Медвежий Хутор

Он шел на меня молча, в исподнем, так широко загребая руками, словно хотел загнать блудливую курицу в сарай. Его багрово - банное лицо преображалось перманентно блуждающей глумливой улыбкой. В голове вдруг ухнуло: « А вот оказывается ты какой, Северный Олень »... Хотя, почему «северный»?!
А началась моя новая жизнь с рутинной кухонной разборки. Я всего лишь хотела на праздники поехать в Медвежий Хутор, ОН – нет. В иные дни все наши словесные перепалки заканчивались бурным и страстным порывом с призывом плоти, но на сей раз, я почему-то решила вспомнить ВСЁ.
Муж меня гонял на собачью площадку в восемь утра (пока основные из густопсовой породы еще спят), заставляя голосом и телом брать все препятствия служебной собаки, включая прыжки с бревна и обратно, затем, подгоняемая бодрыми словами: «прибавь темп, любимая!» я бежала вдоль местной реки по перелесью целых три километра. После чего меня безжалостно кидали вплавь, отгоняя от берега палкой, дабы не смогла и в мыслях причалить! Позже - ледяной душ и завтрак из того, что в саду скворцы и ежи не доели…
Муж орет, что у меня географическая тупость плюс фактическое незнание местного языка (кроме неких идеологических изречений типа: « Бог вам в помощь»), а главное - я не могу рывком бежать без одышки даже на короткой дистанции... И по своей скорой кончине я смогу побить все существующие рекорды из Книги Идиотизма всех народов.
Хотя внутри плавало мутное облако сомнения: « куда я, да без него, такого единственного, любимого, умного, который говорит, аж, на трех языках, включая местный, кроме русского…»
Так, где же зоркость первобытной женщины, где мой «третий глаз» и где, наконец, мои целые колготки?!
Автобус пестрел наспех переодетыми в городские обновки хуторянами. Бабули с дедами ловко раскрепощались спиртным в теплом автобусе. Раскрашенные под хохлому девицы нежно убаюкивали своих временных ухажеров и непроданных животных.
Я явно выделялась: из-под лисьей шапки набекрень отрешенно пучились глаза щенка, попавшего в чужую лужу.
Помнила только, что заплатила за шестьдесят из семидесяти пяти километров пути в Медвежий Хутор, да и была там только раз прошлым летом.… И как при морозе в пятнадцать градусов я буду брести по сугробам в сапогах на шпильке?!
Капрон к коленкам примерз уже на втором километре, но мысль прыгала бодрячком: «уже там, за поворотом Лазоревое Озеро!»
И стоит только ногой подать, и вот он – Медвежий хутор с печкой, бутылью перебродившего березового сока, и победой над инфантильностью! А, значит, «привет, собственная значимость и независимость!»
О том, что вода в зимний период имеет дурную привычку переходить в твердое состояние, как - то не подумалось…
Хутора все еще попадались, но от их теплых дворов тут же отрывались, одурев от местной скуки, разнокалиберные собаки и радостно неслись за такой классной, пищащей игрушкой.
Луна летела вкривь очумелым блином, и отчаяние сменилось здоровой злостью. Огромная чашка обжигающего чая наплывала, как туча…
Поворот, другой и в итоге - стою вот тут, стуча заиндевелым сердцем и приседая от тоски перед здоровенным волосатым мужиком, от которого несет квасом и жаркими вениками. Заорав дурниной что-то угрожающе - невразумительное на языке угро-финской группы вдруг слышу Северного Оленя: « Тю! Девка - то живая и говорящая!».
В голове тюкнуло: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»
Где ты, глубинка?!
Наспех вкусив яств хозяйского стола и укрывшись попонами и свежей соломой; под веселое цоканье приземистого мерина за два часа долетаю до Медвежьего Хутора. А там, с поленом в одной руке, стаканом водки в другой стоял ОН - мой единственный, такой близкий и любимый, говорящий, аж, на трех языках. Тот самый, что отравил мою кровь и душу теперь уже вечным праздником счастья!