Овраги, пиво и женщины этой жизни

Юрий Борисович Котов - а попросту Кот, хоть и наш шеф - к девяти ноль-ноль обычно уже пребывает в своём кабинете. У него рабочий день начинается всегда вовремя. Но нашим счастьем может оказаться закрытая в приёмную дверь. Тогда опоздавшему можно аккуратно проскользнуть, не рискуя быть замеченным начальством. А когда босс, выпив свой утренний кофе, неожиданно эту дверь распахивает, то ты уже как бы и на рабочем месте. Когда пришёл? Да вот, с полчаса как. Сижу-монтирую-обзваниваю-комп насилую… Всё, что хотите, босс, всё для вас. Что скажете? Сказать нечего.
-- Ну что, солнце встало? – так иногда по утрам в офисе появляется Дина Рудольфовна. Она владеет рекламным агентством и водит дружбу с нашим Котом. "Солнце" это она как раз про него. У секретаря Светы так его настроением интересуется. Если Светочка кивает, значит, всё в порядке, путь свободен. Тогда Рудольфовна в ответ улыбается ей и радостно заходит в кабинет. За секунду до этого слегка стукнув костяшками пальцев в дверь. Для приличия. Если же Света отрицательно и энергично мотает головой, то рекламная наша дама вздыхает и усаживается в кресло в "зале ожидания", в приёмной, то есть. И ожидает. Пока утреннее "солнце" сменит гнев на милость.
Я как всегда опаздываю. Я просто не могу приходить вовремя. Не умею. В душе я, конечно, ещё считаю, что это и не нужно. Но я не зарываюсь. Зарплату мне всё же платит мой босс. А на время он смотрит по-другому. Так, как все боссы, наверное. Так что, мой вечный утренний удел проскальзывать в свой кабинет, надеясь, что мне повезёт, и Кот закроет свою дверь.
Мой кабинет. Громкое слово. Двери вот как раз у него и нет. Уединение это шефская привилегия. Ею ещё обладает наш оператор. В силу специфики своей работы. Ничто тайное не должно становиться явным. Ведь съёмка и монтаж это дело тайное. А посторонние в офисе случаются весьма часто.
Кстати, мой кабинет у меня совсем недавно. От Глаши достался. В наследство, так сказать. Когда она, громко и смачно расплевавшись с давним своим другом Котом, сдёрнула из офиса посреди рабочего дня, прихватив с собой одну только чашку. А по-другому от Кота и не уходят. Работать с ним это всё равно, что сидеть в жерле вулкана. И в любой момент быть готовым к тому, что во время очередного скандалоизвержения тебя просто выкинет мощной волной из ставшего уже родным чрева. И ты, опустошённый, поплетёшься куда подальше от столь жарких мест. Мой пофигизм только и спасал меня в схватках с Котом. До поры до времени…

Но в тот день всё было весьма прилично. За исключением одного. Я пришла на работу со страшного перепоя. Ещё одного моего больничного Кот просто бы не вынес. А я, в свою очередь, никак не могла вынести начавшийся день. Позорно было, конечно, упиться пивом. Но у меня было оправдание – пиво было крепким. Очень крепким. Просто "ёрш". О чём мы только думали с давней моей знакомой, набирая накануне вечером в магазине такое количество бутылок? Утром мне это было непонятно. Впрочем, утром мне было многое непонятно. В том числе, и то, как мы вообще добрались до своих рабочих мест.
-- Аллее… - Сипела я подруге в телефонную трубку, оказавшись в своём кабинете. - Как тебе там работается вообще? Нормально?
-- Нормально?! – Возмущению на том конце провода не было предела. – Ёпрст… Какое нормально? Мне с людьми работать, а я нуль. Полный проспиртованный нуль.
-- Если проспиртованный, то вряд ли нуль… - Размышляла я, - Ноль градусов? На какой приличной бутылке ты это видела? И вообще… Тебе, значит, с людьми, а мне с кем, по-твоему?
Но это мы выяснить не успели. В мой полу-кабинет заглянула Светочка.
-- Женечка, - бодро начала она, но, увидев, в каком я нахожусь состоянии, просто застонала, - Жеееняяя… Ну, что же ты творишь, а? Кот и так рвёт и мечет…
-- Чего он там, - угрюмо говорю, - мечет? Опять идеи свои гениальные?
-- Не знаю, - говорит, - но хочет тебя видеть.
-- Хе, - улыбаюсь, - не самое лучшее зрелище…
Перед визитом к шефу иду на нашу маленькую офисную кухню. Минут пять прихожу в себя с чашкой кофе и сигаретой. Потом заворачиваю в туалет и рассматриваю своё опухшее лицо в зеркале. Смочив руки холодной водой, прижимаю ладони к уставшей коже. "Кот, нафиг я тебе нужна, - думаю, - в таком-то состоянии?". И, вздохнув, направляюсь к нему в кабинет.
Кабинет Котова это вообще отдельный разговор. Не сомневаюсь, что все психологические пособия по устройству оных помещений были моим шефом досконально изучены. Стол, большой и властный, прямо напротив двери. Открываешь её, значит, а на тебя в упор, как оружейное дуло, смотрит мрачное начальственное лицо. И всё вокруг как-будто дышит сознанием собственной силы.
Тяжёлые канцелярские предметы на столе. Тёмные шторы на окнах. Высоко сидящий за своим столом босс и ты, неудобно примостившийся в низеньком кресле. Продумано, наверное, до мелочей. Но мне всегда важны детали. И я понимаю, что это всего лишь бегство. Бегство Кота от собственной слабости, вероятно. И ещё от неумения просто и честно налаживать отношения. Но у него сложная жизнь и такой же непростой характер. Его можно понять.
Стучусь. Получаю в ответ протяжное: "Да-а-а…". Захожу. Шеф не смотрит на меня, только рукой показывает на кресло. Садись, мол. В данный момент мне вообще всё равно, где сидеть. Сажусь. Вздыхаю. Будь на моём месте мадам Полякова, культурный наш обозреватель, Кот не преминул бы сказать ей своё неизменное: "Чего вздыхаешь, как больная корова". Но я слишком молода для его шуток и поэтому он сдерживается.
-- Женя, - говорит он мне, не поднимая глаз, - надо ехать.
Ё-моё… Это значит только одно – съёмки с выездом. И это вместо того, чтобы тихо сидеть в своём кабинете, пить кофе и обзванивать пресс-службы. Или сделать совсем по-умному, взяв всё-таки больничный, и отлёживаться дома и, может быть, даже в ванной. "Идиотки кусок,- думаю, - и чего припёрлась, блин…". Снова вздыхаю.
-- Куда едем, Юрий Борисыч? - спрашиваю.
Он решает посмотреть на меня. Я - в пол. Рисунки на ковре изучаю.
-- Не "едем", - объясняет, - а "едешь". Ты, Евгения, едешь.
"Ага, - начинаю понимать я, - час от часу не легче. Мне ещё и всё самой делать".
-- "Рыба", - интересуюсь, - у вас имеется?
Он смотрит на меня уже внимательнее. Моя наглость начинает его раздражать. Но, видать, похмельный синдром – великое дело. Я смотрю на него в ответ. Теперь уже вздыхает он и мягко говорит:
-- "Рыбу" сама напишешь. Доверяю. Все указания я тебе дам.
"Доверяет он… И чего ж ты добрый такой?" - это я мысленно вопрошаю. И раздумываю о том, что писать даже набросок сценария, эту самую "рыбу", мне сейчас не по силам. Но ведь придётся же…
Дело, как оказалось, было следующим. На окраине нашего города нарисовался проблемный район. И не из-за криминальной какой обстановки или чего ещё подобного он стал таким. Вовсе нет. Оползни. Вот, что его сгубило. Вернее, начало губить. И так быстро начало, что один частный дом за весьма короткое время покосился до чрезвычайно аварийного состояния. А проживает вроде как в доме этом одинокая старушка, для которой он единственное пристанище. И, как часто бывает в таких случаях, наблюдается полное бездействие со стороны властей. В общем, сюжет обещал быть социальным и насыщенным эмоциями. Чем, видать, и приглянулся моему шефу.
Но снимать, как всегда, он отправляет меня. Я с дуру несколько раз ясно показала ему, что справляюсь с любыми, даже совершенно непредсказуемыми ситуациями. Хотя, на съёмках именно они чаще всего и случаются. Но, к моему удивлению, выяснилось, что критические обстоятельства – это моя стихия. Без них я чахну и хирею. А в них я вдруг начинаю действовать совершенно точно и безошибочно. Короче, "ориентируюсь на местности". И Кот, раскусив меня в этом, принялся нещадно это моё умение эксплуатировать. Но, догадываясь, кто всё же будет, по сути, автором сюжета, я спросила:
-- Насчёт стэнд-апа… Юрий Борисович, делать или вы сами?
Кот для видимости погрузился в якобы размышления чуть ли не о судьбах родины и изрёк в итоге:
-- Не-не-не… Ты проследи, какие планы оператор будет брать, с соседями поговори. Серёжа пусть всё запишет. Стэнд-ап я потом отработаю.
"Кто бы сомневался, - думаю, - что стоять с микрофоном в кадре - любимое занятие Кота". Ну, собственно, на то он и шеф. А я, как всегда, погулять вышла. Выдав мне ещё какие-то ценные указания, Котов отправил меня набросать "рыбу". Сам же решил наведаться в операторскую и снабдить Серёгу своими идеями по поводу предстоящих съёмок. Я подумала, что моего плачевного состояния тела и духа он не заметил. Или сделал такой вид.
Через полчаса мы уже ехали к месту съёмок. Водитель наш Миша откровенно веселился, разглядывая меня, сидящую на заднем сиденье, в зеркало.
-- Миша, бля, - время от времени говорила я ему ласково, - на дорогу смотри. Аппаратуру жалко будет…
Серёга, оператор, аккуратно, как ребёнка, державший на коленях камеру, ухмылялся и, соглашаясь, кивал. Аппаратура это наше всё. Вернее, это всё шефа. Без неё нам лучше сгинуть где-нибудь в чистом поле. Исчезнуть, раствориться, но никогда не появляться перед мрачными очами Кота. Ибо он не простит.
-- Сценарий вообще есть? - вдруг поинтересовался Серж.
Я молча сунула ему наполовину исписанный лист бумаги. Пусть вчитывается пока. И плюсует с наставлениями Борисыча. Хотя, я была уверена, что сейчас Серёга как всегда затянет свою жалостливую песню о горькой доли оператора под начальством Кота. Так и случилось.
Не прочитав и половины текста, Сергей, принялся нудить о том, как же сложно ему будет снимать планы, указанные в "рыбе". И что ни Кот, ни я, конечно же, не понимаем, как это тяжело с двенадцатью килограммами на ноющем плече "по долинам и по взгорьям". "Ё-моё, - думала я, - плач Ярославны просто…".
-- Слышь, Серёга, - в конце концов, я не выдержала, - не мути, а? И без тебя хорошо... Приедем – разберёмся, какие планы где брать.
Серж пожал плечами. Мол, не ему, конечно, решать столь великие дела. Но затих. И всю оставшуюся дорогу я спала, лишь изредка приоткрывая глаза, чтобы понять, где мы вообще находимся, и как скоро мне придётся разминать уставшие свои ноги.
А разминать пришлось уже весьма скоро. Машина наша попрыгала на окраинных ухабах, прошуршала по щебёнке и задумчиво остановилась. Мы вышли, огляделись. Сверили адрес. Всё верно. Название улицы, написанное белой краской на чёрной табличке дома, вполне соответствовало тому, что имелось у меня в блокноте.
-- Ну что ж… - заметил Миша, вытаскивая пачку сигарет и закуривая, - Верной дорогой, товарищи…
Его часть работы пока что была завершена и он, не стесняясь, наслаждался отдыхом. Серёга напротив, морщась и вздыхая (тут я вспомнила про "больную корову" Кота), разбирался с камерой. Включив и настроив, посадил её на плечо и побрёл к дому. Я смотрела на него и думала, что непонятно, кто вообще сегодня пил. Впрочем, такая вот безжизненная меланхолия Сержу была просто свойственна. От природы.
Я вдыхала весенний воздух и понимала, что съёмки эти оказались всё же очень кстати. Голова, конечно, всё ещё гудела и состояние тела было так себе. Но состояние души улучшалось просто на глазах. Солнце было ещё не жарким. Нежным и тёплым. Птицы, просыпаясь с весной, щебетали негромко и ненавязчиво. Я развязала пояс пальто, расстегнула пуговицы. И несколько минут просто стояла, наслаждаясь открывающимся видом на поля, реку, начинающие бурно зеленеть холмы. "Да. Пить пиво всё же иногда полезно", - думала я. Курить теперь совсем не хотелось.
Постепенно я пришла в себя. Серёга, попутешествовав с камерой, вернулся и сообщил, что дела у дома этого действительно хреновые. Тут я вспомнила о цели нашего визита. Подойдя поближе к строению, я только и смогла выдохнуть:
-- Ни фига себе…
Миша курил, покачивая головой. При ближайшем рассмотрении мы поняли, что картина вырисовывалась весьма печальная. Овраг безжалостно подходил к домам. Вырывал землю у подворий немыслимыми кусками. Гиблая эта яма неумолимо преследовала всё построенное на той территории, которую она, видимо, задумала захватить себе.
Многие заборы покосились. Часть сараев, потеряв несущие стены, просто рухнула. Но дома пока ещё держались. Все, кроме одного. Того, из-за которого мы и приехали. Но больше всего поразила меня тишина. Весомая такая тишина всеми покинутого места. Нда… Оползни. Природная стихия, ещё более зловещая оттого, что не сиюминутная и бурная, а медленная и неотступная.

Мы задумались. Стало понятно, что кого-то найти здесь, чтобы расспросить, в принципе невозможно. Глухое место. Всё окрестные жители наверняка разъехались по родственникам и знакомым. В самом деле, не ждать же, пока земля совершенно реально будет уходить из-под ног.
Серж отправился доснимать ещё какие-то виды. Миша решил основательно протереть лобовое стекло машины, рассудив, что в ближайшие дни дожди нам не грозят. Я же думала о том, что, закадровый текст может выйти слишком мрачным. Даже на фоне такого чудесного весеннего дня. И тут вдалеке, на пыльной дорожке, показалась одинокая фигурка, судя по всему, спешившая прямо к нам.
Я до сих пор не знаю, как вышло, что старушка, когда-то жившая здесь в самом пострадавшем доме, появилась так вовремя. В какой-то момент я даже подумала, что, может быть, она "высоко сидит и далеко глядит". Вот и пришла, заметив рядом со своим домом какое-то оживление. Но это действительно было просто совпадением.
Когда эта сухонькая бодрая бабулька поравнялась с нами, я уже прекрасно понимала, что вот пришла она, главная героиня нашего сюжета. Крикнув Серёге, чтобы он, не выключая камеру, нёсся сюда, я пошла старушке навстречу. Уточнив у неё на всякий случай, правильно ли я вообще понимаю ситуацию, я в двух словах объяснила ей цель нашего приезда и поинтересовалась, не будет ли она против съёмок.
Господи, понятливости бабулек иногда можно просто удивляться. А эта ещё оказалась и абсолютно неисправимым оптимистом. Всё, конечно же, совпало. Это был её дом. И разрушался он так быстро, что даже заходить в него было опасно. Не то, что жить. А родни у неё не наблюдалось. Ну, то есть, вообще никакой. И жила она пока что у какой-то своей знакомой как минимум в полутора часах ходьбы отсюда. Но сюда она приходит. Потому что, вещи-то многие здесь остались. То вдруг одно понадобится, то другое…
Я машинально сориентировалась, за каким плечом находится мой оператор и отодвинулась, чтобы не мешать в кадре. Серёга, в свою очередь, отцепил от камеры микрофон и протянул мне. Я взяла его и, всё ещё обалдевшая от услышанного, спросила:
-- Минутку… Что значит, в полутора часах ходьбы? Вы же с вещами потом… А транспорт?
-- Дочка, - старушка заулыбалась от моей наивности, - мне ж пенсия не только на транспорт даётся. Кушать ещё что-то надо. Так я пешочком. Ой, когда дождя нет, прогуляться это ж милое дело…
"Ну да, - подумала я, - а обратный путь с грузом это вообще прелесть…".
-- Погодите, - я всё ещё не понимала, - а что вам в администрации районной говорят? Жильё вот это аварийным признали? Где ж вам жить?
-- Признать признали, - отвечает, - толку от этого мало. А где жить… А где все мои соседи живут? По знакомым да по родственникам…
"Мир абсурда, - проносилось в моей голове, - просто мир абсурда…".
-- А на этот раз, - спрашиваю, - вы зачем в жильё своё аварийное пожаловали?
Ну… - Бабушка смущённо помолчала, потом всё же решилась, - Кастрюльки, дочка… Сковородок ещё пара. Ну и там по мелочи. Не могу ж я людей, где я живу, с посудой всё время обременять…
Я разозлилась. При откровенном просто ****стве журналист имеет всё же право быть субъективным. А каким ещё словом можно было всё это назвать?
Потом старушка подошла к забору своего дома. Осмотрелась. Махнула рукой в сторону несуществующей уже калитки, благополучно покоящейся на дне оврага.
-- С прошлого раз, что я тут была, - объяснила она, - так ещё кусок земли ушёл. Я ж дворик свой знаю…
И тут до меня дошло. Я посмотрела на неё, потом в овраг, на лежащую там дверку, и спросила, сама удивляясь тому, как отрывисто звучат мои слова:
-- Как… вы… туда… попадаете?
Просто в моей голове не укладывалось, как старенький, пусть и бодрый человек – бабулька! – заходит в этот свой дом. Потому что, входа как такового у забора уже не существовало. Та его сторона почти вся сползла в овраг. Вместе с этим самым входом. Подходить туда было более чем рискованно. Один шаг и под тяжестью человеческого тела земля обрушится вниз. Глубина у оврага была неприятная. Но сохранившаяся ещё часть забора высокой невнятной геометрической фигурой окружала дом.
-- Как? – спросила старушка. – Да вот так… Как же ещё?
С этими словами она взялась сухонькими руками за верхушку забора, куда-то умудрилась поставить одну свою ногу, потом другую и через несколько секунд она смотрела на меня уже со стороны своего двора. И тут я услышала, как простонал оператор Серёга. Это могло значить только одно.
-- Да я тебя ща просто убью… - Я, правда, не слишком хорошо помню, это я так сказала ему или только на него посмотрела.
-- Батарея… - Шептал Серж. – Старая же.. Вот и скончалась…
Бабулька мгновенно поняла ситуацию.
-- Что, сынок? – Спросила она Серёгу. – Что-то снять не успел, да? Так я щас…
Тем же путём, как она попала на своё подворье, старушка - к тому моменту уже ставшая для меня не героем сюжета, а просто героем жизни - вернулась к нам, в ступоре стоящим по эту сторону забора. Я еле успела подставить ей руки, чтобы как-то помочь. Но этого совершенно не требовалось. Это была настоящая сильная женщина. Она справлялась со всем.
Серёга достал из кармана своей джинсовой куртки другую батарею, заменил ею ту, так не вовремя покинувшую нас. Снова камеру на плечо. Бабушка – я и охнуть не успела – снова оказалась по другую сторону забора. И я видела, что Серж делает всё как на автопилоте. Что он тоже в шоке. Но снимает. Потому что, такое нельзя не снимать.
А мир абсурден. Этот мир, в котором старушка должна входить в свой двор через высокий забор. Просто для того, чтобы взять пару своих кастрюль и сковородок. Мир, в котором вот так спокойно может разрушиться твой дом, а у тебя ничего не останется. Только жить у каких-то чужих людей и надеяться, что может быть о тебе вспомнят и чем-то помогут. Или уже ни на что не надеяться. Просто быть вот таким сильным и спокойным. Сродни той мощной стихии, которая почему-то решила проверить тебя на прочность.
Подошёл Миша. Он снова курил. И мы все трое молча смотрели, как эта бабушка, улыбаясь нам, смело заходит в дом, одной полуразрушившейся стеной стоящий на краю оврага. И мы ничего не говорим ей. Потому что, есть люди, которым даже в такой ситуации ты ничего не скажешь. Они решают всё сами. Потом, спустя несколько минут, она выходит. И, снова улыбаясь, идёт к нам. И всё, чем она разрешает ей помочь пока она преодолевает забор, это подержать её сумку. Которая теперь стала тяжелее из-за гремящих в ней кастрюль.
Подвезти её туда, где она теперь жила, старушка эта тоже не разрешила. Вернее, она просто не ответила нам на наше предложение. Просто пожелала удачи. Сказала, что надеется, этот сюжет поможет… Той семье, что соседствовала с ней. У них дети. И ушла. По той же пыльной дорожке. Невысокая, худенькая, сильная…
Всю обратную дорогу мы ехали молча. Миша задумчиво крутил руль. Серж больше ни на что не жаловался. А я забыла, что всю ночь упивалась пивом. Приехав в редакцию, мы тут же завалились в операторскую, посмотреть отснятое. И Миша, практически никогда, не занимающийся такой, по его мнению, ерундой, тоже пришёл поглядеть это ещё раз. А Кот, просмотрев кадры Серёгиной съёмки, уважительно хмыкнул. И сказал, что кто-то и в старости может не стать "больной коровой". И ведь это был жёсткий циничный Кот. Хотя, и он, конечно, мало на что жаловался в этой жизни. И, как теперь я понимаю, очень хотел приучить к этому и нас. А мы, глупые, сопротивлялись. И нас учила жизнь. На пиве и водке, оврагах и сильных женщинах…