Судьба

Зимний короткий день постепенно угасал. Тишина окутала лесок, лежащий в глухом, Богом забытом, месте. Казалось, что и нет на Земле цивилизации – так все вокруг выглядело первозданно и неиспорченно.

Впечатление от этой величавой зимней картины ничуть не портила припорошенная снегом железнодорожная колея, уходящая вдаль до линии горизонта между почти сомкнувшимися кронами деревьев. Линия была старая, немагистральная. Редко-редко старичок-тепловозик катал туда-сюда на узловую станцию три бурых плацкартных вагона, да парочку вагонов с углем или бензином мог привезти в далекий райцентр. Ветка эта жила такой размеренной жизнью давно и, казалось, уже даже стала частью окружающей природы.

Вдруг тишина зимнего леса стала постепенно нарушаться.

Скрип, скрип, скрип, скрип – все громче слышались звуки шагов. Белочки, вяло наблюдавшие за тишиной, на всякий случай перепрыгнули на дерево повыше.

Вскоре из сумерек плавно появилась фигура мужчины лет пятидесяти. Он брел по заснеженной колее, иногда останавливаясь для отдыха. Мужчина был одет небогато, скорее даже бедно, но чисто и аккуратно, в светло-серое легенькое пальто.

Звали его Владимир Сергеевич Мальков и шел он домой, в свой маленький городок Омутовск на берегу Волги. Владимир Сергеевич поглядывал на часы - солнце уже скоро сядет, а ему до города оставалось еще брести с десяток километров. Тревоги в его взгляде не прослеживалось. Скорее, на часы он глядел механически, а мысли в это время витали очень далеко. Бояться мужчине и впрямь было особо нечего - морозы сильные еще не наступили, волков около Омутовска уже лет тридцать как всех истребили, с дороги не сбиться - надо всего лишь идти между рельсов, и ноги сами его приведут до города, а там недалеко и до покосившегося деревянного домика по улице Сакко и Ванцетти.

Нельзя сказать, что Владимир Сергеевич был пьян, с другой стороны, утверждать что он трезв - также было нельзя. Если взять народную шкалу степеней опьянения, то его состояние можно оценить на «троечку», т.е. «слегка вмазал».

А «вмазать», собственно говоря, был повод. И именно поэтому наш герой уже довольно давно брел по заснеженной колее, возвращаясь домой из столицы. Там он был на похоронах своей жены.

Собственно говоря, бывшей жены, уже десять лет как вышедшей повторно замуж за его друга, но слово «бывшей» он никогда не употреблял.

И сейчас, когда он бессознательно брел по деревянным шпалам, то пытался воскресить в памяти все события своей жизни, так или иначе связанные с потерей супруги.

Последние 10 лет он никогда не видел Майю. Последняя встреча осталась у него в памяти ноющей занозой. Если бы знать, что эта встреча окажется последней, можно было бы ведь все повернуть по-другому, сказать другие слова, бросить другой взгляд… Но, как известно, задним умом мы все крепки. Вот и Владимир, в тот памятный день 1991 года не смог сдержать свои обиды и упреки, высказал все Майе в лицо, и в тот же вечер уехал из Москвы в маленький поволжский городок.

Он даже не знал, куда едет. Рухнула вся его налаженная жизнь - стабильность, уверенность в завтрашнем дне, семейный уют. Разве мог Володя в это момент хладнокровно мыслить? Было только одно желание -немедленно бежать из этого огромного города, где его все предали, где невозможно дышать, где…

Почему-то оказавшись на Савеловском вокзале, Владимир ходил вдоль составов дальнего следования и электричек без каких-либо конкретных мыслей. Бродить, бродить, бродить. Надо уехать из Москвы, надо уехать…

Когда он проходил мимо хвостового вагона уходящего через пять минут поезда на Омутовск, его окликнула некрасивая женщина-проводница:
- Надо ехать?
- Надо уехать - механически подтвердил Владимир.
- Заходи, там разберемся!

Так Владимир, сам того не ожидая, следующим утром оказался в небольшом старинном городке на Волге, где и купил себе завалящий домик – благо, пустых домов здесь было немало, и стоили они сущие копейки.

С тех пор он вроде бы и привык к новому стилю жизни: денег было мало, забот было много, с соседями обязательно надо было пить самогон, хотя бы раз в неделю – иначе тебе объявляли бойкот, как «зажравшемуся москвичу». Денег было мало не только у Владимира, их практически не было ни у кого в городе. Производства в городе не было почти никакого, кроме маленькой трикотажной фабрики, да и та разорилась в первые же годы рыночных отношений, и в ее корпусах по выходным теперь устраивали распродажу китайского и турецкого ширпотреба силами приезжих «челноков».

Заботы тоже были равными для всех, кроме жителей пятиэтажек, которых «ласково» прозвали «буржуями», за то, что им не нужно было таскать на себе из колонки ведра с водой и топить печку по несколько раз в день.

Правда, настал день, когда и воду, и отопление в пятиэтажках отключили лет на пять, так как трубы сгнили окончательно и бесповоротно, но чувство неприязни к обитателям «небоскребов» у жителей деревянной части города почему-то не прошло.

Владимир привык к этому провинциальному дикому укладу только внешне, а в глубине своей все равно вспоминал свой столичный дом, науку, семью…

Жил он с Майей почти 15 лет в Сокольниках, в старом «сталинском» доме. Квартира эта досталась ему в наследство от родителей, которые, в свою очередь, получили ее, как передовики производства в одном из секретных авиационных институтов. Район он свой любил. Казалось, что Володя знает каждый уголок в Сокольниках. В сущности, оно так и было. Не было, наверное, ни одной просеки, ни одной полянки в парке, которую маленький Володя не исследовал. Все близлежащие улочки, переулочки – все это было знакомо с раннего детства.

Именно поэтому, когда родители рано ушли из жизни, Владимир не стал менять квартиру – он был очень привязан к Сокольникам и не очень жаждал перемен. К тому времени он уже закончил престижный факультет в МГУ и устроился на перспективную должность в один из НИИ. Молодой коллектив, походы, вечеринки – все это стало неотъемлемой частью жизни.

В одном из походов по дачным местам Подмосковья Владимир и встретил Майю. Она работала и училась в медицинском институте, а вечером и иногда – ночью работала сестрой в одной из городских больниц, чтобы, как она говорила «привыкнуть заранее к профессии».

Владимир потом не раз пытался понять, что же его натолкнуло именно на Майю. Красота? Интеллект? В его отделе в НИИ были девушки и с более смазливыми личиками, и обладавшие глубочайшими познаниями во всех областях знаний, но не они заняли место рядом с ним. Как потом шутливо отвечала Майя, «А я тебе приворожила». В те годы такие обряды не были широко распространены, поэтому Владимир обратил этот разговор в шутку. По прошествии многих лет, после появления в газетах массы объявлений от колдунов и знахарей он подумал, что Майя, возможно, и не обманывала его. Может быть, действительно, какая-нибудь «потомственная ясновидящая гадалка Яна Алмазова» приложила свое цыганское народное умение ворожеи…

Но это уже из области домыслов. Фактом же остается то, что через месяц после первого знакомства Владимир и Майя отнесли заявление в Сокольнический ЗАГС, и вскоре в Стране Советской появилась еще одна ячейка общества – семья Мальковых.

Многие в Володином НИИ такую скорую свадьбу в курилке объясняли просто - мол, надо откладывать потихоньку мелочишку для достойного подарка Володе через 9 месяцев. Но время шло, копилка, полная пятачков и другой мелочи так и стояла невостребованной, потому что не было именно такого повода для свадьбы. Была любовь – взаимная, быстрая, всепоглощающая.

Так сложилось, что копилка с пятачками долго еще стояла за отсутствием искомого повода, пока в итоге не была кем-то потихоньку украдена. А детей в семье Мальковых так и не появилось. Сначала Майя не хотела даже думать об этом - ведь надо закончить институт! Потом, когда эта эпопея была закончена - ведь надо закрепиться на хорошем месте! Потом – аспирантура! Диссертация! Преподавательская работа! Звание доцента! Аспиранты!

Ближе к концу 80-х, Володя и Майя как-то одновременно пришли к выводу, что уже «нечего смешить людей», и затеваться с наследником уже не стоит. К тому же, если молодые родители еще хоть как-то стойко переносят постоянный детский плач, пеленки и т.п., то Мальковым, людям уже среднего возраста, вполне обеспеченным, имеющим свои привычки, даже мысль о таком раздражителе в их жизни казалось неуместной.

- Володя, ну посмотри, посмотри на Илану, что с ней стало! - говорила категоричным голосом Майя. Илана была ее лучшей подругой, которая после замужества и рождения детей поправилась на десять размеров. Илана, впрочем, не жаловалась и была довольна своей двойней, но ее рассказы о бессонных ночах около кроватки заболевших Виталия и Маргариты, о горшках и детских неожиданностях приводили Майю в тихий ужас, который затем изливался на Владимира, стоило гостье уйти.

Нерастраченную материнскую энергию Майя решила реализовать через самоутверждение в качестве деловой женщины. Для начала она стала выписывать экономические и правовые журналы и внимательно их изучать, к великому изумлению Владимира. Затем она стала осторожно, а потом все более открыто подбивать Владимира к уходу из НИИ, где за 15 лет он пробился всего лишь до старшего научного сотрудника, и неизвестно, что будет дальше.

Уходу Майи из медицины способствовала жалоба одной из пациентки на чрезвычайно грубое отношение лечащего врача, коим Майя и являлась. Приехала комиссия из Моссовета, о чем-то поговорила с главврачом, после чего Майе деликатно намекнули, что неплохо бы уволиться «по собственному». Надо было знать Майю, чтобы предсказать, что, как натура максималистская, она не захочет уйти тихо. Да, так и случилось. Обидевшись на весь белый свет, и на медицину, в частности, она решила «начать новую жизнь».

Чтобы начать свой бизнес и учредить кооператив, Мальковым нужен был третий компаньон. Вечером, сидя в кресле и слушая в пол-уха новости об очередном визите Генерального Секретаря на поля Ставрополья, супруги перебирали мысленно всех своих близких, хорошо и плохо знакомых людей, входящих в круг общения, чтобы выбрать того единственного человека, в содружестве с которым они заработают свое богатство.

Перечислял главным образом Владимир, а Майя, как правило, отрицательно качала головой, или же подавала уничтожающие реплики – «Нет. Алкоголик» или же «Нет. Стукач». Кандидатуры, которые предлагала сама Майя, тут же ей самой и отвергались, не успевал Владимир хоть что-то произнести в их поддержку.

Так постепенно подошли к концу записные книжки и Майи, и Владимира, а искомого результата все не было. Тут неожиданно раздался телефонный звонок. Оказалось, что это звонит старый приятель Володи, Сергей Ланцов, с прозаическим вопросом по поводу полтинника взаймы до зарплаты. Пообещав помочь другу (хотя и не самому близкому, но все же в институте вместе учились) деньгами завтра, Мальков положил трубку.

Кстати, а почему ты мне не упомянул про Ланцова? - спросила Майя.

Владимир задумался. Телефона Ланцова в записной книжке не было - номер был легкий и запомнился в свое время сразу. А слепо штудируя записную книжку, Владимир забыл подумать и о тех, кто в ней не значится.

Кстати, - повторила Майя – Ланцов… Интеллигентный человек, правда, нищий… Ну, интеллигенты всегда нищие, это не удивительно… Я думаю, ему можно доверять?

Владимир обрадовался такой неожиданной развязке затянувшихся поисков, и с радостью согласился, что вот именно такого компаньона они и искали, и, вообще, этот звонок был сигналом свыше.

На следующий день Мальков и Ланцов встретились. Субсидировав Ланцова требуемым полтинником, Володя издалека начал разговор, что вот она – новая жизнь наступает, можно самому себя обеспечить, нужно только трудиться. Если бы еще найти таких же деловитых и честных людей… Ланцов намеки сразу понял и уже этим же вечером сидел в гостях у Мальковых на правах компаньона и вносил свою лепту в выработку «стратегии».

Майя прочитала несколько умных книжек про развитие бизнеса, написанных американскими авторами, и твердо запомнила, что, прежде всего надо разработать «стратегию», а потом уже ввязываться в дело.

Однако же, о том, как вырабатывать эту самую стратегию, все имели поверхностные представления, поэтому решали просто и традиционно – наугад. В итоге остановились на двух очень популярных в те годы видах бизнеса – содержании платных туалетов и продаже чебуреков.

Пользуясь кое-какими связями, новоявленным бизнесменам удалось взять в аренду туалетное заведение все в том же любимом парке «Сокольники», а вот чебуреки пришлось продавать на другом конце города – в Филевском парке, так как и в Сокольниках, и на ВДНХ чебуречно-шашлычная мафия была грозна и неприступна; новичков там, мягко говоря, не жаловали.

За два года кооператив встал на ноги, появились кое-какие свободные средства, которые нужно стало куда-то вкладывать. Они купили небольшую палаточку с надписью «Квас». Первым делом была сорвана эта самая вывеска, и кваса в этом ларьке больше никогда никто не видел. Продавать стали кофточки, маечки, кассеты, топики, лак – то есть все то, что в Союзе в 90-м году еще было в дефиците, а в Польше уже было в избытке – только приезжай и закупай! Поначалу Майя лично закупала небольшие партии товара у знакомых ей «челночниц», потом же, сделав расчеты, она поняла, что если ездить самой, то прибыль получается несравненно большей.

Так, начиная с 90-го года, Владимир Майю почти не видел. Она завела себе 3 загранпаспорта и ездила в Польшу минимум 3-4 раза в месяц. Приехав домой на 2-3 дня она распихивала свой товар по ларькам (а их уже стало 4), знакомым продавцам на рынке, подсчитывала прибыль, и на следующий день опять уезжала в Варшаву.

Казалось, что уже все незыблемо, все отлажено. За это время Майя уже познакомилась почти со всеми пограничниками в Бресте и Гродно, проводниками поездов Москва-Варшава, оптовыми продавцами в Варшаве. Казалось, что каждый этап был застрахован тройной защитой, как вдруг…

Со временем Майе стала все меньше и меньше нравиться та сумма, которую она получала за реализацию кофточек и другой привезенной дребедени, хотя сумма-то эта не уменьшалась, а наоборот, постепенно увеличивалась. Во время таких раздумий, Майе вспомнился недавний разговор со своей вечной напарницей по варшавским закупкам, веселушкой украинкой Галей – женой дипломата, который работал нынче как раз в Варшаве.

«Если надумаешь хорошо заработать, скажи мне, я помогу» - такой смысл был в витиеватом разговоре, замаскированном словесным мусором в лучших дипломатических традициях.

Вот таким образом, помимо своих кофточек, Майя стала перевозить из Варшавы в Москву туго набитые бумажные пакетики не очень большого размера. Упакованы эти пакеты были очень хорошо, но Майя не была бы собой, если бы после очередного возвращения из поездки потихоньку не расковыряла краешек упаковки. В прорехе бумажного пакетика сверкнул отблеск драгоценных камней.

Майя не опешила, ибо понимала, что по пятьсот долларов за маленький пакетик просто так ей никто платить не будет (а за пакетом всегда приходил один и тот же представительный молодой человек по имени Костя). С другой стороны, это даже и не наркотики, чего так она опасалась. Так что и никаких угрызений совести по отношению к себе Майя не чувствовала.

Сколько было таких удачных случаев, Майя не считала. Видимо, не один десяток. Но конец наступил внезапно.

На пограничной польской станции Тересполь в купе, где ехала Майя, зашло 2 польских таможенника: грузный мужчина лет шестидесяти с большим количеством нашивок, звездочек и другой атрибутики, и молодая невзрачная девчушка в форме, но без знаков различия.

Попутчики снисходительно наблюдали за вошедшими, ибо привыкли, что польские таможенники опасны только в одном направлении – когда въезжаешь в Польшу. Тут могут и лишнюю водочку конфисковать, и сигареты (если кто-то вез совсем уж наглое количество, например 200 блоков). Когда же «челноки» выезжали из Польши, они знали, что бояться нечего: польское правительство дало негласную команду не препятствовать вывозу польского товара, тем самым, поддерживая своего производителя.

Поэтому никто особенно не прислушивался к тихому разговору двух представителей польской таможни, хотя отдельные слова из разговора можно было понять и без знания польского языка.

Молодая девушка работала всего первый день и старый опытный служитель делился с ней своим опытом.

Сначала они внимательно изучили содержимое больших баулов, расположенных под нижними полками. Проглядев для вида и без всякого интереса весь этот гигантский объем мужских носков и кепочек, трусов и пластмассовой бижутерии, старший сказал девушке, что в отдельных случаях можно попросить пассажирок показать и содержимое своих дамских сумочек. Вот, например, такой, как стоит у изголовья кровати – и показал пальцем на сумку Майи, которую, расслабившись, она даже и не подумала убрать с глаз.

- Ну, давайте, я попробую – покраснев от волнения промолвила молодая таможенница, и, придав голосу строгости, попросила: «Пани! Покажите Вашу сумочку!»

От внезапности Майя побледнела, медленно протянула руки к сумке, думая, сколько бы дать долларов этой парочке, чтобы они не зверствовали. Она остановилась на сумме в сто долларов – больше было давать жалко, да и кто они такие, в конце концов.

Майя не знала, что этот упитанный мужчина никто иной, как начальник Тереспольской таможни, известный совей неподкупностью далеко за пределами Польши, и уж с кем - с кем, но не с ним можно обсуждать такие вопросы.

После открытия сумочки, первый же вопрос девушки-таможенницы был, что называется, не в бровь, а в глаз: - «Пани! Что в кульке?». Майя, не зная, что ответить, молча открыла пакетик и сама поразилась такой внезапно появившейся на свет красоте: россыпи замечательных ювелирных украшений, с огромными драгоценными камнями… Майя вдруг внезапно вспомнила разговор двух подруг, о том, что из Европы стали активно привозить контрабандным путем качественные и дорогие ювелирные украшения, на этом зарабатывались состояния, ведь ассортимент советских ювелирторгов был очень скуден. Так вот, оказывается, как эти красивые бирюльки оказывались в Союзе…

Естественно, что все это богатство было переписано по описи с понятыми и изъято. Начальник таможни пожалел Майю, находящуюся на грани обморока и не стал вызывать полицию, написав в акте, что обнаружил в вагоне тайник, который (почему-то!) никто не признает своим.

До Москвы соседки по купе отпаивали Майю чем могли – у каждого был свой запас лекарств, и каждый думал, что именно его корвалол (адельфан, но-шпа) поможет вмиг разорившейся подруге, но домой она приехала в ужасном состоянии.

Как здравый человек она не могла не понять, чем обернется потеря груза.

Вечером пришел не тот молодой человек, которого она ожидала, а незнакомый ей мужчина кавказского происхождения. Имран, как он представился, говорил тихо, но крайне убедительно, так как информация о найденном в поезде тайнике уже стала известна и отправителям и получателям…

***

На узловой станции Лебедево рабочий день шел по привычному сценарию: без происшествий прошел дальний поезд на Москву, два товарнячка уехали в противоположную сторону. На этом, собственно, обычный объем работы на станции и заканчивался. Из пригородных тупичков, правда, еще несколько раз в день уходили длинные, холодные и пустые электрички до Москвы, но эти платформы были расположены несколько в стороне от главного здания станции, поэтому особого оживления в размеренный ход жизни не вносили.

Лебедево лежало на забытой всеми, включая, кажется и МПС, Савеловской линии: западнее нее шла перегруженная Октябрьская магистраль, увозя в Северную столицу в сверкающих свежей краской вагонах фирменных поездов известных артистов и политиков, бизнесменов и ученых, и других, мало кому известных пассажиров.

Восточнее шел Северный ход – выход на Транссиб. По этому направлению ездили все больше серьезные и деловитые сибирские мужики. Завершив свои дела в столице, они объединялись в купе по 3-4 человека и начинали широко гулять. Сил на беспрерывный праздник жизни хватает обычно от Москвы аж до самого Кирова, а потом до Перми такие вагоны целиком отсыпаются.

Только по Савеловскому ходу не ездил практически никто, кроме «унылого башмачника из Толдома» (как метко подметили Ильф и Петров).

По большому счету Лебедево не было никакой узловой станцией, и штат здесь должен был быть гораздо меньший – но! Выручало то, что отсюда шла не менее забытая и запущенная, но все-таки живая ветка на Омутовск, по которой нет-нет да и надо было отправить состав.

Вот и под занавес дневной смены, когда все уже стали потихоньку собирать сумки, мыть чайные чашки и заниматься другими не менее важными, а главное - полезными вещами, дежурный по станции сообщил, что скоро со стороны Москвы придет транзитный грузовой поезд, но 5 вагонов из него надо отцепить и срочно отправить в Омутовск.

Дежурная по станции занялась поисками дядя Саши, машиниста маневрового тепловоза, который, как оказалось, подремывал за неимением работы, в своей теплой кабине, поэтому на связь не выходил.

Дядя Саша был долгожителем в станционном коллективе. Он давно мог уйти на пенсию, но железное здоровье, а главное – отсутствие желающих занять его место никак не позволяли ему окончательно расстаться с железной дорогой.

Потихоньку вникнув, что ему сейчас, на ночь глядя, придется тащиться по полузаметенной колее в Омутовск, дядя Саша особой радости не испытал. С другой стороны, сверхурочные никогда не помешают, а домой он не очень-то и спешил: скверный характер его супруги Клавдии Поликарповны был широко известен во всем железнодорожном квартале из-за ее громкого, визгливого крика.

  После прибытия московского товарняка, дядя Саша отцепил 5 хвостовых вагонов и, получив добро от диспетчера, стал удаляться от станции Лебедево.

***

После визита Имрана Майя лихорадочно стала соображать, где ей в ближайшее время найти 50 тысяч долларов, в качестве компенсации за утраченную передачу. То, что вина за этот провал лежит целиком на Майе, даже и не обсуждалось. Она попыталась было вставить с вымученной улыбкой реплику, что «и на старуху бывает проруха», но Имран так грозно посмотрел на нее, что она предпочла замолчать. Впрочем, нежданный визитер далее любезно заметил, что полная стоимость этого пакета – более ста тысяч долларов, с нее и так спрашивают самую минимальную часть. И если Майя не заплатит эти деньги до конца месяца, то… Дальше Имран в красках описал то, что может произойти с семьей Мальковых в данном конкретном случае. Один вариант был хуже другого: или же их похищали в рабство в маленькие, но очень гордые республики на юге страны, или же их просто убивали в заброшенном сарае где-нибудь под Могилевом, да так, что их никогда не найдут и т.п.

Майя, как известно, натура была впечатлительная и сразу усвоила, что все это – не шутки и деньги надо достать.

Вечером собрался «Совет акционеров». Майя в основном обрисовала ситуацию, кое-где сгустив красок, кое-где наоборот, выставив себя, как невинную жертву. Мол, вот первый раз попросили какие-то документы передать, и вот влипла.

Было решено пожертвовать частью бизнеса. Чем именно – туалетом, чебуречной или ларьками – решили обмозговать потом.

Вдруг выяснилось, что в этой компании нет единства, и что самое интересное, оппозицией оказался Владимир. Все то время, пока Майя ездила по загранице, он с все большим старанием и любовью занимался своими «объектами», приводил их в порядок, нанимал и проверял персонал, занимался закупками, то есть стал настоящим бизнесменом. И перспективы вмиг потерять всю свою «империю» его очень обеспокоили. Напрасно его с пеной у рта уговаривал Ланцов, что всем этим он обязан Майе, и большое хамство со стороны Малькова так отнестись к своей супруге в тяжелую минуту. Майя говорила примерно тоже, просто ее слова с трудом можно было разобрать в истерическом рыдании.

После долгих споров Майя выложила из рукава «козырного туза» - «Хорошо, все продавать не будем, у нас же есть какое-то количество денег. Давай продадим нашу квартиру, а сами пока переедем в Подмосковье, как раз и наберем, чтобы долг отдать».

Но это предложение подействовало на Владимира, как красная тряпка на быка. По поводу его любви к этому району и к этой квартире давно уже ходили злые насмешки в кругу друзей, и они были небезосновательны. Владимир вспылил, сказав, что никогда и никому не позволит отнять у него его жилье.

Майя плакала всю ночь, а к утру словно окаменела. Вместе со спокойствием к ней пришло осознание факта, что она не любит Владимира. Более того, бывшая любовь переросла в смертельную ненависть. И, тем более, она решила как можно скорее именно за счет этой квартиры Владимира устранить свои финансовые проблемы.

Для этого был сделан очень хитрый ход. Вызвав через знакомого психиатра «Скорую помощь» для тяжелых неврологических припадков, Майя и не предполагала, какой эффект это произведет. Увидев в доме санитаров, приехавших именно за ним, Владимир впал в бешенство, начал брызгать слюной, угрожать, пытаться ударить их. Но, ничуть не удивившись такому положению, Владимира быстро скрутили и увезли в одну из специализированных больниц соответствующего профиля.

После такого буйного поведения, которое нашло отражение в истории болезни, Малькову никак не удавалось уговорить лечащего врача, что он, Владимир, абсолютно вменяем. Более того, опять же через своих знакомых, Майе удалось, чтобы Владимиру поставили диагноз «шизофрения». Как только это произошло, Майя развелась с Владимиром, перевела все его активы в фирме на себя, поменяла квартиру на крошечную комнатусечку в огромной коммуналке где-то в Капотне, в непосредственной близости от печально знаменитого факела нефтеперерабатывающего завода, куда и прописала Владимира, а сама, забрав огромную доплату, переехала к Ланцову, за которого вскоре и вышла замуж.

Долг Имрану был вовремя отдан, и это происшествие стало тоже постепенно забываться, как страшный сон.

Только по прошествии полугода, на врачебном консилиуме с Володи сняли этот страшный диагноз и выпустили его на волю. Никаких особых извинений никто не принес, наоборот, все ждали благодарности от Владимира – все же ведь вылечили тяжелого больного от шизофрении!

Надо заметить, что никаких известий по поводу произошедших событий Володя извне не получал, а телефона в больнице не было. Поэтому шоком для него было то, что, придя к себе в Сокольники домой он сначала не смог открыть дверь ключом, а потом из квартиры вышел неизвестный мужчина и поинтересовался, а куда это, собственно, Владимир рвется?

Владимир, в свою очередь, был уверен, что в квартире – или вор, или любовник Майи и всячески пытался нанести урон его здоровью. Но мужчина был крепче, драка не состоялась. В доказательство своих прав он показал Владимиру паспорт, где в графе «прописка» и значился этот адрес…

После этого Владимиру стало дурно, и он упал в обморок. Новый хозяин позвонил Майе и описал пришедшего. Так она узнала, что Малькова выпустили.

Немедленно собравшись, прихватив с собой Ланцова, Майя поймала такси и поехала в Сокольники.

К их приезду Владимир только начал приходить в себя.

Майя была скупа на слова.

«Так случилось. Ты должен меня понять. Я была в безвыходной ситуации. Вот твой паспорт. Ты теперь живешь в Капотне. Ланцов теперь мой муж, а ты – свободный человек. Возьми 100 баксов, они тебе пригодятся. Больше у нас нет, ты сам знаешь, что произошло».

Владимир в беспамятстве схватил эту зеленую бумажку, обозвав Майю и Ланцова набором самых смачных ругательств, которые только он слышал в жизни, выбежал из этого дома прочь, чтобы никогда уже сюда не вернуться.

Владимир так ни разу и не побывал на своем новом месте жительства – в Капотне, хотя в паспорте так и осталась красоваться московская прописка.

Так как уехал он в тот же вечер после скандала внезапно, никому не говоря (а он и сам не мог предположить, к чему приведет прогулка по вечерней Москве - к переезду в другой город!), то никто не знал, куда Владимир исчез.

Майя пыталась даже подать документы в федеральный розыск, но в милиции ее пыл охладили сообщением, что она теперь Володе не родственница, поэтому глупо суетиться с ее стороны по такому вопросу. Заявление ленивый вальяжный майор все же принял, но, видимо, тут же его потерял, потому что розыск Владимира так никто и не объявил.

Владимир сам постоянно порывался позвонить, объявиться. По натуре он был незлопамятным человеком, поэтому уже искал какие-то оправдания действиям супруги и Ланцова и вскоре почти уже простил их в душе. Но все таки – почти. Не полностью. И вот эта маленькая доля обиды все же никак не позволяла ему первому выйти на связь.

Но, все-таки, как говорится, мир тесен. Торговать в Омутовск со своим «уникальным, привезенным прямо из Германии», (а на самом деле сделанном на Украине, в городе Конотоп, на аккумуляторном заводе), поясом для похудения, приехала Зоя, давняя приятельница Майи по совместным вылазкам в Польшу, которая и опознала Володю в одном из местных жителей, пришедшим на рынок за покупками.

Бизнес у Зои шел ходко, так как упитанные люди, выкладывающие свои кровные за мифическую возможность похудеть без усилий и за неделю – есть везде. Поэтому, распродавшись уже к обеду, Зоя напросилась в гости к Володе, где и выпытала все подробности его теперешней жизни, которые на следующий же день были в красках рассказаны Майе.

Собственно, подробностей особо никаких не было. Разве что место работы Володи поразило Майю. Дело в том, что, помучавшись, то в одной частной фирме плотником, то в магазине грузчиком, то на автостанции диспетчером, Володя понял, что это все - не для него. Платили по столичным меркам во всех этих местах одинаково мало, к тому же такая работа не вызывала у него никакого морального удовлетворения.

И вот однажды, откликнувшись на пожелтевшее объявление на стенде службы занятости, Мальков устроился в городской музей сторожем. Собственно, сторожем он числился только в приказе, а на самом деле, учитывая модные поверья, должность его в зависимости от обстоятельств варьировалась от начальника службы охраны – стрелка ВОХР (при сопровождении инкассатора в банк 2 раза в месяц за зарплатой) до помощника директора по вопросам безопасности - на важных переговорах, которые, как ни странно, иногда происходили в стенах музея: музейщики договаривались о временном обмене коллекциями, и видеть такую «в полном расцвете сил» охрану для своих экспонатов коллегам из других музеев было очень лестно.

Зачастую Владимир оставался дежурить и ночью – дома все равно делать одному нечего, телевизор стоял в подсобке, да и зарплата за ночное дежурство была отнюдь нелишней к его основному окладу.

Так потихоньку Владимир приобщился к культуре этого края. Иногда вечерами или ночью, периодически обходя свои владения, он подолгу останавливался перед тем или иным экспонатом. В его воображении рисовались сцены боя, в котором смелый всадник вот в этой самой кольчуге победил сразу семерых неприятелей вот этим самым мечом.

Он представлял, как играли вот этими незатейливыми предметами новорожденные малыши в 16 веке…

Постепенно Владимир немного отошел от сегодняшней жизни, и стал больше размышлять на философские тем: зачем живут люди, что им сделано в жизни значимого.

Нет, он не забросил работу, наоборот, начальство с еще большим уважением стало относиться к Малькову, видя, как из человека-неудачника вдруг вырисовывается сильная личность. Директор музея, Всеволод Абрамович, даже захотел в наступающем году отправить Володю в Санкт-Петербург учиться на искусствоведа, потому что все задатки для этого у него появились. Директору захотелось, чтобы именно Владимир стал его преемником на этом посту – ведь Всеволоду Абрамовичу было уже к 80, но достойной замены в городе не было абсолютно.

Так бы все и продолжалось, если бы не встреча Владимира с Зоей, ставшая переломной не только в его судьбе.

***

Тепловоз дяди Саши и 5 заснеженных крытых вагона потихоньку пробирались через сумеречный лес. На Каримовском разъезде дядя Саша решил немножко размяться, и, чтобы не клевать на ходу носом, пошел в станционную избушку. На его счастье, сегодня дежурил его старый приятель Талгат Мусаевич. Когда-то вместе они учились в одном «ремесленном», потом вместе работали в одном депо, только вот последние лет 15 Талгат не ездил уже никуда, а перешел дежурным на маленький разъездик рядом с домом – его жена часто тяжело болела, и оставить ее в случае отъезда было не на кого, а тут от работы его отделяло всего 50 метров ходьбы.

Заварив крепкого чая, они с наслаждением выпили по две огромные чашки. Покурили. Поговорили о том – о сем, да отправился дядя Саша к своему «железному коню». Все же, хоть поезд и один на линии, диспетчер мог потом дать нагоняй за долгую незапланированную остановку.

Дядя Саша потянул ручку на себя, и короткий состав скрылся из зоны видимости Талгата Мусаевича, вышедшего на улицу подышать свежим воздухом.
***

После такого давно ожидаемого, и все-таки пугающего своей внезапностью известия от Зои об обнаружении Владимира, Майя долго проплакала. Она и сама не знала, что это за слезы: радости, раскаяния, обиды, примирения…

Когда поздним вечером Ланцов пришел из офиса (а бизнес их успешно развился, теперь у них уже была сеть супермаркетов и модных бутиков; о туалетах и чебуречной они вспоминали с улыбкой), Майя в приказном порядке велела ему собираться завтра в поездку в Омутовск – все же 10 лет прошло, надо наводить мосты, сожженные, в том числе, и по ее воле.

Нельзя сказать, чтобы Ланцов сильно обрадовался такой перспективе, но он во всем беспрекословно слушался Майю, поэтому, «приказы командиров» не обсуждал.

Ночь прошла беспокойно. Майя периодически, то ли во сне, то ли в сознании, всхлипывала, освежая в своей памяти события того рокового, 91-го года.

В глубине души Майя чувствовала себя глубоко виноватой перед Владимиром за все то, что она ему сделала. Это осознание пришло к ней не сразу, а только пару лет назад. Пойдя в церковь, по совету подруг, чтобы помолиться, очистить душу и успокоиться, Майя испытала обратный эффект: тяжелые воспоминания никак не выходили из головы, наоборот усиливаясь с каждой неделей.

И вот теперь, когда завтра можно будет попробовать замолить свои грехи перед Владимиром – Майя очень боялась этой встречи…

Утро 27 ноября было пасмурным. Со вчерашнего вечера капал дождь, ночью подморозило, а с утра дороги стал накрывать белый пушистый снежок.

 Встав в свое обычное время - половину десятого (а супруги страшно не любили вставать рано и не делали никаких исключений в своем режиме), позавтракав и наскоро собравшись, прихватив также семейные фотографии, Ланцовы спустились вниз. Серебристая «БМВ» уже тихо урчала около подъезда. Личный водитель Антон поприветствовал супругов, и машина лихо стартовала, обдав снежной кашей зазевавшихся прохожих.

Садовое кольцо. Дмитровское шоссе. Проехали окружную автодорогу. Майя механически запоминала дорогу. Из-за волнения она ничего больше не могла делать, поэтому она старалась отвлечься, запоминая в деталях путь следования.

По дороге попалось несколько сильных аварий – дорога была скользкой и машины, на которых еще стояла летняя резина, к тому же «лысая», запросто улетали в кюветы или на встречную полосу.

- Антон, ты поосторожней сегодня, на всякий случай - попросила Майя, проезжая мимо еще одних покалеченных «Жигулей», въехавший в рекламный щит.

- Все о`кей, Майя Валентиновна, машина - зверь – парировал Антон.

Проехали Дмитров. Снег все не унимался. Где-то после Дмитрова дорога сузилась, и теперь они еле плелись из-за длинного автопоезда, едущего перед ними с невысокой скоростью.

И Антон, и Ланцов по своей водительской природе были гонщиками, и уже 20 минут такой черепашьей езды сильно тяготило их.

Когда на встречной полосе в довольно частом потоке машин образовался просвет, Антон немедленно вырулил туда и на огромной скорости начал обгонять «черепаху». Внезапно из-за поворота, закрытого сосновой рощицей, вылетел красный КАМАЗ.

Антон инстинктивно ударил по тормозам – лучше бы он этого не делал, может, ему бы и удалось завершить обгон. Машина пошла юзом и через 3 секунды КАМАЗ, груженный бетонными плитами, смял иномарку, как бумажный кораблик.

То, что осталось от машины вскоре увезли в сторону от трассы, и ребята – МЧСовцы гидроножницами разрезали остов по кусочкам, вызволяя тела сидевших.

***


И вот теперь, бредя по путям, Владимир вспоминал тот день, когда ему принесли телеграмму от Зои, что Майя и Ланцов погибли. Владимир не знал, где и как это произошло. Конечно, он очень расстроился и решил, что обязательно надо проводить бывшую супругу и друга в последний путь.

С трудом найдя на окраине Москвы, в Митино, крематорий, где и происходила траурная процессия, Владимир поразился тому количеству важных незнакомых лиц, которые пришли попрощаться с Майей. Он думал, что это будет скромная церемония, где будут только родственники ушедших. На самом же деле в огромном человеческом массиве с венками он не встретил никого знакомого, кроме Зои, от которой он и узнал все трагические подробности.

Они погибли когда ехали К НЕМУ.

Она хотела повиниться перед НИМ.

К тому же, до него доносились обрывки из прощальных речей различных видных представителей общественности. Какой-то господин, кажется, из Думы, рассказывал, какой инициативной была Майя, другая дама, в собольей шубе, упивалась рассказом о благотворительности и бескорыстии супругов Ланцовых…

Постепенно мозг Владимира стал формулировать ужасную мысль – «Они погибли из-за меня. Если бы я не уехал тогда в Омутовск, ничего бы не случилось. Если бы я не рассказал ничего Зое – ничего бы не случилось». Владимиру стало казаться, что все окружающие даже не скрытно, а в упор рассматривают его и глазами говорят «ЭТО ВСЕ ИЗ-ЗА ТЕБЯ!!! ЭТО ВСЕ ИЗ-ЗА ТЕБЯ!!!!!»

Владимир дождался окончания церемонии и пулей выскочил из траурного зала, чтобы никто, не дай Бог, не остановил его для расспросов или выражения сочувствия.

Единственная мысль сверлила мозг: «ЭТО ВСЕ ИЗ-ЗА МЕНЯ!!!!».

Обуреваемый этим состоянием, он доехал до Лебедево на электричке. Ехал он все это время, неотрывно глядя в окно, так что его попутчиком могло показаться, что Владимир внимательно высматривает кого-то в зимней дали. Но нет, Мальков смотрел, но ничего не видел, так как мозг был затуманен - «ЭТО ВСЕ ИЗ-ЗА МЕНЯ!!!!».

Одновременно, практически рефлекторно, не ощущая вкуса и запаха, он отпивал из бутылки коньяк, который купил на вокзале, чтобы попытаться забыться. Коньяк, увы, его ничуть не опьянил, на что Владимир надеялся. Наоборот, на душе стало еще более скверно.

***

Те, кто имеют дачу или домик в деревне вдали от областного центра прекрасно знают, какую роль в их дачной жизни играет автобус. Непосвященному может показаться: нехитрая ведь вещь - автобус. Пришел, постоял пару минут и укатил в райцентр. Но все не так просто. Автобус в сельской местности - не просто средство для перемещения, а это Его Величество Автобус. Ибо только от его настроения (заведется ли не заведется он утром на автобазе) зависит жизнь всех обитателей унылых дачных мест. Удастся ли и сегодня съездить в райцентр ко врачу? Или в собес? Или за бутылочкой? И, стоя под старым дубом, они тщетно вглядываются вдаль и прислушиваются к окружающим звукам - не появится ли на горизонте маленькая красная точка? Бывает - появляется, и тогда минут через 5 деревенские и дачники начинают локтями отпихивать друг друга от старого полусгнившего автобуса, чтобы занять сидячие места. А бывает, что постоят-постоят час на улице люди, да и разбредутся на несколько часов до следующего рейса - «Эх, не завелся, видать»… И будь у деревенских аборигенов чуть побольше творческого начала, то они бы непременно написали Оду Автобусу.

У людей, приехавших на дачи или в деревню, но так и не привыкших к специфике сельской жизни, особенную грусть вызывает последний вечерний автобус, уезжающий вдаль. Все, это конец цивилизации. До завтра, хоть случись что, не дай Бог, в райцентр уже не выберешься: все деревенские машины давно не на ходу, а если какое чудо техники еще и ездит, так водитель, по обычаю уже откушал самогончика.

И здесь остается только терпеливо ждать. Или…

***

Приехав в Лебедево, Владимир узнал в зеленом вокзальном домике, что поезда на Омутовск сегодня уже не будет. На автовокзале результат был примерно тем же - должен был быть еще один вечерний рейс, но автобус утром сломался, а никакого резерва, понятное дело, не оказалось… Поэтому, прикинув свои силы, Владимир потихоньку побрел по шпалам в сторону Омутовска, надеясь пройти эти тридцать километров часов за 5-6.

Впрочем, ему некуда была спешить, поэтому он шел неторопливо, обдумывая внезапно пришедшую к нему другую мысль.

Серьезную.

Навязчивую.

Мысль об уходе из жизни.

Осознав внутренне, что два человека погибли из-за него, а Владимир уже и не сомневался в этом факте, он стал обдумывать, что же хорошего он принес человечеству за всю свою жизнь. Все, что раньше казалось таким величественным и заслуженным, при критическом рассмотрении не стоило и ломаной копейки.

Сына не вырастил.

Дом не построил.

Дерево не посадил.

Эти банальные истины все больше распаляли Владимира. Распаляли против самого себя. Как же можно так бездарно растратить тот великий подарок Природы – Жизнь - на разные мелочи?

Володя вспоминал раз за разом все эпизоды, вылившиеся потом в драму его жизни – потерю семьи. Вспомнил он и то, как не поддержал свою жену в трудную минуту. Ему горестно было признаться в этом, но деньги тогда оказались для него важнее супруги.

И вот - видимо, это наказание послано сверху и Майе с Ланцовым, и ему, Малькову. Только он еще не искупил свою вину.

Решение прекратить свою такую бесполезную жизнь твердо укоренилось в сознании Володи.

Он зашагал уверенней и быстрей, по ходу обдумывая, как совершить ЭТО. Как и все люди, даже приняв решение, Владимир испытывал естественный страх перед Уходом, перед Пустотой.

Внутренний голос подсказал, что лучше всего принять снотворного. Все-таки безболезненно и не так страшно для тех, кто его найдет потом. Где-то в музее у него лежала забытая кем-то из бывших сменщиков-сторожей большая упаковка сильного снотворного (коллегу по ночам без этих таблеток мучили кошмары). Выпив всю пачку, ему наверняка удастся сделать ЭТО, подумал Владимир.

Проходя мимо безымянного разъезда (это был Каримовский, но вывеску с названием сдуло ветром еще в сентябре), он повстречался с ватагой детишек, лепивших снежную бабу. Он остановился, захотев немного передохнуть от своего путешествия. Сначала Мальков стоял в стороне, а потом, не удержавшись, подошел к детям и стал помогать им насаживать один ком на другой. Дети с радостью приняли его в свою кампанию, так как без взрослых им было тяжело завершить начатую работу.
Никогда еще Володе не было так непринужденно и весело. Ведь он никогда не общался во взрослом возрасте с детьми. Наверно, это так здорово, быть отцом…
Порезвившись с детьми, он вспомнил о том, откуда идет, о своих черных мыслях, и его радостный настрой мгновенно сменился смертельной тоской.
Однако не все было так однозначно в самом Владимире после этой передышки в Каримовской. Он не искал повода, чтобы отказать от своей страшной задумки, и опять перешел на три банальные истины, которые безжалостно расстреливали его душу:
Сына не вырастил.
Дом не построил.
Дерево не посадил.

А почему, собственно? А почему бы, собственно, не попробовать выполнить эти заветы?

Да, ему за 50, но стать отцом ребенку он еще вполне сможет, пусть даже и приемному, а если будет свой – так это вообще счастье! Ведь есть же у него хорошие подруги в Омутовске незамужние – ведь мужиков его возраста можно было в городе по пальцам пересчитать: многих свела в могилу развязная пьянка.

Дом новый построить он сумеет, а уж посадить деревца вокруг своего дома, чтобы его сынок (он не сомневался, что если у него когда-нибудь будет ребенок, это будет обязательно сын) мог играть в тени собственных яблонь и слив – это дело чести.

И этим бы он, безусловно, загладил бы свои грехи. Ведь Майи не вернешь… Майи не вернешь, даже если сам попадешь ТУДА…

Надо жить! Надо жить! Всем назло надо жить!!! И завести детей, много детей, много-много ДЕТЕЙ!!!

***

Выехав из Каримовской, дядя Саша обнаружил, что погас прожектор его тепловоза. По инструкции ему надо было сбавить ход и очень медленно доехать до ближайшей станции, где и ожидать запасную лампу для ремонта.

Но, моментально прикинув в уме, что ожидать придется, как минимум, до завтрашнего утра, когда из Лебедево пойдет рабочий поезд, старый машинист сплюнул, махнул рукой и решил, что доедет и так. Все равно ведь на линии никого нет, кроме его поезда…

Короткий состав довольно лихо взобрался на Вербный бугор – так его прозвали местные жители за огромные заросли вербы, распускающиеся весной белой пеленой.

Впереди, вдоль прямой колеи виднелись два светофора; оба призывно горели зеленым огнем, как бы приглашая дядю Сашу поскорее очутиться, пусть и не дома, но все-таки среди людей, на конечной станции в Омутовске. До него оставалось всего каких-то 7-8 километров. Машинист решил выкурить традицонную «Беломорину» и стал растерянно хлопать себя по карманам то куртки, то брюк – безрезультатно. Порылся в саквояжике – нет. Дядя Саша напряг свою память и вспомнил, что последний раз он курил на Каримовском разъеде, в гостях у дежурного.

Да, видать оставил – тяжело вздохнул дядя Саша. Надо на обратном пути забрать – ведь почти целая пачка.

Поезд продолжал двигаться под горку с возрастающей скоростью…

Если бы Володя оглянулся, он бы уже заместил вдали, в районе Вербного бугра серый комочек поезда, который довольно быстро нагонял его.

***

Володя понимал, что уже близок к цели. Вдали вроде бы уже показались какие-то огоньки, видимо, город уже близок. От всего пережитого, от того, что чуть было сам себя не загнал в лоно смерти, Владимиру было не по себе, но его успокаивала близость дома. Правда, в доме сейчас холодно, печь сколько дней не топлена… Но это ничего. Вот завтра же пойдет к Галине Дмитриевне, соседке через дорогу, доброй и симпатичной одинокой молодой женщине, работающей почтальоном, и на одном дыхании попросит быть с ним… У них с Галей уже несколько лет была теплая соседская дружба, а о большем Владимир почему то никогда не задумывался.

В последнюю минуту сознание Владимира, через пелену переживаний, отметило какое-то мерное стучание и позвякивание, но ему было не до того – он обдумывал свой завтрашний день, когда решится «пан или пропал».

В это момент тепловоз, скатывающийся с Вербного холма к Омутовску, всей своей массой сбил Малькова с ног, проволочил по колее, уродуя его тело, и как пушинку, отбросил вбок метров на десять.

Дядя Саша, зазевавшись после поиска сигарет, так и не увидел на колее ничего постороннего – ведь Владимир был одет неприметно, а слабый свет из кабины не давал хорошего обзора.

- Лось, что-ли? – с сомнением почесал голову ветеран, но поскольку тепловоз дальше катился нормально, не издавая никаких посторонних звуков, то и решил не останавливаться. Да и толку - разогнавшийся с горки состав все-равно ближе, чем за полкилометра не остановить.

Тело Владимира обнаружили лишь через несколько дней – в тот день один из последних оставшихся в строю обходчиков осматривал свою ветку на предмет состояния путей. Вдруг чуть поодаль он увидел лежащее пальто. Заинтересовавшись этим фактом, он подошел поближе и увидел изувеченное тело…

Похоронили Малькова скромно, хотя пришла на церемонию почти половина населения города. Какие в маленьком уездном городке развлечения для широкой публики? Свадьба с непременным мордобоем да похороны. Не обошлось без речей, хотя о чем говорить, никто толком не знал. Искренне был расстроен разве что директор музея, у которого опять не стало преемника. Он все время повторял – «Ну это просто какой-то рок. Это судьба!..»

Вскоре покосившийся домик Владимира снесли как бесхозный, так как его облюбовали бомжи, а значит, могли спалить всю улицу. И память о том, что был такой человек – Владимир Сергеевич Мальков тоже постепенно растворилась.

И только молодая почтальонша, Галина Дмитриевна, изредка смахивала слезинку, когда проходила мимо пустыря, где когда-то стоял такой знакомый дом и шептала «Это судьба…»

Химки, 26-31 января 2004.