6

Юрист Павел Добровольский заехал в офис буквально на полчаса – принять душ, переодеться, взять бумаги – и опять он должен был ехать в СИЗО. Собрался он довольно быстро, задержался только у зеркала. Темные круги под глазами не удивили Пашку, поэтому вздох вырвался скорее по привычке. Седина… появилась недавно. Говорят, она украшает мужчину.
-Это как новогоднюю елку? - произнес он, ответив тем самым своим мыслям. Вглядевшись в свое отражение повнимательней, он невольно вспомнил Катю и начал сравнивать себя с ее мужем. - Ростом я явно не вышел… - Пашка подпрыгнул, - и подбородок мелковат… - он повернулся к зеркалу боком, -брови могли бы быть более выразительными, а взгляд – глубже. Эх, Добровольский, до совершенства, коим является он, тебе далеко, гораздо дальше, чем ты думаешь! – вынес вердикт Пашка и вышел из кабинета, чудом не забыв ключи от машины.
Cayenne, как обычно, не упрямилась и помчалась под звуки «Мегаполиса» по тротуару в объезд пробки. Еще двадцать минут можно было не думать о предстоящей встрече и о предстоящих годах ада. Но это в теории. На практике Пашка ни о чем другом, кроме дела ИНМК думать не мог. Он отложил отпуск на бесконечное количество времени, проводил сутки напролет за работой, и совсем перестал появляться на тусовках. Пашка понимал, что практически при любом раскладе ближайшие десять лет у него будет только один клиент и только одно. По крайней мере десять. Он не успокоится. Он будет добиваться освобождения своего друга из тюрьмы, до тех пор, пока тот не войдет в свой дом и не обнимет жену и детей. Даже если ему, Пашке, для этого придется жить под окнами Кремля.


-Привет, Монте-Кристо! Ты чего-то похудел. Кормят плохо?
-Нормально, думал, хуже будет. Но за ужин в Галерее отдал бы полжизни моей жены.
-Почему Катькиной?
-А она на четверть века моложе, у нее жизнь дольше будет. Не делай глаза квадратные, пошутил я. Сам знаешь, за нее кого угодно и откуда угодно достану и порву на лоскутное одеяло.
-Угу, знаю. Как ты тут вообще?
-Да порядок, сказал же, что ожидал худшего. Естественно, наседка есть в камере, но кто конкретно, понять сложно.
-Что, так хорошо притворяется?
-Нет, просто никто не внушает доверия. Знаешь, люди, сидевшие в советских тюрьмах, сильно отличаются от людей, которые сидят сейчас в российских. Не могу сказать, кто лучше, а кто хуже – просто отличаются.
-Откуда знаешь?
-Приходилось встречать в жизни людей того поколения.
-Ладно, слушай меня. По моим сведениям обвинения тебе предъявят до конца недели. Так что ждать недолго осталось.
-Это хорошо. Хуже неопределенности нет ничего. С Катериной поговорил?
-Не совсем. Не до конца, то есть. Обыск был. Спецслужбы регулярно интересовались нашими творческими планами.
-Что взяли?
-Ничего серьезного. Макулатуру какую-то и глобус.
-Какой еще глобус?
-Бар твой. Вместе с содержимым. Степановна сразу объявила, что он найдет свой последний приют на даче старшего следователя. Ты бы видел, как она бесновалась! Еле угомонил.
-Катя моя как?
-Катька-то? Весело, аж плакать хочется. Влезла в твою гардеробную, побросала на пол одежду, полила кучу твоими парфюмами и Hennessy X.O, зарылась поглубже и проглотила горсть антидепрессантов. Откачивали ее общими усилиями. Скучает она по тебе. Ревет все время белугой, похудела еще сильней, сидит целыми днями, фотографии разбирает, видео смотрит… Свадьбу Вашу раз тридцать крутила. На улицу калачом не заманишь, даже по магазинам не хочет сходить. Я к ней Ленку засылал несколько дней подряд, но даже она со своим трепом о новых коллекциях ничего не смогла изменить. Похоже, у Катьки депрессняк. Одну оставлять совсем нельзя, натворить может что угодно. Но Степановна ее вроде крепко пасет.
-Катьку в Лондон вместе с детьми и Степановной. Влада и Маринку с ними отправишь. Пусть пока поживут в квартире в Белгравии, но только ненадолго. Найди дом в Западном Сассексе, оформи на свою бабулю и перевези их туда. Пока Катька не приземлится в Лондонграде, здесь можешь не появляться. Ты меня понял, Добровольский?
-Конечно. Можешь считать, что твоя семья уже в Лондоне.