Станция Грязи

 Что-то я давно не писал о своих путешествиях..
 Кроме поездок за рубеж – на симпозиумы, на гастроли и просто на отдых – были ещё и разъезды по родной стране, и у них тоже была своя причина – подработка для денег, причём очень неплохая подработка. В свободное от чтения лекций и написания статей время. Участвовал я в этих скитаниях по родным просторам несколько лет подряд в составе славного воинства волонтёров-добровольцев знаменитого и одиозного благотворительного фонда. Ещё в начале девяностых годов одна гигантская акула – гений и гроза финансового мира, сотрясатель основ самых могучих национальных экономик – неожиданно решил вдруг помочь нищим российским учёным. В кратчайший срок выстроилась стройная пирамида целого фонда с чиновниками, экспертами, распорядителями и маленькой армией внештатных волонтёров, в число которых я и вошёл. Разорённая и ограбленная новоявленными олигархами страна выживала впроголодь, с трудом и надрывом. Задержки с выплатой зарплат у имеющих работу и отсутствие таковой у остальных – всё это было и, кажется, есть до сих пор. Огромный, чудовищный контраст в условиях жизни Москвы и остальной России мог наблюдать каждый пересекающий в девяностые годы Московскую кольцевую автодорогу. Особенно обездоленными оказались работники науки и просвещения. И вот, в беспросветном и безнадёжном существовании отечественных учёных, преподавателей вузов и школьных учителей забрезжил яркий свет. Могучая и грозная акула улыбалась с экранов телевизоров, блестя своими очками. Деньги на поддержку учёных и учителей вдруг потекли рекой из её карманов.
 Что касается учителей, идея родилась простая и красивая. У хороших учителей заинтересованные ими ученики, скорее всего, успешно поступают в институты и университеты. Если провести анкетные опросы студентов во всех вузах на всех курсах и по всей стране, можно выявить никому не известных скромных подвижников на ниве народного образования, достойных щедрой финансовой поддержки. Если фамилия одного и того же учителя упоминалась в анкетах хотя бы пять раз (или десять, точно не помню), его ожидал настоящий подарок судьбы. И вот, трудится какой-нибудь сельский учитель, вкладывает душу в своё дело, сеет разумное, доброе, вечное за мизерные гроши, которых не хватает на жизнь. Копается после уроков в огороде, чтобы добыть себе на пропитание, утирает пот со лба. А тут ему – телеграмма. Вы такой-то? Получите, распишитесь. Вы – победитель конкурса фонда Сороса, соросовский учитель. Вот Вам чек на несколько тысяч долларов. Старый учитель растерянно протирает свои затёртые круглые очки, треснувшие и скреплённые ржавой проволокой. Что это, шутка? Нет, это – настоящие деньги. Деньги по меркам российской глубинки огромные, неслыханные, баснословные. Примечательно, что никто из учителей сам себя не выдвигает, даже не подозревает о конкурсе и о работе, затеянной и проведённой этим фондом с таким размахом по всей стране.
 Это – настоящее чудо. Акула-филантроп улыбается с глянцевых фотографий. Далёкие ученики, рассеянные по всей стране, вспоминают своего учителя и наставника и вписывают его имя в анкеты. Анкеты заносятся в единую базу данных вычислительного центра близ метро Калужская в Москве. Награда находит скромного героя.
 Для осуществления чуда требовались внештатные сотрудники-добровольцы, разъезжавшие по городам и весям и собиравшие сотни, тысячи и сотни тысяч анкет. Работа эта оплачивалась Фондом весьма щедро – десять центов за одну анкету. Поработав так недели с три, можно было заработать полторы тысячи долларов или около того. Ах, это весёлое и волшебное слово – сдельщина! Сколько набегал, столько получил.
 Ребята! Вспомните своих любимых учителей! Напишите разборчиво, желательно печатными буквами, фамилию, имя и отчество любимого учителя!
 Скромные труженики, вложившие душу в своих учеников-подростков, лелеявшие и пестовавшие их, зажигавшие их ребячье воображение на воскресных кружках и дополнительных занятиях, мотавшиеся с ними по стране на олимпиады, пока ещё копаются на грядках в своей поношенной одежде советских времён. Потому что в девяностые годы большая часть населения страны не покупала себе вообще никакой одежды, а донашивала старое. За исключением Москвы, разумеется. Но Москва – это особая точка на карте. Островок благополучия. Это – не Россия.
– Вы такой-то? Получите чек! Что? Сам не знаю, Вы что-то выиграли.. Нет, не лотерейный билет! Это какой-то фонд..
 Ребята! Вспомните хорошего учителя! Не забудьте написать номер школы и населённый пункт, где вы учились!
 Голос у меня поставлен многолетним пением и лекциями. Хорошо слышно даже в самых больших аудиториях. Сдельщина! Летишь как на крыльях, не чуя под собой ног. Бежишь по рядам, собирая анкеты. Слева, справа, сверху тянутся и тянутся к тебе руки с ворохом аккуратных бумажных прямоугольников. Передают по рядам, спешат, дописывают. А если я забыла отчество? Напишите то, что помните – фамилию и имя! Компьютерная программа восстановит отчество по совпадениям. А если я фамилию не помню? Постарайтесь вспомнить! Ну, напрягитесь! Так, я к Вам ещё подойду – бежишь в другое крыло зала, потом назад. А прозвище учителя писать? – спрашивает какой-то остряк. Студенты смеются. Они готовы вспомнить всё, даже прозвища. Сейчас, только одну минуту подождите. Как же всё-таки его звали? Необычный вопрос задают в Биробиджане: А если учитель уехал в Израиль? Писать его или нет?
 Наконец, анкеты собраны. Кто староста? Выйдите со мной на минуту! Староста должен засвидетельствовать своей подписью, что я при нём запечатал конверт.
В Фонде удивляются моей производительности, не могут поверить – как можно ра-ботать с такой скоростью? В глазах штатных кураторов программы я – настоящий стахановец. А я каждый вечер приплетаюсь в свою гостиницу мокрый как мышь и валюсь с ног. Рубашку можно выжимать, её приходится менять каждый день. Азарт заработка зажигает и гонит вперёд. Каждый вечер сидишь над картой очередного города и продумываешь самый оптимальный маршрут на завтра. Как успеть на все учебные пары? Рекорд у меня был в Комсомольске-на-Амуре: тридцать шесть опросов в тридцати шести разных аудиториях за один день. В течение шести пар. Это – предел. Больше уже невозможно ни при каких условиях..
 Господи, сколько городов! Ярославль, Саратов, Волгоград, Астрахань, Вологда, Череповец, Сыктывкар, Иваново, Владимир, Ковров, Шуя, Кострома, Владивосток, Артём, Хабаровск, Благовещенск, Биробиджан, Комсомольск-на-Амуре, Смоленск, Псков, Великие Луки, Липецк, Тамбов, Мичуринск...
 В памяти всплывают бесконечные переезды из города в город. Поезда и самолёты. А ещё - электрички и автобусы.
 Кто видел только Москву, тот не знает России. Несчастная обездоленная страна. В Иваново закрыты все ткацкие фабрики. Потому что хлопок поставлялся раньше из Советской Средней Азии. Работы нет никакой. В Коврове дела получше – там оборонка, там ещё что-то работает. Разговариваю в электричке с молодым парнем из этого Коврова.
– Ну, как вы в Коврове живёте?
– Хорошо живём! – улыбается парень. Работа есть!
 Он счастливый, потому что у него есть работа.
– Сколько получаешь? – задаю я нескромный вопрос.
– Двести тысяч! – парень сияет и лучится от радости. На эти деньги невозможно прожить даже неделю – настолько они мизерные. Но парень счастлив. Мне неудобно ему признаться, сколько я сам получаю в Москве. Вид этого молодого мальчика, гордого своей неправдоподобно низкой зарплатой, особенно запомнился среди прочих.
.................................
Где же была эта станция? На каком пути, в каком году осталась она лежать в твоей памяти? Станция с романтическим названием – Грязи. Кажется, из Тамбова в Липецк. А может быть – из Мичуринска в Тамбов, точно уже не помню. Зимняя холодная электричка. Ты сидишь со своим огромным чемоданом анкет. Напротив тебя – мужичок с острым лисьим лицом в блестящих очочках. Общие слова, обмен фразами. Вы откуда? Я – из Москвы. Всю жизнь у меня этот недостаток – говорить правду. Ну, какого чёрта я ляпнул ему, откуда я? Кто меня за язык тянул..
Мужичок вспыхивает и краснеет, бегающие цепкие глазки наливаются кровью. Они сверлят меня буравчиками. Мужичок начинает цедить сквозь зубы: «Всех бы я вас, москвичей, расстрелял! Всех бы к стенке поставил! Был бы у меня пулемёт…», и т.д., и т.п.
 Сижу с невозмутимым видом. Не реагирую никак. Реагировать глупо.
Стучат колёса холодной зимней электрички. Мчащейся по холодной стране с холодными городами и холодными гостиницами, где невозможно согреться зимой даже в шубе под двумя одеялами. Пустой вагон. Мы лишь вдвоём – я и мой замолкнувший, наконец, сосед, смотрящий на меня угрюмо и насупившись. Однако расписания станций в вагоне нет, за окнами – поздний вечер, в темноте ничего не видать, а громкая связь, как водится, не работает. И никого больше нет, ни души. Придётся спросить, он ведь местный.
–Не подскажете, скоро ли станция Грязи?
На этой станции мне – выходить. А электричка – последняя. Сосед вдруг оживляется, лицо его светлеет:
–Конечно, скажу! На следующей!
–Как, прямо сейчас?
–Вот, вот – прямо сейчас, да! На ближайшей остановке!
 Благодарю соседа и иду в тамбур. В тамбуре – тоже никого. Заглядываю в следующий вагон – ни души. А вот и моя станция. Шипят тормоза, распахиваются двери, и я оказываюсь на совершенно пустой платформе среди высоких елей и сосен под морозным ночным небом. Глухая тишина, зимняя лесная ночь, последняя электричка. Вокруг – ни огонька, ни деревень никаких нет. Густая чащоба. Заподозрив неладное, бегу по платформе к следующему тамбуру. Слава Богу, здесь какие-то люди..
–Ребята! Это – станция Грязи?
–Какие Грязи?! Это – девяносто третий километр, полустанок! Здесь вообще никто не живёт. Прыгай скорее в вагон, пока двери не закрылись! Грязи будут через две на третью!
 Я успеваю впрыгнуть обратно. Выходим на станции Грязи и спешим всей гурьбой к маршрутному такси. Сажусь и вижу прямо напротив себя моего недавнего попутчика. Лёгкая тень удивления пробегает под его очками. Нельзя ничего говорить, ни единого слова. Будь спокойным. Смотрю спокойно, молча, в упор и, чуть заметно, подмигиваю ему левым глазом.
 Вот и всё, доехал я до станции Грязи. Мир не без добрых людей..