй, но я решил, что надо вмешаться. Потому что ты говорил с Духом. Немногие выживают после этого…
- И ты так сразу, без подготовки, устроил мне с ним встречу??
- Если бы я не поторопился, время бы было упущено, - сказал Михалыч.

Он принёс мне холодной картошки. Я поел, после чего сказал, что хочу спать. Михалыч укрыл меня одеялом, и я заснул.


*

Прошло две недели с того дня. Я ходил к Михалычу всего три раза, но старик не заставлял меня ничего делать, мы просто говорили с ним.

- Дух Небесный Гриб невероятно могуч, - рассказывал Михалыч, - он может дать тебе Знание, но если ты воспользуешься этим знанием кому-либо во вред, то скоро умрёшь. Дух не прощает злых людей. Вот тебе пример. Ульянов-Ленин был адептом Духа Небесного Гриба. Дух дал ему Знание. Но Ленин использовал его не во благо людям, а во вред. Поэтому Дух не простил его, и он вскоре заболел и умер.
- А почему Дух не даёт силу, к примеру? 
- Потому что когда у тебя есть Знание, сила тебе не нужна, ты и так можешь почти всё.
- А Дух Небесный Гриб становится покровителем одного человека, или сразу многих?
- Нет, Дух - покровитель и наставник для всех, кто обращается к нему.
- А есть ли духи - персональные покровители?
- Есть. Но, как правило, это злые духи.


*

Прошёл месяц. Я много времени бывал у Михалыча. И вот как-то раз он сказал мне:
- Что ж, пора тебе узнать об ещё одном Духе, и ещё одной твоей возможности.
- И что же это за Дух?
- Это Дух Дурман.
- Дурман? А что он даёт?
- Он даёт Умение.
- Умение чего?
- Ты узнаешь это в ближайшее время.

Надо сказать, этот Дух меня насторожил. Но, памятуя о первом Духе, я чувствовал, что страх уходит из меня. Я пережил такое, что всё остальное вряд ли будет страшнее.

И вот, в назначенный день, Михалыч - строгий и серьёзный, как никогда раньше, приказал мне принести с чердака пустой туесок. Когда я принёс его, то увидел, что Михалыч уже одет для дальнего путешествия.

- Я хочу сделать тебе подарок, - торжественно проговорил старик. Он протянул мне мой посох, сделанный из сосновой ветки, но как он преобразился! Он весь был в резных узорах, значение некоторых из них мне было неясно, зато мухоморы я узнал сразу. Я поклонился и торжественно принял из рук Михалыча мой посох. Поблагодарив старика, я спросил, навсегда ли со мной будет этот посох.

- Да, теперь это твой посох навсегда. Но, как ты понимаешь, это непростой посох, не просто резная палка. Это одновременно и символ твоего статуса, и твоя дирижёрская палочка, с помощью которой ты сможешь управлять духами.
- И Духом Небесным  Грибом?
- Нет, но ты сможешь вызвать его, и тебе, возможно, не придется есть мухоморы. Ну, или совсем немного. И в любом случае посох защитит тебя. Береги его.
 
 
*

В тот день мы отправились на поиски дурмана. На этот раз мы оказались в другой стороне леса, а Михалыч пояснил, что духи не очень любят друг друга, и всегда соблюдают границы собственных владений.

Дурман мы нашли сравнительно легко. Михалыч показал мне, какие растения надо срезать, а какие ни в коем случае нельзя.

- Дух Дурман даёт Умение. В том числе, ты сможешь оборачиваться. Но тебе нужно выбрать, в кого ты будешь оборачиваться. Я, к примеру, оборачиваюсь в Медведя.
- Ты - оборотень?
- Оборотни не были бы оборотнями, если бы не Дух Дурман. Подумай, в кого хочешь оборачиваться ты.
- Я всегда хотел летать.
- Тогда могу предложить тебе оборачиваться в Ворона. Это очень сильная, крупная птица. Ей мало равных в небе.
- В Ворона?
- Да. Но для этого ты должен попросить Дух Дурман об этом.
- А как это сделать?
- Видишь эти растения? Они твои. Я не буду оборачиваться сегодня, потому что я должен помочь тебе это сделать. Когда ты научишься, тебе будет не нужна моя помощь. Но в первый раз я обязан помочь тебе. Делай то, что я тебе говорю, и у тебя всё получится.
- Мы будем их есть?
- Да, но сначала нам нужно немного поработать.

И мы направились домой.


*

Вечерело. Мы с Михалычем шли в сторону деревни. Природа, окружавшая нас, очаровывала. Я шёл, то глазея по сторонам, то любуясь небом. Михалыч, как всегда, шёл впереди. И как всегда он смотрел только прямо перед собой.

И тогда я сказал:

- Михалыч, посмотри - как красиво!

Он остановился и, развернувшись, посмотрел на меня. В его глазах опять заплясали те хитрые огоньки, и я понял, что сказал глупость.

- Красиво? - повторил Михалыч, - А что значит красиво?
- Ну как же, посмотри,  - какое небо! Как красив закат, красящий в багровые тона кроны деревьев! Разве это не красота?

Михалыч рассмеялся. Я не понимал, чему он смеётся. А он сказал:

- Да, Юлька, тебе поэтом быть надо! Углядеть красоту в Солнце и тумане! Эк ты!

Он снова рассмеялся.

- А что, разве это - не красота?
- Красота, Юлька, она не вокруг тебя. Она не в Солнце, не в деревьях, не в тумане. Сами по себе они не обладают красотой. Они вообще ничем не обладают. Солнце - светит, туман путает дороги, деревья растут и дают плоды. Красота в них появляется только тогда, когда ты хочешь видеть в них эту красоту. Так что красота не в них, красота в тебе, Юлька.

Всю оставшуюся дорогу мы шли молча. Я думал о том, что он сказал, а о чём думал он, я не знал.


*
 
Когда мы пришли домой, Михалыч велел мне принести ступку. Я вспомнил было его слова о том, что я больше не “мальчик на побегушках”, но спорить не стал.

Михалыч развернул тряпицу с растениями и, взяв одно, разделил его на части, срезав корень, отделив листья и плоды. Всё это он сложил в отдельные кучки. Также он поступил и с остальными растениями.

- Смотри и запоминай, Юлька. В следующий раз ты будешь делать это самостоятельно.

Он взял в руку плод.

- Смотри. Плод нам пока не нужен, поэтому я его отложу в этот горшок. Листья нам тоже пока не нужны. Нам нужен только корень.

С этими словами он взял корень и, положив его в ступку, стал аккуратно толочь. При этом он опять стал напевать песню, и я снова не разобрал слов. Мне хотелось спросить его, на каком языке он поёт, но я боялся, что нарушу его песню.

Не прекращая петь, он едва заметно указал мне кивком головы на чан с водой. Я поднял его и поднёс к столу. Михалыч зачерпнул оттуда воды и вылил её в ступку (от корня остался уже мелкий порошок). Затем он взял второй корень и кинул его в ступку, при этом его напев стал быстрее. Так повторялось ещё пять раз, и каждый раз он пел всё быстрее. Когда был брошен последний корень, его песня была столь быстрой, что мне временами казалось, что он не произносит её, а думает о ней.

Я же, сам того не замечая, впал в какое-то странное состояние. Я чувствовал, что моё сердце бьётся в такт ударам пестика о ступку, всё быстрее и быстрее. Я начинал задыхаться; сердце бешено молотилось, казалось, грозя разорваться на части.

Внезапно он громко вскрикнул, моё сердце дёрнулось, словно под воздействием мощного электрического тока, и всё прекратилось.

Не в силах стоять, я упал на пол. Михалыч стоял неподвижно, пестик замер в его руке. Мне показалось, что время остановилось.

Я не помню, сколько это продолжалось; вероятно, я потерял сознание. Но следующим, что я увидел, был Михалыч; он нагнулся ко мне, в его правой руке была чашка с зеленовато-коричневой кашицей, а левая рука сжимала посох. Он протянул мне чашку. Я в беспамятстве принял её у него и сделал глоток. Масса была кисловатой на вкус и вязала рот. Но я выпил всё до конца. В этот момент Михалыч взялся двумя руками за свой посох и трижды стукнул им об пол.

Я чувствовал странную лёгкость в теле; голова немного кружилась, но совсем не так, как когда я принимал мухоморы. Я попробовал встать на ноги, и тут же обнаружил, что не могу это сделать. Координация движений была нарушена, моё тело не слушалось меня. Я посмотрел на Михалыча и увидел, что тот стал меняться. Внезапно он вскрикнул: “Оборачивайся!”, и я вспомнил, что мне нужно обернуться вороном.

Но как, подумал я. В этот момент я почувствовал, что понят. Всё тело ломило. Вдруг я заметил, что все предметы вокруг стали стремительно увеличиваться в размерах, или, скорее, уменьшался я. В тот же момент я понял, что вижу Михалыча только одним глазом, тогда как другой смотрит на противоположную стену. Прямо смотреть не получалось - мешало что-то большое и чёрное. Это клюв, догадался я. Попробовав пошевелить руками, я с изумлением отметил, что они стали короче и шире, как и ноги стали короче и тоньше. Тело тоже уменьшилось и стало очень лёгким. Невероятная лёгкость - вот что я чувствовал.

Правым глазом я увидел, что Михалыч открыл окно. Мне показалось, что оно слишком мало для меня, но он махнул рукой, - давай, мол, вылетай. Я оттолкнулся от пола, и внезапно сила тяжести словно перестала иметь значение; я поднялся до уровня головы Михалыча, взмахнул руками, и тут же перевернулся через себя. Летать я не умею, подумал я, что же мне делать? Но тут Михалыч поддел меня рукой, и меня буквально вынесло из окна.

Я сразу же почувствовал, что ветер поднимает меня вверх. Я попробовал взмахнуть руками-крыльями - меня подхватило, и я взмыл вверх. Меня несло всё выше: я посмотрел вниз и увидел крыши домов. По ощущениям я был в 100 метрах от земли. Я вспомнил то, что знал из курса биологии  позвоночных. Я расправил крылья, предоставив ветру поднимать себя, и стал стремительно набирать высоту. Я посмотрел направо, туда, где, багровея, светил огромный диск заходящего Солнца, и тут же понял, что поворачивая голову, я рулю.

Никогда в своей жизни я не ощущал ничего подобного. Тело моё было лёгким, как пушинка, и я постепенно учился им управлять. Чувство полёта было непередаваемым! Я летел! Я летел как птица, я и был птицей!

Взяв направление на закат, я сам не заметил, как улетел довольно далеко; когда я посмотрел вниз, то увидел только простор лугов и ленту Оки справа от меня. Тут меня настиг страх: как же мне вернуться в деревню??

В эту же секунду я почувствовал усталость и тяжесть во всём теле. Глаза смыкались. Я засыпал прямо в воздухе! Всеми силами я стремился не спать, но усталость была сильнее. Я чувствовал, что опускаюсь вниз.

Внезапно глаза мне залил яркий свет, источника которого я не видел. И, словно попав в струю этого света, я стал опускаться всё быстрее, но не меняя при этом направления.

В какой-то момент я почувствовал лёгкий толчок, и тут же свет исчез, или же глаза мои сомкнулись.

Я уснул.


*

Очнулся я оттого, что почувствовал ужасный холод. Я попробовал встать, но моя попытка не увенчалась успехом. Я посмотрел на свои руки, и тут же понял, что снова вижу обоими глазами одинаковую картинку. Значит, сделал вывод я, моё зрение вновь стало бинокулярным. Из этого я заключил, что больше не ворон. К тому же я ясно видел свои руки, мало того, я обнаружил, что лежу нагишом в поле! Мне было страшно стыдно от мысли, что могут пройти люди и увидеть меня в таком виде. К тому же холод усиливался.

Внезапно я услышал шорох травы под тяжестью человеческих ног. Я испугался, но спрятаться было негде. И тут я вздохнул с превеликим облегчением, потому что увидел Михалыча. Старик, улыбаясь в усы, бросил мне мою одежду. Я попытался одеться, но тело не слушалось меня. Тогда Михалыч, увидев мои тщетные старания, помог мне одеться, после чего, взяв меня под руки, усадил вертикально. Я хотел поблагодарить старика, но вместо слов из моего рта вырвалось лишь нечленораздельное мычание! Я живо вспомнил последствия припадка, что случались со мной. Тогда я просто кивнул головой. Михалыч сказал, что я не могу сейчас идти, поэтому мы останемся здесь на ночь. Он разжёг небольшой костёр, и я наконец-то согрелся. Михалыч протянул мне флягу. Я вспомнил, что во фляге - спирт, и хотел отказаться, но Михалыч настоял; к тому же мне было так холодно, что я сделал несколько глотков из фляги, после чего почувствовал тепло, и вскоре уснул.


*

Наутро я проснулся и обнаружил себя лежащим на земле, накрытым клетчатым одеялом. Костёр потух, и вверх от него тянулась струйка дыма.

Михалыча не было.

Я попробовал встать, и с радостью отметил, что моё тело вновь слушается меня. Встав, я огляделся. Туман застилал всё вокруг, и я вспомнил, что тут неподалёку Ока.

Я хотел уже окликнуть Михалыча, но тут его рука опустилась мне на плечо. Старик бесшумно (как и всегда по туману) подошёл сзади. Я обернулся и увидел его лицо. Его глаза не смеялись, а смотрели внимательно и серьёзно. Тогда я спросил:

- Михалыч… Я летал вчера?
- Конечно летал.
- То есть я превратился в птицу?
- Ты стал птицей, - Михалыч сделал акцент на слове “стал”, - я доволен тобой, у тебя всё получилось. Вначале было смешно смотреть, как ты кувыркаешься в воздухе, и тогда я подтолкнул тебя. А потом ты быстро исчез из виду.
- А как ты узнал, что я приземлюсь здесь?
- А ты погляди вокруг, - усмехнулся старик.

Я огляделся, и обнаружил, что стою на том самом месте, где мы вчера собирали дурман.

- Дух Дурман узнал тебя и помог приземлиться, - сказал Михалыч, - даже странно. Обычно он не бывает сразу так расположен к новичкам. Но к тебе, смотри-ка… ты ему понравился. И это хорошо.

Я спросил Михалыча, был ли свет, который я видел, самим Духом.

- Да, скорее всего. Дух ведь бестелесен и может принимать любую форму, - ответил Михалыч.
- Михалыч…Так я теперь оборотень?
- Ты всегда им был. Как и другие люди. Только другие этого не знают, а ты теперь знаешь. Приходи ко мне завтра, я расскажу тебе, как можно научиться оборачиваться, не принимая дурманову кашу.

Я сказал, что обязательно приду, и мы попрощались до завтра.


*

Однако дома мне сказали, что завтра мы уезжаем.

Я был очень расстроен: моё обучение только началось, а уже надо уезжать. Вечером я пришёл к старику и рассказал ему обо всём.

Михалыч долго сидел, насупив лохматые, седые брови, а затем сказал:

- Ну что ж… Ты уезжаешь. Но ведь ты ещё вернёшься?

Через год, ответил я.

- Это, конечно, немало, но теперь это уже не важно. Ты уже изменился. Ты уже кое-чему научился, и я надеюсь, что мои уроки не пропадут зря. Езжай, и помни одно. Ты теперь - не простой человек. Ты теперь - мой ученик, ты теперь не сможешь смотреть на мир также, как смотрел раньше. Неси людям свет, вот что я тебе скажу. Жизнь в Больших Городах плоска и однообразна, а людям наплевать друг на друга. Так будь же другим. Ты, Юлька, добрый мальчик - так и неси это доброе. И помни о том, что ты сам делаешь окружающий тебя мир таким, каков он есть.

Сказав это, старик взял в руки свой посох и три раза легонько ударил меня по плечу. Потом посмотрел на меня и отвернулся.

Я не говорил ни слова. Что я мог сказать? Но слова Михалыча навсегда отпечатались в моей душе.

Тогда я пожелал старику удачи, попрощался, и вышел.
               

*

А наутро мы собрали наши вещи, закрыли дом, и отправились в путь. Я сидел сзади, рядом с тюками и сумками.

В своей руке я крепко сжимал свой посох.





Ладышкино - Дружба, 14.11.2006 - 28.10.2009