Очи черные

                Очи черные
                Сентиментальный рассказ


                I

    На улице Ульяновской, посредине одной из комнат рабочего общежития N-ского, в недавнем прошлом радио-лампового, завода стоял праздничный, богато убранный аппетитной пищей, стол. Главным его украшением был поджаренный с румяной корочкой цыпленок-гриль, размером чуть ли не с индюшку; в компанию к нему прилагалось множество вкусных овощей, разложенных поваром по отдельным посудкам: и рассыпчатый, все еще горячий, вареный картофель; и нарезанный круглыми дольками, до горьких слез пахучий, репчатый лук; и пунцовые толстопяточники красавчики - помидоры; и нежно зеленые укроп и петрушка. Центр на столе был составлен из полулитровой прозрачного стекла бутылки с водкой, полудюжины темных из коричневого стекла бутылок с пивом и несколькими, двумя или тремя, мутно-зелеными, наполненных знаменитой местной минеральною водою, выкачанной из очень глубокой подземной скважины; а доминантою на столе утвердили скромненькую видом выпуклую простого стекла вазочку с ржаным и пшеничным хлебом, нарезанным аккуратными почти прозрачными ломтиками, красиво в горку сложенными. Был не забыт старшим поваром десерт: на белом фарфоровом блюдечке лежала горстка засахаренных восточных лакомств, фиников.
    А возле двух, вплотную придвинутых спинками, металлических кроватей, у стены напротив окна, на двух сдвинутых вместе прикроватных тумбочках, девчонки, оформлявшие стол, поставили на тарелках, прикрытых салфетками, еще какие-то угощения, но показывать их они не стали, только сказали, что это есть главный секрет праздничного стола.
    - А что за праздник сегодня? - поинтересовался юноша Юрий, но ему никто не ответил: я, усмехаясь, помалкивал, а нашим дамам объяснять было некогда, - они, как две верткие птички-синички, носились туда-сюда по комнате, заканчивая сервировку.
    Меня и Юрия, чтобы мы не мешали хозяйкам застолья, усадили у открытого окна и просили ждать, подали нам "для нагула аппетита" бутылку аперитива и две рюмки.
    Я тут же сорвал алюминиевую крышечку-косынку на длинном узком ее горлышке и налил до самых краев в обе рюмки.
    Чудесный настоянный на здешних степных и лесных травах ароматичный напиток! Я и Юрий стали его пробовать с большим наслаждением.
    Вечерело. Было свежо. Из окна открывался прекрасный вид: поблизости от высотного здания общежития, где мы находились на седьмом этаже, морщилось блестящей рябью озеро, за ним лежало черною мокрою полосою шоссе с множеством движущихся по нему автомашин, - федеральная трасса М5 - еще дальше, за дорогою на холмах, дачные сады, уже сплошь в пышном багрянце и прозрачном золоте осени.
    В два глотка я осушил мою первую рюмку и повторно наполнил ее до самых - самых краев.
    Признаться, с работой мне повезло: трудиться приходилось в дальних длительных командировках, но постоянно по красивым большим волжским городам. В этот город - с почти миллионным населением, столь тщательно ухоженный, с множеством цветочных клумб, летом роскошно украшенных кустами обильно цветущих нежных в большинстве бордовых и алых роз, окруженный плотным кольцом дубовых лесов, удобно и уютно расположенный по берегам реки, текущей к Волге - я каждый месяц в составе бригады инженеров, уже третий год, приезжал работать. Наша бригада была невелика, и за все время численность ее оставалась неизменной - четверка "варягов". И только несколько месяцев назад появился среди нас еще один, самый юный "бродяга", Юрий, он пока не был дипломиронным специалистом, пока еще он нигде не учился, с которым мне определили работать в паре, и присматривать за ним, и оберегать (он помимо молодости обладал еще одним замечательным качеством - был родственником, вроде бы, двоюродным племянником, наиглавнейшего по нашей "конторе" начальника). И вот теперь мы с ним сидели у раскрытого окна на седьмом или восьмом этаже девятиэтажного здания рабочего общежития; мой юный напарник Юра, дегустируя аперитив, что-то или кого-то рассматривал внизу на улице, а я поначалу любовался видом в дали, с высоты раскрытым в широкой перспективе на только - только отплодоносившие очередным ежегодным обильным урожаем дачные сады по ту сторону озера, за которыми в сизоватой вечерней дымке на вершине одного из холмов с гордой осанкой нового властного хозяина над окрестностью возвышалась мачта телевизионного ретранслятора; затем я подобрал кем-то давно позабытую на подоконнике запылившуюся и выгоревшую до бурой желтизны газету, отпечатанную в типографии еще в конце прошлого лета. Напрягая зрение, поскольку уже начинало смеркаться, я принялся забавляться чтением статьи-передовицы, которая размещалась на весь лист под фотографией первого и единственного, так исторически получилось, президента громадной страны по имени СССР, которая уже скоро год, как прекратила свое существование. Большую часть газетной статьи занимал дифирамб тогда еще действительному, на день выхода газеты, президенту великой страны и ходу затеянной им перетряски, в тогда еще "живой" стране. На фотографии этот человек что-то говорил с трибуны большого съезда. Предположим, та его речь была о бедных девушках! Подходящая тема к вечернему застолью в рабочем общежитии, и против актуальности ее обсуждения мне нечего было бы возразить этому важному человеку, выступавшему перед людьми прошлым летом с государственной трибуны. Впрочем, заканчивался сентябрь 1992 года и теперь в "свежих" газетах печатались изображения уже других людей на той же самой трибуне, но только тема бедных девушек, как будто, более не озвучивалась ни в чьих речах, поскольку у всех, из бывшего СССР говорящих и помалкивающих, в одночасье заботы стали иными.
    - Юра, снимай пиджак, не стесняйся, будь как дома, - предложила Татьяна и затем обратилась к подруге. - Дина, помогай освоиться юноше у нас в гостях. И ты посмотри, в шкафу должны быть плечики для одежды.
    Пока Дина помогала юному Юрию снять пиджак, я долил аперитива в его рюмку, поставленную им на подоконник, и еще раз наполнил до краев свою.
    У нас, т.е. у меня и у моей девчонки, которую зовут Таней, а также и у ее подруги Дины, от Юрия секрет. Он еще не знает, что он пришел не просто знакомиться с Динкой, а еще и свататься к ней. По-другому я не сумел уговорить Татьяну пригласить в рабочее общежитие на улице Ульяновской ее подругу Дину и организовать для меня и Юрия этот вечер с праздничным столом и особыми для нас угощениями.
    - Сама ведь говорила, что у Динки скоро будет год, как нет друга, - уговаривал я Таню еще вчера весь вечер, по возвращению в город из районного центра с названием Каменка. - И, потом, может быть Юрий - это и есть "счастливый случай", ее судьба? Почему ты не хочешь им помочь: они встретятся и полюбят друг друга; возможно, вскоре поженятся. А ты препятствуешь.
    Татьяна за такие упреки злилась на меня, но она долго не соглашалась с моими планами.
    Дина старше Юрия, и много старше. Я врал накануне Татьяне, утверждая, что Юрию скоро исполнится двадцать восемь лет. Теперь девчонки это видят и очень озадачены. Но, похоже, и они понимают, что дело сделано, и ведь не выгонять им теперь врунов. Но и они сообразили, что построенные ими собственные планы на это наше свидание уже нарушены, придется им заново их переписывать, что-то новое выдумывать и быстро импровизировать.
    Накануне в пятницу вечером по возвращению из районного городишки Каменка в областной Большой город, так полюбившийся мне за последние три года командировок, едва устроившись в гостинице, я созвонился с Таней по телефону, чтобы уже окончательно договориться о нашей общей вчетвером встрече. В присутствии Юрия, находившегося со мною рядом в гостиничном номере, я случайно назвал его в разговоре по телефону условно кодовым словом "горный гость", потому как он живет в далеком от этих мест восточном киргизском городе Фрунзе, а там высокие горы. Татьяна меня правильно поняла. Это необычное имя, похоже, ей понравилось и даже запомнилось, и сегодня девчонки Юрия несколько раз уже так "горным гостем" называли, но только он, не понимая их, никак не реагировал. Ну, а Динка в тех же моих телефонных переговорах была названа, по обоюдным для нас с Татьяною понятным ассоциациям, словом "княжна". И по окончательному, победному для меня, договору, заключенному вчера по телефону, должна была в общежитии наступившим вечером, играться "свадебка", поначалу скрытно от Юрия, но чуть позже, если Динке "гость" понравится, тогда об этом и ему скажут.
    Как-то теперь девчонки выкрутятся? Ох, и подкинул же я им задачку. Но куда мне Юрия было девать?
    Впрочем, если по правде сказать, он особо и не просился к ним в гости. В районном городишке Каменка, где мы вместе на пару уже второй месяц работали, выполняя определенные договором работы на одном из предприятий энергетики, Юра при помощи гостиничного телефона уже перезнакомился с молодыми девчонками на каменской городской телефонной станции, которые ему вскоре стали позволять бесплатно домой во Фрунзе звонить. Телефонисточки все допытывались у Юрия, когда они с ним где-нибудь в их прекрасном городке встретятся? Я пока еще, очень резонно, опасался отпускать Юрия гулять по Каменке темными вечерами в неспокойные в стране времена, умело придерживал его в гостинице. И, конечно, всем было бы спокойней, если бы по выходным дням, на которые мы всегда возвращались в Большой город, чтобы он с Динкой встречался, а не бродил в будние дни недели или, еще хуже, темными вечерами по закоулкам Каменки с случайно подвернувшимися ему непонятно какими девчонками с телефонной станции. Беспокоился я еще и за то, чтобы Динка понравилась Юрию: она ведь старше его лет на десять.
    С вечной своей едко дымящейся сигаретой в зубах, я благодушествовал; слегка приторное пресыщение аперитивом уже после второй рюмки текло приятными волнами по телу. Совсем новый вкус, извлеченный из напитка!
    Как и для Юрия, почти также и для меня Дина была "женщиною - и не знама, и не ведома"; я прежде видел ее лишь однажды, хотя давно был с нею в какой-то мере знаком по рассказам Татьяны о подруге.
    "- В начале вечера бледна", - думал я, зорко разглядывая Динку сквозь стекло рюмки, в третий раз до верхнего тоненького темно синего ободочка наполненной золотистого цвета аперитивом.
    Совсем новый и чуждый мне, никогда еще прежде не встречавшийся запах духов исходил от этой женщины, когда она только что подходила к нам принять у Юры пиджачок, чтобы повесить его на деревянных плечиках в шкафу.
    Одним большим глотком я опрокинул в себя содержимое в моей рюмке.
    " - Чуждый... Возможно, мы больше никогда не увидимся!" - думал я о ней и настойчиво пытался угадать, какими духами она пользуется. Назначение духов имитировать аромат женской кожи и под ними сокрыты, что самое важное, настоящие неповторяемые природой запахи женщины.
    Динка обернулась, быстро взглянула на нас.
    "- В глазах у тебя… смятая постель?!!" - мысленно бесцеремонно вопрошал я, выглядывая "пациентку" моего исследования из-за уже опустевшей до донышка рюмки.
    Я вспомнил, что аперитивы полагается пить очень медленно понемногу глоточками. И для нагула достойного аппетита я в четвертый раз наполнил свою рюмку.
    Она заметно принарядилась. Надела новое платье. Взбила прямые коротко стриженые волосы в пышную высокую прическу. Лицо ее длинно, смугло; прямой нос, губы тонкие и бледные; а ее груди, под облегающим их плотно в обтяг лифом платья, волнительно подрагивали в такт движениям быстрых рук.
    "- И устремленные яркие черные глаза", - отметил я во внешности Динки.
    Обман зрения - высокая физика в женщине, а я этого совсем не понимал.
    Я вдруг вспомнил о присутствовавшей здесь же в комнате Татьяне и быстро оглянулся: не заметила ли она моего пристального интереса к ее подруге? Но нет, похоже было, что "здесь" все по-прежнему находилось в полном уютном порядке.
    "- Вы ничего не выиграете, - покачивала головой Танюша, занимаясь сервировкою стола. - На ужин будет та же самая жидкость".
    И пригубив из все еще до краев наполненной рюмки лишь одну капельку напитка, я опять обратил острие своего внимания к "теме" исследования сквозь "увеличительное стекло", причудливо искажающее "изображение оригинала".
    "- Необычность Дины потому, что все ее существо кричаще не подходило к стилю данных покоев?" - раздумывал я, оглядываясь на обшарпанные выцветшие красноватого оттенка обои с неразличимым теперь рисунком на стенах комнаты общежития, в архитектурном плане прямоугольной, "трамвайчиком". Бурые обои давно пора было бы переменить.
    "- Вы ничего не выиграете!" - по-прежнему качала головой Таня, расставляя тарелки на столе.
    Пригубив от упрямства из рюмки еще одну капельку, я продолжал исследование избранной темы.
    Нарядное платье к лицу любой женщине, но особенно природою одаренной очаровательной, искристой праздничными брызгами красотой. Цветущее пышное изобилие тела, присущее Татьяне, в Динке замещено стремительной напористостью всех женских качеств в ее изящной фигурке. И удачно ею подобранное для этого вечера платье эти качества выразительно подчеркивало! Она едва успевала переводить дыхание, раскладывая подле столовых приборов бумажные салфетки, я это дыхание будто бы услышал, по крайней мере, так придумывал и себя в том убеждал.
    - Хороша ли? - спросил я у Юры. - А то прямо сейчас встаем и уходим.
    - Нет, нет, - поторопился отказаться от своих прежних сомнений Юрий, уже успев что-то разглядеть в Динке. - Останемся.
    - Нет, так нет!.. Останемся, - согласился я с ухмылкой и, глотнув из рюмки, добавил, - надо же девочке, в конце-то концов, семейное одеяло обновить.
    - Почему семейное? - насторожился Юра.
    Сообразив, что сболтнул сразу заодно и пошлость, и глупость, я поторопился придумать что-нибудь остроумное, чтобы вывернуться из возникшей неловкой ситуации:
    - Это общежитие на Ульяновской улице, когда оно только-только проектировалось и когда оно лишь начинало строиться, задумывалось как семейное, поэтому одеяла здесь до сих пор его жильцам выдаются широкие, которые размером одно на двоих.
    - А, а… - недоверчиво, ничего не поняв из моего бессмысленного объяснения, кивнул Юрий, оглядываясь на четыре узенькие "односпалки" - железные кроватки, которые стояли в этой пустой убогой комнатке, где мы сидели у открытого окна и наслаждались великолепным видом на синее озеро и вкусом поднесенного девчонками напитка, добытому, наподобие нектара, из самых буйных местных трав.
    И, будто бы, у Юры уже появилась потребность расстегнуть несколько пуговиц на своей симпатичной жилетке: он эти пуговицы красивыми розовыми пальцами, словно клавиши музыкального инструмента, время от времени отчаянно теребил.
    Нелегко жить в таких неуютных тесных комнатах девчонкам, работающим на бывшем радио-ламповом заводе, выпускавшем теперь из своих цехов более современные полупроводниковые электронные устройства. А они живут здесь по многу-многу лет: трудятся, влюбляются, ходят по вечерам в ближайший кинотеатр и очень редко, если удастся сэкономить денег от скромной зарплаты, - верх их мечтаний! - посещают в центре города какой-нибудь сверкающий светом, гремящий праздничной музыкой ресторанчик; и из этих тесных комнат они выскакивают замуж, чаще всего впопыхах, за первого предложившего им руку. Но только не все из них такие счастливые; как мне говорила Таня, многие, очень многие из девчонок, живущих в этом общежитии, так и засиживаются в девах.
    Когда-то они молоденькие полные ожидания вселялись в рабочее общежитие, приехав работать в Большой город из какой-нибудь деревеньки после окончания школы, и тогда было им всего семнадцать. Потом, очень скоро, стало им уже двадцать; затем многие девушки отметили в этих стенах свой двадцать пятый день рождения, а там уже скоро перевалил их возраст за "роковые" тридцать. Конечно, остаются незамужними и продолжают жить в общежитии в Большом городе чаще всего те, кто почти не одарены красотою: и так постепенно в этих стенах на Ульяновской происходит "естественный отбор"; с каждым годом становится все грустнее и все более без красочным общество девушек рабочего общежития.
    Прикурив очередную сигарету, я задумчиво разглядывал, как корчилась, чернея, постепенно обугливалась, сгоравшая в моих пальчиках, до их кончиков, спичка. Вот так же и многие проживающие здесь девушки "догорали" в коробочках-комнатках этого девятиэтажного грустного дома.
    Татьяне и Динке вроде бы повезло, они - городские. Но, как рассказывала мне Таня, у Динки, хотя и живет она в квартире с родителями, судьба очень схожа с судьбами девушек из этого общежития. Засиделась она почему-то в девицах. Она была замужем однажды, но вскоре после свадьбы ее брачный союз распался. Жуть и, должно быть, какая - то странная тоска одиночества! Неужели никто из жительниц заводского общежития не достоин лучшего?..   Оглянулась на нас и Динка; устремила яркие черные глаза на Юрия.
    "- Хватай меня скорее!" - словно бы восклицали ее темные от любви очи; а он, не видя их, мужественною красивою рукою взял неторопливо с подоконника бутылку и до краев рюмки долил напиток. Только очень-очень счастливый человек мог не замечать на себе такого волнующегося взгляда пламенных очей.
    "- Горячая кровь. Она вспыльчива!" - вспоминал я сведения о "княжне", выуженные мною прежде у Татьяны.
    Восприятие - это процесс… Динка постаралась мне улыбнуться. Быстро взглянула еще раз на Юрия. Наклонила голову и что-то шептала Татьяне на ухо. Покраснела, выслушав, также шепотом, ответ. Промелькнули и удовольствие на ее лице, и тайная надежда, высветившаяся невольно: но необъяснимо, капризно.
    "- Женщины никогда не отказываются от таких забот?" - вошел я мысленно с нею диалог.
    Приняв тотчас серьезный, печальный вид, она что-то тихо говорила Татьяне. Я живо представил себе, что она ей сказала: "Эти вещи я хотела бы поскорее забыть!"
    Задумалась. С удивлением пристально по очереди посмотрела на нас у окна. Я, кажется, начинал понимать ее!..
    "- В глазах у тебя выплеснулось темное звездное небо!"
    Она отвернулась. На шее у нее нитка бус - обычные прозрачные стекляшки. Легкое наклонение головы и мимолетная улыбка. Восприятие - это, несомненно, творческий процесс.
    Неделю назад, убеждая Юрия познакомиться с Диной, как бы мог ему я описывать красивую городскую женщину? Черноглазая… Симпатичная… Любит вышивать, вяжет быстро и хорошо.
    - Сколько Дине лет? - вместо ответа спрашивал Юрий.
    Конечно, здесь была некоторая проблема - она была старше его: на юрины неполные  двадцать четыре годика приходились дининых неполных тридцать пять.
    - Этот вопрос несущественный в отношении женщин, которые еще не перешагнули черту критического возраста, - пытался я увернуться от прямолинейного вопроса и уже всерьез сердился на несговорчивого юношу, за которым меня обязали приглядывать.
    В самом деле, что еще нужно в длительной командировке человеку?! Отработал пять денечков в Каменке и вот уже в пятницу вечером прибыл на полных два выходных дня в Большой город, на воссоединение, так сказать, с главными силами бригады. Приехал, быстренько разместился до понедельника в чудесной гостинице с прекрасным крылатым названием "Ласточка", расположенной на высоком холме и словно парящей над Большим городом, над причудливо разбросанными внизу в речной долине домами и асфальтированными линиями длинных широких улиц. Любуйся, не налюбуешься! Красивейшие леса подступают прямо к крылечку гостиницы. И гуляй по лесу, по тропиночкам среди дубов и сосен… Но только с Динкой!
    Тут тебе и встречи по полной программе с любимой женщиной на полных два выходных дня, пока снова в Каменку нам придется возвращаться. И потом снова отработал пять каменских денечков, и опять новые головокружительные встречи в шумном большущем городе с милой женщиной. Но - только! - с Динкой.
    - В чем может быть проблема? - убеждал я его. - Если она тебе не понравится, то тогда я укажу Татьяне подыскать для тебя другую девочку. Но Дина хороша… В этом городе два коренных типа женщин. Ты ведь Татьяну видел? Но только ее подруга совершенно противоположный тип красавицы. Динка - сама восточная княжна! Черноока, стройна...
    - У Татьяны, конечно, есть и помладше подруги, но эта… - так продолжал я убеждать Юрия, и в очередной раз рисовал перед ним словесный портрет "княжны" и расписывал достоинства местных женщин.
    Насчет другой девчонки я Юрию говорил неправду: пригласить на вечер кого-либо значительно моложе Динки сложно было: незамужних подружек у Тани были лишь Дина, да Рая, но только Рая, я это знал из татьяниных рассказов о ней, отчаявшись завести себе мужа, решила обзавестись ребеночком. Подсунуть Юрия в ситуацию, в которой юноша мог внезапно "заполучить" сыночка или дочечку на стороне, было бы великой глупостью с моей стороны. И все-таки, отлучки "перестроечными" темными вечерами на свидания с каменскими телефонистками меня беспокоили много больше, чем даже внебрачные дети для него от Раи.
    Понятное дело, звонить бесплатно в любое время суток во Фрунзе это хорошо и удобно, но можно было бы и по гостиничному телефону потрепаться с девушками с телефонной станции, а не ходить к ним, невесть куда, на свидание. Однако, удержать молодого человека от встречи на темных и сделавшихся опасными улицах с каменскими девочками, когда наши командировки были продолжительностью по двадцать-двадцать пять дней, а то бывало и дольше - такое мне исполнить было бы практически невозможно без подходящей альтернативы. Впрочем, в этом ли было мое дело?
    Я еще раз сверху до низу окинул взглядом "восточную княжну". Женщина была по настоящему и красива, и приятна.
    Дорогого стоило мне уговорить Юрия прийти на встречу с Динкой. Но и уговорить Татьяну организовать такую встречу было не менее сложно. С трудом все сложилось, потому ясно, как и почему в начале праздничного вечера я беспокоился о добром его начале и о последующем течении: помолвка "княжны" Динки и Юрия - "горного гостя", "восточного визитера", - должна была состояться при любых условиях!
    С гулом и звоном Татьяна уронила на пол корзиночку с вилками и ложками и нагнулась подобрать их… Обронить посуду в нужный момент с должным грохотом - большое искусство. От неожиданности возникшего шума я пребольно прикусил себе язык.
    Собрав вилки и ложки, Танюша вышла ополоснуть их водой, и через оставленную открытой дверь я наблюдал, как она стройная милая домашняя идет по коридору общежития, пока она не свернула в помещение общей на этом этаже кухни.
    Она ведь не похожа нисколько на Динку?
    Мои замечания относятся только к этому блестяще выдуманному Большому городу с лицом утомленно-красивым, "аперитивным". Это, конечно, я так считаю…


                II

    - К столу, к столу, гости! - призвала Татьяна, когда она вернулась с кухни.
    Никто не противился: аперитив, приготовленный на местных травах был великолепен, но уже хотелось и закусить, и пора было выпить - теперь по-настоящему.
    Расселись, однако, мы странно: я и Юрий оказались по одну сторону стола, наши дамы по другую; Дина находилась напротив меня, Татьяна - напротив Юрия. Но никто из нас почему-то такой неуклюжей посадке не придал никакого особого значения. Похоже, участники вечеринки были очень голодны и поспешили; но, главное, обе наши дамы были заняты Юрием, и они не обращали на меня ни малейшего внимания.
    Татьяна отщипывала и подкладывала Юрию самые лучшие кусочки цыпленка-гриль.
    - Крылышко любишь, Юрочка? - ворковала Таня. - Или лучше, Дина, подай юноше на тарелочку белого мяса от цыплячьей грудки. Оно вкусней. Попробуй и то, и то, Юра.
    Княжна Динка проворно большой ложкой насыпала Юрию в тарелку рядом с куриным крылышком и грудинкою тепленькие рассыпчатые картофелины.
    "- Нельзя быть разиней, - думал я, с изумлением наблюдая за происходившим. - Да, это интересно!.. Танцевавшему с незнакомой женщиной - да, вдруг, ощутить себя не избранным".
    - Сашенька, тебе сегодня водку разливать, - вспомнила, наконец-то, и про меня Татьяна. - Наливай в рюмки водочки, будем молодых людей угощать и знакомить.
    Запотевшая бутылка с остуженной в холодильнике водкой "обжигала" ладони и готова была выскочить из моей руки, словно бы она сама желала по стопкам разливаться. Эх, замороженная, должна же, - даже обязана! - быть ты хороша.
    - Правило нашего застолья Юра, - объясняли женщины Юрию, - каждый из нас произносит свой тост и затем рассказывает хотя бы коротенькую о чем угодно историю.
    - Сашенька, ты первым тост скажи, - предложила Татьяна, подкладывая Юрию на тарелку еще одно птичье крылышко, тогда как Дина подсыпала ему еще горячие картошки.
    Рассерженный дружным невниманием ко мне со стороны наших обеих поварих я произносить тост отказался в пользу Юрия:
    - Вот Юра, гость дорогой. Приехал он к столу не без мысленно, но с многими заранее словами припасенными. Ему первым говорить.
    Поначалу Юра слегка растерялся, потом надулся, соображая какие речи ему перед публикой держать. Он таки вспомнил чудесный тост. И после рассказанная им "юринская" история была даже на редкость интересна. Но поначалу отчаяние мелькнуло в его глазах, когда он выпалил на одном дыхании свой тост, который, надо думать, и задал тон всему дальнейшему нашему застолью.
    - Выпьем за то, чтобы столы ломились от изобилия, а кровати - от любви! - сказал просто и конкретно дорогой гость Юра, и тут же с перепугу он ужасно страшно покраснел.
    Девчонки переглянулись и похлопали в ладоши; им обеим тост понравился.
    Выпили все дружно. Стали закусывать.
    Похоже, Татьяна была все еще в обиде на мой обман. Стоило мне только попытаться открыть рот, как она тут же перебивала меня и тут же предоставляла опять слово горному гостю Юрию. Надо было смириться и ждать своей очереди поговорить.
    - Да, неслыханное упорство, Юра! - кивала головой Дина.
    - Времена меняются и налагают на нас множество новых обязательств, - поддакивала ему Татьяна.
    - Мне очень нравится ваш город, - польщенный множеством и столь высоким качеством обращенного на него внимания, разговорился Юрий. - Моя семья, мои мама и папа, я и сестренка, мы все с гор хотим переехать пониже, куда-нибудь на равнину, желательно в крупный город, на большую реку. Дядя обещал нам помощь, он давно внизу на равнине живет и в общественном положении он не последний человек.
    - Юра выгодный жених, его дядя очень большой человек, - как бы между прочим, обронил я, не поднимая глаз, чтобы не выдать ухмылки, хотя мне хотелось увидеть впечатление от сказанного у сидевших напротив девушек, но я постарался казаться совсем равнодушным, будто бы выражение на лицах у девчонок совсем меня не интересовало. Я старательно обгладывал куриную косточку и с наслаждением вслушивался в звонкую хрупкость тишины непродолжительной паузы, наступившей сразу после моих слов. Ведь выгодные женихи в общежитие на Ульяновской улице являлись не часто.
    Юра, докончив поданный ему Татьяной кусочек мяса, уже сам выбрал для себя вторую цыплячью ножку. Аперитив, выпитый им у окна, пошел на пользу его аппетиту. Все шло спокойно, умеренно и, право, очень уж "аристократично"; и я решился прервать затянувшуюся паузу:
    - Я предлагаю рассказ Юрия назвать... Акт преодоления горы!
    Динка заерзала на стуле.
    Татьяна покосилась на Динку и заметила мне:
    - Ты сегодня отчего-то очень сильно поглупел?
    Это было слишком! Я хотел было огрызнуться, что это рядом с нею я всегда почему-то становлюсь таким, но передумал и промолчал.
    - Почему вы меня горным гостем называете? - беспечно и хмельно улыбаясь, поинтересовался Юрий.
    Я поспешил объяснить:
    - Девчонкам накануне мною было сказано: Юрий из города Фрунзе, там высокие горы.
    - Юра расскажи о горах? - спросила Татьяна.
    - Но Юрий о горах обещал рассказать позже, - перебил я Татьяну, поскольку все еще был сердит на ее колкое замечание мне. - Он прежде желает рассказать историю о том, что… как я еще в Каменке ему предлагал с Диной познакомиться.
    - Лучше о Каменке, - подала реплику Динка.
    - Премьера! Рассказывает Юрий, - закричал я. - Каменская ария горного гостя!
    Юрий покраснел. Наверно это от волнения перед сольным выходом на здешнюю маленькую "театральную сцену". Затем он с преувеличенным пылом начал свой рассказ. На протяжении всей истории Юра красивой рукой держал стакан с минеральной играющей искристыми пузырьками газа водой.
    Я же во время рассказа Юры, нисколько теперь не стесняясь моей Татьяны, впился глазами и внимательно разглядывал Динку: лицо у нее, плечи, ее руки.
    Сакральное - течение быстрое, река не судоходна.


                III

    Время шло. Мы засиделись за столом. Закончился поздний вечер, и приближалась ночь. Пора было расходиться.
    Горный гость аккуратно сложил салфетку и положил ее на столе слева от тарелки.
    Татьяна и Динка заметили это и со значением переглянулись.
    Я и Татьяна вызвались проводить вторую пару до их комнаты. И в конце коридора общежития, выйдя на лестницу, мы стали подниматься на этаж выше; мы с Таней шли, подобно свадебным шаферам, следом за возвышающимися на две ступеньки горным гостем и его княжной. Глядя на пьяно покачивающееся из стороны в сторону юркино туловище и подрагивающий рядом с ним при каждом шаге крепкий динкин круп, можно было только с грустью и завистью додумывать их дальнейшую, надо полагать, счастливую и респектабельную совместную жизнь. Я живо вообразил, как Дина, даже в самую безоблачную погоду с зонтиком в руках, требовательная и капризная, как она каждый вечер будет говорить Юрию:
    - Перед сном мы должны прогуляться, любимый!
    И я представил спокойного покорно вздыхающего Юрия, склоняющего перед супругой уже начинающую лысеть, но все еще красивую голову.
    - Между прочим, шляпа твоей подружки верх безвкусицы, - шепнул я на ухо Татьяне.
    Моя любимая фыркнула, возмущенно пожала плечами и выразительно покрутила пальцем у моего лба.
    Обе пары не преминули воспользоваться случаем совместно осмотреть апартаменты, предназначенные на эту ночь для сна молодых людей; и надо честно признаться, им достался очень забавный старинный "погрызанный дом". На стене комнаты, за небольшую плату выделенной комендантом общежития до утра Динке и Юрию, было написано цветным карандашом: "Чресла мужу даны, а лоно жене".
    Я хотел засмеяться, но Татьяна пребольно локтем ткнула меня в бок.
    - Молодожены должны быть одни! - негромко произнесла азбучную истину Таня, и мы с ней неслышно на цыпочках покинули счастливцев.
    Вскоре мы вернулись "к себе" в нашу комнату, выкупленной у комендантши общежития также за пять рублей до завтрашнего утра; мы с Таней быстро разделись и, поеживаясь, улеглись в холодную постель.
    - Танюша, мы лишку выпили?
    - Спи миленький, к утру ты проспишься! - откликнулась она.
    - Мне завтра на работу обязательно.
    - Я разбужу. Но прежде пораньше домой сбегаю, быстро что-нибудь приготовлю и горяченькое принесу.
    - Мне Динка сниться будет, - ухмыльнулся я.
    - Ничего, пока ты будешь спать, я тебе на лоб буду дуть. И тогда тебе я буду сниться.
    - А сейчас Юрка вокруг нее кругами так и ходит…
    - Он не ходит, она лежит в постели рядом с ним и обнимает его. Спи, не мучайся так, миленький, а то я завтра с тобою даже разговаривать не стану.
    - Сегодня полнолуние? Нет?.. Или выгляни в окно?
    - Засыпай. Спи уже, - баюкала меня Татьяна.
    И так хорошо она баюкала.
    …Тогда, в ту ночь, когда мы однажды ночевали у Динки, была полная ясная луна на чистом морозном небе. И снопами серебряного света лилась она в окна динкиной квартиры; не были преградой для нее и светлые льняные шторы. Было, как днем, все видно…
    Вспоминается, в два часа ночи я стал собираться в туалет.
    - Мы ведь в гостях, - возмущалась шепотом Татьяна. - Что если тебя увидят динкины родители?
    - Я буду осторожен, - отбивался я, разыскивая в тряпичном ворохе посреди комнаты свою одежду.
    …Динка - женщина с прекрасным лицом и голосом!
    А что делала волшебница Дина в это же самое время? Элексир по имени "Любовный напиток" действовал и на нее! В соседней комнате, где на диване она постелила себе простыни, вершилось лунное пиршество. Это я сразу понял, едва только на цыпочках выбрался из спальни в зал. Луна вливалась в не зашторенное в этой комнате окно рекой и уже притекала к самому динкиному ложу, начав с низу от пола на него взбираться; девица спала, прикрытая одеялом лишь до пояса, только в легкой без рукавов открытой на шее глубоким вырезом светлой сорочке, лежа спиной ко мне, а лицом к спинке дивана. У того края дивана, где на подушке покоилась голова спящей, рядом находился выход в прихожую. Двери на раме не было и в комнату из темного "зева" прохода через коридор из спальни родителей девушки приглушенно влетали отдаленные звуки грозного мужского храпа.
    "- Ничего себе!" - прислушивался я с опаской к этим "мелодиям" и осторожно, стараясь не скрипеть половицами, двигался к ужасающему темному проему.
    "- Уж, не дочь ли самого дракона она?" - подумал я о Динке, в то время когда храп ее отца стал походить уже и вовсе на львиное рассерженное рычание.
    Выглянув в прихожую, я увидел открытую дверь в родительское помещение и там изголовье широкой кровати. Дальше идти я уже не посмел и быстро из зала вернулся к Тане, в комнату, которая была динкиной спальней.
    - Я решил потерпеть, - сообщил я, забираясь под одеяло на мягкие перины вкусно пахнущей девичьей постели. Женщины Большого города исповедовали культ чистого постельного белья, всегда хрустящего душистостью.
    Ушли мы, как и пришли, крадучись; потихоньку выскользнули из квартиры в половине пятого часа, когда одетая в тоненький халатик Динка открыла замки на входе квартиры и прикрыла дверь в комнату родителей. На небе луна еще светила, но уже она спряталась за крышами соседних домов.
    Рано утром в холодной комнате рабочего общежития Татьяна поднялась первой, выбралась из теплой постельки в лютую осеннюю стужу, за ночь наполнившую помещение, стала быстро одеваться. Я тоже проснулся, почувствовав себя одиноко.
    - Ах, Таня, подойди к кровати, пожалуйста! Я все равно уже не усну, я столько думаю, а голова у меня раскалывается…
    - Ай, ай! Это не хорошо. Засыпай сейчас же. Не хочешь же ты прийти на работу усталым и невыспавшимся.
    - К чертям работу!
    - Не говори так плохо на свою работу, она тебя кормит, там твои сослуживцы и товарищи.
    - Кроме тебя у меня никого нет.
    Мелким, почти воздушным шагом она подбежала к моей кровати… достала носовой платок и вытерла с губ помаду… наклонилась… положила прохладную ладонь мне на лоб… долго поцеловала в губы.
    - Спасибо, Таня! Как мне приятно! Вот здесь, на кровати, посиди немного со мной, моя хорошенькая, и не думай о завтрашнем дне.
    - Тогда совсем просыпайся, день завтрашний уже превратился в день сегодняшний.
    Таня уселась на краешек кровати и положила мне на голову полотенце, смоченное оставшейся с вечера в бутылке минеральной водой.
    - С каких гор Юрий? - спросила она.
    - С Тянь-Шаньских, но возможно, хотя он и врет сам того не зная, возможно он с самого Гиндукуша! так и скажи Динке - горный гость гиндукушский желал бы познакомиться с нею и кто знает? к ней посвататься? ах, да, они уже познакомились. Он ей покажется милым простосердечным добрым.
    - Динка стала в последнее время строже, честолюбивее и, как ни странно, весело настроена, - подхватила тему Татьяна.
    - Перемени мне, пожалуйста, компресс.
    - Она станет снова замужней дамой и не будет прозябать на положении разведенной вдовы…
    - О-ощ! Она вдова?!
    - Это я ее так раньше дразнила, когда ее посещала меланхолия… А когда она станет его женой, то сумеет подстегнуть его честолюбие и позаботится о том, чтобы он преуспевал и не жалел своих сил, чтобы ей не пришлось краснеть за него.
    Я с тоскою и головной болью разглядывал возле себя на стенке в нашей комнате у изголовья надпись, которую я нацарапал вчера поздним вечером, перед тем как заснуть:
                ЧЕРНЫ ОЧИ = ПИР.
    - Таня, жизнь ведь ужасно серьезная штука.
    - Если окажется, что он ей не мил… И речь собственно идет не о счастье… Она вступит в этот брак, чтобы спокойно и трезво загладить…
    - Танюша, как я пьян! Позволь поправить тебя, Динке кажется, что она не мила горному гостю, так?
    - Не так. Именно он ей почему-то еще вчера был не мил. Она говорила, когда мы были на кухне, что давно забытые чувства вновь охватили ее. Накануне ей снился сон, она и он (она не разглядела его лица) в ЗАГСе. Ее загадочная красота контрастировала… Ай, что ты! Перестань щипаться… Густо-лиловый цвет ее свадебного платья… Короче, снился ей кто-то не похожий на Юру.
    - До чего же ты сегодня хороша! - я погладил Татьяну по плотному бедру. - Утренне хороша!
    - …И вот во сне после они решают совершить поездку и закусить в ресторане…
    - Я тоже хочу закусить и завтракать.
    - Представляешь, вот они едут. Среди вольной природы. Шоссе. Поля, луга, рощи, села…
    - Какие еще села? Они ведь в ресторан поехали. Я тоже хочу завтракать. Яичницу и много-много минеральной воды… Или рассолу? У тебя дома нет рассолу? Что? Откуда Юрий? Я уже говорил. Вообще-то, он утверждает, что с Тянь-Шаня. Но возможно он лукавит и он с самого Гиндукуша! А-а! Из какого города? Он живет с мамой, своей сестричкой и папочкой в городе Фрунзе на улице….
    - Забыл? Хорошо, хорошо! Лежи, вспоминай, а я быстренько сбегаю домой и тут же с яичницей обратно. Положи полотенце на лоб. Так будет легче.
    - Танюша в куртке книжечка. Почитай мне, любимая.
    - Любое?
    - Открывай страничку наугад.
    Татьяна достала из моей куртки книжечку, прочла строчку из стихотворения и исчезла за дверью.

                Я пригвожден к трактирной стойке.
                Я пьян давно. Мне всё - равно.
                Вон счастие мое - на тройке
                В сребристый дым унесено…

    Что это была за трактирная тройка? Что за сила заставила меня открыть глаза?.. В комнате под потолком ярко горела электрическая лампочка. Рядом со мной, на другой кровати, что стояла у противоположной стены, сидела, забравшись с ногами на постель, и смотрела на меня, не мигая, пристально внимательными глазами Динка. Оказалось, замок двери в комнату не был Танечкой закрыт на ключ. Ах, как все сложно и запутано!
    Перепуганный, я натянул на голову простыню и, подобно ребенку, спрятался под ней. Мне стыдно было за свое лицо, помятое сном и великим похмельем. Но одновременно из под короткой простыни обнажились выше щиколоток ступни моих ног, и их уже никак нельзя было скрыть. Со стороны должно быть все выглядело очень смешно.
    Ни в комнате, ни из коридора общежития не слышно было ни единого звука! В пространстве, от которого я отгородился, стояла, однако, слишком напряженная тишина; казалось, важная эмоция выпала и застряла там в нем, повисла, запутавшись в неких незримых веревках, протягивающихся от человека к человеку. Не в силах больше выдержать испытания безмолвием и неизвестностью, томимый неизбежностью, я приподнял край простыни.
    Я увидел колени Динки, которые были крепкие и похожи на два больших твердых яблока, выкатывающихся из под складок нарядного платья. Лицо Динки было теперь повернута ко мне в профиль: что то в дальнем конце комнаты привлекало ее внимание.
    "- Появилась чудная Дина… Аплодисменты истощаются, крики восторга слабеют. Что это? Отчего это? Увы, от непостоянства человеческой натуры… А представляете, накануне наша Дина привела в восторг всю доморощенную аристократию!"
    Лицо ее успокоилось и посветлело. Она вчера вечером была так взволнована. Теперь, неужели, на нем появилось разочарование?
    "- Как легко быть обманутым и как легко всему верить, - думал я, выглядывая Динку. - Но многие женщины живут в придуманном ими мире бумажных цветов".
    Дина все видела! Она сделала едва заметное движение головою в мою сторону и с легкой усмешкой искоса правым глазом посмотрела на меня, подсматривающего из под простыни.
    - Твоя книга, Саша?
    "- Зачем, ох, зачем она меня об этом спрашивает?" - думал я, стремясь понять ее вопрос. Я опустил простыню до середины шеи. И искренне удивляясь, глядел на Динку.
    - Таня ее мне читает иногда. Прочти и ты что-нибудь?
    Долго, - так долго! - молчала Динка; наконец она взяла в руки книжечку, для чего-то оставленную Таней на той кровати, на которую почему-то и присела туземная княжна, метнула на меня взгляд своих глубоких темных глаз и быстро с открытого наугад листа прочитала:

                Простерши руку в полумглу, цветок роняет на полу.

    И захлопнула книжечку! Придавая лицу строгое выражение, она задвигалась; потом опустила ноги с кровати, брови ее сдвинулись; потом она вскочила, щеки ее пылали. С глубоким изумлением смотрел я на нее. У меня кружилась моя хмельная голова. И чтобы от этого уж совсем не потерять сознание, я про себя начал произносить без смысла и без выражения фразы: "Динка бровью тонка. Динка чертовка. Динка плутовка. Динка стройна, тверда телом. Динке палец в рот не клади".
    Дина раздвинула шторы на окнах и, щелкнув выключателем, потушила электрическую лампочку под потолком. Утренняя мгла еще стояла над Большим городом и нехотя вливалась блеклость света с городских улиц в комнату.
    "- А хороша она! Даже в свете серого пасмурного утра она так славна!"
    Дина взяла со стола стакан с водой и прошла в глубь комнаты; и оказалось, что где-то там во все эти минутки на другой кровати находился Юрий.
    Вскоре в коридоре общежития послышались, и я сразу по звуку узнал, спешащие к нам неповторимые татьянины шаги.
    - Как изволили почивать, молодые люди, - едва войдя в комнату, с порога защебетала моя веселая птичка, задала напрямик вопрос жениху и невесте.
    Татьяна звонко чмокнула в щеку свою питомицу и тепло пропела:
    - Будь счастлива, Дина, милое дитя мое!
    Отошла с Динкой к дверям. Прижавшись друг к дружке лбами, они пошептались. Потом подружки вышли в коридор.
    - Как чувствуешь себя, Юра? - спросил я напарника. И поискал глазами вокруг свою одежду, желая, пока дамочки вышли, одеться; но так и не увидел ее. - По охмелить тебя?
    Донесшийся из угла лишь стон выразительно означал однозначный ответ. Бедный мальчишка. Молодежь… Не догадался, не доглядел я за ним! Я приподнялся с постели. На кровати в углу комнаты, уткнувшись головой в подушку, лежал Юра: такой всегда мужественный и бодрый, молодой прожигатель свободной жизни, застенчивый мальчишка в телефонных разговорах с каменскими телефонистками и интересный нахал еще в начале вчерашнего вечера. Что делает с людьми водка! Я осторожно потрогал свою больную голову. Она, моя никудышная голова, вчера должна была подумать, что за последствие для начинающего жизненный путь юноши последует после приема того спиртосодержащего коктейля из аперитива, водки, пива и газированной минеральной воды, который и таких как я закаленных бойцов запросто навзничь повалит. Вдобавок, возникла еще одна проблема: если мне явиться сегодня с утра на работу вместе с Юрием, то мне и иного рода последствий не избежать - не миновать неприятного разговора с начальником нашей бригады, его никогда не проведешь, уж он то сразу догадается, что я нарушил запрет не подпускать к выпивкам молодого мальчишку. Беда!.. Хлипка молодежь нынче. Хлипка.
    - Ты на работу сегодня не появляйся, Юра. Езжай сейчас прямо в гостиницу, отоспись. На такси деньги есть?
    - Есть.
    - Как ночь прошла? Понравилась партнерша? Жгучая женщина!
    - Не знаю, - невнятно отвечал Юрий.
    - С Динкой в гостиницу поезжай, - подал я совет напарнику. - Никого в гостиничном номере до вечера не будет. Все наши до позднего вечера с работы не уйдут. Нужно нам к понедельнику много аппаратуры к вывозу на объекты подготовить. Тебе и Динке никто не будет мешать. Утром часов в десять сходите в ресторан, позавтракаете. А что сказать про тебя начальнику, я придумаю.
    На удивление Юрий молчал и не произнес ни да, ни нет.
    - Дина, возьмешь такси, отвезешь Юрия в гостиницу? - спросил я, когда обе наши девицы вернулись в комнату.
    - Отвезу, - кивнула головой Динка.
    И вскоре Дина и Юра ушли.
    Утренняя мгла еще стояла над городом.
    - Дина разочарована! - сокрушенно объявила с порога, вернувшись после проводов молодоженов, Таня.
    - И ничего не поделать, - бормотал я, ежась, натягивая на себя остывшую за ночь в холодной комнате одежду.
    Поглощая яичницу и запивая ее бутылочным квасом, я глупо шутил:
    - Приглашений разостлано было очень немного.
    Татьяна не обращала внимания.
    - От свадебного путешествия новобрачные отказались.
    Татьяна подложила мне еще яичницы.
    - Обряд венчания происходил в присутствии только близких друзей.
    Татьяна была выдержана и не реагировала на мой юмор.
    - Нет ли у Динки на плече родинки?
    - Есть, но только она у нее на животе.
    - Да, ну?! А откуда ты знаешь?
    - В бане вместе были.
    - А что…
    - Еще одно слово о Динке, и я тебя загрызу, - рассвирепела Татьяна.
    Я чуть яичницей не подавился, но осторожно продолжил:
    - Вступят в брак уже только там, на небесах, и, конечно, каждый сам по себе.
    - Как это? Сам по себе… - удивилась Татьяна.
    И она решилась и рассказала, что у Динки практически ничего и не было. Юра так напился… У него с Динкой получился секс в четыре руки.
    - Будто мы не напились… У нас в эту ночь вообще ничего не было, даже в четыре руки. Сразу мы и уснули.
    - А Динка то об этом не знает!
    Мне пора было на работу. Я поцеловал Таню и побежал из общежития на автобусную остановку. Таня еще задержалась, чтобы отдать ключи от комнат комендантше общежития.

    - Динка тебе привет передает, - сказала Татьяна, когда в следующую пятницу я, вернувшись из Каменки, вновь встретился с моей любимой в одной из комнат заводского общежития.
    Чуть позже, порывшись у себя в сумочке, Татьяна достала маленький сверток.
    - А это комендант общежития твою книгу возвращает.
    - Спасибо... Консьержки в вашем городе, если это не касается дорогостоящей техники, честные крепкие педанты, - поблагодарил я Татьяну. - А если бы я велосипед поставил в фойе рядом с ее комнатой?
    Книжечка стихов Александра Блока, которую я позабыл на той кровати, где сидела Динка, была завернута в газету. В ту самую газету. Та самая передовица.
    И вот я снова подсаживаюсь поближе к окну к вечернему свету, и читаю статью - дифирамб первому и единственному президенту той страны, которой уже скоро год как не стало. Позже я замечаю, что в книжечке, которую мне возвратили, сделана закладка тонкой длинной волосинкой. Мне любопытно, что же читала комендант рабочего общежития. Я открываю книгу стихов Блока на отмеченной странице.

                * * *
                Где отдается в длинных залах
                Безумных троек тихий лёт,
                Где вина теплятся в бокалах, -
                Там возникает хоровод.

                Шурша, звеня, виясь, белея,
                Идут по медленным кругам;
                И скрипки, тая и слабея,
                Сдаются бешеным смычкам.

                Одна выходит прочь из круга,
                Простерши руку в полумглу;
                Избрав назначенного друга,
                Цветок роняет на полу.

                Не поднимай цветка: в нем сладость
                Забвенья всех прошедших дней,
                И вся неистовая радость
                Грядущей гибели твоей!..

                Там всё - игра огня и рока,
                И только в горький час обид
                Из невозвратного далёка
                Печальный ангел просквозит…

    Под табачною дымкой тайны твоих очей мерцает огонек, как на черте у полночной дали; и точка ее очей - примета наших страстей. Я так полагаю, что стихотворение Блока было посвящено столь любимому поэтом искусству театра, а танцовщица, вышедшая с цветком из хоровода, круга игры огня и рока, была аллегорией комедии.
    Динка и Юрий в том теперь от сегодняшних дней далеком 1992 году больше не встречались. Что дальше стало с Юрием - я не знаю, мне вскоре пришлось уволиться из такой на редкость удобной фирмы связистов, найти в городе, в котором я был прописан по паспорту, другую для себя работу, в командировки я уже не ездил и в Большом городе никогда более не бывал. Разумеется, это название есть также придуманная мною аллегория. А с Татьяною мы долгое время не забывали друг-друга; и даже, примерно через три года после застолья в общежитии на улице Ульяновской, мне довелось дважды увидеться с Диною. Она приходила к поезду проводить меня. Но это другая история для следующих моих рассказов, если у меня появится желание их написать.

    02 марта 2008 г.
    Ред. 03 февраля 2022 г.