В первый раз

- Привет.
- Здравствуй.
- Ну, пойдем?
Вопрос был почти риторическим. Не пойти было нельзя. Ведь мы первый раз идем в Редакцию!
***
Мы молча брели со Стасом по оживающим улочкам. День выдался теплый, солнечный. Прохожие шли приветливо нам улыбались, на ходу расстегивая куртки и пальто. Весело щебетали птицы. Дети, звонко смеясь, прыгали по тротуарным плитам, еще не высохшим от тающего снега. А мы... Мы шли по дороге, отвечая прохожим встревоженным взглядом из-под бровей, старательно обходя лужи вдоль нарядных витрин магазинов. По спине бегали противные мурашки, а руки приходилось держать в карманах, согревая озябшие пальцы... Неприятное, липкое чувство страха... Что же будет, когда мы придем? Что нам скажет Редактор? Явно перечитав ужастиков, воображение мое разыгралось не на шутку: редактор брезгливо отшвыривал наши со Стасом работы, закатывал обезумившие глаза, брызжа слюной, выкрикивал что-то посиневшими от злости губами типа «Бездарности! Вон из кабинета! Забудьте сюда дорогу со своими глупыми стишочками!», тыча в дверь кривым длинным пальцем с обкусанным ногтем... Судя по виду, Стас думал тоже нечто подобное. Как говорится, ушел в себя и заблудился...

...Так незаметно мы дошли до высокого, как Эверест здания редакции, которое нам предстояло покорить. Эх, как я понимаю сэров рыцарей! Они, как в русских народных сказках, шли туда, не знаю куда, за тем, не знаю за чем, с мечем, не знаю почем... Мы, следуя их примеру, ступили на первую ступеньку лестницы...

...Впереди была обычная «сарычевская» дверь, но нам она представлялась каким-то своеобразным порталом, пройдя через который мы перейдем в непознанный, черно-белый газетный мир... Я подошла к «порталу» и, следуя инструкции на вывешенной табличке, потянула «на себя». В лицо дыхнуло теплым воздухом, запахом свеженапечатанной газеты и чернилами. «Вот значит, какой ты, редакторский дух!», - подумала я. Стас спросил у консьержа, куда нам следовало идти: подняться на лифте на 7 этаж, два этажа топать пешком по лестнице, повернуть налево от фикуса и искать кабинет.

... Лифт приехал неприлично быстро и нам ничего больше не оставалось, как ступить в открытую пасть кабины, освещенную грязно-желтым светом... Второй этаж... Стас угрюмо сопит, теребя и без того растрепанные пшеничные волосы... Четвертый этаж... Полоска света в очередной раз пробивается из неплотно сомкнутых створок лифта, замирает на синей Стасовой куртке и уходит в небытие... Шестой... Руки в карманах необратимо становятся деревянными... Седьмой... Приехали. Стас, озираясь по сторонам, выползает из лифта. Я – рыбкой за ним в темный коридор, в конце которого многозначительно разливается яркий свет весеннего дня. Нам идти в противоположную сторону. Последний раз взглянув на струящийся из окна свет, мы вошли на лестничную площадку, разрезав телами прокуренный воздух. К никотиновым парам воображение прибавляло жуткий запах медикаментов и сушеной гвоздики...

... Ноги стали ватными, но в коридоре упрямо раздается гулкое эхо наших шагов. Старый затертый паркет душераздирающе скрипел нам вдогонку «Неет!.. Неет!.. Неет!..». Большие советские лампы на неимоверно высоком потолке ехидно подмигивали: мол, полетят сейчас клочки по закоулочкам! Кривой, почти прозрачный, но все же живой фикус в деревянной кадке помахал нам вслед печально опущенными вниз, многострадальным листьями. Ледяной холодок прокатил по спине, пересчитав позвонки. «Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный...». Нашим горьковским «буревестником» была муха. Огромная зеленая муха. Она летала под потолком, кромсая крыльями спертый воздух и призывно, по-революционному жужжа над нашими головами! Муха, как бы благословляя, описала круг над нашими головами и, больно ударившись о стекло окна, успокоилась навсегда... Напряжение наше было намного выше положенных 220 вольт. Мы проводили боевую подругу – муху в последний путь минутой молчания. Я честно пыталась выжать из себя скупую сестринскую слезу. Стараясь не смотреть в сторону почившего товарища, мы стали усердно читать надписи на зловещих, писаных черным по золотому, табличках. Двери, на которых были распяты таблички, казалось, были сделаны для великанов. Дерево, под слоем медового лака, нахально сверкало глянцем. Мы продолжали двигаться на встречу свету, лившемуся из открытого окна в конце коридора. Свежий ветерок доносил до нас отзвук внешнего мира – это было как глоток прохладной родниковой водицы на раскаленной сковороде пустыни...

... Нужная нам дверь оказалась в самом конце коридора, возле открытого окна. Солнце играло лучами на золотой табличке, отбрасывая желтые блики на наши каменные лица. Солнце, смеясь, как бы говорило: «Ребята, вам это надо – тащиться к этому редактору, который наверняка не оценит вас по достоинству?». Но Стас уже повернул ручку двери...

... – Здравствуйте...
Мы вошли в небольшой кабинет. На полу все тот же паркет, вдоль стен стоят стулья, приветливо открыто окно, на подоконнике цветочные горшочки, где-то рядом гудит процессор компьютера, перед нами стоит большущий стол, заваленный бумагами и папками, а за столом сидит... ЖЕНЩИНА!!! Все трое мы впали в ступор. Мы со Стасом - потому, что ожидали увидеть мужчину – толстого, в очках, с усами и бородой. А тут - дама, с которой нас разделал стол, оказалась редактором! Она удивленно взирала на нас, пытающихся что-то промямлить заплетающимися языками и показывающими друг на друга...

 ... - Пожалуйста, присаживайтесь, - сказала царица газетной страны.
Находясь в состоянии близком к обмороку, мы благодарно опустились на стулья.
- Принесли работы?
После продолжительного лихорадочного поиска в сумке, я извлекла на свет божий почти не помятый лист с рассказом. Стас тоже протянул ей свое стихотворение. Женщина приветливо улыбнулась, надела большие черепаховые очки и погрузилась в чтение наших творений... На стене висели красивые старинные часы. Они мерно отсчитывали мгновения, приближая неминуемый конец наших со Стасом «писательских карьер». Вместо обычного «тик-так», мне слышалось «не так, не то». Женщина читала внимательно, но без эмоций: она не улыбалась и не хмурилась. Невозможно было понять нравится ей читаемое или нет...

... – Ну, что ж... - задумчиво протянула она, смотря на нас поверх черепаховых очков. Мир замер в ожидании нашего приговора. – Хорошо. Это все идет в печать, - сказала Редактор. И улыбнулась...