красный диван

 КРАСНЫЙ ДИВАН


…какой-то интересный сон, совершенно необычный. Вспомнить бы, но нет – уже не воспроизвести.
Проснувшись утром, Глеб любил поваляться в постели, Соня же – наоборот: вскочить, сделать чай и бутерброды, уставиться в телевизор. Но сегодня какая-то лень или нега завладели ей. Она нежилась, потягивалась, немного ёрзала, но всё равно Глебу было очень приятно. Он включил телевизор, чтобы привлечь им внимание Сони и подольше удержать её с собой. Она поймалась на уловку: удобно устроившись на его плече, бездумно переключала каналы: на одном задерживалась чуть дольше, другой, кажется, не замечала. Щёлкала по привычке суставами пальцев и зевала.
Глеб думал, что, пожалуй, в этот период жизни это самое большое удовольствие для него – засыпать и просыпаться в выходные с Соней на своём плече, а всё остальное как-то выбивается из этого понятия. Он думал, что Соня, в тот момент, когда засыпает, та самая, что нужна ему, и когда просыпается – тоже. Что этот период очень короткий, но в нём она такая слабая и беззащитная, нежная, не проснувшаяся.
И даже сейчас, когда у него окончательно затекла рука, когда не было сил терпеть, и когда он сказал:
- Ну, я пошёл.
Она, сдвинув брови домиком, ласково спросила:
- К другой?
Он заулыбался в ответ, мелко замотал головой, сказал с игривой интонацией через «е» и с ударением на последний слог «котенок». А сам он уже успел подумать о многом. О том, что раньше к другой он и собирался, не к конкретной, пусть к абстрактной, но к другой. Потом будто споткнулся, ужаснулся: «что это? Я больше не люблю Соню?». Уверил себя в обратном: «да нет, люблю, но просто привык, притёрся. Добился и ощущаю, как что-то постоянное, неспособное исчезнуть». Потом опять испугался, уже от мысли о женитьбе: если что-то постоянное – значит женитьба. Потом испугался от испуга от мысли о женитьбе, то есть: «боюсь жениться – значит, не люблю так чтобы по-настоящему?! Чтобы на веки?!». И с другой стороны: «нежелание к другой (пусть к абстрактной) как расценить? значит ли это мою окончательную любовь к Сонечке, или мою потерю вкуса к жизни?».
И дальше, дальше логическая цепочка его страхов плелась, а Соня снова удобно устроилась на плече. Бездумно переключала каналы и щёлкала суставами шеи тоже. Глеб, понятное дело, уже не ощущал, как в первые секунды просыпания, того слепого удовольствия. Он понимал, что вот уже как минимум минуту всё выбивается из этого понятия.
У-до-воль-ствие. А корень что воля? Интересно. Вот слова и такие разные понятия, тяжеловесные что ли… самодостаточные. Как-то можно ведь связать, подумать над этим. А толку? Всё равно всё выбивается.
Глеб встал. Босым проделал маршрут: туалет – ванная – балкон (там сигарета) – кухня, наконец. В ней тихо, чисто, уютно и свежо. Запас его тепла торопил. Выбирай: душ, чай-кофе или обратно – под мягкое и ватное к тёплой и нежной.
«Может кофе в постель?» - подумал он, - «и под одеяло к Соньке? Удивлю её кофе! А?!». Но она уже стояла здесь, как и он в одних трусах, но в позе не сексуальной. И Глеб подумал об этом, что совсем не сексуально, от того сам выпрямился, напряг пресс и встал к Соне полу боком, как бы невзначай, не замечая её. Сделал вид уставшего, ленивого…
Изнутри холодильника был ракурс: она безуспешно рыщет заспанными глазами и шарит руками по полкам, он на заднем плане позирует и ждёт, ждёт… сейчас обернётся.
- Хоть бы раз кофе принёс, - сказала она буднично и… обернувшись на его ещё подтянутый торс.
- Ну, Со-о-оня, - протянул он с подтянутой губой, с не подтянутым торсом, - Я просто не успел.
- Всегда не успеваешь. И лучше об этом не говорить.
Глеб расстроился. Всё же сделал кофе: и ей и себе. Протянул кружку, и эффект был ожидаемый. Она приняла его без радости. Даже не глотнула, лизнула скорее и пошла в комнату за футболкой. На кухне было свежо.
Глеб послал про себя всё к чертям. Громко сказал: «иди мойся!», но, кажется не настолько громко, чтобы она услышала. Выдохнул, обвёл глазами комнату, и, увидев музыкальный центр, подскочил к нему будто за помощью. Он поставил «Strawberry Fields» и, успокоившись, сел на стул. И сидел эти две минуты в сотый раз зачарованный с самого первого звука, с полным единением с самим собой. Это было настолько странно, насколько банально ему это казалось. И настолько его, что он лишь глупо удивлялся. Как может быть такое единение этой музыки с его существом. Такие далёкие британские острова и он здесь. Полное единение. Неужели абсолютное? Дико захотелось одиночества, как его ощущения в этой песне, но на втором куплете зашла Соня и о чём-то заговорила. Чувство в миг пропало, к тому же Глеб прослушал её реплику, но вовремя кивнул, и Соня не заподозрила…
Песня закончилась.
Повисло какое-то мгновение. Не долго.
Часы пробили 11.07. «Странно» - думал Глеб – «что они бьют каждую минуту?» и улыбнулся себе на это и Соня тоже. Она вдруг спросила:
- Кто нравится тебе больше: Сид и Ненси, Бони и Клайд или Микки и Мелори?
Опять странно. Только что он думал совсем о другом, переживал совершенно другие чувства – резкого одиночества и его желания, его поиск, а здесь Соня со своим набором, со своим багажом, кажется, влезает беспардонно и предлагает ему соединиться. И как предлагает!
- Мне стыдно, но я не знаю, кто такие Сид и Ненси, - сказал он, - У меня нет полной картины.
- Он – бас-гитарист Sex Pistols, она – его женщина. Сид зарезал Ненси.
По любви – догадался Глеб.
Он задумался и так серьёзно. Вспомнил образы остальных. Бони и Клайд – парочка дерзких бандитов. Их застрелили. Про Микки и Мелори – серийных убийц, он смотрел фильм. И сложно было выбрать. Неожиданно ему показались симпатичны все пары. Такие живые, такие по настоящему любящие друг-друга, не такие как он. Не они, а именно он.
Кора или толстая кожа, снижение порога чувствительности, он познавший, бесчувственный. «Не можешь так чувствовать как раньше, не мо-жешь» - не кричало в нём, а проходило медленной чёткой строкой и сваливалось на периферию. И сердце твоё совсем не такое как у Венечки Ерофеева, оно даже не говорит тебе: «иди, напейся, как сука». И при чём тут Ерофеев вообще! – думал Глеб уже в следующий момент и смотрел на Соню и не отвечал и вспоминал старые фотографии с ней, висевшие на стене и пытался мечтать, а не вспоминать. И всё это так буднично, как думаешь об это ежедневно.
…Вчера, сегодня, завтра… с серой погодой за окном.
Вспоминаешь: есть ли у тебя пельмени в холодильнике или нужно купить.
 Совсем недавно Глеб тешил себя надеждой, что страх повседневности он преодолел. Но, оказалось, страх просто отошёл в сторону на время, а сейчас опять выскочил. Внеочередной экстрасистол, нежданный, нарушивший стройный ритм. Сердечный, жизненный.
Но пусть так. Что здесь такого? Каждому свой страх. Кто-то боится летать на самолётах. Соня, кстати. Кстати, может ещё раз «Strawberry Fields»? По громче. И так – чтобы на борту самолёта под виски. А Соня рядом трясётся от страха и потому не перебивает музыку, лишь прижимается к плечу. Такая слабая, беззащитная, нежная и будто не проснувшаяся.
- Мне пора, - сказал Глеб быстро с каким-то сомнением в голосе. Так показалось Соне.
- Возвращайся быстрее. Я буду ждать.
- Нет, я никуда не пойду. Передумал. Я хочу помечтать. Да. Как мы делали это раньше? Помнишь? Садились в кресла и начинали фантазировать. Целенаправленно! Я хочу сейчас также. Мы сейчас заварим чай, сядем с кружками и попробуем. Мне важно, получится у нас или нет? Ну, беги же заваривай чай. Чёрный, не зелёный. Пока не прошло это и не отвлекайся!
И Соня побежала. Его желание и настрой полностью передались ей. Чайник пустой, пришлось налить. Но она налила лишь до половины, чтобы быстрее. Включила. Так долго не закипает! Кружки на стол. Заварка. Глеб любит крепче.
- Ты скоро? – раздалось из комнаты.
- Да. Сейчас закипит, - и она даже взялась за ручку чайника, торопя его.
- Будет поздно, Соня!
Всё закипел. Сахар бросила заранее. Ему три, себе – одну. Залила, наконец. С кружками в руках спешно вошла в комнату, не вбежала. Глеб сидит, как и говорил в кресле. Второе свободно и ещё плед в придачу.
- Садись же, - сказал он, принимая чай.
Она залезла с ногами и, ожидая, молчала. Улыбнулись друг другу и подумали: а вдруг не получится? Так давно этого не было.
- Помнишь, встречались в Москва на нейтральной территории, - начал он, - на газоне перед ЦДХ. И мечтали жить в Питере. Но мы представляли себе каналы конечно. Вот я выпиваю сто грамм крепкого и выхожу на балкон, а ты обнимаешь меня со спины, оставляя пустой пусть одну комнату, но с фантастическим интерьером, в котором… или в которой странным образом уживается моя любовь к английскому и твоя к латинскому. И заметь, каждый не тянет своё, ведь мы не смешиваем виски с текилой.
- И диван! – перебивает Соня, - ты забыл про красный диван!
- Конечно! Как я мог забыть? И красный диван, на котором сидят пришедшие к нам люди, не любящие ни английского ни латинского!
- Зачем они нам нужны?
- Пускай сидят. Мы дадим им пива!
- Ха. Я узнаю их. Это твой друг Корова!
- И твоя подруга Ника. Пусть пьют пиво и обнимаются на красном диване.
- Да! – Соня вскидывает руки, - Они приехали к нам из Москвы. Из суетливой, базарной Москвы в наш культурный Петербург. На наш красный диван…
Глеб делает жест рукой: дескать «не надо так грубо, ты сама недавно из Москвы», - потом паузу, - «не будем вот это всё».
- Ты хочешь, чтобы они нам завидовали? – спросит он Соню.
Она скажет без лишних слов «да».
- Ты хочешь быть самой красивой?
- Да.
- Ты хочешь быть свободной и властной?
- Да.
- Ты хочешь, чтобы не только я, но и десятки других мужиков желали тебя?
Без защиты улыбкой она ответит коротким и уверенным «да».
Ника с удивлением посмотрит на них.
Корова, лучший друг Глеба, поймёт, хоть ему и не близко всё это. Он предложит спуститься и выпить на Почтампском самбуку. Глеб охотно согласится, дабы усилить ощущение счастья.