Ареал

(Городской роман)


 Алинке, Кате, Андрею, Виктору и Вадиму –
 с благодарной ухмылкой.

 Любое совпадение с реальными
 героями, событиями и интерьерами
 является личным делом читателя.
 Автор.


 Июнь

Позже оно вернулось, это наполовину ирреальное чувство растворенности в замкнутом пространстве. Спустя несколько лет, когда я бродил по большому вечернему городу, пропитанному водой и солью - той вязкой субстанцией, которую романтики и туристы называли запахом моря, а я не называл уже никак. Я уже низвел символ до обыденного понятия, и мысли прогуливались под руку со стариком Джеком Дениэлзом, а размытые, уныло вытянутые лица светофоров смотрели на меня с любопытством стороннего наблюдателя, уставшего от равнодушия…
Это ощущение повторилось и потом, когда желейные туманы с четкими горизонтами верхних границ подступали вплотную к «колючке», впитывая меня, и металл винтовки становился теплым и липким, как человеческая кожа… Отдаленно знакомый переход от дремоты к сонливой действительности – репродукциям Валледжо на фанерной двери и медленно опускающейся светловолосой голове Егора…

Женька с Семой осторожно, под локотки, вывели его на улицу. Женька махнул на меня рукой - мол, не лезь. Я затушил сигарету и стал смотреть на Ингу. Она сидела на Ольгиной кровати - тихо, чуть сутулясь - и наблюдала, как расплавленный парафин капает со свечки ей в ладонь.
- Ольга здесь ночует? - спросил я. Я знал, что ночует.
- Здесь.
- Еще будешь? - не дожидаясь ответа, я плеснул в стаканы водки и долил "Кока-колой".
Инга отпила маленький глоток, быстрым движением завернула челку в пучок и откинула назад, сразу сделавшись похожей на птицу.
- Я могу попросить ее переночевать у Наташки, - сказала она. - Только ты ведь все равно не останешься…
Я не ответил. За окном пискляво заорал Егор: "Вот такие вот дела… Хочу - милую казню… Откусила мудила утка селезню…".
Инга капнула парафином на блюдце и укрепила свечку. Пятое или шестое блюдце, подумал я. Надо уходить.
"И с тех пор я так пою…" - пищал внизу Егор.
- Зачем ты приходишь? - спросила она.
- Ты меня не прогоняешь.
- Сему я тоже не прогоняю.
- И пускаешь не дальше стола. Наверняка все заканчивается целованием рук. Кроме того, он в тебя влюблен. И спит со Свешниковой.
- Ты тоже спал со Свешниковой.
- Неправда.
- Правда.
Я встал, надел куртку и обнял ее за плечи. Инга была в том состоянии, когда она уже не будет плакать.
- Мне пора.
Она покивала головой. Я поцеловал ее в волосы. Почему я не могу остаться, подумал я. Я хочу остаться, и она хочет, и все хотят, плевать мне на Сему. Почему я всю жизнь от нее ухожу – домой, на работу, в походы, в сон…Почему я возвращаюсь…
В дверях появился посвежевший, с мокрой головой, Егор. С руки у него свисала малознакомая первокурсница.
- На первом этаже воняет блевотиной, - энергично известил он. - На втором этаже воняет блевотиной и говном. На третьем - просто говном…
- Сколько света и радости ты несешь в этот дом! - устало сказала Инга.
Я посмотрел на первокурсницу.
- Невинность - вещь одноразовая, - горько резюмировала та.
Стоявшие в коридоре Женька и Сема зааплодировали.

…Мама проснулась сразу.
- Есть будешь? - прошептала она, стараясь не разбудить отца. Я отрицательно помотал головой.
- Ты пил, - сказал папа.
- День рождения.
- Третью неделю подряд?
- Спи, папа.
Отец приподнялся на локте:
- Ты сейчас скажешь, что не хочешь об этом говорить. Я тоже не хочу об этом говорить. Но если ты и дальше собираешься вести беспорядочную светскую жизнь, тебе лучше жить отдельно.
- Хорошо. Вам привет от Инги.
- Спасибо, - сказала мама. - Виделись?
- Столкнулись в магазине. Спокойной ночи.
Я прошел в спальню и начал осторожно ставить раскладушку. На диване тихо всхлипнул Темка.
- Ты что? - спросил я, садясь рядом.
Племяшка узнал и утер заплаканную мордаху. Потом пожаловался:
- Меня крокодил за попу укусил…

В дверях меня поймал Советник.
- Пять материалов, - неумело рявкнул он. - Вечером - в патруль.
- А что такое? - возмутился я. - Неужто планерка началась вовремя?
- Чудак на букву "м", - сказал Советник. - Тащи план на подпись…
В комнате, спихнув со стола Коновала, я привычно переписал вчерашне-позавчерашне и т.д. план работы на день. У меня он начинался довольно скромно:
"8.00-8.30 - планерка.
8.30-9.00 - питие кофея"…
Обстоятельный Бандера отводил себе полтора часа на "послеобеденный отдых". А наглый Зубр запланировал однажды "перетрах авторынка". Все равно никто не заметил…
Советник, душераздирающе вздохнув, достал из сейфа бутылку:
- Знакомьтесь - водка "Русская" производства Волховского ЛВЗ, дата разлива 16.10.96. По заключению СЭС превышено содержание сивушных масел. Все, как обычно - находим, вывозим, накладные изымаем. Вопросы? По "полянам"!
- Курить! - объявил Пупс.
- Еще секунду, - остановил Советник. - Завтра пятница. Стало быть, сегодня четверг…
- Информация точная? - перебил я. Пупс захихикал.
- Вечером разбор полетов, - продолжал Советник. - Запасайтесь вазелином. Особенно - Шерман, Мачо, Коновал.
- Мачо во второй смене, - я помахал бутылкой. - А я в патруле. Вашим приказом.
- Разберемся…
Собрав документы, я направился к секретарям. Танька сидела над раскрытым журналом второго района и хохотала, прикрывая рукой красивый рот. Над ней нависал Зубр. Скалясь во все свое железнозубие, он утробно журчал о вечном. Я дернул его за штанину.
- Уже всё? - он подхватил дипломат. - Татьяна, до вечера.
Танька смотрела на меня, слегка прикусив кончик языка великолепными зубами. Я демонстративно заглянул в вырез ее блузки. Она повела плечом и снова захохотала.
Наш столик в Кафе был свободен.
- Где остальные? - спросила барвумен Надя, ставя перед нами кофе. Я показал пальцами - вторая смена.
- Боцман возит?
- Боцман, Боцман… - я отпил глоток, помедлил секунду и степенно кивнул Зубру. Он тоже кивнул. Надя не поила нас бурдой, специально держала под стойкой "Чибо".
Я читал газету, прихлебывая кофе. Зубр переписывал из моего блокнота данные по водке. На планерки он почти всегда опаздывал, хотя недавно приобрел новую "девятку". Опоздав, спокойно говорил: "Машина!". И ему, в отличие от меня, все прощалось…
В Кафе вошел средних лет мужчина в лыжной шапочке, с полиэтиленовым пакетом в руке.
- Стаканчик "Боржоми", пожалуйста, - попросил он, хотя Надя уже протягивала ему полный стакан. Посетитель, не спеша, выпил, вытер салфеткой губы, расплатился и вышел на улицу.
- У тебя отец психиатр? - задумчиво спросил Зубр. - Случай тянет на диссертацию.
Я пожал плечами:
- Человек каждый день в определенный час пьет лечебную воду.
- Утром и вечером, - напомнил Зубр. - Два года без выходных. С одним и тем же пакетом.
Я махнул рукой и поднялся. Надя нам улыбнулась из-за стойки.
- На "поляну"? - спросил Зубр, заводя машину.
- Ага. Забрось меня в Отдел, папку заберу.
- А я спать. Со вчерашнего дня "протоколка".
В Отделе стояла тишина. Советник общался с компьютером на вербальном уровне. Сильно подозреваю, что он компьютера просто боялся. Я присел рядом.
- Вечером действительно патруль выставляем?
- Ты еще здесь? – плаксиво буркнул он, не глядя. - Отжимайся.
- Слушай, поставь меня. Не хочу к Начальнику.
- Страшно?
- Стеснительно.
- Работай нормально - не будешь стесняться.
- По ерунде не работаю и из пальца высасывать не умею.
- Тебе работа не нравиться?
- Брось. Сегодня ты подкинул тему - я найду, сам знаешь. Сколько на это уйдет - час? день? - не запланируешь. Вечером сдавать материалы. Когда их делать?
- Я спрашиваю - тебе работа не нравится? Иди в народное хозяйство. Или в Израиль едь, там в шекелях платят…
- Так я в патруле?
- Посмотрим. Отзванивайся.
Он пнул системный блок и вышел. Я еще несколько минут сидел, глядя в окно и прикидывая, светит ли мне сегодня хотя бы одна «палка». Потом направился на улицу. Во дворе Советник, неосмотрительно проживавший на моем участке, заводил машину. Я молча прыгнул на заднее сидение. Советник безнадежно махнул рукой.

…Заведующая шла ко мне через торговый зал, встревоженной птицей раскинув руки:
- Ну Арсений Владимирович же, ну три дня же назад все вверх дном же…
- Ти-ха! Не сейте панику! - я строевым шагом направился к ней в кабинет. Заведующая семенила рядом, невнятно причитая. Она была очень чувствительной натурой. Однажды в ответ на мой вопрос «который час?» она разрыдалась.
- Скажите, душа моя Нина Павловна… - задумчиво сказал я, глядя в окно. - Могу ли я на правах старого знакомого пошуровать у вас на складе? Как частное лицо?
Нина Павловна посмотрела на меня честными общепитовскими глазами:
- Чего ищите-то?
- Водка "Русская". Покупатели жалуются - невкусная.
- "Русской" уже недели две не брали. Шуруйте.
Бутылку я нашел через час. С видом покинутой женщины она стояла, пригорюнясь, в ящике со стеклотарой. Еще через десять минут грузчик Хитяев, не выдержав зловещего шипения заведующей, «раскололся».
- Вчера вечером. С братом, - докладывал он через силу. - Я ее в ящик сунул…
- А брали, брали где?
- Так это! У соседей, бля, в "Екатерине"! Дешевая…
- Без "бля", - косилась на меня Нина Павловна.
- Без "бля" - так без "бля", мне-то хули…
- Ладно, побудь пока здесь.
Магазин ООО "Екатерина" находился через дом. Туда я вошел профессионально незаметно. Продавщица, обнаружив меня уже непосредственно возле прилавка, завела глаза и мысленно упала в обморок. Я выдержал паузу. Потом решительно достал удостоверение:
- Добрый день. Муниципальная милиция, помощник инспектора Шерман. Заведующую пригласите, будьте любезны…

Отдел административной практики городского Управления внутренних дел был создан по обоюдной инициативе ГУВД и мэрии за четыре года до моего прихода. Финансировался он мэрией, назывался "Муниципальная милиция", и лениво следил за соблюдением правил благоустройства, частной застройки, содержания домашних животных и т.п. Немногословный Француз становился непривычно болтливым, вспоминая те счастливые времена… Потом в кабинете Начальника возник чиновник с брошюркой "Правила торговли", и Отдел переименовали в ОАП. Хотя все по прежнему называли нас "муниципалами". А неубранный мусор и в неположенном месте писающих собак с нас, разумеется, не сняли.
Нас боятся. Мы занимаемся выявлением административных правонарушений в сфере торговли. Оформляем акты проверки и, в случае обнаружения нарушений, штрафуем - и крепко. А если в течение года оштрафованный гражданин попадается еще раз, то мы составляем на него протокольную форму – по нашему «протоколку» - и отправляем гражданина в суд. За это нам ставится «палка», по количеству которых оценивается эффективность нашей работы. Таких «палок» для выполнения плана требуется делать каждый день по пять штук на Отдел. Или запасаться вазелином.
В работе мы руководствуемся кучей разнообразных правил, которые разрабатывали комитет по торговле, санэпидемстанция, центр стандартизации и метрологии, комитет по градостроительству, комитет по охране природы… Они же и контролировали их исполнение, каждый по своему профилю. А все вместе контролируем мы. Зачем? Не знаю.

…Пообедать я мог в забегаловке возле Центрального рынка, но поскольку времени было много и я был в "гражданке", я пошел в университетскую столовую. Дешевле, плюс ностальгия, плюс возможность наводить лорнет на ложи незнакомых дам. В вестибюле я столкнулся с Бандерой.
- У меня отгул, - быстро сказал он вместо приветствия.
- Конечно, - благожелательно согласился я. - И денег у тебя нет.
Обедали молча. Я налегал на блины, Бандера - на томатный сок. Его явно лихорадило. Я сжалился:
- Пошли на Центральный, пивом напою…
Я купил ему две бутылки "Балтики". По пути в опорный пункт мы тяжелым взглядом посмотрели на стайку молодцов с табличками "Куплю золото, часы", пасущуюся у входа, рыкнули на двух оравших кавказцев, покосились на монашку с тяжело оттягивающим шею ящиком с надписью «На храм" - и с чувством выполненного долга заперлись изнутри в кабинете инспекторов.
- Знаешь, чем отличается "Турецкий марш" от "Марша тореадора"? - спросил Бандера и присосался к горлышку. Я пожал плечами.
- У Моцарта звучит: "Тири-тири-ёбс, тири-тири-ёбс…", а у Бизе: "Ёбс-тири-тири, ёбс-тири-тири…", - он открыл вторую бутылку и закурил. - Позавчера рассказал это Таньке. Вчера ночью она звонит, откуда-то из гостей: "Я тут твой анекдот рассказываю. Напомни-ка. Я "ёб-ёб" помню, а музыку забыла»…
Я смотрел в окно. Сверху Центральный выглядел совсем небольшим. У забора на специальном столике азербайджанцы резались в нарды. Лузгали семечки торговки с одинаковыми черными, набитыми деньгами "напузниками" поверх одежды. В очереди за бутербродами чинно стояли вьетнамцы. Эти торговали исключительно кожаными куртками, и по нашим наблюдениям, всем кагалом работали на одного корейца. Почти никто из них не говорил по-русски, да мы их и не трогали. Жалко их было - маленьких, щуплых, вечно мерзнущих… Но однажды по телевизору показали копполовский "Апокалипсис сегодня".
Наутро весь вьетнамский ряд был схвачен и "открячен". В коридоре Отдела их голосило человек тридцать. Угрюмо молчал хозяин. По «опорнику», среди сваленных кучами на полу курток, бродил Мачо и задумчиво повторял: "Люблю запах напалма по утрам…". Как выяснилось, весь ряд торговал по одному патенту, и то просроченному. Их оштрафовали и оставили в покое. До тех пор,пока по ЦТ не показали "Взвод" Стоуна…
- Ты как? - спросил я. Бандера покрутил головой. Я протянул ему подушечку "Дирола". Он рассеяно сунул ее в рот и запил остатками пива.
Мы уходили через задние ворота. Там стояла еще одна монашка с ящиком. Бандера похлопал себя по карманам и развел руками. Монашка не подняла головы.
- А что за храм будет? - спросил я.
- Христа-великомученика, - тихо ответила она. Мы покивали и вышли за ворота. Потом остановились. Посмотрели друг на друга. Вернулись.
- Какой храм? - спросил Бандера, подобравшись.
- Христа-великомученика, - почти прошептала монашка.
- А где?
- Под Каргополем…
- Понятно, - Бандера расстегнул куртку и достал удостоверение. - Покажи-ка мне паспорт, сестра моя во Христе. Арс, дуй на ту сторону, прихвати вторую и понятых человека четыре. Потрясем их ящики…
…Как выяснилось впоследствии, они уже пол года колесили по северу страны. Пять молодых девчонок и мать одной из них. Одежду сшили в ателье, ящики сделали сами по образцу из телевизора - и имели в день около пятидесяти долларов на человека. Под носом у ментов и рэкетиров.
Скандал был громкий. Киселев упомянул о нем в "Итогах". По региональному телевидению выступал митрополит. Кто-то получил благодарность. Генерал лично приходил поздравить Начальника. На совещании у мэра Отдел премировали чайным сервизом… Младший лейтенант милиции Бандера поехал домой отсыпаться.
Вообще-то это был наше третье совместное задержание. Первый раз - здесь же, на Центральном, когда я был еще стажером. Двое залетных ребят спортивного вида прямо в рядах в открытую пытались «трясти» торговцев. Нам моментально нажаловались, и через пару минут мы уже спросили у них документы. Другое дело, что из оружия у нас была одна шариковая ручка на двоих, и, не подоспей пара пэпээсников, нас бы там похоронили…
А другой случай, приключившийся в окрестностях Центрального, просто вошел в анналы. Мы с Бандерой и старым мудрым Окунем шли по центральному проспекту, направляясь к Бандере. В пакетах позвякивало пиво. Вечер обещал много интересного. Вдруг сзади заголосили:
- Ой, украл, украл, помогите!!!
Мы обернулись. По улице бежал парень, прижимая к груди сумку. За ним, вытянув руки вперед, семенила старушка. Не сговариваясь, мы кинулись в вдогонку. Парень резво завернул в большую арку, выбежал во двор и остановился в растерянности.
Справа к нему подходил патруль ППС в составе двух человек. Слева появились трое военнослужащих батальона МВД. Сзади стеной стали мы. Тут же подлетел неизвестно откуда взявшийся УАЗик ОМОНа. Парень затравленно озирался.
- Да-а, - протянул Бандера после минутного молчания. – Сейчас еще вертолет сядет…
Парень опасливо глянул наверх. Мы захохотали.
- Кто брать будет? - деловито осведомился сержант ППС. Пока мы переглядывались, вопрос решился сам собой: два хмурых ОМОНовца схватили грабителя за локти, треснули башкой о капот и кинули в машину...

…Телефон зазвонил, я поднял трубку:
- Милиция.
- Это милиция? - уточнил женский голос.
- Да, слушаю вас.
- У нас сосед этажом выше держит собаку на балконе. Она там, простите, гадит, и все стекает прямо к нам.
- Так… Большая собака?
- Овчарка здоровенная!
- Записываю - "здоровенная"… Кормит ее хозяин, как считаете?
- Ну, кормит, наверное…
- Ага! Так чего же вы хотите? Пес ест, а потом, естественно, гадит. Как можно есть - и не гадить? Законы природы, знаете ли! А вы от работы отвлекаете по пустякам.
- Извините…
(Короткие гудки).
Советник из своего ветхого кресла показал большой палец. Я раскланялся. Настроение у Советника было радужное. Он с хозяйским видом поглядывал на пирамиду ящиков с водкой, возвышавшуюся посреди комнаты. Водку я без особой помпы вывез из "Екатерины". Заведующая в побеге от протокола с потрохами сдала оптовика, которым и занялся главный калибр - Советник. Заведующую, мою законную добычу, за сотрудничество отпустили.
Я сидел и заполнял карточки по вчерашним материалам. Зазвонил телефон. Я взял трубку:
- Милиция.
- Это милиция?
- Ох… Да, милиция.
- У меня дверь подожгли…
- Срочно звоните "ноль один"!
- Да не, вчера подожгли… Я хочу, чтобы вы их нашли!
- Кого?
- Поджигателей.
- А-а… Вы где проживаете? В каком микрорайоне?
- В третьем.
- Вот и позвоните в третий городской отдел милиции, расскажите своему участковому.
- Я уже звонил, они сказали перезвонить "муниципалам".
- Гм… Да… Вы подозреваете кого-нибудь?
- Да чего тут подозревать - подонки малолетние, засранцы!
- Правильно! Прямо сейчас звоните в Инспекцию по делам несовершеннолетних третьего ГОМа , они свою клиентуру знают, мигом найдут!
- Понял. Спасибо!
- Это наша работа…
В кабинет вплыл Зубр и размашисто швырнул на стол пачку протоколов.
- Все-таки работал сегодня? - с завистью спросил я.
- Да уже ехал в Отдел… Слышь, Советник? Еду в Отдел - у гастронома на Зеленой торгуют рыбой. Без патента, без сертификата, без санитарной книжки…
- Без урны, - подсказал Советник. Зубр весело кивнул:
- Четыре материала, как с куста. Пойду по доставкам пробью.
- «Повторка»? - оживился Советник. - Двух не хватает!
- Не, она не частный предприниматель… Арс, а у тебя что? "Акт проверки, завтра придут"?
Я показал пальцами - два.
- А чем ты весь день занимался? - поинтересовался возникший из воздуха старший дознания Таракан. Я молча кивнул на ящики, вокруг которых ходил громадный Пупс, плотоядно потирая руки и бормоча: "Уничтожать, все уничтожать…". Таракан задиристо подскочил к нему:
- А ты своих всех рассмотрел?
- Две торговли, одно благоустройство, одна в дознание, - бодро отрапортовал Пупс.
- Карточки пиши!
В коридоре перед кабинетом Начальника, в очереди на рассмотрение дел, толпились инспектора вперемешку с нарушителями. Начальник уже минут двадцать пил чай и говорил по телефону. Он никуда не спешил. Пробившись через толпу, я отдал Таньке в секретарскую две свои сиротливые карточки и заглянул в бухгалтерию. Там, в ожидании "добро" на выезд, уже вовсю зубоскалила доблестная вторая смена. На этот раз объектом внимания была дородная бухгалтер Лена.
- Я же никогда этого не делала, - хныкала она.
- Все бывает в первый раз, - втолковывал ей Мачо. - Ты, главное, поверь в себя.
- У меня не получится…
- Ей в банке чековую книжку выдали, - пояснил мне Боцман. - Будем теперь чеками деньги на зарплату получать. Как в цивилизованных странах.
- А как начать? - ныла Лена. - "Выплатить"? Или "Заплатить"?
- Пиши! - распорядился Ясень. - "Заплатите. Умоляю. Целую вас всех. Бухгалтер Лена".
- Арс! - позвали из коридора. Я выглянул. Меня манил пальцем Окунь:
- Глянь, какое чудо Дырокол притащил…
Судя по стоящим дыбом окуневым усам, речь шла о женщине. Старого мудрого Окуня всегда выдавали усы. На медкомиссии врач, дежурным голосом, не глядя, задававший вопросы: "Курите?.. Выпиваете?..", посмотрел на Окуня и участливо спросил: "Пьете-то много?"…
В углу кабинета неприступный Зубр монотонно сообщал своей благоухающей рыбнице:
- Торговля в не предназначенном для этого месте - от одного до десяти минимальных окладов; без патента - от трех до двадцати…
- У меня был патент!..
- …выданный для торговли на мини-рынке "Фестиваль", а торговали вы по ул.Зеленой. Далее - отсутствует сертификат на треску мороженую…
- Вот сертификат, я там в спешке не нашла…
- Согласно городским Правилам торговли, сертификат должен находиться на рабочем месте и предъявляться по первому требованию, чего сделано не было - от пяти до ста минимальных окладов. На торговом месте, в нарушение Правил благоустройства, отсутствовала урна - здесь, на первый раз, можно ограничиться предупреждением…
Напротив расположился потный Дырокол и заполнял бланк объяснения. У стола, скрестив километровые ноги, сидело чудо, при ближайшем рассмотрении оказавшееся моей одноклассницей и даже однопартницей Зойкой. Бежать было поздно - она меня узнала и
распахнула глазищи. Я ей кивнул и мысленно вдвое уменьшил свой сегодняшний «урожай».
- Чего у нас здесь? - наклонившись к Дыроколу, спросил я.
- Без сертификата, - насторожился он.
Я честно посмотрел ему в глаза. Он шмыгнул носом и вышел со мной в коридор. Через две минуты Танька аккуратно вписывала в журнал под данными моего материала его личный номер. Материал на Зойку покоился в мусорной корзине.
- Пойдем, - сказал я.
В подъезде она бросилась мне на шею. Мимо немедленно прошел Советник. Я ущипнул Зойку, и она сделала ему глазки. Советник покраснел и ускорил шаг. Я ухмыльнулся.
- Торгуешь? - спросил я. - Еще и на дыроколовом участке?
- Ага… - Зойка полезла за помадой. - Я ему что-нибудь должна?
- Успокойся, я тебя выкупил.
- Тогда вечером - у меня. Дочка как раз у матери на даче.
- Не могу, я в патруле.
- Ну - после патруля!
- Это до утра - соврал я. - Ты, главное, своим торговым друзьям обо мне не болтай. И одевайся поскромнее. У нас же тут ве извращенцы - негласный конкурс идет на самую сексуальную нарушительницу правил торговли…
Зойка с удивлением рассматривала вылезшую у меня из-под правого рукава кожаную плетеную «феньку» - подарок Инги объект вечных насмешек Отдела.
- Ну и ну, - она покачала головой. – В первый раз вижу прихиппованного мента…
- Все, мне пора, беги.
Она улыбнулась, легко коснулась губами моих губ и ушла, обронив "Звони". Насколько я знал, телефона у нее не было.
Рыбница Зубра уже утерла слезы и покорно склонилась над протоколом.
- "С моих слов записано верно, мною прочитано", - диктовал Зубр. - Сколько наложит Начальник - я не знаю. По совокупности вам светит около полутора миллионов, но попробуем его уговорить…
(Уговоры выглядели так. Первым в кабинет заходил инспектор, называл начальнику сумму штрафа, которую можно было реально получить со "злодея", после чего звал нарушителя и подписывал взыскание).
 Уходя, рыбница сказала Зубру "спасибо". Этого я уже не выдержал - пошел к Таньке, по внутреннему телефону вышел на АТС, набрал номер и попросил к телефону инспектора по Пятому району.
- Слушаю, - сказал Зубр.
- Примите жалобу, - прогнусавил я. - В нашем дворе постоянно собаки бродят. Овчарки, водолазы, пудели всякие… Так они там, простите, любовью занимаются на глазах у детей.
- Мы не полиция собачьих нравов. Звоните в "Спецтранс".
- А я вот пожалуюсь вашему начальству на эти ваши шуточки!
- Да я-то чем могу помочь? Бродячие собаки - дело собаколовов!
- Они не бродячие, - мстительно сказал я. - Мы и хозяев знаем.
- Хорошо, подъеду на днях.
- Нет уж, хватит! Завтра заявление в мэрию напишем всем двором!
Зубр несколько секунд выбирал между перспективой письменной заявы и удовольствием тащиться после работы неизвестно куда. Танька рядом со мной зажимала себе рот.
- Давайте адрес, - сказал Зубр…
 - Пиво пьем? - спросил я в кабинете. Зубр глянул на часы и хмуро кивнул. Зазвонил телефон. Я поднял трубку:
- Милиция.
- Здравствуй, - сказала Инга.
- Привет, - я сел в кресло Советника.
- Приходи сегодня.
- Я в патруле, не могу.
- Завтра я домой уезжаю, месяца на два…
- Я действительно не могу, маленький. Прости.
- Ну, тогда всем привет. До встречи.
- Удачи.
Я повернулся к Зубру:
- Тебе привет.
- В принципе, в этом есть своя прелесть, - сказал он. - Практически уже чужие люди, никаких обязательств, никаких надежд. Как с другой женщиной…
Зубру было тридцать четыре, и он собирался жениться третий раз. Я не стал с ним спорить.
- Все к Начальнику на подведение итогов! - скомандовал в коридоре Советник.
Я устремился к выходу, жизнерадостно напевая: "В патруль, в патру-у-уль!..".
- Жди в Кафе! - крикнул Зубр мне вдогонку.

…Развод прошел достаточно быстро, минут за двадцать. Этот процесс в корне отличается от развода армейского, где мне в свое время приходилось торчать через день по полтора часа. С тех пор у меня идиосинкразия к всякого рода построениям. За два года работы в Отделе я единственный раз угодил на строевой смотр - и немедленно влип. Явиться нужно было по полной форме, включая оружие, свистки и дубинки. Моя "ПР-73" была укорочена с помощью ножовки сантиметров на восемь. Это позволяло спокойно засовывать ее под сидение отделовской "пятерки" - где она, в сущности, все время и находилась. Достать перед смотром другую я не успел… Генерал остановился напротив меня и уперся глазами в дубинку. Я не знал, что человеческие ноздри способны так расширяться.
- Помощник инспектора ОАП сержант Шерман! - храбро представился я.
- Что это? - тихо спросил Генерал. Советник, представлявший личный состав, посмотрел, потом произвел контрольный взгляд мне в голову, кашлянул и интимно проговорил:
- Товарищ Генерал… Так ведь - еврей…
Я отделался устным выговором.

 …В Кафе я развалился на стуле, сгрузив рацию на соседний. Боцман мне улыбнулся. Ясень сокрушенно наблюдал за Мачо. Тот остервенело жрал сосиску в тесте и был явно зол.
- Его оскорбили, - громким шепотом сказал Ясень. - Он вчера выловил особо опасную торговку бананами. Она сегодня утром скандалила у Начальника, требовала вчерашнего инспектора. "Такого маленького, с бакенбардами".
Я хмыкнул. Мачо - самый младший по возрасту в Отделе - был ростом за метр девяносто, широкоплеч и статен. К нам он пришел сразу после армии и моментально прилепился к Зубру, Ясеню и мне. От него не приходилось ждать глубоких философских мыслей, но он был силен, уверен в себе, всегда весел и коммуникабелен, как воробей. Кроме того, он был красив - во всяком случае, выглядел весьма мужественно. Женщины различных возрастов и характеров слетались к нему, как бабочки - и уходили, разочарованные. То,
что они принимали за напускную дурашливость, остатки мальчишества, была его суть плюс незаурядный артистизм. Мачо очень мало что принимал всерьез. Временами я ему завидовал…
- Я ей эти бананы верну, когда сгниют до последнего, - с набитым ртом пообещал Мачо.
- Чего ты бухтишь? - я принял у Нади кофе. - Подумаешь, оскорбление - "маленький, с бакенбардами"! Может, она вовсе и не рост имела ввиду…
Ясень поперхнулся и захохотал. Мачо перестал жевать. Обстановку разрядил показавшийся в дверях Зубр:
- Арс, ты всех удивил! Ты даже не в последней тройке, а по «протоколкам» - вообще в первых рядах. Угощай!
- Надюша, пять пива! - оживился Мачо.
- Дармоеды, - сказал я с достоинством. - У меня даже на сигареты денег нет.
- Деньги можно потом, - беспечно отозвалась Надя, расставляя на столе бутылки. Зубр, воровато осмотревшись, достал из-под мышки пистолет, вынул магазин, поставил затвор на ствольную задержку и, вставляя края пивных пробок между стволом и осью, ловко открыл все бутылки.
- Что вдруг? - кивнул на оружие Боцман.
- По собакам работаю. Трахаются в неположенном месте.
- Да, - сказал я. - Тут без пистолета не обойтись.
- Тебя когда-нибудь собака кусала? - холодно осведомился Зубр.
- «Пекаль»! - сказал Мачо и, сделав зверское лицо, выстрелил из пальца в Ясеня. Тот молча уронил голову на стол.
- Кусали, как же! - охотно сказал я. - Овчарки, "водолазы", пудели разные… Все, мне пора, - быстро добавил я, вставая.
Зубр лязгнул затвором – а может, просто скрипнул зубами. Я бросился к дверям. У стойки спросили стаканчик "Боржоми". Никто в Кафе не засмеялся.

…Патруль прошел спокойно. На план по сбору пьяных мне было наплевать, поэтому двух подчиненных мне солдат из батальона МВД, местных жителей, я отпустил домой и погулял один. В ГУВД ехать тоже не пришлось - рацию по пути пообещал сдать кинолог.
Я сидел в дежурке третьего ГОМа на подоконнике и ждал попутной до дому машины. Обитатели "обезьянника" вповалку дрыхли. Двое рядовых ППС с добрыми глазами укладывали на пол пьяного бомжа. Тот вяло бормотал, что не скажет ни слова без своего адвоката. Струю веселья внес абсолютно голый старикашка с завязанными на голове кальсонами. В таком виде его доставили ОМОНовцы - дед с перепоя пустил на кухне газ и угрожал подорвать весь дом. Его посадили в "аквариум", за железную дверь. Глазок в двери был почему-то без стекла. Сквозь него дед очень ловко плюнул на китель помощника дежурного, сидевшего метрах в пяти. Помдеж глухо взревел. Я не стал ждать окончания балета и пошел домой пешком.
Матово-белая ночь, царившая вокруг, особого восторга не вызывала - скорее, была в тягость. Это началось в армии. В такую ночь на посту было не присесть, начальник караула видел часового из окна караулки…
Я шел по мосту. Навстречу двигался мужик с огромной, длиной метров пять, доской на плече.
- Слышь, сержант! - окликнул он. - Сегодня пятница или суббота?
- Пятница, - сказал я.
Он на секунду задумался. Потом смущенно улыбнулся:
- А я вот доски ****ию…
Я пошел дальше.

На кухне третьего этажа горел свет. В подъезде, прислонившись к батарее, сидели двое не раз мною виденных парней, пьяные и грустные. Один уже спал. Везет мне сегодня, подумал я.
- Сука, - сказал бодрствующий, мутно глядя мне в лицо.
- Что?!
Он попытался встать. Я ткнул его ладонью в лоб, и он повалился на место.
- Ссока время-то? – обиженно спросил он. Я сочувственно покачал головой и запустил камешком в знакомое окно.
- Алло? – недовольно поинтересовался женский голос.
- Муниципальная милиция. Гражданка, опять ваши поклонники усложняют криминальную обстановку на участке инспектора Француза.
Из форточки высунулась голова.
- Мужчинки, - хладнокровно сказала девушка. – Ничейненькие. Здравствуйте, молодые люди. Давайте знакомиться.
Я делал вид, что собираюсь уходить.
- Э, э! Гражданин начальник! – потребовали из окна. – Телефон все тот же – «ноль два»? Спросить длинного мента с наглыми глазами?
- А вы крашеная, - огрызнулся я.
- Ой, вот этого только не надо… Товарищи поклонники, вы куда? А серенада?..
Клошары изящно сбежали. Майка, пригорюнясь, сидела на подоконнике.
- Эх ты, - сказала она неприятным голосом. – Ментяра. Мужик нынче пугливый пошел, а ты тут шпорами гремишь…
- Срыгнули, - издевательски напомнил я и щелкнул пальцами. – Пойду спать.
- Я те пойду. Сейчас будем с Аланом гулять.
Ее, размером с корову, черный терьер Алан был глупее даже секретарши Таньки и боялся котят. И был он, пожалуй, единственный мужик, любивший Майку бескорыстно…
- Ты уже офицер? – спросила Майка, выходя из подъезда.
- Фельдфебель.
- Я не фамилию, я звание спрашиваю.
- Меня разжаловали.
- За дуэль?
- За кражу скрепок из бухгалтерии.
- Фу! – с отвращением сказала Майка. На каблуках она была даже выше меня.
- Да что это я всё о себе?- всполошился я. – Вы после школы чем думаете заниматься?
- Поеду в Москву учиться на актрису. Вы были в Москве? А там правда есть метро?
- Ваше животное какает на тротуар.
- Ну – арестуй его…
Мы подошли к моему дому.
- Сегодня мне не снись, - распорядился я. – Сегодня у меня все забито. Могу предоставить двадцать минут в понедельник, ближе к пяти утра.
- Звони завтра после обеда, - парировала Майка. - Если попадешь на автоответчик – сразу вешай трубку. Сломаешь еще…
Я потрепал Алана за ухо и распрощался.

Посреди квартиры стоял полуразобранный Егоркин рюкзак. Сам Егор валялся на диване и смотрел телевизор.
- Я пива купил, - сообщил он.
- Завтра выпью.
- Да тут… Я тебя ждал, ждал - и выпил.
- Ясно…- Я зевнул. – Как сегодня?
- Нормально. Чучмеки какие-то полтинник отстегнули.
Год назад он окончил филфак. Доходов лингвистика не приносила, и он подрабатывал фотографом по ресторанам. Деньги выходили очень даже неплохие, но ему все равно постоянно не хватало. Вдобавок, его в очередной раз выгнала жена. Ссоры у них всегда
протекали весьма бурно, но на этот раз он заявился ко мне с проникающим ранением бедра.
«Дернул я ее за волосы», - рассказывал он по пути в травмпункт, - «а она нож со стола хватила и как ткнет мне в жопу! Слушай, так больно!.. Я, конечно, ей в «трюмо». Она башкой об стену – тресь! Пломбы из зубов в разные стороны – фау! «Егор!» – орет, - «Я тебя хочу!»…».
Пользуясь отпуском моих родителей, Егор поселился у меня. Уживались мы прекрасно. Через две недели он отправился в глухую деревню, где-то в Заозерье, собирать фольклор. Вернулся через три дня, трезвый и перепуганный. В его тетрадке была единственная запись, касавшаяся почему-то бразильского сериала «Тропиканка»:
« - Римка, «Тропиянку» смотришь?
- «Тропиянку»? Это когды?
- Когды, когды… Всёгды! ».
О том, что произошло, он смог рассказать только через день, когда мы пошли в больницу проведать Ингу, лежавшую с подозрением на аппендицит. Сначала заскочили к дежурной сестре.
- Состояние улучшается, - докладывала та. – Давление в порядке, пульс нормальный, ритмы сердца четкие, в постели активна…
- Знаю, - сказал я, и мы прошли в палату. Инга лежала и читала «Собачье сердце».
- Егорушка! – обрадовалась она. – Ты ж в деревне?
Егор курил в форточку с характерной особенностью: втягивая дым пополам с воздухом. Получалось нервно и быстро.
- Это не деревня, - сказал он. – Это «место». Ни одного петуха, а куры несутся. И куры-то не куры, а «индоутки» какие-то… Корова цемент жрала - сам видел. Слопала ведро, а потом по всей деревне зацементированные лепехи оставляла, фиг уберешь... Сорок три собаки на деревню, и все кобели. Вообще ни единой суки. По очереди имели какого-то то ли Цезаря, то ли Шарика. День Цезарь, день Шарик. Городские привезли спаниэлиху – так эти гомики ее наскоро обнюхали и убежали трахать своего Шарика-Цезаря…
Егор на секунду замолк.
- А потом на соседнем дворе бык трахнул коня. Я и смылся…
Инга охала – ей было больно смеяться. Я перекладывал ей в тумбочку фрукты, за день до этого преподнесенные Ясеню торгующими лицами Центрального рынка. Инга погладила Егора по плечу:
- Ты правильно сделал, что уехал.
- Я сделал свое дело, - грустно сказал он. – Я выпил, сколько мог. Теперь устало тело. Лежу, чешу лобок…
В перерывах между запоями он писал прекрасные стихи.


Сентябрь

Как странно… Не увязываются такие простые, сопутствующие друг другу вещи: капли дождя на лобовом стекле и шум двигателя, сигаретный дым и наш разговор. Это уже не опьянение – скорее, его продолжение, послевкусие. Что-то невразумительное и на первый взгляд понятное. Как вода на озере, которое я пытаюсь рассмотреть через мокрое от дождя ветровое стекло. Как только что сказанная мной фраза, что-то о Высоцком… Если руки лежат на руле, они не дрожат. Запотевшие края стакана рождают иллюзию прохлады, чувства безопасности, уюта автомобильной кабины. Видимо, так было всегда, веками, просто мы этого не знали. Поэтому я говорю так путано, а Зубр молчит. Он прав, я слишком много выпил. Наверное, такое же выражение лица было у него на глубине - там, на Курилах… Надо домой, но трудно сразу сообразить, где это. Может быть, здесь, в машине. И это тоже странно. Странно…

- Милиция.
- Меня обокрали…
- Перезвоните в дежурную часть, телефон «ноль два».
- Все унесли. Все, что было дорогого…
- Гражданин, звоните «ноль два»!
- …ничего не оставили, все украли… Родину украли…
Я бросил трубку и потер шею. Вошел злой Мачо и сел на стол:
- Нет, ну кто в тубзике засел, а?
Я повернулся к Боцману и продолжил:
- Понимаешь, в общей сводке суммируются все преступления по городу, как тяжкие, так и нет. Но у нас их раскрытие сводится, в основном, к оформлению документов. Раскрывать-то нечего, все ясно. А в итоге что получается: к примеру, на моей «поляне» совершено пятьдесят заказных убийств…
Мачо заржал. Я продолжил:
- Это верные «глухари», процент раскрываемости – ноль. А я прошелся по магазинам, написал на пятьдесят теток протоколы за торговлю просроченными пельменями – стопроцентные железные материалы. Итого: преступлений – сто, раскрываемость - пятьдесят процентов.
- Так просто? – недоверчиво усмехнулся Боцман.
- Совсем не просто. Эти торговки должны быть уже оштрафованными в течении предыдущего года.
- И штраф за предыдущее нарушение должен быть оплачен, - добавил Мачо. - Иначе Таракан пошлет тебя вместе с рапортом. А штрафы Начальник накладывает аховые.
- Зачем?
- Мы муниципалы. Нам мэрия платит, а не МВД. А штрафы в мэрию перечисляются…
Зазвонил телефон. Я взглянул на Мачо:
- Твоя очередь.
- Таньки возьму, - сказал он и вышел. Боцман подсел ко мне.
- А если он откажется штраф платить?
- Кто? Злодей? - я выразительно обвел взглядом кабинет, заваленный продуктами и вещами. – Составляя материал, ты изымаешь товар. Как вещественное доказательство. Обычно на сумму, раза в два превышающую размер предполагаемого штрафа. И мягко намекаешь, что вернешь товар только после уплаты.
- А по закону?
- Сразу после рассмотрения дела.
- А если он пожалуется?
- Тогда завтра ты придешь с новой проверкой. ОАП и закон – две вещи несовместные. Отдел служит лишь монетоприемником мэрии да еще для поддержания штанов ГУВД.
Боцман покачал головой. В Отделе он работал водителем, но метил в инспектора. Патронировал его Ясень.
- Тебе здесь нравится? – спросил он после паузы.
- Ага – то-то из патруля не вылезаю… Ни разу плана не сделал. Я по ерунде не работаю – мне б подделочку, водку левую, но это редко попадается.
В кабинет влетел Ясень и швырнул фуражку в сейф Советника. Там звякнуло.
- Туалет занят, - сообщил он. - Мачо болтает с Майкой. Она сегодня приглашает. С нас бухло.
- Денег нет, - сказал я. Мы одновременно посмотрели на сейф.
Сейфом это назвать было трудно, поскольку не запирался он никогда. Здесь хранились вещдоки по алкогольным делам – и таинственно исчезали после рассмотрения дела. Как-то Советник на наших глазах поставил туда бутылку «Арманьяка», демонстративно запер и опечатал дверцу. Наутро он обнаружил разбитую пустую бутылку, причем печать на дверце была цела. Впоследствии Бандера под большим секретом рассказал мне, что маявшийся желанием «догнаться» прямоугольный Пупс просто сбросил сейф на пол. Бутылка разбилась, и коньяк через щель вытек в подставленный Пупсом тазик…
- Пошли, - сказал Ясень Боцману. – Надо еще на завтра заначку сделать, не работник я с похмелья. Арс тебя посвятил?
- Более-менее.
- О том, что по ерунде он не работает, сообщил?
- Вали, - грубо сказал я.
Зазвонил телефон.
- Милиция! – бодро отозвался Ясень, не снимая трубки.
- Пошли, - я взял папку. – Танька по параллельному поговорит.
Танька поймала меня уже на лестнице.
- Арс! Мусор с Молодогвардейцев так и не вывезли. Четвертый раз звонят.
Я застонал и сел на ступеньку. Ясень решительно подошел к телефону.
- Слушаю, помощник инспектора Ясень, - грустно сказал он. – Да. Да. Нет. Нету, и долго не будет. Вчера перестрелка была у южных складов, слышали? В госпитале Шерман. Пуля в голове. Да… Спасибо, передам. В весне должен появиться. Если выживет, - значительно добавил он и повесил трубку. – Где Зубр?
- На планерке не было. А тебя за такие штуки когда-нибудь переведут в надзиратели СИЗО.
- Ладно, до вечера.
- Удачной охоты.
- Взаимно.
Я направился к выходу, но, подумав, сунул папку Таньке, прошел по коридору и дернул дверь туалета. Она была заперта.
- Я извиняюсь, - раздался изнутри вальяжный голос Зубра. Я на секунду оторопел.
- Зубр?.. Да ты же все утро здесь просидел!
- Зато теперь у меня есть неопровержимые доказательства, что человек на семьдесят процентов состоит из воды…

В «кондейке» было тепло, ребята из администрации рынка натопили. Малюсенький, обшитый досками закуток вагона, служивший мне канцелярией на Верхнем рынке, вызывал у меня самые теплые чувства. Неимоверная теснота – в «кондейке» помещались стол, два стула и обогреватель – только усиливали ощущение почти домашнего уюта. Возможно, у меня это генетическая любовь к вагонам. Отец в раннем детстве, сразу после войны, долго жил в теплушке. Дед был военным строителем, мастером с золотыми руками. По просьбе бабушки, боявшейся, что дети, прыгая из вагона, рано или поздно переломают себе ноги, он сколотил огромное крыльцо. Однажды ночью теплушку отогнали на другой путь. Утром бабушка скорбно смотрела на монументальное крыльцо, возвышавшееся посреди поля в километре от вагона…
Потом их перевели в Биробиджан и поселили в «засыпные» домики – стены были из двух слоев фанеры и шлака между ними. Там было холодно, но это были настоящие отдельные домики. У папы - из двух комнат, а у Витьки Костецкого, сына подполковника, из трех. Витька был старше и дружил с папиным старшим братом Яном. В начале пятидесятых дед с семьей перебрался на Украину. В шестьдесят шестом Ян умер от белокровия. А Витьку Костецкого папа увидел спустя двадцать пять лет в фильме «Труффальдино из Бергамо»…
Я докурил сигарету и вышел в ряды. Торгующих было много, я почти сразу прихватил парфюмерию без лицензии. Потом «крякнул» ларечника за неубранную территорию. Потом ко мне заглянуло «доверенное лицо» – раньше и называли сексотами. Лицо было не очень чистое, совсем не бритое и носило имя Арчил. Пару лет назад идиоты-пэпээсники из пятого ГОМа отобрали у него паспорт. Я, тогда еще стажер, помог ему выпутаться. Теперь он время от времени подкидывал мне информацию. Заодно устранял
конкурентов.
- Здравствуй, Арчил.
- Здравствуй, Арсен. В «Блеске» опять спирт торгуют. Который для сверху, на лицо.
- Это хорошо… То есть плохо, конечно. Спасибо.
Арчил поставил под стол пакет с фруктами. Я следуя ритуалу, полез за кошельком. Арчил поднял ладонь:
- Нэ надо. Как брату…
Он прекрасно знал, что зарплату последний раз я получал месяца два назад.
Через десять минут я «крякнул» ларек «Блеск» за торговлю косметическим средством «Троя», разрешенную к продаже только в специализированных парфюмерных магазинах. Администратор рынка Володя, вечный понятой, смотрел на спирт с презрением:
- Как они это пьют?
Я не ответил. Хотя именно это мы с Бандерой и Танькой пили неделю назад в беседке на набережной.
- Там у ворот лотерея какая-то, - сказал Володя. – Проверишь?
- Сейчас.
Я протянул продавщице копию акта изъятия и повестку, отволок ящик «Трои» в «кондейку» и направился к воротам, где быстро увеличивалась толпа. Я протолкался к центру. Молодая женщина, вокруг которой сгрудились люди, скользнула по мне равнодушным взглядом и сунула руку в коробку с бумажками.
- Два миллиона, - сказала она. – Вы отвечаете?
Об этой «лотерее» рассказывал Мачо. Схема обычного «лохотрона»: подставной вздувал ставки, «лох» выкладывал все и начинал одалживать у окружающих. Второй подставной давал деньги и закрывал кредит в самый ответственный момент. «Лох» оставался еще и должником.
Сегодня «разводили» кряжистую бабу с золотыми, железными и собственными зубами вперемешку. Только что она, не моргнув глазом, выложила восемь миллионов. Я ждал, удивляясь, что на меня не обращают внимания. Обычно узнавали за двести метров. В форме – за пятьсот…
- Вы отвечаете? – спросила «крупье».
Баба что-то зашептала парню в вельветовом пиджаке. Тот отрицательно помотал головой. Соперница – средних лет дама в очках – зевнула. Я поискал глазами четвертого. Вот он, уже за спиной у «крупье», готовый мгновенно взять деньги и раствориться в толпе. Я хлопнул его по левому плечу, сам обходя справа. Он повернул голову. Я припечатал деньги к столу и поднял над головой раскрытое удостоверение:
- Муниципальная милиция. Игра прекращена, участников попрошу за мной.
Я засунул деньги во внутренний карман и, не оглядываясь, зашагал к своему вагончику. Минут через пять зашел парень в вельветовом пиджаке.
- Сотня тебе – и разбежались, о-кей? – миролюбиво предложил он. Я молчал, считая купюры. Парень оперся о косяк:
- Слушай, сержант. Ты один, оружия у тебя нет, телефона или рации нет, второй двери тоже нет. За дверью мы сидим. Я не угрожаю, ты просто подумай…
- Ты не местный, - сказал я.
- Какая разница?
- Порядков наших не знаешь. Только что лишний «лимон» себе накрутил.
Он улыбнулся. Я продолжал:
- Сегодня к пяти ваша «крупье» является ко мне в отдел, во всем признается, все подписывает, на месте платит штраф «лимона» два – и разбежались.
Парень покачал головой, словно бы говоря «Вот народ, а?», и вышел. Я принялся за чебуреки.
Ни один местный не посмел бы угрожать менту. Ни при каких обстоятельствах. Город наш небольшой, все друг друга знают. И народ прекрасно осведомлен, что Мачо, к примеру, можно смягчить взмахом длинных женских ресниц. От Зубра удавалось отделаться высококлассным анекдотом. С Бандерой нужно общаться только после обеда. Мы с Ясенем бывали благодушны с похмелья. Пупс чутко реагировал на чистосердечное раскаяние. Но было и двое неприступных – щеголь Француз, студент-заочник, и милиционер-водитель, ныне стажер Боцман, осуществлявший проверку из чистого энтузиазма. И был еще Коновал, по слухам, бравший деньгами…
Я оформил документы, покурил, неторопливо оделся. Потом достал из ящика стола гвоздодер и отодрал от стены пару досок. Кряхтя, просунул голову в отверстие:
- Марина Антоновна! Не откажите в любезности…
Вторую половину вагончика занимал маленький мясной магазин, нас разделяла перегородка. Марина Антоновна, бывшая медсестра, на поприще торговли два раза побывала с моей помощью в суде. Теперь она смотрела на меня с веселым любопытством. Пол года назад ей уже приходилось наблюдать подобную картину; тогда в мою дверь ломился разъяренный Советник, справедливо полагавший, что я дрыхну внутри, хотя уже сорок минут как должен был быть на очной ставке у Таракана. До сих пор Советник пытает меня, куда я девался…
Марина Антоновна вздохнула и отодвинула стеллаж. Я протиснулся внутрь, отряхнул колени, церемонно ей поклонился и прошествовал к двери. В минуту, проскользнув между контейнерами, перемахнув через забор и перебежав дорогу, я оказался в дежурке шестого ГОМа. Знакомый дежурный, присвистнув при виде денег, без разговоров выделил машину. Я угостил его апельсином, а по пути попросил водителя притормозить у ворот рынка - доставил себе удовольствие запустить «вельветовому» самолетиком копию акта изъятия с пометкой «Владелец с места торговли скрылся». Он почему-то даже рукой не махнул в ответ.
Прежде чем ехать в Отдел, я заскочил домой переодеться. Начальник был помешан на внешней атрибутике и без формы мог просто выгнать из кабинета. Никакие доводы о том, что на рынке мы не должны бросаться в глаза, в расчет не принимались. Как и всегда...
В машине, откинувшись на спинку сидения и расслабившись, я готов был признать, что вел себя, как олигофрен с манией величия. Сумма было серьезной – восемнадцать миллионов, около трех тысяч долларов. За такие деньги у нас спокойно убивают. Странно, что они не сделали этого прямо у стола… Я же поперся туда один, с открытой спиной! Ну, тут не моя вина. Российская ментовка – единственная в мире организация подобного профиля, где наличие напарника совсем не обязательно.
Далее. За каким чертом я пошел с деньгами в «кондейку»? Надо было сразу же идти в шестой ГОМ, это даже Коновал бы понял! И не идти, а бежать! Хотя нет, в этом случае они кинулись бы за мной всей стаей. Ну, а эта словесная джигитовка с «вельветовым»?..
Вылезал из машины я с твердым решением о подробностях в Отделе не распространяться. Еще жива была в памяти произошедшая зимой история с Ясенем.
… Мы пили на его холостятской квартире. Зубр, как обычно, всех развозил по домам, в том числе и Ясеня подкинул к родителям на Заречье. Вместо того, чтобы идти домой спать, поддатый Ясень завалился на дискотеку в школе по соседству, где и выявил факт
торговли табачными изделиями на территории среднего учебного заведения. Немедленно был составлен протокол, изъята лицензия и до рассмотрения дела закрыта торговля. Довольный собой Ясень вышел на улицу - где его ждали четверо…
Он все-таки ушел. Прорубился кулаками и «дипломатом», который на утро был весь в запекшейся крови. Ясень легко отделался. Причем основное его везение состояло в том, что накануне никто не учуял запаха спиртного. Вчерашнюю четверку мы даже не искали, утром они примчались сами. Папа одного из них, преподаватель Учебного Центра МВД, объяснил мальчикам, глотая валокордин, по сколько лет колонии общего режима они заработали на нос. Я не знаю, сколько слупил с них Ясень за закрытие дела о нападении при исполнении – думаю, много, - но особой радости он не испытывал. В течении нескольких месяцев эта его выходка была предметом жесточайших издевок с нашей стороны.
…В Отделе было тихо, ребята еще не вернулись с участков. Бухгалтер Лена быстро пересчитала деньги, спрятала их в сейф и тихо сказала:
- Зря не отзванивался. Тебя Начальник с утра ищет.
Странно, подумал я. Последний месяц у меня прошел более-менее сносно. Неделю назад Начальник даже подмигнул мне – знак высшего расположения…
Я постучался к шефу:
- Разрешите?
- Почему не отзванивался? – он на меня не смотрел. Прессинг для пятиклассника.
- Ситуация не позволяла, товарищ подполковник. Меня там чуть не прибили…
- На Верхнем был Мэр.
- Не видел.
- Пиши объяснительную.
 - Есть. По поводу?
 - Почему не ликвидированы недостатки в благоустройстве рынка.
 - Понял… Разрешите глянуть на список недостатков?
 Начальник смотрел в бумаги. Я начал заводиться.
 - Если это опять по поводу асфальта, то я вам докладывал. Асфальтировать они не будут и не обязаны. По генплану на этом месте должен быть капитальный дом. Строительство отложено на пять лет. Заасфальтировать стоит огромных денег, а потом еще и самим взламывать…
- Иди и пиши объяснительную.
Я ворвался к Советнику.
- Диктуйте, что писать.
Советник скорбно на меня посмотрел:
- Ты чего не отзванивался?
- Диктуйте!.. – заорал я.
Он вздохнул. Убрал в сейф две бутылки. Ссутулился в кресле.
- Мэр «продернул» шефа, - сказал он привычно скучным голосом учителя биологии. – Шеф «продергивает» тебя. Пойди и «крякни» администрацию рынка. И закрой его вообще.
- Не могу!
- Почему?
- Нет оснований!
- Найди.
- Не хочу!
- Почему?
Я спустился на улицу. У подъезда курили Мачо с Боцманом. Они были ровесниками, но Боцман казался не то что взрослее – солиднее. В наших внерабочих похождениях он участия почти не принимал, оставаясь верным невесте, которую любил так же невозмутимо, скромно и солидно, как делал все в жизни. Характерный случай: в Отделе он появился по осени, а лишь ближе к весне мы узнали, совершенно случайно, что пришел он из Чечни, захватив оттуда медаль «За отвагу»…
Боцман был мрачен. В нескольких шагах на поваленном грибке сидела, насупясь, его Наташа. Я достал сигарету:
- Что случилось?
- Притирка, - со знанием дела сообщил Мачо. Боцман махнул рукой.
- Ну чего? – теребил я.
- На выставку какую-то тянет, - сказал Боцман. – А я хотел в гараж сходить.
- Я месяц назад был на выставке, - объявил Мачо. – У абстракционистов. Абстракционистов, да? – глянул он на меня. Я кивнул. – Так не понял даже, что нарисовано. Если руками показывать – пальцы можно сломать.
- К Майке идем? – спросил я.
- Не могу. Мне еще реферат писать.
- Что за реферат?
- По лекарственным травам. При ранениях.
- Ясно. Я сегодня у родителей по справочникам полазаю, у Майки и накрапаем что-нибудь…
- У Майки?
- Почему нет?.. Ах, да, Майка! Майка... Боцман, дуй на выставку, завтра расскажешь, что нарисовано на картине «Черный квадрат».
Я бегом вернулся в кабинет, полистал справочник в разделе «Мэрия» и набрал номер.
- Пресс-центр, - сказала Майка.
- Не разбудил?
- Арс, говори живее, у меня совещание через минуту.
- Я в заднице, - сообщил я. – Помогай.
- Через час приходи. Вечером тебя ждать?
- Да.
- Арсик, я тебя умаляю, нейтрализуй Мачо!
- Не сыпь мне сахер…
- Ладно, жду, - она отключилась.
Через час я сидел в приемной мэра и думал о ней.
Мы знакомы с шестнадцати лет, со школы. Вначале я даже собирался за ней ухаживать, но потом передумал. С тех пор мы просто друзья: ходим друг у другу на дни рождения, периодически перезваниваемся и говорим гадости про очередных пассий друг друга. Майка провожала меня в армию, а когда я вернулся и, плюнув на университет, отправился работать в милицию, сделала из этого фельетон.
Она умна и противоречива. Впечатлительна, независима и легка на подъем. Она истеричка. Она красива. Возле нее всегда строй мужчин самого разного возраста и социального положения, и пристрастия она меняет, случается, раз в три дня. Последним разочарованием был Мачо.
Ей двадцать три года. Она руководит пресс-службой Мэрии, и дело свое знает. У нее в активе высшее филологическое образование, квартира, собака и мимолетное замужество. Она любимица всех республиканских журналистов и «Мисс пресса» года.
Иногда она закатывала мне сцены. Иногда я на нее орал. Все всегда заканчивалось одинаково: при следующей встрече я говорил дежурную гадость или комплимент (в зависимости от ситуации), она хмуро выслушивала и вела к себе домой, кормить смотрела на меня. В такие минуты я в нее почти влюблялся…
Я вошел без стука и застыл. Майка курила, сидя на своем любимом месте – на подоконнике.
- Май, ты в юбке?! Уа-у!..
Она спрыгнула на пол и, краснея, оправила юбку. Я сально улыбнулся. Она положила руку на пресс-папье:
- Шерман, если ты сейчас хоть слово скажешь…
- Я понял, - быстро сказал я и сел в ее кресло. Майка примостилась на подлокотнике.
- Мэр был сегодня на Верхнем?- спросил я.
Майка отрицательно помотала головой и начала дрыгать ногой.
- Так я и думал. Что всем нужно от Верхнего? Нижний тоже не асфальтирован. Да ни один рынок не асфальтирован, кроме Центрального!..
- Ты водки на вечер достал?
- Да. Такое впечатление, будто Верхний целенаправленно травят, причем по указке твоего шефа. Я…
- Девкам я уже позвонила.
Я помолчал. Конечно - ее дела важнее.
- Кому?
 - Нинке да Алке. Выбирай на вкус.
 - «Нам не дано предугадать, кто нам сегодня может дать!».
 - Как образно...
 - Это Лорка.
- Федерико Гарсия? Что-то я у него такого не припомню.
- Какая Гарсия?! Лорка. Лариска из отдела регистраций…
- Понятно. А еще будет один старый друг из Питера.
- Брючкин?
- Опять… Да я его уже три года не видела! Чего ты к нему пристал? Я ведь по поводу Рыжей ничего не говорю.
- Рыжая была красивая и умная. И рыжая.
- А он был высокий и моряк.
- Из старинной флотской фамилии. Брюч-ч-чкин…
- Хватит. Это умнейший человек.
- Брючкин?!
- Шерман, блин, сука в ботах!
- Ладно… На сколько лет он тебя старше?
- Ну, ему тридцать девять.
- Естественно – жена, дети…
- Он с ними не живет. А дочке его двенадцать, я ее знаю.
- Киргинская, почему ты такая дура?
- Я, между прочим, с тобой не советуюсь…
 Открылась дверь и вошел Мэр. Пронзительно посмотрел на меня. Я поднял бровь. Он повернулся к Майке.
- Майя, вы допечатали?
- Еще минут пятнадцать.
- Так в чем же дело?
- Ко мне тут из милиции пришли.
Я поклонился. Потом сообразил, что так и сижу в Майкином кресле, но вставать было уже поздно. Мэр дернул щекой:
- Майя Ярославовна, если через пять минут вы не допечатаете мою автобиографию…
- Вы ее забудете? – заинтересовалась Майка. Я фыркнул. Мэр тоже. Потом быстрым, как всегда, шагом вышел, попутно еще раз внимательно на меня посмотрев.
- Секретарша заболела, вот и лютует, - Майка поправила прическу и пересела на стул.
- Эк его скрутило-то… А жена что – вообще никак?
- Дурак, просто документы печатать некому. Чего там у тебя приключилось?
Я собрался с мыслями.
- Ты можешь узнать по своим каналам, чего твой шеф так не любит Верхний рынок?
- Ха! Он еще булки с повидлом не любит. Кошек не любит. И весь твой Шестой район органически не терпит.
- Чего ж тогда к Нижнему никаких претензий?
- Ну так директором на Нижнем кто?
- Кто?
 - Наш друг Раков. Спонсор предвыборной компании и, кажется, одноклассник.
Я на пару секунд опустил голову. Потом подошел и осторожно положил руки ей на колени:
- Знаешь, что? Если когда-нибудь я все же решусь жениться…
- …то это буду я. Иди, мне работать надо.
В дверях я обернулся:
- Неужели твоим первым мужчиной был Брючкин?
Она запустила в меня карандашом, но промахнулась.

«Вельветовый» сидел у стола вместе с напарницей. Я внимательно изучал врученный мне бланк с печатью Минздрава РСФСР. Это была справка, из которой следовало, что распространение лотереи осуществлялось на основании договора о сотрудничестве между психиатрической больницей «Ключи» и частным предпринимателем Мотылем Евгением Герасимовичем, и что процент от выигрыша перечислялся на счет психбольницы. Также прилагалась квитанция о почтовом переводе на пятьсот тысяч рублей.
- Ну, это все вы налоговикам покажете, когда они вас прихватят, – сказал я. – А меня это не интересует. Меня интересует, что у вас лицензии нет на право распространения лотереи. Подписывайте протокол, девушка, примите на душу «лимона» три – с процентами за угрозы – и не грешите.
- Два, – сказал Мотыль. Над ним тут же вырос Пупс. Мотыль шарахнулся.
- Меня зовут инспектор Пупс, - проревел наш мальчик. – Торговаться будешь на рынке. Сейчас вообще конфискацию наложим!
- Пойдемте к Начальнику, - сказал я женщине.
Начальник, даже не посмотрев на материалы, коротко на нее глянул:
- Подождите в коридоре.
Потом перевел взгляд на меня:
- Где рапорт?
- Рапорт?
- Слов не понимаешь, - констатировал он. - Нет желания работать. Ты понял, что тебе Советник говорил?
- Видимо, нет.
- Ну так пойди и послушай еще раз – он протянул мне неподписанный протокол.
Его любимый трюк, не в первой. Всякий раз я недоумевал, почему люди, вызванные повесткой к нему на рассмотрение дела, должны часами томиться в очереди и ждать, пока мы разберемся со своими внутренними заморочками…
Советник пил чай в бухгалтерии. Я тоже налил себе чашку, примостился рядом и отрапортовал:
- Велено поговорить еще раз!
- Разобрался? – хрустя печеньем, спросил он.
- Так точно. Могу хоть сейчас писать. Могу просто: «Ходатайствую о закрытии рынка «Верхний» ввиду создания им нежелательной конкуренции рынку «Нижнему», принадлежащему частному предпринимателю Ракову, однокласснику Мэра…». Могу витиевато: «Учитывая, что в нашем городе закон не догма, а средство передвижения»…
Советник поставил чашку и печально смотрел в пол. Я придвинулся поближе и почти зашептал:
- Советник, я свою жопу с линии огня убираю. Ты же знаешь, где я до ментовки работал. Не оставят меня в покое – завтра здесь будет набитая телевизионщиками машина с Семой Рокотовым во главе. А он умеет задавать неприятные вопросы, уж поверь…
- У тебя еще люди есть? – спросил Советник с выражением полной безысходности. Он сильно напоминал ослика И-а, потерявшего хвост.
- Лотерейщики.
- С ними сам разберусь. Карточки сдал? Иди домой.
Старший лейтенант Советник не боялся ни черта, ни Бога, ни Министра внутренних дел. Он имел столь разветвленную сеть доверенных лиц в республиканской торговле и располагал таким количеством компромата на высшее начальство, что мог себе это позволить. Я не знаю, что Советник сказал Начальнику – вряд ли он стал передавать мои угрозы, – но больше с рынком меня не трогали. Никогда.

Мачо в поте лица строчил Таракану объяснение по делу. Ясень раскачивался на стуле, предоставив заполнение карточек Боцману. Зубр пересчитывал изъятые кожаные куртки.
- Вы переодеваться поедете? – спросил я, засовывая папку в стол.
- Вряд ли, - сказал Зубр.
- А я поеду. Закупите все сами, деньги отдам. И заберите меня из дома.
- Пробил я по доставкам твою злодейку с «Троей», - сказал Ясень. – Вроде «протоколка» светит. Предыдущий материал глянь.
- Завтра, завтра…
- Завтра выходной, мудятел!
- Ну, в понедельник… Все, пока!
- Тебя внизу Инга ждет.
- Какая Инга?
- Какая, какая – девяносто пятого года образца!
Я остановился.
- Давно?
- Минут двадцать.
- Ладно.
Она сидела на поваленном грибке, там же, где днем сидела Наталья. На грибке было выцарапано: «Факъю тебе». Я подошел и поцеловал ее в щеку:
- Привет.
- Здравствуй.
Она почти никогда не употребляла простых приветствий типа «привет» и «пока», только «здравствуй» и «до свидания». Это было ее характерной особенностью, наряду с привычкой всегда говорить «спасибо» после еды, даже в кафе или когда готовила сама…
- Что-то случилось? – спросил я.
- Да. Я купила шляпку, - она повертела головой. – Зубр сказал, что теперь я похожа на…
- Не говори, - поспешно перебил я. – У Зубра ассоциации бубуина-параноика.
Я присел рядом. Инга стряхивала пепел, постоянно попадая себе на пальто. Я почти физически ощущал тесноту нашего молчания, но подавлял в себе желание что-то сказать. Говорить о ерунде, когда она знает, о чем я думаю?..
- Мне пора, - сказал я.
- До свидания, - Инга легко встала и спокойно отряхнула пальто. Как всегда, двигалась она порывисто, чуть нервно. Ни одного отрепетированного движения, каждый жест – экспромт.
- Приеду из дому – забегу, - сказала она.
- Обязательно.
Я мимолетно коснулся рукой ее щеки. Потом докурил сигарету, ожидаясь, когда она свернет за угол дома. Нежность и жалость… Иногда они заменяют любовь.
Переодеваться я не поехал.

У Майки все быстро и весело напились. Алка называла Зубра «малыш». Ясень самозабвенно танцевал рок-н-ролл, что делать умел в совершенстве – заломив на затылок специально взятую кепку, руки за спиной, взгляд в пол, попка сундучком… С ним пытался соревноваться Майкин друг, действительно оказавшийся отличным парнем. Имени, к сожалению, не помню. Мачо ухаживал за Ниной – корчил ей рожи. Я что-то писал фломастером на стене в коридоре. Это была моя стена, «Стена Шермана» или «Стена плача», как называла ее Майкина мама. Сама Майка долго пыталась прозвониться в Питер бывшему мужу, о котором не вспоминала лет пять. Наконец, дозвонилась и принялась орать в трубку: «Сомов, что тебе надо, а?! Ты просто скажи – что тебе от меня надо?!». Ясень, подзуживаемый Зубром, выловил из аквариума двух черепашек, подарок мэрии, и пытался устроить черепашьи бега. Мы открыли еще бутылку, и я сел на кухне за написание реферата. Ясень закопался в энциклопедическом словаре и периодически давал мне ценные указания.
- Мальчики, - внезапно сказала Нинка, - мальчики, я сейчас вернусь.
После чего открыла дверь и ушла в шкаф. Мачо галантно повел ее в ванную. Навстречу им вышел Зубр, бодро приговаривая: «Только покойник не ссыт в рукомойник!». Мачо щелкнул задвижкой.
- Готово, - сказал я, отложив реферат. – К горлу подступила эрекция.
Мы орали песни. Ясень тянул Майку танцевать, и Алан прихватил его за штаны. Ясень утащил его в кухню, откуда послышались глухие шлепки, жалобные повизгивания и грозный рык: «Ты на кого пасть раззявил?!». Зубр съел всю курицу, стащил у Майки ручку и уехал, захватив с собой расчувствовавшегося питерского друга. Как исчезли Мачо с Ниной, я не помню, так как заснул на кухне за столом. Когда Майка меня разбудила, посуда была уже вымыта и комната прибрана.
- Где Ясень? – спросил я .
- По шел провожать Алку.
Я крепко потер лицо и стал одеваться.
- Куда, - спросила Майка. – Ты ж пьяный. Я тебе на балконе постелю.
- Хорошо бы. Что-то меня развезло сегодня.
- Да уж… Не иначе как с Ингой виделся.
Я, вспомнив Советника, махнул рукой побезнадежнее и налил себе рюмку «Русской». Майка, сидя на полу, причесывала Алана. Я доедал салат.
- А что, если нам пожениться? – вдруг спросила она. Я пожал плечами и закурил.
- Ну, что… Материальное положение у нас было бы на уровне. У тебя квартира. У меня гитара. Только вот о чем я с твоими поклонниками беседовать буду?
Майка смотрела в потолок, прикидывая.
- Но, в принципе, попробовать можно, - поспешно добавил я. И подумал, что для этого неплохо бы хоть раз в жизни поцеловаться.
Майка встала.
- Повесь карниз в ванной. Мачо-****ун сорвал в порыве страсти.
- Ревнуешь?
- Ха!..
- Мачо – он Мачо и есть. Поцелуйчик в подъезде и рассказ об опасной профессии мента. По случаю мороза любовь переносится на конец квартала. Ты мне что-нибудь, родная, на прощанье пожелай…
В дверь позвонили.
- А где все? – удивился Ясень.
- Проводил? – спросила Майка.
- Мужу в руки.
- Майка, выходи за Ясеня, - предложил я. – Честный, хозяйственный, обязательный. Жен мужьям возвращает. Собак любит…
Майка оттянула мне ворот и посмотрела на свет.
- Так, - констатировала она и содрала с меня рубашку вместе с голубой форменной футболкой. – К утру высохнет. А пока одень это.
Она кинула мне что-то розовое. Ясень хмыкнул:
- Я-то думал, что ты «голубой». А ты, оказывается, «розовый»…
- Сижу у Майки в Майкиной майке, - сказал я.
Майка обняла меня сзади и поцеловала в шею.
- Ляжешь в середине, - шепнула она.
Втроем мы улеглись на софе. Среди ночи меня жарко поцеловали в глаз. Вздрогнув, я различил в темноте лохматую башку Алана.

Утром Майка ушла в магазин, запретив курить в постели. Мы с Ясенем разглядывали потолок.
- Давай пол помоем, - предложил я. Он, ничуть не удивившись, начал собирать белье.
Ясень был любимцем Отдела. Способность попадать в самые невероятные истории давно стала его отличительной особенностью. Закончив «мореходку», он несколько лет ходил «на визе». Причем к двадцати шести годам так и не научился плавать. Затем он занялся бизнесом – гонял на продажу машины из Тольятти. За год купил и обставил квартиру, приобрел дорогую аппаратуру, оделся. Потом вдруг все бросил и подался в милицию. Как-то я спросил его о причинах. Он привел меня в гараж и показал новенькую белую «девятку». Заднее крыло машины было прошито автоматной очередью…
Он жил у родителей, бескорыстно оставив квартиру под отделовские пьянки. Кроме того, сотрудники периодически устраивали там внесемейную личную жизнь. Ключи мог получить любой, согласившийся мыть за собой посуду и застилать постель. Но с недавних пор над Отделом начали собираться тучи – у Ясеня появилась постоянная девушка.
Насколько мил и скромен был Ясень трезвый, настолько чумовой он был пьяный. От него можно было ожидать всего. Это именно он, возвращаясь из бара, помочился на дверь парадного входа МВД республики. Именно он, рассказывая о противоударных свойствах своих новых часов, выкинул их в окно. Именно он, удучи свидетелем на свадьбе и пресекая возможные попытки украсть невесту, приковал ее наручниками к своей руке, по-пьяни сунул куда-то ключи, а утром проснулся третьим на брачном ложе…
Как-то мы возвращались после пива на берегу. Все в форме, все изрядно подшофе. В скверике на скамейке валялся бомж. Зубра немедленно пробило на охрану общественного порядка. Он тащил меня устраивать бомжу личный досмотр на предмет обнаружения оружия и наркотических веществ. Ясень с Мачо орали в след, что не надо. Зубр огрызался. Тогда Ясень хладнокровно спустил форменные штаны и продемонстрировал нам и всему свету свой оголенный тощий зад.
Интересно – что подумал бомж? До такого клевого глюка он явно никогда не допивался…
В остальное время Ясень был спокоен, открыт и безотказен. Инга говорила, что, не будь меня, она влюбилась бы в Ясеня. Она не шутила.

Мести мы не стали. Я, стоя на четвереньках, тер пол, Ясень носил воду. В четвертом по счету ведре вода оставалась черной. Я в изнеможении привалился к стене. Подошел, стуча когтями по паркету, Алан, и принялся лакать из ведра.
- Сушняк? – сочувственно спросил Ясень.
В дверях появилась Майка:
- Ма-альчики! Пол помыли!..
Мы потупились.
- …грязь размазали! - продолжала она ласково. – А я вам пива купила.
- Яичница с помидорами, - провозгласил Ясень.
- Идите мойтесь. Шерман, ты карниз повесил?
- Пусть Ясень вешает. Я полы мыл.
- Перестань болтать и вставь палку, куда следует.
В кухне заржал Ясень. Я пошел в ванную.
…Мы с Ясенем налили по второй, когда из комнаты раздался ломающийся голос Майки:
- Идите сюда, козлы!
Мы переглянулись. Я осторожно заглянул в гостиную. Майка стояла перед аквариумом, держа в руках черепашек. Губы у нее дрожали.
- Кретины, - сказала она. – Это же не отскоблить…
Я даже не сразу разобрал, что именно пьяный Ясень выцарапал накануне на черепашьих панцирях…


СТЕНА ШЕРМАНА
 ***
 И долго буду тем любезен я народу,
 Что за собой всегда спускал в сортире воду!
 ***
 И внешностью, и в мыслях, и в душе
 Киргинская – как есть – пресс-атташе.
 Но ножки атташе (пардон за вольности)
 И дольше, и стройней ее влюбленностей…
 ***
 Не путаясь в деепричастьях,
 Скажу: так строится карьера!
 Мы пожелаем Майе счастья
 В делах и в личной жизни… мэра.
 ***
 (Рукой Зубра)
 Я спиртом выжгу это пьянство!

 ***
 И даже не читая Апулея
 Понятно, что грядет твое замужество. Конкретно:
 Получишь мужа в ЗАГСе (не еврея!),
 Получит твой супруг медаль «За мужество». Посмертно.
 ***
 (Рукой Майки)
 Ваши шуточки, поручик…
 ***
 Пусть шутки мои плоски,
 Пусть мир мой нереален –
 Зато сам я чертовски
 Гетеросексуален!
 ***
 Так вышло – не интеллигент.
 ВУЗ устоял, меня отсеяв.
 Но – прихиппованный я мент
 И самый русский из евреев!
 ***
 (Рукой Майки)
 Искореним невинность как неграмотность!
 ***
 Рынок скуден. Только нам уж
 Не до выбора сердец;
 Выходи-ка, Майка, замуж –
 Нужен Алану отец…
 ***
 Все как обычно получилось.
 С утра весенний теплый дождь лил,
 В хмелю Киргинская влюбилась…
 Явился Шерман. Все опошлил.

Декабрь

Это случается со всеми – всегда неожиданно и всегда не вовремя, с холодной резкостью хлопнувшей на сквозняке форточки. На какой-то момент сливаются воедино хруст снега под каблуком, теплая шершавость прижатого к щеке воротника куртки, тихий женский смех на остановке, мигающий свет люминесцентной лампы в окне парикмахерской… А слившись - быстро и осторожно, травинкой по лицу, разливают по морозу колышущийся запах ее духов. Какое-то мгновенье ты испуганно стоишь посреди тротуара, мешая прохожим, и жадно ловишь дразнящий аромат, который уже начал дробиться на оттенки и полутона… Ты не ищешь взглядом вокруг; твоя боль давно на другом конце меридиана, и ты давно не вздрагиваешь, услышав ее имя. Но аромат уже растаял, как пар от дыхания, и невозможно воскресить его в памяти и унести с собой в троллейбус, где тебе улыбается вечный попутчик Окунь…
Любил, как умел. Скрывал, как мог. Вытравливал, как получалось. Забыл, насколько хватило сил. Просто те же духи.

- Могу всех обрадовать, - сказал Ясень. – Попали, как *** в рукомойник. В полном составе выступаем на разгон рыночных старушек.
Я поднял голову от бумаг:
- Мэр же разрешил! Я сам вчера по телеку видел.
- На территории рынка он разрешил, - пояснил Француз, элегантно путаясь в полах нового пальто. – Отвели им там место. Но все, конечно, не влезли, выстроились по фасаду. Мэр утром проехал, посмотрел – не понравилось.
- Ну, пусть сам с ними скандалит.
- А что? Протоколов нарубим по быстрому, - сказал Коновал.
- Руби, - сказал я. – А я их цветочки да семечки изымать не в состоянии.
- Арс по ерунде не работает, - напомнил Мачо. Я не обратил на него внимания.
- Надо устроить показательную казнь, - сказал Зубр. – Взять двух бабушек и повесить на рыночной площади. Желательно при большом скоплении народа. И таблички на грудь: «Я торговала семечками»…
- По коням, - скомандовал Ясень. – Советник уже там.
- Я не поеду, - сказал я. - Прикрой меня перед Советником. Скажи – по лотерейщикам работаю.
- Отработали, - покачал головой Француз. – Вчера уже отпустили.
Секунду все озадачено молчали.
- Не понял, - растеряно сказал Мачо. – Мы ж на них план по штрафам делаем!
- Они деньги перечислили в фонд «Правопорядок», - подал голос Боцман.
- И кабинет Генералу кожаной мебелью обставили, - добавил Француз. – Так что закончилась тема.
- А я все равно составлять буду, - сказал Мачо.
- Составляй, - засмеялся Окунь. - Потом Начальник попросит посмотреть протокол. Обрывков не найдешь.
- А где работать?! – Мачо вскочил. – У меня из тридцати шести точек работать можно только в двадцати трех, не считая рынка! В остальных – то родственница Начальника директором, то любовница друга Начальника, то приятель кого-нибудь из министерства… В самый криминальный шалман не сунуться – там брат секретарши Мэра работает… А план давай!
- Не ори, - сказал Боцман.
- Переводись, - предложил Окунь.
Помолчали.
- У меня свободных точек – одиннадцать, - сказал Француз. Он работал в Первом районе, где отоваривалось все начальство. Как ему удавалось делать план, я не понимал.
- Пошли, - Ясень взял «дипломат». Народ потянулся к выходу. Из окна я видел, как они трамбуются в отделовский микроавтобус. Потом достал папку с делами «лотерейщиков»
позвонил отцу.
…Ключах было потрясающе тихо. Даже ветер, достаточно сильный у берега, дул бесшумно. Психбольница стояла прямо посреди леса, у озера, в сердце заповедника. Папа каждый день имел возможность любоваться строгой северной красотой – правда, за это он ежедневно платил двумя часами тряски в неотапливаемом автобусе.
Психиатрию папа не любил. Закончив шестой курс медфака, в полуфинале проиграв в КВН команде Гусмана и женившись на маме, он укатил в компании с однокурсником в Ленинград, где прошел интернатуру по сексопаталогии. По сути, они были уникальными
специалистами, о таких вещах обыватель даже и не слыхивал. Папиной темой было что-то о сексуальных нарушениях в женских исправительно-трудовых учреждениях. Но на дворе стоял шестьдесят восьмой, и слово «секс» считалось матерным. Не получилось. Теперь однокурсник – один из популярнейших психиатров на Брайтоне, в свободное от работы время записывает сольные компакт-диски. Папа – исполняет обязанности заведующего отделением малюсенькой нищей психбольницы…
Год назад я бывал здесь каждую неделю. Тогда у отца, в отделении пограничных состояний, лежала Инга после сотрясения мозга, которое я ей устроил. Мы возвращались после вечеринки, я поднял ее на плечо, ноги заскользили по льду вперед… Она потеряла сознание. Никогда в жизни мне не было так страшно…
В последствии у отца перележала добрая треть моей компании. Кто-то пытался «косить» армию, жена приятеля лечилась от алкоголизма, подружка-учительница отходила после нервного срыва, друг-художник просто поехал отдохнуть от суеты и коньяка… Отец был доволен: мы обеспечивали ему плановую заполняемость коек, плюс ребята, в большинстве профессиональные музыканты, давали «кухонные» концерты. Я никогда не просил отца сделать кому-нибудь липовую статью для «отмазки» от армии, да он бы и не согласился. Меня он четыре года назад отправил служить. Мать плакала на перроне, но – я уверен – тоже не просила его вмешаться. Вернувшись, я нашел отца совсем седым…
Я ждал на посту дежурной медсестры. На столе лежала раскрытая история болезни. Последняя запись гласила: «После обеда сидел в холле и навязывал свое мнение».
Папина зам оказалась молодой красивой женщиной, совсем не похожей на психиатра. Белый накрахмаленный халат был кокетливо короток. Бедные сексуальные маньяки, подумал я.
- Было пару раз, - сказала она, просмотрев договор. – Переводили по пол миллиона. Но все оприходовано, как помощь от частных лиц. Пожертвования. А договор только Минздрав мог заключить. Хотя тоже вряд ли, это же азартные игры.
- Вы не могли бы назвать даты, когда получали переводы, и точную сумму?
- В бухгалтерии надо спросить.
- Если вас не затруднит – сделайте копии приходных ордеров и передайте через доктора Шермана.
- Хорошо, завтра попробуем.
- Заранее спасибо…
Сверху раздался истошный вопль, переходящий в рычание, и хромающим эхом прошелся по коридорам. Зам подняла глаза.
- Кого-то лечат, - сказала она озабоченно.

- …А он мне с порога: «Почему фара не работает?». А я ему: «Товарищ подполковник, я Советнику докладывал два раза». Он Советника – без вазелина по самые помидоры…
Мы слушали в пол уха. Автомобильные дела Отдела никого не интересовали. Наш автопарк состоял из микроавтобуса, «пятерки», которая открывалась и заводилась любым ключом, и почти новой «шестерки», на которой ездил Начальник. Собственную машину он предпочитал не использовать.
- Не везет сегодня Советнику, - не отрываясь от бумаг, сказал Француз. – Утром Начальник послал его в мэрию, потом вдруг сам туда наведался – а там Советника и не видели. Оскандалился.
- И заява на него, - добавил Пупс. – В подвале изъятый товар сгнил…
- Товарищи офицеры! – скомандовал Зубр.
Мы вскочили. Вошедший Начальник смотрел вникуда. Маленький он, наш шеф. Поверх голов смотреть не в состоянии, вот и смотрит вникуда.
- Сколько повторных материалов? – спросил он, ни к кому не обращаясь.
Зубр скосил глаза на сводку:
- Три.
- Так. Где Советник?
- На выезде.
- Когда вернется, пусть сходит в УВД. И объяснит, почему стажер представлен на аттестацию через восемь месяцев вместо положенных шести.
Начальник стремительно вышел. Так и не скомандовав «Вольно!».
- Ого! – растерянно хохотнул Мачо. – Он же сам приказал придержать!
- Уходить пора, - задумчиво сказал Боцман.
- Именно пора, - согласился запорошенный снегом румяный Бандера. – И побыстрее. Восемнадцать ящиков пива «Балтика» номер четыре с просроченным на два дня сроком реализации сегодня должны быть уничтожены путем слития в канаву. Согласно протоколу, господа.

В милицию меня привел Бандера. Когда мы познакомились, мне было семнадцать, ему двадцать один. Он только что демобилизовался и вернулся на первый курс исторического, где учился я. Я нелегально жил в общаге – мою комнату дома занял горластый Темка, – и мы сошлись на почве преферанса, пьянства, гитары и Винницы, откуда он был родом, а я жил долгое время.
Мы практически не расставались. Потом меня забрали в армию. Девчонки в письмах передавали от него приветы. По возвращении я нашел его безработным заочником, в гражданском браке и в ожидании ребенка. Когда Борька родился, мы пили два дня. По водосточной трубе я залез на третий этаж роддома и вручил его жене букет сирени, наворованной в садике за «мореходкой»…
Потом Бандера поступил в Отдел и достаточно быстро стал старшим инспектором по пятому району. Тогда-то он и привел меня.
В силу его семейной жизни мы общались все реже. Он снимал квартиру на другом конце города. Ездить туда было долго и неудобно. Потом у него родилась двойня. Квартиру не дали. Бандера запил и пил по сей день. Мы ничем не могли ему помочь. Уже с трудом верилось, что пять лет назад это была самая светлая голова курса…

- Мы не можем, - сказал Француз, переглянувшись с Пупсом.
- Ну и хер с вами, - холодно произнес Бандера. – Кто с собой потащит, не забудьте тару вернуть.
- А инспектора СЭС? – спросил я.
Бандера поднял над головой уже подписанный и пропечатанный протокол уничтожения:
- Это не вопрос. Вопрос – где?
- У Ясеня, - предложил Боцман.
- Нельзя, - сказал я. – Там сегодня Окунь заседает. Давай в Берлоге.
- Ладно. Ясень где?
- С Коновалом в патруле.
- О, Господи…
- Не боись, - сказал Мачо. - Коновала не будет. У него вроде свидание.
- С кем?
- А я знаю?
- Так. А Таньку мы возьмем с собой, - веско сказал Бандера.
Зубр осклабился.
В подъезде меня поймал Советник.
- Иди за «протоколкой», - мрачно сказал он.
- Куда?
- В двадцать один ноль ноль жду в дежурке.
- Есть.
Из подъезда выбежал соседский эрдельтерьер. На секунду замер, осматривая два десятка машин, припаркованных во дворе. Потом рванулся, сделал круг и задрал лапу над колесом «семерки» Советника.
Судьба человека.

В Берлоге - в квартире, выделенной милиции для непонятных целей, - оказалось занято. Там карабасили лейтенант Слон из ИДН второго района и старший лейтенант Кот из «угро», бывшие наши с Бандерой однокурсники. Первый – большой, широкий, открытый, всегда улыбающийся, уже начавший лысеть. Второй – коренастый, мрачный, с зачесанными назад иссиня-черными волосами и жуткими темными глазами, похожий на молодого Муссолини. На курсе он был самым старшим.
- Ага, - сурово поприветствовал нас Кот. – Б-бригада быстрого эрегирования. С д-дамой. Х-хорошо.
Он слегка заикался.
Мы поставили на стол два ящика пива. Я помог снять Таньке пальто. Она оказалась в красном вечернем платье выше колен, с обнаженным загорелым плечом. Мачо, стоявший в дверях с третьим ящиком, потянул кривым носом с такой силой, что создал легкий сквозняк. Татьяна присела, прикурила от электрокамина и грациозно устроилась на тумбочке. Над ее головой алел намалеванный Зубром плакат «Пельмени без водки жрут только собаки!». Первое слово пакостник Ясень в свое время попытался замазать зубной пастой – говорил, что в данном интерьере оно лишнее…
Последними вошли Зубр с Ясенем. Стульев, конечно, не хватило, и Боцман устроился на пустом ящике. Я подтащил тумбочку. Танька примостилась у меня на коленях. Мачо открыл первую бутылку – зажигалкой и с хлопком. Танька зааплодировала.
- Смирно! – скомандовал Бандера и поставил на стол бутылку самогона.
- Ну! – восхищенно прокомментировал Слон.
- Украинский? – возбужденно спросил Кот.
- Привет из солнечного Мурманска, - Бандера уже разливал.
- А по какому поводу пьем? – спросил Ясень. Все переглянулись. Раньше он подобных вопросов не задавал.
- У нас сегодня пятница, - сказал Кот.
- Я два экзамена сдал, - сообщил Мачо.
- Жена в гостях, - подумав, сказал Бандера.
Я перебрал в уме последние события, плюнул и присоединился к «пятнице».
- Я потом скажу, - таинственно пообещал Ясень.
- Ясно, - подытожил Зубр. – Нечто серьезное только у меня.
- А что у тебя? - спросила Танька.
Зубр, против обыкновения не ухмыляясь, положил на стол бумагу. Это был рапорт с просьбой о переводе в управление уголовного розыска. Сверху – сегодняшнее число и резолюция генерала: «К исполнению».
Мачо глянул на меня. Я посмотрел на Ясеня. Он нарочито спокойно рассматривал газету, которой был застелен стол. Я понял, что он знал.
- Д-давно пора, - сказал Кот. – Вэл кам ин ауар к-клаб.
- Мог бы и предупредить, - зло сказал Боцман.
- Когда? – спросил Бандера.
- Через месяц-полтора, - Зубр поднял стакан. – Поехали.
- Не буду, - сказал Слон. Он еще раз понюхал самогон и отставил в сторону.
Эту его манеру нюхать водку я помню еще с общежитских времен. Он никогда не ошибался. Однажды, понюхав, умудрился даже отравиться, его пол ночи тошнило.
- Как я и ожидал, - сказал Зубр и потянулся к пиву. – Бандера, пробуй сначала на злодеях.
- А почему вы их «злодеями» называете? – спросила Танька. – Это же грубо.
- Вы клиентуру свою несовершеннолетнюю как зовете? - повернулся я к Слону.
- «Подонками», - сказал он. – Отраву эту уберите куда-нибудь...
- А я уже выпила, - растеряно сказала Танька.
Мы с Ясенем переглянулись и покачали головами.
Таньке было девятнадцать лет. Отец – майор милиции, мать – депутат горсовета. Легкая японская скуластость, влажные миндалевидные глаза, бархатная смуглая кожа, великолепные ноги… И два снаряда от «катюши» в голове. Сначала это проявлялось только в способности выпить любое количество любого спиртосодержащего напитка. Потом появился молодой человек оригинальной наружности – верхние зубы у него росли в два ряда, как у акулы. Татьяна его любила и каждые выходные проводила у него в поселке. А каждый понедельник приходила на работу со свежими синяками. Ей, похоже, это даже нравилось. Так продолжалось пару месяцев, пока Мачо не привел зубы ее милого в нормальное состояние. Танька стала пить в интеллигентной компании – с нами.
Однажды она попросила Ясеня проводить ее. Все знали, что девушек Ясень провожает принципиально только да своей квартиры. Мы завидовали. А наутро он обалдело рассказывал следующее.
Они пришли к нему. Ясень постелил Таньке на кухне, на диване. Среди ночи она заявилась в комнату, укутанная простыней, и легла рядом.
- Скучно одной, - сказала она и отбросила простыню. Ясень погасил свет и положил руку ей на талию.
- Убери пожалуйста, - спокойно сказала Танька, зарылась головой в подушку и легко заснула…
Мы тогда не поверили. Решили, что он спасает Танькину честь. Но через пару месяцев, на «звездах» у Окуня, Танька шептала мне на ухо, что в таком состоянии идти домой не может. Я взял у Ясеня ключи… Дальше все развивалось до мелочей идентично: диван – явление в простыне – «убери руки» – сон. Больше никто не брался ее провожать…
Мы перешли к третьему ящику, а Танька допила самогон, когда Ясень вдруг сказал:
- А давайте поймаем маньяка!
Маньяк действительно существовал. Он шлялся по Заречью уже четвертый месяц, приставая поздними вечерами к одиноким женщинам. Противоправные действия выражались в хватании за разные места и сопении, и не тянули даже на попытку изнасилования. Тем не менее город бурлил и требовал найти и обезвредить.
- Как будем ловить? – живо заинтересовался Зубр.
- На живца! – сказал Мачо. Все посмотрели на Таньку. Она икнула.
- А д-давайте! – вскочил Кот.
- Вряд ли он в такую холодину промышляет, - сказал я скептически.
- Не холодно, - возразил Ясень. – А протокол по хулиганке не помешает. Особенно тебе, - добавил он со значением.
Ёкарный бабай, подумал я и прыгнул к телефону.
- Советник, - сказал Советник в трубке.
- Шерман.
- Ты где?
- В своем, пятом. Холодно, между прочим.
- Нашел?
- Не-а. И теперь уже вряд ли найду.
- Так. Ты вообще-то работал?
- А чем я, по-твоему, занимался? Пиво пил?
- Административные есть?
- Есть, - я подумал. – Один.
- Завтра утром лично мне покажешь. Отбой.
Видимо, Советник твердо решил поймать меня на вранье. Надо было срочно что-то придумать, но думать не хотелось. Хотелось пить, сидеть рядом с Зубром, слушать, как Мачо, дурачась, поет «Ко белла коза», на худой конец ловить маньяка… Я тряхнул головой и вернулся к столу.
Кот, отчаянно дымя, наседал на пьяного Бандеру:
- Как это м-может быть с особым ц-цинизмом? В уголовном п-праве ясно: есть труп – убийство; у т-трупа вдобавок отрублена г-голова, или глаза выколоты, или п-паяльник из жопы торчит – убийство п-при отягчающих. Какой н-нахер «особый цинизм»?
- Плохо знаем административное право, - констатировал Слон.
- Но-но! – развернулся Кот. – У меня тоже к-красный диплом, попрошу. Писю на рыло н-нужно класть д-дифиринцированно…
- Я тебе объясню, - тяжело глядя, сказал Бандера. – Вот кинули тебя в усиление, и идешь ты в составе патруля по проспекту Ленина. И видишь, что у кинотеатра «Победа» мужчина писает в урну. Это хулиганство?
- Хулиганство! – весело подтвердил Слон. – Деяние, оскорбляющее человеческое достоинство и общественную нравственность.
- Верно. Он писает, и тем оскорбляет. А вот если вдобавок видно, ЧЕМ он писает – это уже, извини, с особым цинизмом…
- На маньяка идем или нет? – раздраженно спросил я. – Пора извести этот его особый цинизм. Не говоря уже о профилактике СПИДа.
- Двинули, - Зубр начал одеваться. – Хотя на таком морозе СПИД, по-моему, не распространяется.
- А ты ч-чего все лыбу давишь? – накинулся на него Кот. – А вот к-какое участие в войне со СПИДом принял л-лично ты?
- Я на ней погиб, - сурово сказал Зубр и надвинул шапку на глаза.

Мороз явно начал отпускать. Я стоял у магазина, засунув руки в рукава куртки, и смотрел, как по дороге, покачиваясь, брела Танька. Зубр с Мачо засели в машине на другом конце улицы. Бандеру, который стоять уже не мог, посадили на автобусной остановке. Ясеня я не видел. В подъезде дома напротив изредка вспыхивал огонек сигареты – там были Кот со Слоном. Мне вдруг пришло в голову, что они наверняка при оружии. Слон – точно, идээнщики без оружия в принципе не ходят. Их можно понять: самый матерый бандюга сначала подумает, прежде чем пустит в ход нож. От четырнадцатилетнего отморозка этого ожидать не приходится…
Я уже не обижался, что Зубр скрывал свое намерение перевестись. Просто стало бы плохо гораздо раньше. Он, пожалуй, наиболее колоритная фигура Отдела. Один из самых неординарных людей, которых я встречал. По образованию геолог, по профессии водолаз. К тридцати трем годам заработал кессонную болезнь, оставил свое Японское море и обосновался в Отделе. Ум, возраст, юмор и богатейший жизненный опыт обеспечили ему непробиваемый авторитет и право верховодить. Он был безусловным лидером. Он был настоящим циником, напрочь лишенным чувства такта. Инга его побаивалась, но уважала.
Никто не мог более зло высмеять, и никому не приходило в голову смеяться над ним – за исключением Ясеня, Мачо и меня. Я не знаю, почему он нам это позволял, почему он вообще предпочитал нашу молодежную компанию. Возможно, только здесь находила понимание и вызывала восхищение его бесшабашность. Мы как бы были хором, где наиболее хорошо звучал его голос. Нас он любил.
Как у некоторых некрасивых мужчин без комплексов – ошеломляющий успех у женщин. Они могли простить ему все. Блудили они с Мачо на пару – Зубр называл это «порешать половые вопросы». Иногда неделями не возвращали Ясеню ключи. Его присутствие обеспечивало успех обоим, хотя казалось, что он делает все возможное, чтобы произвести плохое впечатление. Иногда рассказы Мачо поражали даже нас.
Раз они познакомились в баре с какими-то девицами, явно ищущими приключений. Все по обычному сценарию: пиво, анекдоты, ненавязчивое предложение продолжить вечер… Подружки, пошушукавшись, согласились. Мачо наклонился к Зубру:
- Вино у вокзала купим?
- А надо? Пол двенадцатого.
Ему в девять утра надо было заступать на сутки в дежурную часть. Мачо возразил:
- Нужен антураж. Иначе дадут по морде и уйдут.
Зубр досадливо поморщился. Через сорок минут они завалились к Ясеню. Мачо открыл шампанское и поставил медленную музыку. Их спутницы уселись поудобнее. Мачо провозгласил тост:
- За доверие!
- Хай живе Нельсон Мандела с ейным жинкой! – добавил Зубр. Потом поставил недопитый бокал на стол и объявил:
- Все. Всем спать.
И ушел на кухню раскладывать второй диван. Мачо со страхом посмотрел на девушек. Те, переглянувшись, встали и спокойно начали раздеваться…
Зубр был бы невыносим, если бы был корыстен. Но от людей ему ничего не было надо, он обладал абсолютной самодостаточностью. Может, это и привлекало в нем больше всего…
Танька сделала четвертый проход по пустынной улице. Перевалило за полночь. У меня кончились сигареты, и я начал трезветь. Вдруг Зубр мигнул фарами.
 ...Это был крепкий парень среднего роста, достаточно молодой. Он вынырнул из прохода между домами, постоял, будто раздумывая, и быстро пошел вверх по улице, стремительно нагоняя Таньку. «Девятка» Зубра тронулась с места. Я двинулся им навстречу, стараясь не попадать в свет фонарей. До Таньки мне оставалось метров пятнадцать, когда парень догнал ее и приобнял за талию. Я рванулся вперед, но тут за его спиной вырос Ясень и схватил за локоть, заводя к затылку. Тот ловко перевернулся в воздухе, и они рухнули на снег. Танька села в сугроб. Из машины, матерясь, на ходу выкатился Мачо и свалился на дерущихся. Парень вырвался и побежал через дорогу. Я достал его уже за заваленном сугробами паребриком на противоположной стороне – просто упал сверху, придавил к земле и заломил руку.
- Зубр, «браслеты» давай!! – заорал я. Через секунду Кот защелкнул наручники.
Мачо отряхивал нас с Ясенем. Кот со Слоном ржали. «Браслеты, браслеты давай!» – орал на Мачо Зубр. Я, краснея, хлопал парня по карманам.
- Вы че, мужики? – просипел он и, морщась, перевернулся на спину. – А тебя я знаю, - удивленно добавил он, глядя на Ясеня. – Ты с ОАПа.
Кот присел и глянул ему в лицо:
- Р-развлекаешся? Девочек любишь?
- Сними наручники, - хмуро сказал парень. – «Ксива» в кармане. Познакомился с бабой, хули сказать…
Я его уже узнал. Это был рядовой ППС, он частенько сидел в комнате милиции на Центральном рынке. Переглянувшись, мы захохотали. Слон вел с остановки не желавшего просыпаться Бандеру. Я пошел доставать Таньку из сугроба.
- ...Что ты там сообщить хотел? – спросил я у Ясеня, когда мы вернулись в Берлогу. Слон с Котом уехали, захватив злого рядового.
- Ах да… У тебя есть планы на второе февраля? Это пятница.
- Какого года? – я полез во внутренний карман. – Где это моя записная книжка…
- Свидетелем будешь.
Я помотал головой:
- Слушай, я по своим-то делам в суд не хожу. Возьми вон Мачо, он будущий прокурор.
- Мудятел ты, - с сожалением сказал Ясень. – Женюсь. Сегодня заявление подали.
Я сел. Зубр с интересом смотрел на Ясеня.
- Бля-а, - протянул Мачо.
- Тебе это надо? – полюбопытствовал я.
- Пора. Созрел. Мне ведь уже двадцать пять, надо уже как-то…
Мачо фыркнул:
- Зубру тридцать пять, и что?
- Я женат, - напомнил Зубр.
Помолчали. Бандера безмятежно спал на диванчике. Танька дремала, привалясь к моему плечу.
- Она тебя устраивает? – спросил я.
- Ты ее любишь? – спросил Мачо.
Ясень пожал плечами.
- Поздно его отговаривать, - сказал Зубр. – Поехали домой.
- Я в таком виде не могу, - пробормотала Танька и поправила декольте. Ее уложили на диван, укрыли старой шинелью и заперли квартиру. Ключ я оставил у себя.
– спросил Зубр, когда мы высадили ребят.
- К общаге, - я посмотрел ему в глаза. Он спокойно кивнул. Сзади всхрапнул Бандера.
Инга была дома. Она открыла и сразу обняла.
- Осторожно, - сказал я, стараясь дышать в сторону. – У тебя «Дирола» не будет?
Она заперла дверь и села на кровать. Я медленно расстегнул куртку и опустился у ее ног, прямо на пол.
- Как ты? – спросила она, почему-то шепотом.
- Зубр в другой отдел переводится. В уголовный розыск.
- Это хорошо или плохо?
Я пожал плечами.
- Есть будешь? – спросила она.
- Нет.
- Мы вчера сидели в «Прибое», там Глыба играл.
- Пьет?
- Музыканты все пьют. Впрочем, не больше ментов.
- Я музыкант…
- Оля у Миши живет.
- Как у них?
- Нормально.
- А у нас?
Она осторожно погладила меня по голове. Когда-то мне нравились эти диалоги ни о том, что имеется в виду на самом деле. Неоконченные фразы, безличные, как в телефоне – ничего не подразумевающие, неполноценные. Узкая грань между «мало» и «слишком». Вязь слов, чисто вытертый стол, хлопанье дверей в коридоре, попытки сосредоточиться на разговоре, которого нет… Будничный искусственный свет тихо тающих отношений. И огромные тревожные глаза моей жены.
- Мне пора, - сказал я, уже зная, что никуда не пойду.
Инга опять меня погладила:
- Давай ложиться.
…Ночью я заметил, что на окне нет инея и виден дом напротив.
- Оттепель, - сказал я.
- Расскажи мне про Инну, - сказала она.
- Чего это вдруг?
- Расскажи.
Я перевернулся на спину.
- Она была на два года старше меня и переспала с половиной института. Чисто из любви к искусству. Жрица любви… Красивая, веселая, неглупая. Пела завораживающе.
- И что?
- И ничего. Через месяц родители уехали в отпуск, она перебралась ко мне. Еще через три недели заговорила о свадьбе. Причем не со мной заговорила, а с моими друзьями. Я сбежал. Вернее, сделал так, что она ушла. Жестоко.
- Естественно.
- Так и не понял, что ей было нужно. Ей предложение делали ребята поразвесистей меня, а у меня ни денег, ни работы, ни жилья… Сбежал, одним словом.
- Тебе было?..
- Двадцать. Только-только после армии.
- Может, постель?..
- Какое! Кстати говоря, она была моей первой женщиной.
- Шерман!
- Вот так! Так сказать, первый учитель.
- При случае непременно ее поблагодарю.
- Поблагодари меня.
- Погоди, у меня сигарета… Арсик… С ума сошел…

- …И что потом? – спросила Инга.
- Что?
- Инна.
- А-а… Она уехала. Надеюсь, все у нее хорошо. А чего ты об этом заговорила?
- Иногда по ночам мне кажется, что ты говоришь не «Инга», а «Инна».
Я засмеялся.
- Ты мне напомнила. Была у меня подружка до армии. Как-то ночью просыпаюсь от ее всхлипов…
- Ночью? Интересно. Пол часа назад первой была Инна.
- Первой настоящей.
- Еще интересней. Ладно, потом. Ну-ну?
- Так вот, просыпаюсь – она рыдает. Я: «Ты что?», а она отталкивает: «Ты меня во сне Натахой назвал!» – и ревет… Я неделю голову ломал – какая такая Натаха? Я в жизни так никого не называл! Потом сообразил. То ли приснилось мне что, то ли она придавила – в общем, послал я ее спросонья. А ей послышалось «Натаха»…
- Дай мне попить.
Я подошел к окну и достал стоящую между рамами минералку. Стаканчик «Боржоми», пожалуйста…
- Пей осторожней, холодная.
Инга пила аккуратно, по глоточку, как птица. Потом подняла на меня глаза:
- Помнишь, в ту ночь ты точно так же за минералкой ходил?
- И ты сказала, что я хорошо сложен. Первый раз услышал от женщины подобное. Но как мы двери закрыть забыли…
- Ага! Ольга пьяная тянула с тебя одеяло и орала «Ангел!».
- Не помню. Почему «ангел»?
- В ее понимании ангел – это человек без штанов…
В коридоре скрипнула дверь. Гулко чиркнула спичка. Я тоже захотел курить, но было лень тянуться за сигаретами.
- Ты спишь? - Инга положила голову мне на грудь.
- Нет. А ты?
Я почувствовал, как она помотала головой.
- Ко мне Сема все ходит.
- Меня это касается?
- Все равно расскажут. Хотя и рассказывать-то нечего.
- Я никогда не ревную.
- А я помню.
- А ну-ка?
- Когда я проболталась, что была с Егором. У тебя лицо потемнело, я даже испугалась. Хотя все было за два года до тебя.
- Я напился тогда. Ничего не помню.
- У тебя лицо было черное, а глаза белые. Вы с ним пошли на улицу, вернулись через час,
тебя спать уложила. А Егор тоже напился.
- Это он из солидарности. В любом случае Егор – не Семе чета. И даже не мне.
- С Семой у нас ничего нет. Ты сам это знаешь.
Я обнял ее за плечи.
- Ты не обязана ставить меня в известность. Ты должна строить свою жизнь, не оглядываясь на меня.
- Как не оглядываешься ты?
- Я не строю, я только рушу.
- Рушить, не оглядываясь, легче?
Я попытался подняться, но она не пустила. Теплая ладонь скользнула по груди.
- Не выключай лампу, - сказала она.

Перед дверью Берлоги с крыши накапала огромная лужа, и я, пока возился с замком, промочил ботинок. В нос ударили воспоминания о вчерашней попойке. Я открыл форточку.
Было восемь утра. Неряшливая оттепель грузно уселась на город, веером расчернив за ночь снег. Пульсирующе болела голова. Я позвонил в Отдел. Трубку поднял Советник.
- Я опоздаю, отца встречаю на вокзале, - я поймал себя на том, что стараюсь не дышать в трубку.
- Ладно. Когда прикажете ждать?
- Не знаю… Я, наверное, сразу на «поляну» поеду, папка с собой.
- Шерман, материал где? – прогнусавил он.
Я ответил раньше, чем успел подумать:
Пока глухо. Паспорта у нее при себе не было, а данные я сейчас пробил – неверные…
- Так. Что там было-то?
- Торговля без документов.
- Никаких документов? Вообще?
- Абсолютно.
- Ясно, - Советник все уже понял. – Но товар-то ты, конечно, изъял.
- Шесть ящиков рыбы? – я посмотрел на стоящие в шкафу зелено-облупленные весы и добавил:
- Весы изъял.
- Вечером материал у меня на столе! – Старший отключился.
Я прислонился к стене. Теперь в Берлоге отчетливо пахло увольнением. Смертельно хотелось пива, но остатки вчерашнего, включая пустую тару, были уже увезены. Танька сидела на диване, как попало расставив ноги, и без выражения смотрела на меня.
- Ну? – я повертел ключи на пальце. Она натянула пальто и сипло спросила:
- Ты куда?
- В «Дыру».
- Я с тобой.
«Дыра» открывалась в семь утра. Дешевое пиво подавалось в полулитровых банках – кружки давно разворовали – и приводило в себя всех алкоголиков района. Риск встретить кого-либо из нормальных знакомых был практически исключен.
От пива Танька отказалась. Я неторопливо прихлебывал, изредка поглядывая по сторонам. Было душно, хотя кроме нас в пивной находились только трое – мрачный мужик в углу зала и двое «бичей» за соседней стойкой, по очереди пившие из одной банки.У них явно все было хорошо. Один, помладше, задорно крикнул мужику в углу:
- Слышь, Бодун! Это ты вчера днем, часа в четыре, у аптеки на Ленина валялся?
- Ну? – отозвался тот неприязненно.
- А потом куда исчез?
Ответа не последовало. Танька повесила пальто на гвоздь и протянула руку:
- Дай глоточек.
Потом ладонью утерла губы и снова потянулась:
- Дай «тяпочку».
Я передал ей окурок. Над нами медленно поворачивала лопатообразным хвостом деревянная «птица счастья» – произведение народных промыслов Архангельской, если не ошибаюсь, губернии.
- Мой отец таких делал, - сообщила Танька. – У нее в жопе ровно двадцать одно перо.
Я смотрел на нее с любопытством. К утру принцесса превратилась в тыкву. Плохо прикрытые вчерашней косметикой круги под глазами на фоне нечесаной головы отлично контрастировали с красным вечерним мятым платьем. Тем более в восемь утра в «Дыре»…
Мужик в углу звучно рыгнул и направился к выходу. Проходя мимо нас, он хмуро пробурчал в мою сторону:
- Твоей бабе еще «бланш» под глаз и авоську с пустыми бутылками – ходить между стоек, на пиво сшибать…
Проводив Таньку на троллейбус, я вдруг понял, что работать сегодня не буду. И завтра, наверное, тоже. Я чувствовал, что то ли заболел, то ли скоро заболею. Ненужность восприятия окружающего трансформировалось в непреодолимое желание засесть в четырех стенах, запереть дверь, взять с полки что-нибудь толстое – к примеру, Маркеса – и отключиться. Чтоб только я, оттепель и сто лет чужого одиночества, так не похожего на мое…
Я пошел к остановке, на ходу прикидывая, где бы сегодня переночевать.

- …На первый раз вам, Зоя Александровна, дали штраф минимальный, в размере одного минимального размера оплаты труда. Вот копия постановления, распишитесь. И постарайтесь больше не нарушать.
- Постараюсь, - сардонически усмехнулась Зойка и сунула постановление в карман. – Весы когда забрать можно?
- Завтра после девяти зайдите в мою будку на рынке.
- Я могу идти?
- Идите.
Зойка вышла. Зубр мечтательно смотрел ей в след. Я торжественно положил материал перед Советником.
- Это она? – он на меня не смотрел.
- Она. Рыбой торговала. Шесть ящиков.
- Где-то я ее видел…
- Тише! – Зубр поманил нас пальцем. Все кинулись к дверям. По коридору Коновал выводил под руку слабо стонущую женщину.
- Он ей штраф обещал – сотню, - шептал Зубр. – А шеф восемьсот вломил…
- До свидания, - величественно сказал Коновал. – Спасибо, что пришли, заходите еще.
Мы захохотали. Советник замахал руками, кивая на стену, за которой находился кабинет Начальника. Я, еще смеясь, пошел на улицу, но на лестнице меня остановил Дырокол.
- Материал забираешь, а потом сам «крячешь», - пробубнил он, шмыгая носом в надежде ликвидировать вечно висящую каплю. Я похлопал его по плечу.
На улице стало заметно холоднее. Я закурил. Потом сунул в урну протокол на Зойку, предварительно разорвав его на четыре части.

 Март

Сколько еще осталось? Проталины на асфальте – смешные потуги на весну – и просевшие под сосульками карнизы. Если воспринимать их без ассоциаций, можно действительно поверить, что мне есть, куда идти. Окна становятся светлее, и только белеющее вдалеке озеро, прозрачное с высоты полета самоубийцы, успокаивает тонким цинизмом абсолютного знания. Я здесь, мне холодно, мне спокойно. Спокойствие – прекрасный суррогат счастья, даже превосходящий его по остроте восприятия. Может, потому, что гораздо реже чувствуется. Для счастья необходимы эмоции, для спокойствия – их отсутствие. Спорно? Пусть. Не будем спорить.

Настроение у нас было преотличное. Я сидел на заднем сидении, придерживая рукой пузатую папку, и с восторгом слушал Боцмана, хотя утром уже слышал эту историю от Мачо.
- Вот я и говорю: «Поехали в Кафе, пива попьем», - увлеченно рассказывал Боцман, глядя на дорогу. – А там Ромка сидит из ОБНОНа – ну этот, Ясеня родственник. Поучаствуйте, говорит, ребята, в облаве, вас наша клиентура не знает. Мы – да ну, пива хотим. Он говорит, пива сколько угодно, все за наш счет. Повезли нас в «Каскад». Прикинь – дискотека на халяву! Короче, дали деньги на билеты, на закупку…
- Изотопами пометили?
- Вроде… Номера переписали. Короче, типа танцуем. Ромка знак подает. Ясень с Мачо заменживались, они не покупали никогда, а я-то в Моздоке… Короче, подваливаю к одному. «Дурь есть?» - говорю. Он жалом поводил, поводил – нету, говорит. Ромка машет «отбой». Они уехали, а мы до четырех утра отплясывали. Мачо какую-то манекенщицу склеил…
Я от души веселился, представляя, как упитанный Боцман со своей круглой румяной рожей требовал у дилера наркотики. Если его куда и можно было пустить подставным, так разве в столовую швейной фабрики.
Я взял Круглову, и в сочетании с весной это смотрелось преотлично. Два месяца назад, когда незнакомый женский голос сообщил о неизвестной мне торговой точке, я не обратил внимания. Звонки повторялись, Танька официально приняла информацию. Пришлось ехать.
Круглова торговала всем – продуктами, стройматериалами, тканями, посудой… Без разрешения СЭС, без кассового аппарата, без накладных. Два месяца я тщетно пытался установить кого-либо из ее постоянных покупателей. А сегодня мы с Боцманом просто приехали и сделали контрольную закупку. И теперь лицензия, крупная сумма наличных, объяснения двух свидетелей и самой Кругловой, оперативно снятые Боцманом, покоились у меня в папке. Я гордо причаливал к концу квартала, расталкивая сотрудников бортами своего везения.
В Отделе Круглова во всем признавалась и все подписывала. Я оформил протоколы по трем статьям, с перспективой штрафа миллионов на шесть. Потом усадил ее в коридоре, в очереди к неторопливо попивающему чай Начальнику, и развалился в кресле Советника. Собственноручно занес в сводку три протокола и «протоколку», случайно выскочившую в ларьке у остановки. Правда, сумма товара, реализуемого с нарушениями, превышала необходимый минимум всего на тысячу, и Таракан уже пообещал одеть мой рапорт мне на уши.
Я повернулся к Ясеню:
- Пиво пьем? Я угощаю.
- Не сегодня. Жену провожаю к теще в деревню.
- Не кривь репу, у тебя золотая теща. Мачо? – я заглянул за перегородку. Тот замахал руками:
- Сессия!
Я позвонил Зубру. Его долго искали, и его голос в трубке был весьма озабоченным.
- Зубр, пошли пиво пить!
- Арс, без меня. Вторые сутки дома не появляюсь, а завтра в Череповец ехать.
- Ясно… Ты в курсе? Таньку уволили.
- Допрыгалась.
- Контракт кончился, а продлевать шеф отказался.
- Еще бы. Хотя Таньку, конечно, жаль. За весь Отдел план по идиотизму выполняла… Арс, я в цейтноте.
- Ладно, работай. Вернешься – звякни.
- Обязательно.
- Удачной охоты.
- Будь.
«План по идиотизму»… Зубр кривил душой – просто ласковая Танька называла его «заей»…
Мое хорошее настроение постепенно сходило на нет. Боцман был на выезде, Бандера в запое. Я только было собрался ангажировать Комбата, когда подошла моя очередь к Начальнику.
Шеф смотрел в никуда. Мне стало тоскливо.
- Завтра в пятнадцать ноль ноль будь у начальника МОБа, - сказал он. – И этой повестку выпиши.
- А что произошло?
- Ничего. Дело он будет рассматривать.
- Есть.
- Свободен.
Я выписал Кругловой повестку на завтра и для отчистки совести порасспрашивал Советника о причинах вмешательства сверху. Он ничего не знал. Я хотел потормошить все всегда знающую бухгалтера Лену, но меня отвлекла стоящая в дверях Майка.
- Упс! – обрадовался я и чмокнул ее в нос. – Вот кого мне не хватало. Пошли к тебе.
- Не могу. У мамы гости, я – развлекательная программа.
- А я вина купил…
- Какого?
- «Быть добру».
- Какого?!
- Красного. Молдавского. Называется «Быть добру».
- Круто!
- Фигня. Валдаев в Питере откопал ликер «Откровение».
Майка задумчиво посмотрела в пол. Потом сказала:
- Если этот ликер смешать с вином «Улыбка», то получится «****ь». Шерман, искупай Алана, а?
- Давай ключи.
Она отсутствующим взглядом поводила по лицам «злодеев». Я взял ее за руку.
- Что-то произошло?
- Ничего. Ни-че-го.
- Майка, что случилось?
- Отстань. Праздники у меня.
- Не понял… А! Пардон.
- На ключи. Занести сможешь?
- Смогу. Вино выпью сам.
- В холодильнике, кажется, есть водка.
- С этого надо было начинать…

 Алан смирно стоял в ванне. Я поливал его из душа, стараясь, чтобы не затекало на его лохматую башку. У Майки вечно не было времени, и пес, пожалуй, впервые за несколько месяцев нагулялся вволю. Нам обоим некуда было спешить.
Майка вообще не любила гулять и ходить по гостям. Предпочитала устраивать вечеринки у себя. Здесь мы были антиподами – я даже ночевал вне дома, хотя мама по привычке ставила мне раскладушку посреди комнаты. Этому способствовали теснота и склонность к бродяжничеству. Родители–врачи сменили семь городов, повсюду таская за собой меня и сестру. Я вырос легким на подъем. С готовностью менял адреса, учебные заведения, работу. Друзья завидовали. Может, было чему…
В холодильнике действительно стояла початая бутылка «Столичной». Я вдруг вспомнил, что так и не поел днем, пока торчал в машине, выслеживая кругловских клиентов. Я полазал по кастрюлям и отлично поужинал макаронами по-флотски, разогретыми на сковороде. С удовольствием выпил три рюмки водки. Уходя, написал на стене:
«Тебе, моей красивой,
за ужин и покой
огромное спасибо.
Ночую у другой».
..Из квартиры Майкиной мамы на лестничную площадку напористо текли звуки юбилея. Я коротко нажал на звонок.
- Это Шерман! – заорала в квартире Майка.
После непонятной суеты в коридоре она открыла дверь и, не дав зайти, прижалась к моим губам. Сподобился, растеряно подумал я и неловко высвободился. Мне улыбались незнакомые лица.
- Ключи… - начал я, но она обхватила меня за шею и жарко зашептала на ухо:
- Внеси меня на руках! Умаляю! Ну Шерман, ну пожалуйста!..
 Дура, подумал я, подхватил ее на руки и шагнул в гостиную.
 - Это Шерман! - провозгласила Майка и спрыгнула на пол. – Мы с ним когда-нибудь поженимся.
- Когда? – полюбопытствовал очкастый мужчина с хрустальной вазой в руках.
Он явно был пьян.
- Да хоть сейчас, - сказала красивая женщина, сидевшая в кресле с кошкой на коленях. – Самое время. А Фишман пока за водкой сбегает.
- Стар я за водкой бегать, - угрюмо сказал чернявый бородач лет сорока. – Сходить еще в состоянии, а вот сбегать…
- Забили! – живо отреагировала Майка и потащила меня к сидящей во главе стола матери. – Мама, благословения!
- Здравствуйте, Анна Климовна, - сказал я. – Поздравляю…
Майка бухнулась на колени, увлекая меня за собой, и снова потребовала:
- Благословения!
- Может, после сладкого? - усомнилась мама.
- Я несовершеннолетний, - зло сказал я. – И ваша дочь, как честная женщина, обязана на мне жениться. А от сладкого она толстеет.
Вокруг захохотали.
- Тогда благословляю, - разрешила Анна Климовна. И значительно добавила:
- Как честная женщина…
Я поднялся и резко отряхнул брюки:
- Целоваться не буду. А Киргинская пьяная в дугу.
- Арс – милиционер, - сообщила Майка и взяла меня под руку. – Предъявите документики.
- Оставь молодого человека в покое и налей ему, - сказала дама с кошкой. – Ах, кончилась же водка… Фишман! Вы пошли?
- Это Лиля, моя тетя, очень приятно, - сказала Майка и шепнула:
- Потрясающе выглядит, правда?
- У меня в куртке есть бутылка вина, - сказал я. В коридор устремились сразу двое гостей. Я не знал, куда деться, и чувствовал себя отвратительно.
- Арсений, сядь и поешь спокойно, у нас еще куча салатов осталась, - сказала Анна Климовна. – Дочь, отцепись от него.
- Спасибо, я поужинал, - я повернулся к Майке. – Ты извини, по твоему холодильнику удар нанес…
Майка замахала руками:
- Конечно, что ты, на здоровье! Только ты, надеюсь, не макароны из кастрюли ел? А то это Алану…
Потом я напился. Я танцевал с Майкиной тетей, силясь вспомнить, как ее зовут. Она пристально смотрела мне в глаза и улыбалась. Ей можно было дать и двадцать пять, и тридцать пять. На кухне я обнаружил Сашку Каца, улетавшего на следующий день в Штаты на ПМЖ, и мы долго говорили – кажется, я рассказывал ему о Боцмане, как тот покупал наркотики…
Пару лет назад Гоша из Министерства внешних связей рассказал мне историю про Сашку, вполне его характеризующую. Республиканские совхозы позволили городским жителям собирать оставшуюся на поле после уборки картошку. Народ ринулся в деревни, в том числе Сашка, его папа и дядя. Рядом с полем, на котором они копались, было другое, еще не убранное. Люди постепенно стали перекочевывать туда. В конце концов по второму полю разбрелось человек сорок, в том числе семейство Кац. Внезапно примчались милицейские УАЗики, похватали, кого успели, и повезли в правление. Сашку, естественно, прихватили. Войдя в кабинет, он обнаружил там… папу и дядю. На всем огромном поле попасться умудрились только этих три еврея! И откуда после этого берется антисемитизм?..
Потом мне сунули гитару, я пел что-то цыганское, забывая слова. Майка исчезла, но я этого не заметил. Я засыпал в кресле, а Майкина тетя гадала мне по руке. У нее были узкие ладони и ровные пальцы с белоснежными ногтями, от которых руки выглядели еще более смуглыми… Мы снова танцевали. Потом наступила ночь, и очкастый мужчина все-таки разбил вазу. Я куда-то звонил, но там постоянно было занято…
Проснулся я в Майкиной кухне на полу, на диванных подушках. На столе лежала таблетка «алкозельцера» и записка: «Повела Алана к маме, стричь. Постель убери в шкаф. В холодильнике колбаса и яйца, хотя можешь доесть макароны (ха! – 3 раза). Ты, алкоголик, всем понравился. Дверь захлопни. Или дождись меня. Я.».
Я умыл лицо и сел у окна покурить. Во внутренностях угрюмо плескалось озеро напитков. Сверху плавал планктон из пары ложек салата, соленого огурца и, если не ошибаюсь, мороженого. Прибой гулко стучал в затылок. Желудок норовил выплеснуть эмоции.
Вчерашней водки в холодильнике почему-то не оказалось. Можно было спуститься вниз, в магазин, и я полез за бумажником. Его не было, как не было ключей и удостоверения. На запястье отсутствовали часы. Я сел и попытался восстановить в памяти окончание вчерашнего вечера, но безрезультатно; последнее, что я помнил, была блестящая лысина одного из гостей, с которым я курил на лестнице. Потом мы, кажется, снова пили…
Я вышел на площадку и позвонил в дверь Лизе.
Шумная, деятельная и хозяйственная Лиза торговала на рынке у Мачо. Майку она любила, опекала и побаивалась, потому что Майка ее воспитывала, строго отчитывая за каждый промах в труде и личной, весьма бурной, жизни. Десятилетней разницы в возрасте обе не ощущали. Мы над Лизой посмеивались. Мачо проходил мимо ее ларька, глядя в сторону. Лиза не «зарывалась», умело сохраняла дистанцию и смотрела в другую . Я тоже оставался нейтральным. Мне это вообще здорово удавалось – оставаться нейтральным. Даже по отношению к собственной жене…
Открыл Лизаветин сын, десятилетний Димка.
- Здорово, - сказал я. – Мать дома?
- Нету, - Димка заулыбался.
- Ладно, - я развернулся, собираясь уйти.
- Дядя Арсений!
- Ау?
- У мамки пиво в холодильнике есть, хотите?
Я молчал, колеблясь.
- Она и сама бы дала!
- Ну, давай… Только матери скажи, что это я позаимствовал. В долг.
- Скажу, скажу…
- С меня жвачка.
- Лучше «Чупа-Чупс».
- Договорились.
 Елизавета с девяти утра до четырех дня торговала этими самыми «Чупсами». Пойди пойми…
На кухне я открыл пиво и посмотрел на стенные часы. Была половина пятого. Только сейчас я сообразил, что за окном не светает, а вечереет.
Щелкнул замок.
- Ты мне пол не облевал? – осведомилась Майка.
- Иди в пень, - сказал я. – Где мой бумажник? И «ксива»? И как я сюда попал?
- Сам «тачку» поймал. С мамой расшаркался. Лиле ручку поцеловал, честь по чести. Не помнишь?
- Не помню.
- Врешь. Бумажник и все остальное на серванте. Иди мой руки.
В ванной меня затошнило. Я схватился за края раковины.
- Плохо? – тихо спросила Майка.
- Ой, не спрашивай…
- Ел сегодня?
Я не ответил.
- Пойдем.
Стол был завален фруктами. Еще пакет стоял на холодильнике. Я вопросительно глянул на Майку, потом суетливо кинулся к бумажнику. Она засмеялась:
- не трогала я твои финансы, это Мачо с Ясенем на рынке преподнесли. От какого-то Степаныча.
- Это мужик интересный, - сказал я, садясь за стол. – Наш внештатный сотрудник. Гроза торговли на общественных началах. Ему за семьдесят, из них сорок он сексот. При социализме в «Интуристе» работал швейцаром. Естественно, «барабанил», как дятел, по совместительству. Сам рассказывал. Однажды какого-то капиталиста гэбэшники взяли в номере с проституткой. Она заявление об изнасиловании накатала, Степаныч свидетелем пошел. Того – на восемь лет в Коми. А Степаныч ему на суд две пачки «Беломора» принес, благодетель…
Майка, сунув руки в рукава кофты и опершись коленом о табурет, смотрела в окно. Меня она не слушала.
- Ты ешь давай, - сказала она и ушла в комнату.
- Курить можно? – спросил я громко. В приступе хандры ее раздражало буквально все.
- Кури.
Она появилась через минуту, в шерстяной безрукавке и легкомысленных велосипедных шортах. Я хмыкнул. Майка забралась на подоконник.
- Ты меня с Восьмым Марта поздравлять собираешься?
Я застыл. Потом хлопнул себя по лбу.
- Маечка, милая, у меня совсем из головы вон! Бусинка, я тебя поздравляю…
- Шерман, мне очень плохо.
- Вижу, - медленно сказал я, вглядываясь в ослезевшие серые глаза, и протянул руку. Майка села мне на колено, уткнулась в шею и зарыдала.
Она что-то быстро говорила, заходясь в слезах – что-то о каком-то Сергее из таможни, которого она, мудака, любит, хотя он и козел, и что он, конечно, семью никогда не бросит, да и она, Майка, этого не допустит, у него детей двое и вообще на хрена ей нужен этот урод… А еще Мэр наорал сегодня за то, что она тост для банкета ему не написала, и у Алана появились блохи, а денег нет и непонятно, где их взять, потому что Сергею плевать, что у нее денег нет, и пусть только попробует предложить, еще содержанкой она не была…
Она успокоилась так же быстро, как и разревелась.
- Вот, - сказала она, сердито сморкаясь в салфетку. – Ничего, что я тебе свитер обсопливила?
- Ничего, - я дал ей прикурить. – Кому же еще?
- Не беспокойся!
- Я единственный в этом городе нормальный мужик, который интересуется твоими переживаниями и при этом не был твоим любовником.
- И зря, - пробормотала она, наливая воду в чайник.
- Нет уж. Мне и так заморочек хватает.
- Все твои заморочки – водка и жена.
- Бывшая.
- Роли не играет.
- Здрасти.
- Ой, Шерман, вот этого не надо, а? Я это уже проходила.
- Я чай не буду.
- Валить тебе отсюда надо. Да и мне тоже…
- Тебе-то зачем? Внешность, голова, известность, квартира, зарплата, Алан-придурок… Про диплом вообще молчу. А меня, если сейчас вышибут – все, полный «дипдаун». Так что сиди в своем счастье ровненько.
- Сто пудов. Килограммы счастья. Я тебе кофе сварю.
- Тогда давай жениться. Молодой, одинокий, симпатичный. Мастер на все руки: обед приготовить, общество развеселить, морду набить квалифицированно, Ларошфуко цитировать…
- Мне б попроще чего. Я за Мачо пойду.
- Проще? Он, между прочим, знает, что такое эмпирическая парадигма.
- А что это?
- Это ты в этих шортах.
На самом деле про Мачо я не соврал, но и не договорил. Поскучав со мной пару раз на богемных тусовках, он отметил идиллическую стройность ножек девушек-филологов, и особенно - их манеру от возвышенных разговоров переходить сразу в постель. После этого Мачо потребовал научить его чему-нибудь научно-терминологическому. Так и родилась «эмпирическая парадигма». На первой же пьянке у художника Салинена я готовился от души поржать над его потугами – и был уничтожен. Красавица Тамара, аспирантка и поэтесса, распиналась перед моим другом, выкладывая ему душу и диссертацию. Мачо, нахмурив густые брови, понимающе кивал: «Интересная эмпирическая парадигма!». «Вы понимаете!» - еще более воспламенилась Тамара, и больше в тот вечер мы их не видели…
Майка прикурила мне сигарету:
- Мне утром Фишман звонил на работу, скандалил. «Навела», - орал, - «полный дом кобелей. Только два нормальных человека и было: тот, что в Америку уезжал, и тот, который на гитаре играл, все петь ему не давали…». Я поражаюсь! Евреев было – ты, Кац и сам Фишман. Так только своих и выгородил…
Я поднялся.
- Пора мне. На рынок надо успеть, за цветами. Мать поздравить.
- Звони, - Майка поцеловала меня в щеку. Я погладил ее по волосам. В невезении победитель между нами пока не определился.

Рынок закрывался. Продавцы укладывали товар, хозяева считали деньги. В нашей комнате скучали Ясень с Мачо. Все помещение было завалено цветами. Я присвистнул:
- Откуда?
- «Импульс» крякнули, - меланхолично отозвался Ясень.
Я снова присвистнул. «Импульс» фактически был цветочным монополистом. В Отделе давно поговаривали, что этой конторой ора заняться. Они торговали в вестибюлях крупных торговых центров по договору с администрациями магазинов, но без разрешения торгового отдела Мэрии. Подступиться к ним было не столько сложно, сколько страшно. Здесь была необходима потрясающая наглость Мачо. Этот не боялся никого и ничего. Месяц назад он умудрился «крякнуть» единственный в городе секс-шоп. Зашел проверить, обнаружил, что торговля ведется без санкции аптекоуправления, составил протокол, вручил хозяину повестку и пошел дальше. Хозяин по повестке не явился. Тогда Мачо, прихватив меня и Боцмана, поехал туда снова, закрыл торговлю и изъял товар. В частности: надувную куклу (разумеется, сдутую и упакованную), несколько вибраторов, имитатор женских половых органов (с моторчиком, жутко дорогой) и пару кожаных плетей. Мы повезли все это в Отдел, но там было закрыто – все уехали на Центральный рынок ловить партию подгузников без сертификата. Мы направились туда же, поставили машину на стоянку и пошли в здание администрации. Товар, обернутый бланками протоколов, мы несли в руках. На крыльце Боцман поскользнулся, сбил нас с Мачо – и мы грохнулись, явив всему рынку веселые картинки на упаковках. Грузины были в восторге…
Я закурил и присел на стол. Аромата цветов почему-то не чувствовалось.
- Вы на сколько их вызвали? – спросил я.
- На пять, - сказал Мачо. – Но они не придут. Опыта работы с Отделом нет.
- Завянут цветы.
- Не успеют, - сказал Ясень и встал. – Раньше замерзнут. Пошли женщин одаривать.
Мы взяли по десятку цветов в рассыпную и вышли на улицу. Погода была самая весенняя. Мне вдруг стало легко и хорошо. Я повернулся к Ясеню:
- Пошли к тебе, ужин замастачим!
- Пошли! – обрадовался Мачо. – Без баб.
- Пошли, - Ясень рассмеялся. - У меня шампанское недопитое есть.
- Кем недопитое?
- У Коновала спроси.
- Я только переоденусь, - сказал Мачо. – И мать поздравлю. Пока он бегал домой, мы с Ясенем завернули в магазин. Я приценивался к сосискам, как вдруг из недр магазина выскочила заведующая:
- Товарищи муниципалы! Ну Восьмое марта все-таки!
- Знаем, - веско сказал Ясень. – И поздравляем вас от имени отдела административной практики и от себя лично.
И он, ни разу не улыбнувшись, роздал цветы растерянным продавщицам, оставив по букету себе и мне. На выходе заведующая сунула нам бутылку «Сангрии».
Когда мы подъехали к дому Ясеня, было уже совсем темно. Свет в подъезде не горел, мы поднимались на ощупь. Вдруг снизу раздался стон:
- Мужики…
Я осторожно спустился и посветил зажигалкой. Под лестницей, прислонившись спиной к батарее, сидел средних лет мужчина в свитере.
- Ты чего? – спросил я.
- Куртку сняли… Налетели вдвоем, спихнули сюда и сняли. Нога вроде сломана…
В темноте вздохнул Ясень. Я помог мужику встать:
- Пошли. Ясень, «скорую» вызови и в дежурку сообщи.
- Поужинали, - констатировал Мачо. – Пойду во дворе посмотрю.
Через двадцать минут шоу было в самом разгаре. Я хмуро беседовал с двумя смазливыми девицами, что-то где-то заметившими, и время от времени делал пометки в блокноте. Мачо неизвестно откуда притащил двух мужичков подвального вида, поставил их лицом к стене и лязгающим голосом допрашивал, зачем у одного из них в кармане отвертка. Тот ныл, что это не отвертка, а тестер. Вокруг галдели человек десять зевак, в основном дети и собачники. Кто-то помогал грузить «терпилу» в «скорую помощь». Из форточек торчали головы соседей. Прохожие выясняли, что случилось. Посреди всего этого, в бежевом пальто и песцовой шапке, прохаживался с букетом и вином в руках Ясень, поглядывая на часы и делая вид, что все происходящее к нему совершенно не относится. Еще через пару минут приехала машина ППС, и мы сбежали.

У начальника Милиции общественной безопасности Кузнецова мы с Кругловой провели не больше десяти минут. Впервые я увидел, как офицер милиции в ранге полковника собственноручно выписывает постановление о вынесении решения по протоколу. Не задав ни единого вопроса, он наложил взыскание по нижнему пределу, в размере одного минимального оклада, по одному материалу, а по двум другим освободил от ответственности за отсутствием состава правонарушения.
- Можете идти, - сказал он и снял очки.
Я сделал шаг вперед:
- Товарищ полковник, я прошу обратить внимание…
- Вы свободны, товарищ сержант!
Я никогда его не любил. За водянистые глаза, за хохлятскую курносость, за глупость. Как-то накануне очередных выборов я угодил после работы в усиление. Мне досталось охранять избирательную урну на участке… родильного дома. Зубр с Мачо были в восторге. По инструкции я был обязан в присутствии начальника избирательного участка – в данном случае главного врача – проверить печать на урне, проследить за опечатыванием двери, и дежурить возле нее всю ночь, через каждые два часа отзваниваясь в «управу». В роддоме я выяснил, что главврач на даче. А урну я увидеть не могу, поскольку она находится в запертой комнате, за железной дверью. Сигнализация от двери выходила прямо на пульт дежурной части УВД. Я позвонил Кузнецову и доложил обстановку, добавив:
- В этой комнате у них наркотические препараты хранятся. Считаю свое присутствие излишним.
- Считаешь? – обрадовался он. – Вот и считай: каждые два часа – один звонок.
- Так я ж не вижу, что охранять…
- Дверь, - лаконично сказал он и отключился.
…Круглова смотрела на меня с лукавой улыбкой. Легко постукивал замшевый сапожок, потемневший у носка от влаги. Она была красива и особенно эффектно смотрелась в интерьере весны. Я вежливо усмехнулся:
- Вы чудесно улыбаетесь. Вечером на имя Генерала я подам рапорт с ходатайством о пересмотре дела. Потом – на имя замминистра, и так далее. Кстати, чисто из любопытства: почем нынче полковники?
- Пойдемте, я угощу вас кофе, - весело предложила она. Я поневоле рассмеялся, помог ей сесть в машину и пошел в Кафе.
Дверь была заперта. Я с минуту потоптался на скользком крыльце, пытаясь разглядеть, что происходит внутри. Потом направился в Отдел.
Инспектора спешно строчили карточки в предвкушении пьянки – Французу дали «лейтенанта». У батареи сидел насупленный Кот. Я протянул руку:
- Как дела?
Он холодно оглядел меня с головы до ног и с агрессивным спокойствием ответил:
- А вы з-зря радуетесь, Шерман! У м-меня все хорошо!
Я убрал папку в стол и выжидательно на него посмотрел. Он сел напротив, достал сигарету. Потом, вспомнив, что находится в единственном на территории Российской Федерации отделе милиции, где не курят, т.к. Начальник не курит, убрал. Я впервые видел Кота смущенным.
- Арс… - он расстегнул куртку. – У т-тебя злодейка одна п-пылится – Круглова. Придумай что-нибудь, а? Т-ты не думай, я с нею и в-виделся всего раз. Но она д-для ИВС муку продает по д-дешевке… Арс, «зеков»-то надо чем-то к-кормить…
Я молча протянул ему протоколы.
- Освободил? – обрадовался Кот. – С-слушай, да это же з-здорово! «Палки» п-пошли!..
Я молчал. Кот посидел с минуту, причесался и ушел. Кризис жанра, подумал я и направился в кассу, где Ясень гонял чаи.
- Кафе не работает, - сообщил я.
- Знаю. Закрыли Кафе.
Я сел.
- Как закрыли? Кто? Мы?
 Ясень помотал головой. После женитьбы он заметно поправился.
- На переустройство. Надька утром забегала, вся зареванная – Кафе закрыли, ее уволили. Где теперь кофе по утрам пить?..

В общаге на кухне Ольга мыла посуду. Я подошел на цыпочках и страстно ее обнял. Она вздрогнула и, отведя в стороны мокрые руки, суетливо зашептала: «Дурак, отпусти, увидят…».
- Ты ж у своего живешь? - сурово спросил я.
- Обстоятельства изменились… Ну пусти.
- Инга?..
- Дома.
- Никуда не уходи.
Я открыл дверь. За столом сидел Сема и копался в будильнике. Я постучал о косяк:
- Здорово всем.
Инга с журналом полулежала на кровати. Она даже не кивнула.
- Привет, - сказал Сема. – Как дела?
Я почему-то был уверен, что сейчас он покосится на Ингу, но этого не произошло. Он был совершенно спокоен.
- Я деньги получил, - соврал я. – Давайте напьемся.
- Поздно, - сказала Инга.
- Вижу.
- Ты бы предупредил заранее…
- Оставь. В глобальных масштабах поздно.
Инга встала и одела тапочки:
- Пойдемте покурим.
Это означало «на пару слов». Сема не выносил табачного дыма.
Я оказался гостем. К тому же, пришедшим не вовремя. Неловкости не было. Ничего не было, пустота. Вакуум требует заполнения, пустота – нет…
- Обиделся? – спросила она в коридоре.
- Самое неприятное, что нет. Тривиальная ситуация.
Она отвернулась к окну и стала смотреть на улицу. Раньше она никогда не стеснялась слез…
- Не пропадай, - сказала она.
- При случае забегу, - я направился к выходу.
- Арс…
Мы оба на секунду обернулись. Я вдруг подмигнул в ее огромные испуганные глаза и буквально скатился по лестнице. Внизу, возле вахты, прислонившись к стене, я представил себе ее лицо и о чем она сейчас думает. Я вот так же подмигнул ей несколько лет назад – незнакомой элегантной третьекурснице, спешившей куда-то с вилками и гитарой в руках. Она глянула, будто сказала «алло» в телефонную трубку. Ни тени смущения или обиды. Ни следа тревоги в серо-зеленом блеске под челкой.

Март - апрель

- Иди в отпуск, - сказал Советник.
- Опять в марте? – равнодушно спросил я, глядя в окно. Во дворе Боцман копался в остатках отделовской «пятерки».
- Зато подведение итогов пропустишь. Кроме того, вчера вакансия открылась у собакоё… - он осекся и посмотрел на бухгалтера Лену.
- У собаководов, - деликатно подсказал я.
- У кинологов, - подытожил Советник. – Шеф вполне может туда тебя сплавить.
- Без моего согласия?
- Тогда уволит по служебному несоответствию.
- Повод потребуется.
- Иди ты на хер, - подумав, сказал Советник. – Или в ППС. Или в народное хозяйство. Куда хочешь. Хоть в Израиль свой.
- Не заведется машина, - сказал я. – А Француз уже минут двадцать, как вызвал.
- А я что могу?
- «Шестерка» где?
- Шеф обедать поехал.
- Через два дома? Премию пропивать?
- Иди, думай.
- Сука он.
- Был бы ты Начальник – тоже бы ездил. И премии бы сам себе выписывал. Иди.
Я вспомнил историю пятнадцатилетней давности. Отец работал главным врачом районной больницы. По итогам года им выделили деньги на премии отличившимся. Суммы были солидные – в размере оклада. В отделении, которым руководила мать, была база передового опыта, к ней приезжали учиться даже из Ленинграда. Не смотря на протесты профкома, отец маму из премиального списка вычеркнул…
…На Верхнем народу почти не было. У Володи на двери весел замок. Возле ворот стояла капитальная будка с надписью «Благотворительная лотерея». Два дня назад ее не было. Рядом в киоске покупал сигареты фээсбэшник Коля, институтский приятель. Мы поздоровались. Коля, как всегда, был бодр, подтянут и свеж. Иногда я начинал подозревать, что он не пьет.
- Что в отношении моей просьбы? – изыскано спросил он.
- В процессе.
- Врешь ведь. Неужели так трудно?
- Ладно, ладно, придумаем что-нибудь.
- Арс, ну не за «так» же!..
- Да уж конечно!
Над этой историей потешался весь город. Напротив их конторы находился маленький магазинчик швейных принадлежностей. Выходя из подъезда ФСБ, вы упирались глазами в вывеску «Для тех, кто шьет». Мы веселились…
К лотерейной будке подъехал черный «додж». Ясень говорил, что это единственный «додж» в городе. Из машины вылез мой старый знакомый, вельветовый Мотыль. Я прихватил его за локоток:
- Поговорим?
Он посмотрел с интересом. Потом открыл заднюю дверь машины и сделал приглашающий жест:
- У меня две минуты.
- Тем хуже, - сказал я, доставая бланк объяснения. – У меня всего час. Постарайтесь уложиться. Давайте ваш экземпляр договора с «психушкой».
- Не круто начинаем?
- Иначе не умею. Спасибо… Где печать?

«Начальнику УВД
Генералу
Рапорт.
Довожу до вашего сведения, что … марта 1996г. мною проводилась проверка торговой деятельности ЧП Мотыля Егора Геннадьевича, 1968 года рождения, уроженца г.Бельцы Молдавской ССР, проживающего в г. Бельцы, паспорт серии ………, № ………., выдан Белецким РОВД 23 августа 1984г., организовавшего торговлю лотереей «Благотворительная» на рынке «Верхний» по адресу: …………. . В ходе проверки было выявлено, что торговля осуществлялась на основании договора о сотрудничестве между ЧП Мотылем Е.Г. и психиатрической больницей «Ключи». В документе присутствовали элементы с признаками подделки. Подделка заключалась в наличии на договоре печати Министерства здравоохранения РСФСР, утратившей юридическую силу и не используемой с августа 1993г., с образования Российской Федерации. Дать объяснения по данному факту гр. Мотыль Е.Г. отказался.
В действиях гр. Мотыля Е.Г. усматриваются признаки состава преступления, предусмотренного ст.196 ч.1 УК РФ. Договор и печать изъяты по акту, в присутствии понятых.
Прошу принять решение по данному рапорту.

Помощник участкового
инспектора ОАП УВД
сержант милиции =Шерман=
 … марта 1996г.»


Из бухгалтерии я позвонил Майке. Она была радостно-деловита:
- О-о-о!..
- Ты жива еще, моя старушка?
- Ты вовремя. Приходи вечером, надо поговорить.
- Не хочу. Давай в Кафе в восемь.
- Ладно. Как ты?
- Никак. Мачо на сессии, Ясень в отгулах. Зубр вроде как в Череповце, что вообще-то служебная тайна.
- Я тебя тоже обрадую.
- Чувствую. Не опаздывай.
Я вышел во двор покурить. Через пару минут спустился Таракан и стрельнул сигарету.
- Почему в рапорт сам регистрировал? – спросил он, щурясь на солнце.
Я смотрел на Таракана с любопытством. Его обычная манера служебного разговора выражалась в крике на грани истерики по отношению к сотрудникам и в начальственных полуграмотных сентенциях по отношению к фигурантам дела. Его коронная фраза была подслушана Мачо: «Подождите в калидоре. Там польты висят, тубаретки стоят – и вы постойте…». На этот раз он даже голоса не повысил, хотя я грубейшим образом нарушил негласную иерархию Отдела – все рапорта на имя генерала проходят через Таракана, потом через Начальника. Второе и было причиной моего визита в дежурную часть Управления, где я сам зарегистрировал рапорт. Но Таракан не злился, и я понял, почему. Таракан был ментом по масти, а я подкинул интересное дело. Впервые на моей памяти мы покурили спокойно.

- Спишь? – спросила Майка, садясь напротив.
- Один? Это не в моих привычках.
- Я уезжаю.
- Совсем? - приподнялся я. Я уже всего ожидал.
- До июля. Отпуск получился огромный, шеф дал «добро», деньги выдали… Все одно к одному.
- Куда?
- В Адлер. Там у Сергея сестра.
- Когда?
- Через неделю. Жду на отвальную.
- Я буду в патруле…
- Ты сегодня скучный. Что случилось?
- Не буду портить тебе настроение.
- Ну, тогда я пошла. Пока.
- Удачи.
- Не грусти.
- Не буду.
Майка ушла. Я сидел за массивным деревянным столом, заменившим привычные пластмассовые столики на двоих, и ничего не заказывал. Вокруг шумели, орала музыка. Незнакомый бармен лихо управлялся с новой кофеваркой, изредка скользя по мне равнодушным взглядом. Ничего этого раньше не было. Кафе открылось неделю назад, с другим персоналом, другой мебелью и другим контингентом. Но оно по прежнему работало с восьми утра, и мы по прежнему могли пить там утренний кофе. Только почему-то не хотелось…
- Что?! – ошеломленно воскликнул бармен.
Кафе просквозило тишиной. Я обернулся. У стойки стоял мужичок в лыжной шапочке с полиэтиленовым пакетом в руках. Единственное, что здесь сохранилось. Бармен смотрел на него потрясенно:
- Что?..
Мужичок опасливо осмотрелся и сказал чуть громче:
- ДВА стаканчика «Боржоми», пожалуйста…

Прямо из Кафе я позвонил Егору. Против обыкновения, он был дома.
- Валдаев, через десять минут у меня будет бутылка водки.
- Пьем!
- А ты печень еще не всю уциррозил?
- Нет, кусочек еще остался. Специально для тебя. Твой образ живет у меня в печени.
- Ладно, тогда пьем.
- Конструктивно?
- По максимуму.
- Кулуарно?
- По возможности. И с «промежуточным катализатором».
Так на его языке именовалось пиво, за которым надо было топать в магазин после второй бутылки. Эта привычка моего друга особенно бесила меня зимой, когда за «промежуточным катализатором» приходилось в буквальном смысле пробиваться сквозь мороз к единственному в микрорайоне круглосуточному магазину, стоять в очереди, а потом употреблять на морозе. Однажды я тайно принес пиво с собой, а когда Егор дозрел до «промежуточного катализатора», торжественно достал его из рюкзака. Егор впал в истерику: разорался, пиво засунул обратно, меня насильно одел и потащил-таки в магазин. По пути он упрекал меня в чисто ментовской неспособности к полету и в нарушении его, Егора, гомеостазиса…

- Слушаю.
- Добрый вечер, Дора Адольфовна, Арс.
- А мы уж и забыли, кто это…
- Каюсь. Как вы?
- Потихоньку. Ты чего так поздно?
- Простите великодушно. Но я только что созрел.
- В смысле?
- Диктуйте, куда там сначала идти надо – в паспортный стол, в ОВИР… Егор, дай ручку!
- Арс, ты выпил?
- А как же! Но сначала решил.
- Ну, наконец-то! Саша, Арсик решил ехать! Да! Арс, ты приходи завтра вечером, все обсудим.
- Договорились. До завтра. Извините еще раз.
- Пока. Ну, даешь ты…

«Начальнику УВД
Генералу

Рапорт.
Прошу разрешить мне оформление заграничного паспорта для отъезда в Государство Израиль на постоянное место жительства.

Помощник участкового
инспектора ОАП УВД
сержант милиции =Шерман=»

Следующую неделю я работал спокойно. Впервые за два года меня никто не трогал. Было наплевать на план и на вторую смену. По несанкционированному разрытию на улице Сусанина поехал работать лично Советник, поняв, что и не дернусь. Я целыми днями бездумно бродил по «поляне», равнодушно глядя мимо ларьков, и списывал старые «заявы» по благоустройству. Ребята меня не подкалывали, у Начальника я удостоился почетного «подмига» – просто так, без повода. Выговор, который мне готовили за самовольную, без резолюции шефа, регистрацию рапорта в ЖУИ, был забыт. Фактически меня уже перестали считать штатной единицей Отдела. Я уходил с работы в семнадцать тридцать, сразу по окончании рабочего дня. Вечера проводил у родителей, читал или спал.
Однажды днем, когда я обедал у родителей, в дверь позвонили. На пороге стояла Майка и странно на меня смотрела.
- О-ля-ля! – обрадовался я. – А как же море-солнце-пальмы-песок?
- Это что, правда?.. Я на минуту. Ты так и будешь держать меня на лестнице? Не надо тапочек. Это правда?
- Что? Если то, что на таможне надо предъявлять обрезанный орган, то нет. Хотя Мачо настаивает.
- Едешь, значит…
- Ты-то откуда взялась?
- Да заболела в день отъезда, прикинь… Гастрит в апреле – каково?
- Нетипично.
- Сто пудов! Десять дней в больнице валяюсь, ни одна падла не заходит. Звоню вам на работу – Ясеня с Мачо постоянно нет, а ты чуть ли не уволился…
- Сегодня рапорт подаю.
- Мама час назад одежду принесла. Чухнула к тебе, что потерпевшая. На остановке с Ингой столкнулась – говорит, ты уезжаешь.
- Инга в городе?
- Я так поняла, что вещи забрать приехала. Что вообще происходит?
- Сядь. У бати коньяк есть, сейчас поговорим.
- Ох, горе ты мое…
Есть она не хотела. Устроилась на диване с рюмкой в руке. Я расположился на ковре. Из спальни вышел Тема и хмуро на нее посмотрел.
- Это мой племянник, очень приятно, - сказал я. - Пельмень, поздоровайся.
Он что-то буркнул и вернулся к себе. До нас донеслись выстрелы и крики убитых. Я прикрыл к нему дверь.
- Щелочку оставь! – потребовал Темка.
- Ну? – сказала Майка.
- Уезжаю. Ни черта у меня не осталось.
- Куда? К кому?
- Не впервой.
- А родители? Друзья? Пиво? Я?..
- Знаешь… У моих предков был однокурсник по фамилии Тюрин. Когда-то он учился в балетном училище, но получил травму и поступил на медицинский. А закончив, плюнул на распределение, сшил себе пальто из меха кенгуру и уехал завоевывать Москву. Его тоже спрашивали – куда, зачем, кому ты там нужен? Тогда он рассказал притчу. Посреди тучного луга привязали лошадь и оставили на неделю. Вернувшись, увидели, что лошадь сдохла, а вся трава в радиусе веревки вокруг дерева съедена. «Так вот», - сказал Тюрин, - «Я здесь свою траву съел. Теперь либо подыхать, либо рвать веревку». Это было тридцать лет назад. Сейчас он живет в Штатах, преуспевающий балетный критик.
- И что?
- Я свою траву тоже съел.
Майка задумчиво крутила в руках рюмку. Я подсел к ней.
- Осуждаешь?
Она пожала плечами:
- Мне в больницу пора.
- Какая у тебя палата? Я зайду.
- Забудь! Еще в халате я перед тобой не щеголяла.
- Тогда пришлю Мачо.
- Шерман, блин!..
- Без рук! Дай знать, когда выпишут.
- Конечно. Тема, до свидания!
- «…маркитантка юная убита», - донеслось из спальни.


«Начальнику УВД
Генералу

Рапорт

Прошу уволить меня по собственному желанию.

Помощник участкового
инспектора ОАП УВД
сержант милиции Шерман»

В «народном хозяйстве» я в полной мере ощутил себя через день после увольнения – попытался предъявить «ксиву» кондуктору в троллейбусе. Пришлось купить билет. Ощущение было странным. Восприятие окружающего – нечетким и лишенным эмоций, словно я смотрел из окна на незнакомую улицу. Торговцы поглядывали мне вслед с привычной настороженностью. Сотрудники – теперь уже бывшие – сталкиваясь со мною на улице, радостно трясли руку и звали заскочить в Отдел. Боцман возил меня по инстанциям на служебной машине. И только кондуктору было наплевать… У меня не было удостоверения. Я купил билет, и этим обозначил свой статус: «гражданский человек». Ребята смирились с этим значительно быстрее меня. Я стал воспоминанием, пусть даже и приятным. Я ушел в другой мир, в который они редко заглядывали. Моя среда обитания, мой ареал... С моим уходом он не разбалансировался. Я не учел, что между увольнением и отъездом возникнут эти длинные дни, полные невостребованности. Кардинальные перемены воспринимаются лучше, чем частичные…
И я стал просыпаться не раньше десяти утра. В Кафе по вечерам я приходил первым или не приходил совсем. Друзья перестали рассказывать знакомым о приятеле-еврее, сыне двух врачей, отслужившим армию и работающем в милиции. Форму я роздал сотрудникам, оставив ботинки с берцем себе и фуражку Темке. Документы были оформлены без проволочек, даже быстрее обычного. Скорее всего потому, что в городской милиции работало два еврея – я и Генерал. Родилась даже легенда, будто Генерал, когда ему принесли мой рапорт, некоторое время сидел молча, потом достал из сейфа бутылку коньяка, хлебнул и, пробормотав «Ну, хоть кто-то…», наложил резолюцию.
Солнечным апрельским утром я сдал паспорт и перестал быть гражданином какой-либо страны. Егор когда-то мечтал об этом… Потом мелькнули слова «виза», «транзит», «консул»… Я собрал вещи. Получился один рюкзак – правда, набитый битком. Были уничтожены письма, розданы вещи и проданы книги. Ребята пили «За скорое возвращение» и «Да здравствует шестнадцатая республика Советского Союза». Откуда ни возьмись, появилась Зойка, подарила пару вязаных носков, разревелась и ушла. Я с полнейшим равнодушием ждал отъезда…
Дату вылета мне сообщили за три дня. Я позвонил в Отдел, назначил встречу на вечер, велел разыскать Зубра поехал к Майке.
Она гуляла с Аланом.
- Я уезжаю, - сообщил я.
- Когда?
- Послезавтра.
Ничего особенного не случилось. Она привязала собаку, вздохнула и деловито поцеловала меня в щеку.
- Адрес вышли сразу же.
- Вышлю.
 Так и попрощались. Напоследок она сунула мне свою фотографию.

За столом сидели только Мачо и Зубр, хотя пива стояло на четверых.
- Всё? – спросил Зубр.
Я кивнул. Мачо немедленно взъярился:
- Вот этого не надо, а? Суровое молчание, скупые слова… Сейчас еще обниматься начнем.
Зубр его не одернул. Я закурил и показал им билеты.
- Документы, вещи? – спросил Зубр.
- Ажур.
- Ну, тогда за мягкую посадку.
- А Ясень, Боцман?
- Боцман в патруле. А Ясень вон.
Ясень отряхнул свою песцовую шапку и протянул мне свадебные фотографии. Я, не глядя, положил их во внутренний карман.
- Когда? – спросил он, беря пиво.
- В четверг. Автобус в семь утра к подъезду подкатит. Персональный.
- Мы придем проводить, - сказал Мачо и неуверенно посмотрел на ребят.
- Посмотрим, - уклончиво сказал Зубр и поднял бокал. – За удачную акклиматизацию.
- Абсорбцию, - сказал я.
- Один хрен…
- Умное слово, - отметил Мачо.
Мы выпили по две бутылки. Угостили бармена. Я на неделю вперед оплатил «Боржоми» для ежедневного мужичка. Веселья не было.
- Давайте еще, - я кивнул на стойку. Они переглянулись.
- Утром на работу, - сказал Ясень. Мачо курил в потолок. Я усмехнулся.
- Ладно, идите. Я понимаю.
Зубр поднялся сразу. Протянул руку.
- Удачи, - сказал он буднично.
- Взаимно.
- Во сколько автобус? Мы постараемся придти.
- Хорошо бы. Вещи вынести и вообще… Водки выпьем.
- Мы постараемся.
- В семь.
В окно я видел, как они садились в машину Зубра. Мачо, с которым мы всегда спорили из-за права занимать переднее сидение, сел назад, рядом с Ясенем. Спасибо и на том, подумал я…
Через два дня я так же смотрел на них из окна автобуса, отъезжающего от моего дома. Они были в форме. Что-то кричали, смеялись. Зубр скалил железные зубы и махал бутылкой водки, которую мы так и не успели распить. Автобус поехал.

Июнь

!
Ну и какого, извини, хрена ты уехал? Сразу все стало портиться. Во-первых, я снова попала в больницу. Во вторых, лето затерялось напрочь, по-моему, где-то в твоих краях (уже твои?). А в третьих, я переехала. Не могу в письме написать и описать то, как это происходило. Но, кстати, именно сам переезд окончательно порвал все наши отношения с муниципалами. Они приехали в костюмах, попили пива, посмеялись и… уехали. Перевозили меня совершенно другие люди. Переезд вылился в то, что перевезли еще две квартиры.
Обмен я нашла довольно удачный – в доме, где «Спорттовары», т.е. прямо напротив маминого дома. Таким образом – Центр, и это подкупает невероятно (все равно Шерман уехал, и теперь никто не разбудит меня звоном монет в окно). Но, блин, нет балкона (но все равно Шерман уехал и теперь некому спать у меня на балконе). А на ремонт комнаты надо пол лимона. Я же хочу, чтоб обои были моющиеся, ведь Алан такой не моющийся… А вот «Стену Шермана» пришлось оставить.
Сергей уехал в Москву. Надеюсь, надолго. В последнее время наши отношения приняли характер мордобъющих. Он тут ё…нул об стену мою любимую хрустальную вазу, богемское стекло, блин… Он все никак не переживет, что я все сама делаю и решаю. Квартиру поменяла сама за две недели, синтезатор сама купила (ты в курсе? Играю), телефон установила, автоответчик поставила… Кстати, он про квартиру узнал накануне переезда.
Про работу свою я вообще молчу, т.к. Мэр – чудак не на ту букву (интересно, а в Израиле есть такие чудаки? Майка-философ). Я пыталась побороться за нашу погибающую медицину, и за что боролась, на то, соответственно, и… Мачо на сессии. Говорит, что все уроды, потому что ты уехал и вся компания распалась. А он получит образование, перейдет на работу в ОБЭП и потом уедет в Москву. Его там, как видно, очень ждут.
Зубр на больничном. Ясень угомонился и весь в семье, пива не пьет. Мы почти не видимся.
На первое мая я солидаризировалась, прости меня, с Брючкиным. Блин, там все так запущено. Выдержала один день и уехала домой, к родному Алану. Брючкин контуженый и зануда… Это поступок из серии «Киргинская отрабатывает прошлые варианты, чтобы иметь их в виду».
К. женится. Без комментариев.
М. рассталась с Д. И правильно.
Я ни с кем не рассталась, я просто стараюсь имена не путать.
На республиканском собрании Народно-демократической России видела Ингу с отцом. Выглядит потрясающе.
Кац приехал. «Я знаю, что ты хочешь от меня ребенка». Без комментариев.
Мой день рождения будем праздновать в семейном кругу – Шермана нет.
Я завела себе кота. Его зовут Борис с ударением на первый слог. Он пушист, нагл и пока не кастрирован.
Вот такие мужики все хорошие люди. Ну как тут нормально к кому-нибудь относится? Один был достойный, и тот свалил от меня в свой долбаный Израиль…
Шерман, я тебя очень люблю и мне тебя очень не хватает, честное слово! Если бы ты был рядом…
Крепко тебя целую.
Твоя Майка – испанский летчик.

P.S. Алан на днях извалялся в каком-то дерьме и передает тебе привет.
P.P.S. Нашла недописанный реферат Мачо, прилагаю. Ты все-таки жуткий засранец.


«Реферат.
Применение лекарственных растений при колотых и резаных ранах.
Если у вас на теле много колотых и резаных ран, и вы лишены возможности получить квалифицированную медицинскую помощь – немедленно приступайте к сбору лекарственных трав.
Остановить кровотечение поможет растение ………… (рукою Мачо на латыни русскими буквами неразборчиво), в средней полосе готовое для сбора в последнюю декаду апреля. Как хороший антисептик может служить цветок травы ……….., цветущий раз в семь лет в предгорьях северного Кавказа. Отличными заживляющими свойствами обладает настойка травы …………., для приготовления которой нужно тщательно высушенные и мелко нарезанные листья настоять на спирту в течение полутора-двух месяцев…»
(Большое пятно от кетчупа).

1997-1999г.г.
Сдерот – Хайфа - Тель-Авив.