3

Утром следующего дня ко мне в комнату влетела Надежда Степановна, а следом за ней появился Пашка. Они наперебой кричали и единственное, что мне удалось разобрать, так это то, что все эти неконтролируемые потоки информации адресованы мне.
-Катерина Александровна, простите меня Христа ради, уж видит Бог, пыталась я его удержать, а он все к Вам рвется, говорю ему: «Спит она, обождите, Павел Ярославович!», а он ни в какую! Да замолчите Вы, Павел Ярославович, ну что ты с ним будешь делать! – запричитала Надежда Степановна и отвесила Пашке оплеуху.
-Катька, чего меня в этом доме все бьют?! Вчера ты, сегодня эта… Ай! – взвизгнул Пашка, ухваченный за ухо моей Степановной.
-Я Вам не «эта»! Не забывайтесь, Павел Ярославович! Пошла я, Катерина Александровна, Вы в случае чего кричите, Влад его быстро на путь истинный наставит, ей-богу! – с этими словами Надежда Степановна удалилась, грозно потрясая указательным пальцем.
Пашка подполз к моей кровати практически на брюхе и уселся в ногах. Я потянулась, села на подушки и приготовилась слушать. Говорить по утрам я не могла из-за неудачной операции на связках, и все этим бессовестно пользовались.
-Ладно, Катюх, на Надежду Степановну жаловаться я не буду, все равно ты ничего делать не станешь, и старая ведьма будет продолжать все эти издевательства над моей бедной плотью и чувствительным сердцем. Я уже почти смирился с этим… И хотя, будь я на твоем месте, я бы уволил ее…
-Рррррффффяяяааууууу!!!!!! – заметила я.
-Все, понял, умолкаю. Я ведь пришел серьезно с тобой поговорить. Сначала мы не хотели сообщать тебе всю информацию, но теперь стало ясно, что от того, как мы сейчас себя поведем, зависит многое. Слушай меня внимательно, Кать, потому что решение принимать тебе. Мне тяжело говорить тебе это, но мужа твоего не выпустят. Сколько он там пробудет – десять, двадцать, тридцать лет – я не знаю. Никто не знает, даже те, кто упрятали его туда. Ему уже не поможет ни один адвокат. Да что там один! И сотня не поможет… Сама знаешь, живем в стране, где исторически сложилось так, что не принято от сумы и от тюрьмы зарекаться. Так что меня можешь в шею гнать смело - от меня только и толку, что ездить к нему в тюрьму, да журналюгам глаза мозолить. Эта тварь рыжая из «Нашей правды» уж так и лезет: «Вы ведь не будете отрицать, что информация о том, что Ваш клиент политзаключенный и что пострадал он из-за своих политических амбиций, заказана и проплачена Вами?» И все суют под нос свои диктофоны, чтобы потом переврать да вывернуть наизнанку… Чего только сейчас не пишут про него: и что по бабам все время шлялся, и что с кокосом его часто видели, достали откуда-то хмырей продажных, так те и канючат круглосуточно по ведомственным каналам: «Барины жируют, а мы на крохи живем, зарплаты у нас маленькие, производство вредное, а администрация такие пиры закатывает, что город потом долго от слухов ходуном ходит. На девок и курорты у них деньги есть, а как зарплату людям повысить, чтоб жили по-людски, так нету! Еще и средства бюджетные, выделенные на закупку техники, пропадают, не пойми куда! А мы же тоже бюджетники!» Врут ведь, гады, врут! Какие они бюджетники?! Предприятие, принадлежащее твоему мужу, является градообразующим, и все, что есть в Ильинске – финансируется за счет ИНМК. Сам ИНМК построили при СССР еще, а потом, как совок рухнул, так там такое запустение началось – не приведи Господь, как сказала бы твоя Степановна. Ты этого не помнишь, ты ведь тогда букварь под мышкой только-только таскать перестала, да и жила слишком далеко от всего этого. А на ИНМК было трудно - цеха простаивали, производство шло ни шатко, ни валко, и все, наверное, зачахло бы окончательно, если бы не появился твой муж. Но обо всем по порядку. Ты себе не представляешь, каким твой муж был четырнадцать лет назад! Я сам еще зеленым был, но помню, что хотел быть во всем похожим на него. Красивый, веселый, душа компании, он неизменно собирал вокруг себя людей, которые стремились к нему неиссякаемым потоком, время тогда было не то, что сейчас – в воздухе уже улавливался тонкий запах грядущих свершений. И он был молод, полон сил, у него были четкие планы по завоеванию бизнеса, а может, и всего мира. Именно в том далеком девяносто четвертом был создан банк «Траст» - его первый банк. Вскоре вышел указ президента Ельцина «О порядке передачи в 1995 году в залог акций, находящихся в федеральной собственности», вслед за которым последовал залоговый аукцион – попытки руководителей комбината исключить ИНМК из «черного списка», в котором были предприятия, подпадавшие под этот указ, с треском провалились. Итак, на том залоговом аукционе ИНМК получил кредит от «Траста» на сумму двести миллионов долларов, а «Траст» - пятьдесят два процента голосующих акций. Еще через два года одна из структур «Траста» выкупила весь находившийся в залоге у банка пакет за сумму, превышавшую первоначальный кредит в полтора раза, взяв на себя дополнительные обязательства по выполнению ряда инвестиционных условий на сумму около четырехсот миллионов долларов. С течением времени, с помощью дополнительных эмиссий и скупки акций, около семидесяти процентов акций стали подконтрольны твоему мужу. Именно так ИНМК перешел в разряд его собственности. Ну, не совсем, разумеется. Единоличного владельца не было долго, просто к двухтысячному году твой муж стал его крупнейшим акционером, генеральным директором и председателем правления. Неплохо, да? Вполне естественно, что по прошествии некоторого времени все эти метаморфозы стали привлекать к себе внимание определенных правительственных структур. Но тогда никто всерьез не обратил на это внимания – как теперь мы видим, это было верхом непредусмотрительности. Да, это был период первоначального накопления капитала. В то время на твоего мужа и его партнеров, и меня, в том числе, вдруг свалилось много, очень много, по тогдашним меркам, денег. Мы не могли понять, что ними делать, и поэтому творили много глупостей: стреляли из пушек по морю, скупали весь ассортимент винного магазина и раздаривали обалдевшим бомжам, как-то неделю подряд устраивали салюты на Воробьевых горах - нам казалось, что мы боги и можем купить любого, продадутся все. Прости, Катюш, ошибались мы тогда, и страшные последствия этих ошибок настигли сейчас твою семью. Говорят, в России есть две беды: дураки и дороги. С дорогами все предельно ясно, а про дураков я тебе поясню: страшно с ними. Если узнают, что завелся среди них умный, да еще и сильный, тот, кто может стать лидером, а значит, несущий в себе потенциальную угрозу – сразу же уничтожат. По-своему, по-звериному, не разбираясь ни в чем и не испытывая ни малейших угрызений совести. Дело в том, что твой муж всегда был лучшим. И всегда знал об этом. Потому и не женился долго, ждал, пока найдет свою королеву – тебя, то есть, потому и в дружбе разборчив до предела, и в бизнесе тридцать раз просчитывал все возможные и пятьдесят раз все невозможные варианты. Знаешь, почему? Он всегда говорил три вещи: у бизнеса нет оправдания своей неэффективности, невозможное возможно гораздо чаще, чем возможное, и извлекать пользу нужно не только из взлетов, но и из падений. У людей, которым приходилось работать с твоим мужем, сложилось о нем одно мнение – он прагматик, строящий свой бизнес с учетом исключительно своих интересов, циник, часто встающий на «советские» позиции, предпочитающий учиться на чужих ошибках потому, быть может, что своих практически не совершает…
Ну да ладно, я отвлекся. С девяностого по девяносто девятый годы весь бизнес в стране носил скрытый характер, о компаниях твоего мужа никакой достоверной информации получить не представлялось возможным, всюду появлялись сплошные мифы – служба безопасности работала превосходно. Однако, как только поменялся ветер, и прозрачность стала значительно более выгодной, мы молниеносно сменили имидж и свою политику. Теперь нужно было держать курс на расширение бизнеса и добиваться увеличения капитализации холдинга, а смена имиджа была как нельзя кстати. Тогда мы поняли, что пора… - из кармана джинсов Пашки донеслись Eurythmics «Sweet Dreams». - прости, опять до меня кто-то домогается… Добровольский! Да, да. Во сколько?! Где они сейчас?! Когда выехали?! Все, отбой! Потом! – Пашка подскочил и буквально вытащил меня из подушек и одеял. – Катька! Вставай резче! Менты, мать их, с обыском едут! Степановна!!! – Пашка вылетел из моей спальни со скоростью света, а я упала на кровать.

Лежа вниз лицом я понимала, что стоимость моего дома и всего, что в нем, уже не имеет никакого значения. Я не видела, но чувствовала, что за домом установлена слежка. И что сосед-банкир неспроста укатил в Лондонград в день ареста моего мужа, а в окнах его дома нет-нет, да и мелькнут человеческие силуэты. Не стоит убеждать меня в том, что это домработница – хозяйка того дома пользовалась услугами приходящей прислуги, так как не переносила постоянного присутствия посторонних людей в своем доме. И вполне возможно, что именно в этот момент человек без прошлого и будущего, без лица и отпечатков пальцев, человек без тени, зато в куртке с надписью «ФСБ» – этот самый человек внимательно рассматривает из окна соседского дома мультяшную собаку Снупи на моей майке, железную дорогу на полу в детской, антикварный глобус в кабинете моего мужа. И я ничего не могу сделать. Остается только надеяться, что смотрит он не через лазерный прицел какой-нибудь продвинутой американской пушки.

Так. Все. Хватит. Надо вставать. Собирать детей и отправлять к маме. Или не отправлять? А если дом оцепят? Или уже оцепили? Где джинсы? Внизу раздались голоса. Неужели они уже в доме? Нет, это мама приехала… Слава Богу… Мама, моя мамочка!
-Мама! – радостно завопила я, когда на пороге спальни появилась мама.
-Катенька, мне звонил Паша, я как раз на Новорижское выехала, и тут звонок: милиция, обыск… Доченька, чем тебе помочь? – мама стояла, крепко обняв меня, и говорила со мной так, как умела только она – терпеливо, нежно, ласково.
-Мам, найди мои джинсы. Я буду внизу. – я поцеловала маму и быстрым шагом направилась вниз.
Влад. Мне нужен Влад. Только он может мне помочь сделать все правильно. Я не успела взяться за ручку двери комнаты Влада, как Влад вышел мне навстречу.
-Доброе утро, Катерина Александровна.
-Утро не может быть добрым. Ты уже все знаешь? Пашка где?
-Да, мне все известно. У нас осталось в лучшем случае три, может, четыре минуты. Павел Ярославович помогает Надежде Степановне одеть детей, об этом не беспокойтесь. Мария и Артем будут в порядке.
-А Маринка?! Маринка где?!
-Ну и Маринка с ними, разумеется. Катерина Александровна, самое главное – проследить, чтобы сначала обыскали туалеты, а то «сходят по нужде», спрячут за бачком наркоты или оружия, а потом сами же и «найдут». Нельзя допустить, чтобы следователи оставались одни в комнатах даже на секунду, поэтому хорошо, что приехала Ваша мама, она нам поможет. Маринка посидит с Машкой и Артемом, а Надежда Степановна, Павел Ярославович, Вы, Ваша мама и я, мы все будем следить. Бумаги Вашего мужа Павел Ярославович отвез на дачу к своей бабушке еще ночью, на всякий случай. Все, милиция скоро будет здесь, так что пойдемте в гостиную. – Влад пошел впереди, я прошлепала следом.
В гостиной у камина стоял Пашка. В руках у него были мои джинсы.
-Ну, Катька, колись, какой размер: скелетина или экстраскелет? – он язвил даже сейчас.
-Ушитый XS, господин Добровольский. Дайте сюда. – я вырвала джинсы из рук Пашки. В следующую секунду раздался звонок. У ворот были гости.
-Here they come! – произнес Пашка, повернулся к Надежде Степановне и прошептал той на ухо: «Show must go on…»

Спустя неопределенное количество времени мой дом стал напоминать воронку, оставленную разорвавшейся бомбой. Двое понятых растерянно глазели по сторонам, было видно, что они никак не могут поверить, что они тоже будут участниками этого дела. Пашка потом пояснил, что следователь остановил проезжавшую по Новой Риге «пятерку» и извлек оттуда двух до смерти перепуганных мужиков, которых позже предъявил в качестве понятых. Обыск завершился так, как рассчитывал Пашка – из дома забрали какие-то бумаги, зачем-то увезли бар в виде глобуса, и больше ничего. Надежда Степановна еще долго причитала, что старший следователь наверняка поставит глобус на своей даче, где-нибудь за сотым километром от Москвы, а внутри благородного бара навсегда поселится дешевый армянский коньяк. Меня это волновало мало, поэтому я оставила Надежде Степановне маму, а сама отправилась возвращать детской привычный вид. Артемкины носки и футболки, Машкины штанишки и кепки, Человек-паук с раздавленной головой, окурки, плюшевые медвежата, рассыпанная земля из цветочных горшков, сломанные рельсы железной дороги – на полу творилось что-то невероятное. Я выросла на детективных сериалах, поэтому увиденное меня ничуть не удивило. Но надо было что-то делать. Я взяла в руки пакет для мусора, который нашла на кухне и принялась собирать сломанные игрушки, окурки, осколки, обрывки – все, что убого валялось на полу, я сгребла в чертов мешок и поставила у дверей. Потом села на пол, прислонившись спиной к стене, и запела старую английскую песенку, которую помнила еще со школы. My bonny is over the ocean, my bonny is over the sea, oh, bring back my bonny to me…