Маршрутка

Нет, ты не тот, кто его распял,
И даже не тот, кто держал его руки.
Ты просто тот, кто ничего не сказал,
Когда он за тебя принимал эти муки.
 Дельфин «Вера»


Всё нижеописанное за исключением концовки мне приснилось. А снам присуща своеобразная атмосфера гротескного абсурда. Однако ж, попробую изложить это так, чтобы совсем уж полным бредом не казалось. Повторюсь – это гротеск. Со всеми вытекающими.



МАРШРУТКА


Уже довольно поздно, я иду сквозь дворы. Людей мало, лишь смутные их очертания виднеются у некоторых подъездов. Я думаю, что это странно, обычно в это время повсюду сидят пьяные компании, дружно гогочут, из машин бухают сабвуферы. В этом же дворе из машин стоит лишь старый «Москвич» бурого цвета. Понятно, что машина не двигалась с этого места уже много лет. На улице тихо, но у меня в голове шумит и гудит – сказывается приличное количество выпитого дешёвого алкоголя. Тёмно-серые тучи почти заволокли красноватого оттенка небо, красные кирпичи домов, бурый «Москвич»… Всё какое-то красное, хотя в это время обычно всё погружается в серость. Но это я замечаю так, по ходу движения, меня сие на самом деле мало волнует, а может и вообще кажется в пьяном угаре.

Наконец-то дворы заканчиваются, и я выхожу на улицу, гордо именуемую Проспектом металлургов. Там я надеюсь за зажопенные от собутыльников десять рублей доехать до дома на какой-нибудь маршрутке. По идее, они уже часа полтора, как не ходят, но многие водилы едут домой и берут по пути пассажиров. На проезжей части (дорогой это трудно назвать) автомобилей почти нет. Кажется, что все жители города, опасаясь чего-то страшного, попрятались по квартирам и включили свои персональные иконостасы – половина горевших окон мигает одинаково: смотрят один и тот же канал.

Моё же внимание, равно как и внимание кучки людей на остановке, приковано к случившейся недавно аварии: маршрутка «поцеловала» сзади автобус. Авария пустяковая, но навряд ли всё скоро уладится – авария как-никак. Тем не менее, меня удивляет, что народ в автобусе всё ещё сидит, не собираясь никуда уходить. Все очень хотят попасть домой, предпочитая сидеть и ждать вместо того, чтобы стоять на остановке или потратить сто рублей на такси.

Тем временем, к остановке подъезжает старая «Газель» синего цвета, ещё с квадратными фарами. Мне по пути. Пропускаю вперёд себя женщину и, отталкивая локтём нагло прущего мужика, протискиваюсь внутрь. Внутри всё ещё хуже, чем снаружи. Никакого освещения, с потолка свисает обивка, поручни отсутствуют как класс, сидят люди с какими-то опустошёнными лицами. Пролезаю назад, сажусь напротив женщины, что пропустил вперёд себя. На вид ей лет тридцать пять, одета получше, чем остальные, даже шапка норковая. Ещё залезают люди, некоторые решили ехать стоя. Лица водителя я не разглядел, да это и не важно.

Хлопает дверь, трогаемся. Откуда-то снаружи раздаётся убогий женский крик, что-то вроде «Ой, Господи…». Мы едем, я лениво поворачиваю гудящую голову в сторону заднего окна. На дороге лежит какая-то женщина, над ней склонились люди. Видимо, она при посадке споткнулась, а мы проехали ей по руке. Некоторые пассажиры тоже это заметили, но дальше шёпота дело не пошло, всем очень хотелось домой, к телевизору. На улице и правда как-то неуютно. Движок «Газели» надрывается, разогнав её до фантастических шестидесяти пяти километров в час. В детстве, когда мы с дедушкой и бабушкой ездили на дачу, я сидел в машине сзади, так что мне пришлось учиться определять скорость по тому, как быстро мимо проносятся столбы, и к двадцати годам добился в этом деле определённых успехов. Слева, невзирая ни на какие правила, нас обгоняет та самая «Газель», что стукнула автобус. А, если кто-то шумно проносится мимо, то все почему-то сразу же смотрят ему вслед, как будто надеются, что он развернётся и предложит прокатиться с ветерком. Мой же затуманенный взгляд по-прежнему устремлён в окно на двери, и я вижу, как какая-то собака выбегает на дорогу, как её хозяйка, сломя голову, выбегает следом, вижу знак «40» на столбе и предполагаю, что водитель тоже это видит. Но он не видит. Он тоже лупится на новенькую маршрутку, что пронеслась мимо, завидуя её свежему движку. У женщины очень удивлённые глаза, когда мы на полном ходу врезаемся в неё. Машину мотает влево, но водитель не останавливается.

Я считал, что люди начнут кричать, устроят панику, заставят водителя остановиться… Видимо, каждый так думал про остальных. Но ничего не происходит. Все молча едут домой. С такой толпой мне не справиться. Я смотрю на наклейку, где указан номер, по которому надо звонить, если водитель нарушает правила, забиваю его в телефон. Ревя мотором, наша маршрутка неётся по разбитому асфальту. Слишится странный писк. Собаку сбил. Никто даже не обратил внимания.

Моя остановка. Кто-то выходит вместе со мной. Забиваю в телефон номер маршрутки. Как добираюсь домой, не помню. По телефону звонить в двенадцать ночи без толку. Смотрю номер «Газели» в базе данных, украденной моим приятелем из городской администрации на прошлой неделе. Что она делала в городской администрации – отдельный вопрос. Видимо, ещё кто-нибудь украл. Тем не менее, этого номера там не оказывается, что очень странно, ведь база новая, а машина старая, тем более что купить её в таком состоянии и использовать для извоза может только ненормальный. Отвожу взгляд от монитора, и сон накатывает с новой силой. Выключаю машину грубо, щёлкнув тумблером сетевого фильтра, и сползаю на кровать.

Хмурое серое утро, самочувствие ничуть не лучше, чем вчера. Звоню по тому самому телефону, слабо соображая, что сказать. Что я был соучастником убийства? А… Расскажу всё, как было. Хотя бы что-то сделаю, а то даже ночью снились кошмары, но и они были гораздо лучше того, что случилось вчера.

В трубке что-то пищит, а затем приторно-спокойный записанный женский голос говорит: «Здравствуйте, вы позвонили на горячую линию для людей, решивших покончить жизнь самоубийством. Не кладите, пожалуйста, трубку…» Я, конечно, тут же положил. Проверил правильность номера – всё так. Я, конечно, мог ошибиться, забивая его по пьяне, но за время пути я выучил его наизусть. Причём здесь самоубийство? И тут я, кажется, начинаю всё понимать. Кто был за рулём, кто были те, кого сбили, и кем я стал, не совершив того, чего должен был, но побоялся, оглянувшись на так называемых «всех». Как бы там ни было, теперь уже поздно.

Я открываю окно…