Повесть о нашем настоящем человеке. часть 2. отец нашего героя

 Конечно же, у нашего настоящего человека был отец, о чём уже упоминалось. Была и мать, но это святое, поэтому в нашем повествовании её касаться не будем – поговорим в основном об отце. Тем более что отец, естественно, ещё более настоящий чем сын, а уж если деда вспомнить, то это разговор особый и отдельный. Остановимся пока на отце. Причем не в узком конкретном значении этого слова, а в широком и типическом.

 Так что молодость отца в аккурат на войну пришлась. И надо сказать в пору оказалась. Ибо где, как не на войне проверяются истинные настоящие качества человека. Поэтому война, в определённом смысле, просто-таки кузница настоящих людей. Где, как не на войне в гуще сражений проявляется подлинная, неподдельная смётка, сноровка, находчивость? Выносливость и целеустремлённость? То есть одним словом настоящий - причём каждодневный - ГЕРОИЗМ. Вот оно слово! Найденное, может и выстраданное, но такое верное слово. Героизм.

 И вся жизнь на войне да и после неё будет пронизана, пропитана этим верно найденным словом. Героизм войдёт в плоть и кровь отцов наших, как входит закваска в состав настоящего русского кваса, как входят хром и вольфрам в хорошо сваренную сталь, как входит рифма в хорошо написанное стихотворение. Вся жизнь, все помыслы, все деяния отцов отныне будут связаны с этим коротким, но ёмким словом. Героизм. И они не смогут жить иначе.

 Героизм буден – это не привычное для обывателя словосочетание будет для них привычным и повседневным мерилом. Они не будут желать другой доли, избегать и уходить от неё. Наоборот, они будут искать и находить эту долю даже там где её не может быть. Это они, в пору ученичества исписывая тетрадки школьных сочинений на тему «В жизни всегда есть место подвигу», будут совершать их не на словах, а на деле. Это они, в каком бы месте не застала трудовая деятельность, будут искать трудные участки, сложные пути и ставить смертельно опасные эксперименты. Страна ждала своих героев и дождалась.

 Вот они стройными рядами уходят на фронт. Погибают, но не сдаются. Снова идут и снова погибают. И так все долгие военные годы, суровые опалённые дни и ночи. А потом... потом на какой-то краткий миг - радость Победы. По-бе- да!!! Как вскрик, как яркая вспышка, как безумная улыбка на искаженном от мук лице…И снова стройными рядами через проходные на производственный фронт, на строительный фронт, на сельскохозяйственный фронт, на фронт химизации, электрификации, автоматизации, на целинно-залежный фронт, на байкало-амуро-магистральный фронт. Кругом одни фронты и трудовые десанты, а там – ударники, ударницы и от них не отвертишься.

 Это по будням, а по праздникам – стройными рядами на тот большак, на перекрёсток! Там уже высокие трибуны стоят, а на них высокопоставленные ораторы поют свои оратории. Так и повелось: как праздник , так ораторы, трибуны и трибуналы…Пардон, оговорился, хотя в контекст героического нашего прошлого всё это прекрасно вписывается. Именно это прошлое и вспоминали наши отцы и матери, радуясь и торжествуя, приходя с праздников к накрытому столу. Тут же поминали добрым словом героическое настоящее и надеясь на светлое будущее, заканчивали праздник хмельными и довольными. Ибо это были чистые души, незапятнанные и правильно мыслящие.

 А те, которые были недовольные, инако-мыслящие, хоть и ходили в тех же стройных рядах, но того и гляди, улучали момент, чтобы покучковаться, отделиться и что-то предпринять в разрез, отклониться от генеральной линии. Тут-то наши герои выковыривали этих уклонистов на всеобщие коллективные собрания и прорабатывали их до тех пор, покуда те не признавали своих ошибок. И тогда просветлённые они вновь становились в стройные ряды. Так была поставлена в общих чертах жизнедеятельность наших героических масс в те годы.
 Что касается руководства этими массами, то мы рассматривать сие не намерены, поскольку всё давно рассмотрено, изжевано и, дай-то Бог, выплюнуто на свалку истории. Поскольку мы несколько увлеклись и забежали вперёд, вернёмся теперь конкретно к военным годам нашего героического отца.

 Надо сказать, что война не была для него неожиданностью, как впрочем, и для миллионов приходящих в сознание молодых людей нашей с вами Родины. И они, эти парни и девчата, готовили себя к испытаниям, тренировали свои тела и души. Недоедали, недосыпали, дело то молодое, кстати , совершали забеги в противогазах, короче, могли продержаться в любых условиях обстановки. И все эти навыки полученные в школах, в лагерях, на сборах, в ДОСАФах под бдительным оком опытных наставников, все эти инструкции внедряемые в сознание настойчивыми инструкторами, очень пригодились в пору тяжких испытаний, которые выпали на их долю. Доля у них была такая и ничего тут не поделаешь, приходилось становиться героями.

 К примеру: добрались до передовой, до линии фронта значит, до окопов и блиндажей. (Не будем говорить о том, что многие не добрались, полегли на дороге, под обстрелом, на маршах, в пунктах дислокации, в эшелонах - молодые, неопытные, необстрелянные, только-только после ускоренных военных курсов и…в пекло). Так вот, сидят в окопах и надо идти в атаку, а винтовка – одна на двоих. Вот штука. Если бы на каждого солдата да по винтовке, да что там – по автомату, а там и танки, артиллерия, бомбардировщики… Эх, ма!.. Военная машина, работающая во всю мощь!..
Да, только ничего этого не было, по крайней мере, в начале войны. Почему? Не знает никто. Историки теряются в догадках. Готовились, понимаешь, готовились, ан нет – трах-бах и нету. А в атаку «идтить надыть». Старшина кричит, лейтенант – орёт, капитан вообще пистолетом размахивает. Опять же назад ходу нету. Там сзади – загранотряд, начальственная хитрость. Перестреляют за здоров живёшь, отступающих. Одно направление – вперёд. А впереди – высотка, а на высотке – неприятель залёг. Это ещё мягко сказано. Враг, фашист, гад ползучий, нацист проклятый, ненавистный! «Ух-х-х, держись ты у меня!!» – думает про себя наш герой, опрокидывая внутрь наркомовские 100 грамм вместо винтовки. Какое-никакое, а всё-таки оружие: злость и лихость – главное, остальное приложится.

- Ну, держись, жаба, - кричит наш герой, - я те щас сделаю!
 Штык-нож в сапог засунул, шапченку натянул и, выпрыгнув из окопа, побежал, потом залёг, опять вскочил, перекатился в сторону , залёг и опять к высотке устремился. А враг всё стрекочет из пулемёта: тра-та-та-та-та! Всё косит наши героические ряды. Вот и лейтенант упал и старшина откатился в страшных мучениях. Да, что там Колян-друг споткнулся вдруг и на мгновенье замер, взглянув невидящими глазами в синее небо, потом упал в изрытую осколками, пропахшую солдатским потом родную землю и не поднялся. Этого наш герой стерпеть никак не мог.

 Вставал он - простой русский солдат - в полный рост. Доставал из-за пояса рукавицы, надевал на свои могучие, мозолистые руки. Свистал посвистом молодецким, взбегал бегом разудалым да быстрым на эту злосчастную высотку, хватался за пулемётный ствол и выдёргивал его вместе с прилипшим пулемётчиком к такой-то матери. И все дела. Правда в самый последний момент догнала вражеская пуля нашего героя, пробила грудь, и упал он, окровавленный, ничком, не выпуская из рук вражеского пулемёта. Тем временем, остальные наши героические парни овладели высоткой, как женщиной. А женщина, как известно, охотно подчиняется силе. Вот так. Возможно, так сказал кто-то другой и по другому поводу, но по сути – верно.

 Но жив остался наш герой на этот раз, перевязали, прооперировали в медсанбате, кость была не задета, отлежался и снова стал в строй. Медаль повесили на то место, куда пуля вошла да разве ж в этом дело. Колян ведь не дошел то той высотки, а Гришаня – до другой, а Мишаня - Мишка дружище - на третьей лёг. «Мишка, Мишка, где твоя улыбка?» Сколько самокруток не докурили, сколько не допили, не долюбили?..

 «Эх, пропади оно всё пропадом, но я до логова фашистского зверя дойду и уж я осиновый кол в сердце его каменное вобью!» – приговаривал наш герой, стоя по пояс в ледяной воде и держа на плечах мостки, по которым его боевые товарищи штурмовали, засевших на берегу фрицев.
 Приговаривал он так, скрипя зубами от напряжения и вытаскивая из болота, чуть было не утонувшую ракетную установку, любовно прозванную солдатами «Катюшей». Выходила на берег Катюша, песню заводила… От её «песен» у фрицев волосы дыбом вставали, так жутко выли ракеты.
 Приговаривал он так, когда раненый возвращался из вражеского тыла с «языком» на плечах. Тяжеленный был язык, в офицерских погонах, изрыгающий проклятье на своём варварском языке, брызгая слюной и скаля свои желтые в золотых коронках зубы.
 - Ничё-о-о, - улыбался ему в холёное откормленное лицо наш герой, сдерживаясь от боли в простреленной руке, - ничё-о-о, фриц – всё расскажешь, как на духу, за всё ответишь…


 Да, сколько пришлось нашему герою съесть скупых солдатских пайков, сколько выскоблить алюминиевой ложкой походной армейской каши, сколько выхлебать второпях солёного солдатского супа… Того никто окромя него самого не знает и не представляет. Однако съел, выскоблил и хлебнул сполна и дошел таки до своего последнего подвига.

 А дело было так: с тактической точки зрения заминка произошла. Артподготовка - как положено; авиация - как положено; танки вперёд пошли город очередной освобождать, за ними пехота пошла. И наш герой там - с автоматом в одной руке, с гранатой в другой и ещё одной за поясом. Научились воевать и материально обеспечились - чай не первый год. Но опять же высотка, непростая, а укреплённая, забетонированная. И в одном проклятом доте недобитки фашистские засели, стрекочут из пулемёта - спасу нет, прижимают к земле наших героев. Со стратегической точки зрения - непорядок, наступление основных сил задерживается. «Надыть» этот укрепрайон взять и доложить: дорога , мол, на город открыта. Ан, нет! Закрыта получается и подобраться к доту сложно. Место узкое неудобное, но опять же со стратегической точки – очень важное место, обзор хороший.
Подползает лейтенант старшой к нашему герою и напрямик: берёшься, мол, заткнуть пасть этому гаду? А то вишь сколько потеряли и личного состава и время драгоценное уходит. Там, мол, уже второй фронт открыли, а мы тут, понимаешь, ковыряемся. Просекаешь международную обстановку?
 - Секу, - отвечает солдат, а сам уже кумекает, как бы ему поставленную задачу выполнить, доверие оправдать. Ему и в голову не мог прийти вопросец типа: почему на него выбор пал? У нашего героя другой вопрос на уме: кто, если не я? Так вот они думают, в отличие от других, не героев.
И пополз он навстречу своему подвигу, потому что иначе никак. Пополз под непрерывный свист пуль, ужом пополз, в змею превратился с праведным жалом своим за разорённое гнездо своё постоять.

 Подполз, как мог поближе, выдернул чеку и гранату швырнул. Да больно уж узкая щель у дота умело сделанного, хорошо спланированного вражескими инженерами. Разорвалась граната и в туже секунду, броском вперёд, дал солдат очередь из автомата по этой щели. Нет, сволочь - застрекотал опять. Что делать, время то поджимает. Достаёт он вторую гранату, ловчится, кидает. Взрыв, пауза, опять бросок, совсем близко подобрался. Снова застрочил. Совсем рядом, но руками не достать – железобетонная щель; и через бруствер не перепрыгнуть – высоковато будет.
 - Ну, тварь, такая, - подумалось нашему герою, - я не я буду, если глотку тебе не заткну. Жри сволочь!.. И кинулся он в два прыжка к амбразуре и закрыл щель своим телом. Захлебнулся пулемёт солдатской кровью. Фрицы замешкались и пока они очухались, наши их и накрыли, закололи как свиней. Тех, правда, кто «хенде хох» сделал, тех - в плен.

 Отнесли нашего окровавленного героя в сторонку, документы, пробитые пулями, достали. Сам замполит роты в них лично вписал: проявил геройство, лег на огневую точку противника. Рядом стояли бойцы, которых он своим геройством от смерти спас и утирали слёзы рукавом. Да только зря они раньше времени оплакивали нашего героя. Когда напоследок замполит прикоснулся к руке героя и сказал, наполненные неподдельной скорбью, скупые слова, пальцы того слегка шевельнулись,- или замполиту показалось это , но всё равно он скомандовал: «В медсанбат скорей!»

 И отнесли его: и на носилках, и на попутках, и на Бог знает на чем, но донесли. И многие часы военный хирург, дорогой мой человек, при свете керосиновых ламп вынимал пулю за пулей из груди героя. Многие часы боролся за его жизнь, держался за волосок, на котором эта жизнь ещё висела, и так-таки удержал. К тому времени пенициллин изобрели, чтоб заражение крови превозмочь, так что опять же нашему герою повезло, а там могучие силы организма сделали своё дело: зарубцевались раны, затянулись. Но ещё долго ему пришлось отлёживаться по госпиталям, приходить в себя, а там и война закончилась.
 «Ничего, - писали ему в треугольниках писем боевые друзья, - мы за тебя отомстили, добили гада в его же логове и написали твоё имя на ихнем главном дворце, пусть помнят…»


 Выписался наш герой, из госпиталя, вернулся в родной город, а там его любимая подруга дожидается-ждёт. Тут у них и любовь разыгралась, и свадебка заладилась, и детки народились. Снова встал в строй наш герой на послевоенных фронтах к станкам, к машинам, к встречным и поперечным планам о чем, впрочем, уже было сказано. Только жил он теперь с израненной, изрешеченной душой и никакой водкой, никаким спиртом, ни какой бабьей лаской не залить, не загладить эту зияющую пустоту в душе и не заглушить до конца боль в надорванном сердце.

 Мишаня, Гришаня и Колян приходили во сне курили самокрутки, выпивали с ним из солдатской кружки по кругу и пели солдатские песни. Те же, кто остались живы делали тоже самое наяву. И постепенно сон и явь перемешались в мозгах так, что он уже с трудом различал - спит он или бодрствует. От станка с столу , от стола в койку и опять к станку.

 Дожил, кстати, до счастливых времён, когда на участников ВОВ льготы посыпались: ну там водка без очереди, проезд бесплатный в городском транспорте, за лекарства -50% скидки. Короче, всем этим он не пользовался. Стыдился как-то. Разве за ради этого он живота своего не жалел? Не привык он себя выделять, как все привык. Однако же, если начальство попросит, задачу какую поставит, для всех может и не выполнимую, но, опять же, в стратегическом плане важную, - наш герой завсегда доверие оправдает. Правда начальников таких толковых где взять, душа с них вон, чтобы всё по нормальному разобъяснил и про международное положение там - ну как положено…
Одно долдонят: план, план, нормы, нормы…А что план? Что нормы? Об энтом ещё отец его, дед стало быть, неоднократно заикался. Один план выполнишь - начальство другой подсовывает, нормы завышает. Ты опять две, ну - три нормы дашь, на доску загремишь почёта, а они опять план скостят и норму добавят. Тоска.
 Вот с такой тоской и жил наш геройский отец, на сынишку иной раз поглядывая, посматривая, волосики ему теребя: то-то придётся шустрому жить при коммунизме и как оно всё будет, то ли сон , то ли явь не понятно?...