Любовь, похожая на сон

God does not want us to do
extraordinary things;
He wants us to do ordinary things
extraordinarily well.
___Charles Gore.

("Бог не хочет, чтобы мы делали экстраординарные вещи; Он хочет, чтобы мы делали обычные вещи экстраординарно хорошо". Чарльз Гор.)


В маленькой комнатушке с низким потолком царил полумрак. Нина сидела, склонившись над тетрадкой, и что-то старательно в ней выводила. Она то и дело вскидывала голову, обводила задумчивым взглядом комнату, заставленную незатейливым скарбом, потом опускала ее обратно вниз, на уставшую от напряжения руку, придерживающую высокий лоб с густой темно-каштановой челкой. Из-за челки, прикрывающей первые морщинки, необыкновенно нежного, какого-то фарфорового цвета лица и блеска бирюзовых глаз на вид Нине можно было дать лет двадцать, хотя на самом деле ей было на десяток больше.

Она сидела почти неподвижно и что-то быстро строчила своим мелким убористым почерком. Создавалось впечатление, что Нина хотела побыстрее покончить с этим занятием, но время от времени ей все же приходилось прерываться и обводить взглядом комнату в поисках, казалось, притока свежих мыслей. На столе, по левую руку, красовался новенький ноутбук и совсем не обязательно было прибегать к листку и ручке, однако письмо, которое Нина выводила в тетрадке в клеточку, предполагало быть очень личным, поэтому на время на пользование этим удобным предметом века расцвета информационных технологий девушкой было наложено строгое табу.

"Здравствуйте, мама!" - Выходило у нее из-под пера. - "Нелли Алексеевна, разрешите мне Вас так называть? Десять лет назад я готовилась Вас любить, мысленно называя Вас "мамой". А ведь и в самом деле уже прошло десять лет, большой срок..."

Нина на минуту отложила ручку и задумалась. Столько событий пронеслось перед ее глазами за эти десять лет! Что-то, как, например, поступление в университет и его окончание казалось таким ярким и запоминающимся, что-то, быть может, не оставило и следа в памяти или просто стерлось за давностью лет, хотя память все еще была очень молода и предательски выдавала событие за событием. Из-за внезапно нахлынувших воспоминаний и от волнения Нина начала теребить челку и покусывать нижнюю губу. Она велела себе успокоиться: на мгновение закрыла ладонями лицо, сделала глубокий вдох и выдох и снова принялась за письмо.

"...срок, который можно назвать испытательным. Жизнь - удивительная и безумно интересная штука. Она ничего не принимает на поверку, она нас испытывает. Нас и вас. Это как естественный отбор: выживает сильнейший. Но извините меня, если прозвучала слишком поучительно, меньше всего я хотела бы причинить Вам боль неосторожным словом, особенно сейчас, когда Вы, будучи в отчаянии, обратились ко мне за помощью.

Вы, должно быть, милая и славная женщина, мама. Именно такой я Вас себе представляла в долгих раздумьях о будущем и тогда, когда нам уже почти предоставился случай познакомиться поближе, помните? А ведь мы так и не познакомились... В своих мыслях о Вас я рисовала разные образы, порой противоречивые, но всегда яркие. Мне казалось, что Вы авторитарны и величественны, что Вы любите своих детей безумно трепетной любовью и посвящаете им всю себя, без остатка. Я даже вообразила однажды, что Вы тиран, а оказалось, что жестоко ошибалась, что Вы всего-навсего мнительная женщина. Я не знала Вас до тех пор, пока Вы не написали мне свое письмо полгода назад, полученное мной вчера. И я могу догадаться, почему Вы не отправили его сразу же как написали. Вам стыдно. Стыдно оттого, что Вы, умная женщина, предвидели ход событий и могли на него повлиять, но отступили. Я Вас не обвиняю, что Вы! Просто у Вас, мама Нелли, очень доброе сердце и мягкий характер, слишком мягкий. Но Вам не просто стыдно, Вам безумно больно и не с кем разделить эту боль. Вчера я была шокирована новостью, потому что до этого я думала, что все абсолютно по-другому, что этот мир скорее добр, чем зол. Ваше письмо на восьми тетрадных листах изменило мое представление, оно перевернуло во мне все, заставило ужаснуться тому, насколько слаб человек. Вы, мама, должно быть, очень сильная женщина, потому что только сильные могут нести в себе столько боли на протяжении долгих десяти лет. И Вы, возможно, никогда бы мне не признались в том, что Вас мучает, если бы я не написала Вам первая полгода назад."

Нина снова прервалась на короткие пять минут, постучала подушечками пальцев по слипающимся тяжелым векам. Уже вторые сутки она не могла спать, просто глаза от внезапно свалившейся на нее усталости закрывались сами собой, приходилось массажировать лицо, чтобы хоть как-то взбодриться.

"Признаюсь, мама, новость меня не просто шокировала, она меня убила. Я впервые в жизни по-настоящему испугалась. Вы же теперь знаете, что я всегда очень трепетно к Вам относилась и не только потому, что любила Вашего сына. Я была бесконечно благодарна Вам за то, что Вы воспитали его таким, каким я его помню: добрым, бескорыстным, искренним, заботливым, интеллигентным. Не могу поверить тому, что все в нем изменилось в кардинально противоположную сторону. Как такое могло случиться? Я, конечно, и сама замечала некоторую раздражительность с его стороны при наших последних с ним разговорах, но то, как я тогда думала, было обычное восприятие меня как "третьего лишнего". И я отступила. Я не могла не отступить, потому что он хотел этого, а Вы своим молчанием позволили. Вот видите, мы обе желали ему счастья и мы обе его бросили... Что теперь сожалеть? Поздно, мама Нелли, слишком поздно и нет пути назад.

Что Вы от меня хотите? Я не могу вернуть Эдику здоровье и не думаю, что имею право вмешиваться в его личную жизнь. Девяностые годы погубили многие светлые умы, Ваш сын всего лишь пополнил этот список, стал еще одной перевернутой страницей нашей истории, не более того".

Гонимая усталостью, Нина стала замечать, как меняется ее настроение. Она уже не казалась сентиментально-сочувствующей, а стала жесткой и даже порой грубой. Тон письма тотчас же подхватил это резкое изменение в ее настроении.

"Мы были в равных условиях, то есть почти в равных, но я избрала другую дорогу для себя. Я знаю, что подсознательно Вы не можете мне простить, то, что я так быстро сдалась и не стала бороться за Эдика, что сейчас намного удачливее его. Но и тогда, десять лет назад, я тоже не имела права вмешиваться в его жизнь. Кто я тогда была? Миф, покоряющий МГУ, в то время как ему нужна была реальная женщина в его 23, а не иллюзии. Быть может, он Вам не сказал, но я пожелала ему счастья в те последние минуты нашего разговора, когда мы поссорились по телефону. На следующий день я страшно раскаивалась, что отпустила его, звонила, посылала ему телеграммы, тысячи телеграмм, но он ни на одну из них не ответил и больше не звонил. В конце концов, я подумала, что он счастлив. Что же Вы теперь-то плачeтесь, мама Нелли? И где все мои телеграммы? Последние из них были уже адресованы Вам, а не ему, я молила Вас о помощи, Вы получали их под расписку, но продолжали хранить молчание. Почему же Вы не откликнулись, когда Вы мне были так нужны?

Я знаю ответ на этот вопрос. Я так и не стала для Вас родной. Маленькая угловатая вечная абитуриентка, я не была лучшей парой Эдику в Вашем представлении, не так ли? Вы же совсем меня не знали, но так и не захотели узнать... Та женщина, пришедшая мне "на смену", казалась куда опытнее и надежнее в ее-то 32 года. И что теперь? Теперь получите то, что заслужили. Нет, я передумала, я хочу Вам сделать больно, очень-очень больно, пусть мои слова Вас слегка покоробят или даже добьют, но я не могу простить Вам ту мнитeльность, из-за которой пострадало столько близких Вам людей. Думаю, Вы и сами себя простить не можете. Тогда, десять лет назад, Вам достаточно было сделать один-единственный звонок - и я бы примчалась. Я очень хотела его вернуть, Вы слышите, мама? Тогда, но не сейчас. Сейчас простите, но у меня своя жизнь. Нет, я не вышла замуж, я все еще ловлю себя на мысли о том, что люблю Вашего сына. Видимо, мечту намного легче любить, чем реальность... Но оставим это, все кончено! Живите как умеете! Прощайте же!"

Девушка было уж отложила ручку, как призадумалась и дописала:

"P.S. - Примите мое сочувствие Вашему горю."

Решительным движением руки Нина вырвала двойной листочек из тетради, сложила его вчетверо и запечатала в конверт. Она торопилась так, будто боялась передумать. Нина послюнила конверт и заклеила письмо, затем положила его на край стола, но, подумав, дотянулась до сумки и смахнула его туда, в ее темные недра. Лицо ее пылало лихорадочным румянцем так, словно она только что с кем-то повздорила.

Забыв почистить зубы, Нина плюхнулась на старенькую двуспальную кровать в углу комнаты в надежде поймать самый сладкий предрассветный сон. Но сознание отказывалось отключаться, и картины прошлого приходили в ее воспаленный мозг одна за другой. Как ни старалась девушка отвлечься от своих мыслей, у нее не получалось. Она переворачивалась с бока на бок, тяжело вздыхала и высовывала то одну ногу из-под одеяла, то другую. В комнате было душно, но кондиционера не предусматривалось, а распахивать настежь окна не хотелось из-за большого количества комаров, одолевающих людей этим сырым ненастным летом. Наконец, измученная она схватила подушку и стала бить ею себя по голове и рыдать стиснув зубы, чтобы не разбудить соседей за стенкой.

Она не хотела думать об Эдике, однако мысли сами по себе закрадывались в ее надорванное подсознание, заставляя ее тело бодрствовать в болезненной неге полузабытья. Девушка утерла слезы, но не легла, а так и осталась сидеть на кровати, крепко сжимая подушку в своих объятиях. Сон не шел, хотя, может быть, за переживаниями Нина и не заметила как задремала...

...На какое-то мгновение Нина забылась и снова увидела себя девятнадцатилетней девушкой, закончившей школу два года назад и с тех пор "штурмующей" биофак МГУ. Из-за собственного упрямства, юношеского максимализма и лидерских замашек она упорно не желала пробовать что-то другое, из года в год подавая документы в МГУ. В том году ей тоже не повезло, пословица "Бог любит троицу" не работала в ее пользу, но Нина была не из тех, кто быстро сдается.

В который раз подряд "завалив" химию, Нине ничего не оставалось делать как отложить свою мечту до следующего лета и пойти работать. Поскольку русский язык она знала куда лучше, чем химию, ей удалось временно устроиться корректором в одну из недавно открывшихся газет. В 90-е годы многие печатные издания только начинали свою жизнь, предприниматели знали как вести бизнес, но в родном языке были куда слабее, чем в бизнесе, поэтому корректоры требовались везде. Уже в свои девятнадцать Нина умела впечатлять людей не только внешностью и хорошими манерами, но и знаниями, полученными в школе. И хотя работа в редакции была совсем не по ее профилю, газеты она любила, поэтому трудилась с удовольствием.

Евгений Александрович - главный редактор газеты - был славный парень лет 35-38, но работой загружал по самое некуда. Нина училась работать на компьютере, корректировать приходилось всех, включая главного редактора. Штат у них был внушительный для маленькой, недавно открывшейся газетенки - порядка пятидесяти человек, черновой работы Нина получала сполна. Евгений Александрович был скорее удачливый молодой бизнесмен, чем талантливый корреспондент, он снабжал идеями, а они, редакторы и корректор, уже сами воплощали их в жизнь. Так, например, сообща была рождена идея выделения четверти страницы под читательскую колонку, которую озоглавили как "Письма из прошлого". Предполагалось, что люди, разыскивающие своих друзей и знакомых, будут писать в газету, а газета, в свою очередь, обязуется публиковать их заметки с контактными адресами. Надо сказать, идея сразу же получила живой отклик у читателей, письма повалили мешками. С развалом СССР многие потеряли своих друзей и хотели бы их найти или просто узнать о судьбе людей, с которыми когда-то вместе учились, работали или просто жили по-соседству. Вскоре отведенная четвертинка перестала вмешать письма внезапно проявивших свою активность читателей, с этой целью им предоставили целую страницу.

Несмотря на то, что штат сотрудников был большой, в обязанности Нины входила не только корректировка готовых статей, но и работа с почтой. Как раз именно чтение и подборка писем для нового номера заполняла чуть ли не весь рабочий день Нины, оставляя свободного времени разве что размером с чашечку кофе на обед. Когда писем приходило еще больше, она брала с собой партию из них на чтение домой, отрываясь от конспектов по химии. Нина любила свою работу, поэтому такая "нагрузка" была ей не в тягость. Более того, в очередной раз откладывая конспект по химии, девушка согревалась мыслью о том, что принимает участие в судьбах людей, что читатели нуждаются в ней, что ее миссия в газете важнее поступления в МГУ на данный момент: в газете работала она уже сейчас, а до следующих вступительных экзаменов было еще очень далеко.

Открывая конверты, перебирая бумажные листочки и внимательно вчитываясь в них, Нина, казалось, пропустила сквозь себя истории тысячи людей. Читатели были очень искренни, а их рассказы весьма трогательны. Иногда, будучи под сильным впечатлением от прочитанного, Нина не могла ни есть, ни спать, порой закрывала лицо ладонями и рыдала; время от времени, добираясь до дома на общественном транспорте, она ловила себя на том, что проезжала нужную остановку, находясь в постоянных раздумьях. Можно сказать, что от природы девушка была весьма эмоциональным и впечатлительным человеком, чужую боль воспринимала как свою собственную. В какой-то мере она являлась своего рода "распорядителем" судеб - отбирала наиболее понравившиеся ей письма, корректировала и отдавала для публикации в первую очередь. Это ее несколько тяготило, потому что из всего огромного потока слез, приходящего к ним в редакцию, очень трудно было отобрать 10-15 наиболее "срочных". Их газета выходила еженедельно.

Разбирая многочисленную почту семь дней в неделю, Нина и подумать не могла, что однажды ей попадется нечто особенное, запрятанное в заветный конвертик с украинскими марками и штемпелями - это было письмо от Него. Как и прежде, она глубоко прониклась историей молодого мужчины, родившегося и выросшего в советские времена в Баку, но с началом первых вооруженных конфликтов уехавшего с мамой и сестрой в Киев и растерявшего всех своих бакинских друзей и знакомых. Мужчину звали Эдуардом, он учился на предпоследнем курсе механико-технологического факультета Киевского политехнического института.

Оглядываясь назад и много раздумывая над тем, что такого особенного было в его письме в редакцию, Нина бы сказала, что ничего. История его, конечно, была грустна и местами даже трагична, но к тому времени Нина уже знала не один десяток таких историй. Спустя пять месяцев работы в редакции, девушка-корректор уже не плакала над письмами читателей. Это как работа врачом: первые пару месяцев ты корчишься от боли вместе с пациентом, а потом, со временем, чувства постепенно атрофируются, работа входит в колею ежедневной рутины. Единственное, на что Нина сразу обратила внимание, это безупречная орфография Эдуарда. Пожалуй, впервые Нина встретила равного себе по интеллекту мужчину. Вернее ей было совсем не в диковинку обнаружить интеллигентное начало в Эдуарде, а поразила ее скорее некая комбинация рассудительности, такта и безупречного стиля этого письма. Вдобавок ко всему, мужчина просил о помощи: он хотел найти своих школьных друзей, связь с которыми он потерял, уехав в Киев.

Если и есть в жизни что-то фатальное, то это было самое оно! Ни с того, ни с сего Нина вдруг почувствовала необъяснимую симпатию к автору этого письма. Девушка несколько раз брала конверт в руки, доставала сложенный вдвое тетрадный листок в клетку и перечитывала его строки снова и снова. Она даже зачем-то принесла это письмо домой, вынула из конверта и долго любовалась ровным и удивительно красивым для мужчины почерком.

Мистическое последовало за фатальным - вместо того, чтобы отдать письмо для публикации или зарегистрировать и отложить в ожидании длинной очереди, без всяких на то причин, девушка-корректор решила лично ответить автору письма. Она не училась в одном классе с Эдуардом, но притворилась, что каким-то образом помнит его по описанию, ибо никакой фотографии в конверт не было вложено. Недолго думая, Нина настрочила ему ответ, сказала, что хочет проверить свои предположения, бросила поутру тонкий конверт в почтовый ящик по пути к работе и затаилась в ожидании. Так обычно нашаливший ребенок испуганно ждет наказания от родителей.

Ожидание ответа растянулось на долгие две недели. За это время Нина не раз успела пожалеть о содеянном. Она осознавала, что своей ложью, пусть даже маленькой, она дала человеку хлипкие надежды в перекидывании связующего "мостика" между прошлым и настоящим. Но как бы сильно девушка ни сожалела, ничего изменить уже, увы, было нельзя: ее тонкий конвертик упорно брал курс на юг, в Киев.

Ответ от Эдуарда пришел удивительно быстро. Создалось ощущение, что он написал ей в тот же день, как получил ее письмо. Дрожащими от нетерпения руками девушка развернула заветный конверт. Она не знала, каково ответа ожидать от незнакомца, пробежалась глазами по тексту и... предчувствие ее не обмануло. В своем послании он поблагодарил Нину за отклик, сказал, что безумно рад найти кого-то из бакинской школы, только он ее, к сожалению, совсем не помнит. Также молодой человек поинтересовался, а откуда, собственно, она, Нина, его помнит? Где они могли встречаться? Письмо было наполнено комплиментами и добрыми словами в адрес девушки так, что читая его, Нина почувствовала себя счастливее. Какая-то необъяснимая сладостная эйфория не покидала девушку на протяжении того времени, когда она думала об Эдуарде и касалась его письма, уже адресованного непосредственно ей, а не редакции.

И ни одной ошибки: ни грамматической, ни пунктуационной! Как бальзам на сердце! В те первые минуты прочтения Нина поняла, что ее чувства к незнакомцу больше, чем простая симпатия. Вопросы, заданные Эдуардом, провоцировали новую ложь: теперь Нине предстояло придумать где и при каких обстоятельствах они могли встречаться или просто видеть друг друга. Но как рассказать о том, чего не было и о чем ты даже представления не имеешь? Она не нашла ничего лучше, как написать ему следующее: "Я заметила тебя впервые, когда училась в младших классах. Ты проходил по школьному корридору, и многие девчонки смотрели тебе вслед. Тогда я спросила свою подружку: "А кто этот парень?", и ее ответ был таким: "Разве ты не знаешь? Это же Эдик! Очень умный мальчик, но скромный, поэтому его тяжело заполучить в друзья." С тех пор я стала наблюдать за тобой, но подойти и поговорить не решалась. Иногда я видела рядом с тобой девчонок из старших классов и это меня смущало больше всего. А потом мы уехали и вы, как оказалось, тоже..."
 
Нина понимала, что ее история яйца выеденного не стоит, что ее рассказ из рода мифических, но больше ей нечего было сказать, даже если бы очень хотелось. По двум письмам, которые девушка хранила у себя, она составила для себя психологический портрет Эдуарда и стала опять с надеждой ждать подтверждения своих предположений.

На этот раз письмо, видимо, задержалось где-то в пути, поэтому Нина ждала на неделю дольше предыдущего. Эта последняя неделя далась ей с особенным трудом, потому что девушка уже отчаялась получить ответ. Она знала, что Эдик - неглупый парень, поэтому при желании он мог бы сразу же ее "раскусить". Но он не стал этого делать. Он просто перестал задавать вопросы из прошлого. В понедельник Нина держала в руках еще один конвертик, вскрыв который она прочла именно то, что хотела бы услышать: "Дорогая Нина! Как это здорово - найти человека, который тебя помнит! Не могу описать тебе ту радость, которую я испытываю, вспоминая о тебе и тех обстоятельствах, при которых мы потеряли, а потом снова нашли друг друга. Это просто невероятно! Представь, из 100% вероятности было 99% того, что мы не встретимся вновь, но мы использовали этот оставшийся маленький 1% шанс. Мы с тобой такие молодцы! Давай же будем беречь нашу дружбу, я так счастлив, что ты вернулась в мою жизнь, мой добрый друг! Кстати, я могу предположить, почему ты обратила на меня внимание и запомнила: у меня ярко-рыжие волосы, доставшиеся мне в наследство от мамы."

Так между ними завязалась переписка. Обрадованный тем, что нашел Нину, Эдуард даже забыл поинтересоваться, почему, собственно, она ответила ему лично вместо того, чтобы опубликовать его письмо в газете. Опережая этот его вопрос, Нина написала, что случайно заинтересовалась, тот ли это Эдик, что нравился ей в школе; не отдала его письмо на публикацию только потому, что ему бы пришлось долго ждать своей очереди, но если он хочет, то можно опубликовать. Ложь росла как снежный ком. Молодой человек ответил, что публикация теперь не имеет значения, поскольку он верит в притчу о том, что у судьбы ничего нельзя просить дважды: он уже нашел Нину, которая теперь будет напоминать ему о школьных годах, и большего ему не надо.

Их дружба крепчала с каждым письмом, а Нинина неловкость за обман все возрастала. Она чувствовала себя виноватой потому, что на самом-то деле она знала, что отобрала у Эдуарда, быть может, единственный шанс найти своих школьных друзей. Счастливый мужчина заваливал ее письмами, из которых Нина узнала, что он живет с матерью, учится в институте на круглые "пятерки" с единственной "четверкой" по физкультуре и собирается поступать в аспирантуру по окончании ВУЗа. Еще у него есть старшая сестра, которая недавно вышла замуж и живет отдельно. Нине похвастаться было нечем, разве что своими неудачными попытками поступления в МГУ.

Наконец, в одном из писем девушка обнаружила фотографию Эдика и номер его телефона. Разговора по телефону она боялась больше всего, хотя знала, что это неминуемо. Что если Эдик задаст неожиданный вопрос про школу, а у Нины не найдется ответа на него? В письмах ведь все можно замаскировать в обтекаемые фразы, можно и вовсе не отвечать на прямо поставленные вопросы, а как по телефону скроешь очевидное? Нина с грустью смотрела на фото, не решаясь набрать номер телефона. Эдик на самом деле был весьма симпатичным молодым мужчиной, поэтому Нина со своей версией о том, как многие девчонки в школе заглядывались на него, оказалась права. Фотография, к сожалению, была черно-белой, поэтому красота ярко-рыжих волос на ней лишь угадывалась. Эдуард был широкоплеч и, очевидно, голубоглаз. Светлые усы придавали его все еще юному лицу немного забавный, "пенсионерский" вид. Глядя на его тонкие губы, Нина вспомнила, что в гороскопах говорят, что такие губы принадлежат ревнивцам и щепетильным людям. Да, гороскопы в 90-х годах продавались на каждом углу, а информация в них разнилась от издания к изданию. И у них в газете был гороскоп, который выпускала в свет ее коллега-"астролог" Наталья Борисовна, в прошлом работник детской комнаты милиции. Заведывание данной колонкой ей доверили потому, что она набила руку в составлении словесных автопортретов людей. Нина улыбнулась при мысли о том, что уже пытается сравнивать гороскопы, в которые никогда не верила, прекрасно зная "кухню", на которой эти гороскопы штампуются.

Перед тем как звонить, Нина решила обменяться с Эдиком еще парочкой писем, в одно из которых вложила свою фотографию. "А что, если я вдруг не понравлюсь ему?" - Рассуждала девушка. - "Тогда просто-напросто наша переписка прервется и надобность звонить друг другу сама по себе отпадет." Она, конечно, осознавала, что однажды волей-неволей, но ей придется сказать всю правду Эдуарду. Нина могла это сделать хоть сейчас, сию же минуту, с минимальными потерями для обеих сторон. Кто такой этот Эдуард? Незнакомец из конверта, которого она никогда не видела. Чем дольше откладываешь признания, тем больше вероятность того, что ты так никогда и не сознаешься в содеянном. Но нет, она не решится сказать ему прямо сейчас, она будет ждать какого-нибудь подходящего момента. Он вроде бы Мистер Никто для нее, незнакомец из конверта, но она не хочет, она боится его потерять.

Глупый, ни к чему не обязывающий роман для обоих. Их "заочная" влюбленность была так же наивна и чиста, как наши подростковые представления о ней. Казалось, за книгами ее легкое дуновение в отроческие годы прошло мимо них, а теперь с особым трепетом они словно наверстывали упущенное. Они оба были скорее прагматиками, чем наивными мечтателями: случись что-либо подобное с их друзьями или знакомыми - непременно бы подвергли сомнению целесообразность таких отношений. Но то другие... А когда тебя самого захватывает это всеобъемлющее теплое чувство, все, кроме предмета твоего обожания, кажется ничего не значащими деталями. И более того, это чувство было взаимным.

Вопреки Нининым предположениям о том, что молодому человеку могло бы не понравиться то, как она выглядит, приготовившаяся к худшему девушка получила неожиданный для себя ответ: "Ты веришь в Бога, Нина? Знаешь, как Он создает людей? Взмахнет топором раз - вышла голова, взмахнет другой - и вот уже готовы прорези для глаз, губ и ноздрей; пообтешет немного, отшлифует, вдохнет жизнь - живи! А над тобой Создатель изрядно потрудился, видимо, увлекшись необычным цветом твоих глаз. Разве возможны в природе такие огромные бирюзовые глазища вообще? Если бы не твоя густая непослушная челка, слегка прикрывающая их невинную наготу, я бы уже умер от любви к их бездонным глубинам. Не могу дождаться твоего звонка, милый друг!" Отступать было некуда.

Нина не помнит, как она набрала его номер. Было уже далеко заполночь, она сидела на краешке кровати, держа в одной руке его фотографию, в то время как другая нервно теребила телефонную трубку. Неожиданно набравшись смелости, Нина решительным движением руки набрала одну за другой цифры его киевского номера. Долго ждать не пришлось - на другом конце провода кто-то мгновенно снял трубку. В следующую секунду Нина услышала мягкий тембр его голоса:

- Алло!

От неожиданности Нина немного растерялась, потому что она думала, что трубку снимет его мама. Обычно женщины "дежурят" у телефона.

- Эдуард? Я Нина, если помните...
- Ну, разумеется, Ниночка! Я ждал Вашего звонка, у меня было предчувствие, что Вы позвоните именно сегодня и, как видите, оно меня не обмануло.

Нине показалось немного странным, что он говорит с ней на "Вы" в то время, как в письмах они давно уже перешли на "ты".

- Давай сразу на "ты"! - Предложила она. - Я немножко комплексую, когда мне говорят "Вы", чувствую себя, как минимум, на десять лет старше.
- Серьезно? А зачем тогда челку отпустила?

Его голос в трубке не просто был приятным, нежно-бархатистым, Эдуард, казалось, умел им улыбаться.

- В смысле? - Озадачилась Нина.
- Разве ты не знаешь, зачем женщины отпускают челку? - Продолжал интриговать ее Эдуард.
- Разве у челки какая-то особенная миссия?
- Знаешь, я тоже как-то об этом не задумывался до тех пор, пока моя старшая сестрица не сделала то же самое со своими волосами. Когда я поинтересовался, оказалось, она таким образом старается скрыть свои первые морщинки на лбу. Ей 31, но ты, должно быть, моложе?
- Ха! У меня никогда не будет морщин. У меня мимика невыразительная.
- Не может того быть, не верю! У тебя голос весьма эмоциональный.
- Как много женских голосов ты слышал по телефону, Эдик?

Молодой человек осекся и, казалось, на секунду задумался.

- Твой, пожалуй, самый приятный из них...
- Значит, голос тебе мой нравится, а челка - нет.
- Выходит так, - рассмеялся Эдик. - Постой! Послушай, я шучу, не принимай за чистую монету. Ты хороша, ты действительно хороша.

В трубке повисло молчание. Дыхание Эдика стало прерывистым, словно он волновался. Нина, казалось, тоже выдерживала паузу, раздумывая над тем, как ей реагировать на неожиданно свалившиеся на нее комплименты.

- Спасибо... Мне приятно... Но не стоит... - Нина набрала дыхания и продолжила увереннее: - Я не люблю говорить о себе. Во мне ничего особенного: несколько взмахов топором, как ты когда-то верно заметил.
- Нина, знаешь... Нина, понимаешь... А-а-ах, слова вылетели из головы! Наша встреча, пусть пока лишь "заочная", на самом деле очень романтична, ты не находишь? Я часто думаю об этом... Ты веришь в Бога?

Девушка немного напряглась, потому что подумала, вот сейчас он переключится на разговоры о школе.

- Сейчас все верят. Видимо, стараются компенсировать за годы советской власти.
- Что ты! В те годы тоже верили, просто делали это потихоньку, никому не говоря. Иначе как ты объяснишь, что во многих домах сохранились спрятанные от коммунистов старинные иконы? Деток потихоньку крестили, браки освящали, церковные праздники соблюдали...
- Я не знаю, Эдик. Я далека от этого. Иногда ловлю себя на мысли о том, что наверное, непременно должен быть Некто Свыше, кто следит за нами с небес. Мировой Дух...
- Ты знаешь, а для меня Бог имеет человеческое лицо, которое я представляю порой себе весьма четко. Он посылает нам радости и муки, надежду, когда есть отчаяние, здоровье и болезни, любовь и ненависть - он нас испытывает...
- ...Выживает сильнейший. Это уже из науки. Естественный отбор.
- Мы так думаем... На самом деле, Нина, выживает достойнейший.
- А как же мировая несправедливость, Эдик? Богатство и бедность, например.
- О, на это тоже есть ответ, если задуматься. Хочешь пофилософствуем вместе? Это весьма и весьма увлекательно, именно так иногда и рождается Истина - в философских размышлениях друг с другом и самим собой.

Нина облегченно вздохнула. Больше всего в данную минуту она боялась разговоров о школе, а насчет философствования - это всегда пожалуйста. Философия - ее "конек".

Увлекшись, они не заметили как проговорили почти до рассвета. Странно, но спать совсем не хотелось. Они живо переключались с одной темы на другую и, казалось, не могли наговориться. Как только Эдик упоминал о школе, Нина старательно уводила разговор в сторону, пока что этот маневр ей удавался. Наконец, они оба поймали себя на том, что им не хотелось расставаться. Что поделаешь, в противовес слову "не хочу" есть слово "надо". Попрощавшись под утро, каждый из них выпил по чашечке крепкого черного кофе, потому что сон совсем не шел, а продержаться восемь кому рабочих, кому аудиторных часов как-то надо было. Ко всему прочему, у Нины на сегодня было запланировано занятие по химии на курсах, которые она решила взять в этом году, чтобы подготовиться к вступительным экзаменам наверняка.

Какая уж тут химия! Эдик не шел из ее головы, хотя с другой стороны, именно эти мысли и бодрили ее полусонное сознание в тот погожий зимний день. Отныне жизнь сама по себе казалась наполненной ярким светом иллюзий, миллиметр за миллиметром приближающих ее к реальности. Вокруг девушки по-прежнему были сотни, тысячи куда более реальных мужчин, но она предпочитала хранить в своем сердце тот незабываемый бархатистый голос незнакомца из конверта. Попробуй разгадать тайны загадочного девичьего сердца!

Разговоры по телефону продолжились. К ним также добавились букеты алых роз, передаваемые запыхавшимися курьерами, бандероли с конфетами и телеграммы-люкс, наполненные сентиментальными сокровенными сокращениями, понятными только им двоим. Создавалось впечатление, что Эдуард старался компенсировать недостаток личного внимания из-за километров, разделяющих их. Но что такое расстояние от Москвы до Киева? Ерунда, всего пару часов самолетом или чуть дольше поездом. Однако двое влюбленных так и не решались встретиться. Быть может, они не решались потому, что за разговорами о всякой всячине они откладывали признания в своих чувствах друг другу. Быть может, они откладывали эти признания потому, что хотели сделать их при личной встрече. Возможно, время этой личной встречи все не наступало потому, что они оба были не готовы. Их счастье казалось таких иллюзорно-хрупким, что они словно боялись его спугнуть и разочароваться друг в друге.

Пока они откладывали, наступил месяц май - горячая пора для обоих. Эдуарду предстояла сдача летней сессии с переходом на последний курс, а Нина, в промежутках между работы в газете и ночными телефонными разговорами, усиленно готовилась к вступительным экзаменам в июле. Впрочем, они договорились, что как только их расписание станет чуточку полегче, они непременно встретятся друг с другом. Встреча была запланирована на конец августа. Эх, жизнь, жизнь! Все мы спешим куда-то, боясь не успеть, чтобы в конце концов опоздать туда, куда так спешили...

Как-то в мае, при очередном разговоре с Эдиком, Нина решительно настроилась сказать ему правду, которую она тщательно скрывала от него все это время. "Будь что будет!" - Думала девушка. - "Если не признаюсь сейчас, при личной встрече, когда придется смотреть в глаза Эдику, мне это будет труднее сделать. Я должна сознаться в том, как бессовестно выкрала его у бакинских друзей."

Мучимая угрызениями совести и решительно настроенная на откровенность, Нина сразу перешла к этой теме, едва они успели поприветствовать друг друга:

- Сегодня особенный день, Эдик. Я должна тебе что-то сказать...
- Да, да. Сегодня и в самом деле особенный день, - неожиданно продолжил ее предложение Эдуард, - потому что у меня родилась племянница!
- Ох, поздравляю! Должно быть, хорошенькая, все малыши такие очаровательные! А как назвали?
- Спасибо. Кристиной. Она у нас миниатюрная такая, 2кг 100гр всего и 48см роста. Я безумно счастлив, Ниночка! Ты не представляешь! Не могу даже описать тебе свои чувства, это все равно что иметь своего собственного ребенка! Но я ее еще не видел, завтра вечером собираемся навестить их, если позволит больничный режим.
- А почему могут не позволить? Рожениц нельзя навещать?
- Дело в том, что завтра, как назло, я буду страшно занят, освобожусь лишь к вечеру, а в больницах ведь режим, поздно не пускают. Ничего, что-нибудь придумаем, придем с большой коробкой конфет для нянечек.

Эдик так и светился от счастья. Чувствовалось, что он очень возбужден этой новостью. Нинина решительность сказать ему правду была немного поколеблена, но девушка собралась с мыслями и вступила:

- Тогда у нас с тобой будет сегодня двойной праздник, потому что я собиралась тебе кое-в-чем признаться, Эдик.
- Признаться в чем-то хорошем, я надеюсь? - Таинственно понизив свой бархатистый голос, сказал Эдуард.
- Как знать?..
- То есть? Ты меня пугаешь... Ну же, не интригуй!

Нина на минуту перевела дыхание и закусила до боли нижнюю губу. Сердце ее бешено колотилось. А что если Эдик, узнав, что она так долго обманывала его, даже не захочет ее выслушать, бросив трубку?

- Только пообещай, пожалуйста, что ты выслушаешь меня до конца.
- Ну, конечно, милая! Обещаю! Что случилось? Ты меня пугаешь.
Нина закрыла глаза и выдавила из себя:
- Я тебя обманывала все это время, Эдичка... Вернее, я начала наши отношения с обмана, а потом уже не могла сознаться в содеянном, боясь потерять тебя и собственное реноме в твоих глазах. И сейчас боюсь... Но больше не в силах нести в себе эту ложь...

На какое-то время в воздухе повисла тяжелая завеса молчания. Нина собралась с силами и закончила:

- То мое первое письмо к тебе помнишь? Я обманула тебя, любимый, я никогда не училась в бакинской школе с тобой, я родилась и выросла в Москве...

Слово "любимый" неожиданно сорвалось с ее губ. Она испугалась его даже больше, чем собственного признания в обмане. Она стояла, до боли сжимая руками телефонную трубку и стиснув зубы. Ответное молчание на другом конце провода казалось угрожающим. Прошло всего несколько секунд перед тем, как Эдуард решил его нарушить, но те секунды, как бывает в таких случаях, показались Нине вечностью.

- Какое разочарование!.. Какое разочарование, что мы не учились вместе и не сможем, увы, разделить наши воспоминания... Я чувствовал, что ты никогда не хотела говорить на эту тему, вспоминать узкие школьные коридоры, друзей, учителей. Но я верил тебе, я был уверен, что просто так ты бы не откликнулась. Но зачем ты мне тогда написала, Нина?
- Хороший вопрос. Я и сама не знаю на него ответа. Я чувствовала, что не могла не написать. Бес попутал...
- Скорее Бог привел тебя ко мне. Господние пути неисповедимы... Но зачем ты соврала? Ты могла бы и просто так написать.
- Я не знаю... Возможно, я боялась, что ты не откликнешься. Ты меня прощаешь?..
- Бог тебя простит.
- А ты?
- И я тоже.
- Почему сначала Бог простит, а потом - ты?
- Потому что все мы Божьи дети. Как моя маленькая новорожденная племянница, мы появились на свет из Его плоти и крови и унесем с собой в Его же мир эту плоть и кровь, когда Он нам велит.
- Ошибаешься, все мы произошли от ребра Адама, - язвительно заметила Нина. - Вообще ты очень часто и много говоришь о Боге, ты не находишь?

Так разговор перешел в совсем иное русло. Нина была права: о чем бы они ни говорили, что бы ни обсуждали, все темы сводились Эдиком к разговору о Боге.

Начавшаяся потрясающей новостью и тяжелым признанием беседа, снова затянулась до утра. Прошло всего каких-то несколько коротких часов со времени их последнего разговора, но молодым людям хотелось так много обсудить друг с другом. Где-то в середине разговора связь неожиданно прервалась, но Эдик перезвонил, и они опять проговорили до рассвета. В конце, когда они совсем уж было собрались вешать трубку, чтобы успеть захватить хотя бы пару часов утреннего сна, Эдуард сделал свое первое признание. Нина, смеясь, угрожала, что "уходит баиньки в кроватку", а он все не разрешал ей. Наконец, он почувствовал, что пришло время сделать свои признания:

- Ниночка... Имя-то какое красивое, ставшее редким в наши дни! Ниночка, я собирался сказать тебе это при встрече, потому что такие слова говорят, глядя в глаза друг другу, но... кто знает, что преподнесет нам судьба завтра, послезавтра или даже через несколько минут? У меня для тебя тоже есть что-то, что я не в силах дольше нести в себе. Я... мне кажется, что я люблю тебя, милая девушка! Люблю всем сердцем и всем своим существом!

Вот тебе и подремала в предрассветные часы! После таких признаний Нина подумала, что теперь точно не уснет.

- Да, да, Эдик... Все это очень иллюзорно и, наверное, глупо, но я тоже испытываю к тебе самые искренние нежные чувства.
- Почему же глупо?
- Потому что так не бывает...
- Ты мне так и не сказала ЭТО, Ниночка...
- Потому что я боюсь признаться в этом самой себе. Я влюбилась в тебя с того самого момента, когда впервые держала в руках твое письмо в редакцию. Я люблю тебя очень и очень, Эдичка! Господи, как хочется тебя обнять и прижать к сердцу в эту минуту!!!
- Господь нам поможет, Ниночка. Спокойной ночи, любимая! - Он на секунду задумался, затем хохотнул и добавил: - Вернее, доброе утро, любимая!

Они послали друг другу воздушные поцелуи и расстались. Розовое небесное марево поглотило их первые признания в любви, окутав завесой таинственности и прогоняя остатки сна. Их предрассветная любовь сама по себе походила на сон, заставляя сердце биться в сладостной эйфории неизведанного.

С того самого утра их письменный роман превратился в телефонный. Мобильные телефоны тогда еще только-только начали появляться, стоили немалых денег и весили тоже немало, но Эдуард сделал ей такой драгоценный подарок однажды. С очередной бандеролью Нина получила от него новеньких мобильник, которым поначалу не умела даже пользоваться. Сотовая связь в те времена тоже была из рук вон плохой и дорогой, но они безумно радовались каждой возможности пообщаться друг с другом.

Близился конец мая, все у ребят было хорошо, каждый шел к своей цели. Комната Нины обростала учебниками по химии и биологии, Эдик ходил в научную библиотеку, подыскивал тему для дипломной работы, которую ему предстояло написать и защитить в следующем, выпускном году. Через год, если молодой человек закончит институт с "красным" дипломом (а в этом никто не сомневался), его ждало блестящее будущее - он собирался поступать в аспирантуру при своем ВУЗе. Но однажды случилось что-то необычное - Эдик не выходил на связь в течение дня. Это было на него не похоже, поэтому девушка заволновалась. Нина выдержала паузу до вечера и попыталась ему перезвонить, но его мобильник был отключен, а к домашнему телефону никто не подходил. У нее пробежал холодок по коже. Она давила на кнопочки телефона, набирая то один его номер, то другой, от волнения ошибалась и несколько раз попадала не туда, но до любимого так и не дозвонилась.

Мысли одна страшнее другой лезли в ее голову, время от времени уступая место тяжелым предчувствиям. Эдик неожиданно позвонил сам, когда она отвлеклась на несколько минут и пошла в кухню заварить себе крепкого чая.

- Здравствуй, любимая! - Его голос был трагично-печален, с нотками нескрываемой усталости.
- Эдик? Это ты? - Не узнала его голоса Нина. - Что случилось?
- Случилось... Да, случилось, Ниночка... Мою любимую племяшку только что прооперировали. Ей удалили почку.

Нина присела от неожиданности:

- Боже мой!..
- Ей до последнего ставили неправильный диагноз, поэтому сегодня, когда нашей девочке стало совсем плохо, потребовалось срочное хирургическое вмешательство. Видела бы ты это маленькое тельце, исполосованное ножом...
- Как она, Эдичка?
- Обещали, что все будет хорошо, но еще несколько критических часов впереди. Я звоню тебе из больницы и собираюсь здесь пробыть с сестрой по крайней мере до утра. Извини, сегодня не получится пообщаться. Я сейчас в таком состоянии... Это шок для всех нас...
- Хочешь, я куплю билет и прилечу к тебе на первом же самолете? Какой номер больницы? - Приняла неожиданное решение девушка.
- Нет, нет, Ниночка, не беспокойся! Спасибо, мы справимся сами. Но у меня к тебе просьба: сходи, пожалуйста, в церковь, поставь свечку за здравие малютки.

Маленькая Кристина пробыла в больнице около месяца со своей мамой. За это время Эдик навещал их ежедневно, разрываясь между летней сессией и больницей. Нина несколько раз порывалась приехать, но Эдуард успокаивал ее, что все в порядке, что им не нужна помощь.
Как-то, когда они созванились, он упомянул, что познакомился с женщиной. "О, ты не поверишь, Ниночка! Ее зовут Ирина-целительница, она творит такие чудеса, лечит людей молитвами! Кажется, сам Бог послал мне ее в минуты отчаяния." - Возбужденно говорил он в трубку сбивчивым от нахлынувших эмоций голосом. - "Она необычная женщина, никогда прежде я не встречал таких. Знаешь, она не только исцеляет, но и несет слово Божье в массы."
 
Последнее предложение несколько насторожило Нину, потому что уже задолго до того она была наслышана о разнообразных сектах в Киеве, распространяющих листовки по городу и призывающих в свои ряды все новых и новых последователей. Ее Эдик был как раз из категории самых уязвимых людей: он верил в Бога и страдал от несчастья, внезапно свалившегося на их семью.

Он продолжал звонить ей изо дня в день, но с болезнью племянницы былая радость в его голосе, казалось, улетучилась навсегда. С каждым звонком Нина замечала тревожные перемены в своем любимом: на смену мрачности постепенно пришла какая-то необъяснимая раздражительность. Они уже не болтали до утра с прежней беззаботностью, потому что Эдик очень уставал в своей круговерти: дом - институт - больница - библиотека - дом. Его нечеловеческая усталость чувствовалась в "четверке" за последний экзамен по предмету, который он в былые времена знал на "отлично".

Эдик по-прежнему настойчиво отвергал Нинины предложения о помощи, уповая на то, что ей самой скоро предстоит сдача тяжелых вступительных экзаменов, первым из которых значилась все та же химия. Но Нина уже решила для себя, что как только она разделается с химией, непременно купит билет до Киева и навестит Эдика и его семью во что бы то ни стало, не дожидаясь августа.

Но она не успела. Вернее, экзамен-то она выдержала и, не веря собственным глазам, сдала на "отлично". В тот день, который собирался стать для нее самым счастливым, Нина "летела" домой на крыльях. Она предвкушала момент, когда поделится своей радостью с любимым, набирала его номер, но Эдик по каким-то причинам был недоступен. Нина снова, как и месяц назад, как-то внутренне напряглась и поддалась атаке своих тревожных предчувствий.

К вечеру Эдик все же нашелся, вернее, она нашла его сама, в сотый раз набирая номер его мобильного.

- Да? - В его голосе послышались нотки удивления так, словно Нина была кем-то незнакомым, впервые звонившим ему.
- Ты не узнал меня, милый? - Пыталась скрыть свое удивление девушка. - Все в порядке?
- Да, - снова однозначно ответил он каким-то чужим, равнодушным голосом.
- Ты забыл какой сегодня день?! - Воскликнула Нина. - Угадай, как я сдала экзамен?
- Полагаю, что на "отлично", иначе ты не была бы такой восторженной.

Его слова несколько покоробили Нину. Признаться, она ожидала какой угодно реакции от своего любимого, но только не этого равнодушно-безынтересного тона.

- Да... на "отлично"... ты угадал... Но послушай, разве ты не рад за меня? - С обидой проговорила девушка.
- Поздравляю... Ты к этому долго стремилась.
- Нет, все-таки что-то с тобой не так. Хочешь, я перезвоню тебе утром? Видимо, ты очень устал сегодня...
- Не хочу! - Внезапно резанули по Нининому сердцу его слова. - Давай говорить сейчас, раз уж ты позвонила.
- А ты, похоже, не рад, что я позвонила...
- Ты же знаешь, я так замучен жизнью, так устал и от тебя в первую очередь!
- ?!..

Нина удивленно вскинула брови от неожиданности. Она была шокирована его словами, она не знала, что ответить, нервно рисуя какие-то бессмысленные завитушки в блокноте, лежащем на старой, похожей на антикварную, прикроватной тумбочке.

- Да, не удивляйся, я устал от тебя! - Продолжил Эдик в неменее шокирующем равнодушном тоне. - Я чувствую, что потерял с тобой столько времени вместо того, чтобы, скажем, найти себе реальную женщину. Я чувствую себя идиотом, подкармливающим иллюзии малолетней девчонки, если хочешь. Я должен тебе...

- ...Стоп! - Внезапно прервала его тирады девушка. Ее голос прозвучал тихо, убито, почти беззвучно, но Эдик его услышал каким-то образом и замолчал.

"Сейчас он бросит трубку," - пронеслось у Нины в голове. Но на другом конце провода лишь тихо сопели.

- Ты мне ничего не должен! Я надеюсь, ты уже нашел себе ту, "реальную"?
- Я бы попросил без издевок! Я, наконец, осознал, что был болваном, что обделял своим вниманием потрясающую Женщину рядом с собой, лелея пустые мечты о тебе. Ты знаешь ее, не надо сарказма. Это Ирина, которой я собираюсь посвятить всю свою жизнь, всю, без остатка. Она обещала научить меня целительству... Должен сознаться, она уже научила меня кое-чему, мы летаем по ночам. Ха! Ты даже представить себе не можешь, ЧЕМУ может научить мужчину опытная Женщина!!! Тебе такое, небось, даже и не снилось, ты живешь в каком-то наивно-детском мире. Ирина безумно красива, у нее роскошное чувствительное тело...
- ...Заткнись!!! - Нина чувствовала, что потихоньку съезжает с кровати и оседает на пол. Ты полюбил ее - ну и прекрасно! Зачем ты мне все это рассказываешь? Зачем ты делаешь мне больно???

Слезы душили ее, сжимая горло девушки спазмом, время от времени вырываясь наружу короткими жалобными всхлипываниями.

- Да потому, что ты маленькая лгунья! Ты все это заслужила, слышишь? Бог шельму метит! Получай сполна за то, что пыталась приворожить меня своими письмами! Из-за тебя над моей семьей висела плохая аура, которую Ирина помогла нам снять.

Какая-то спасительная мысль быстро промелькнула в Нининой голове.

- Ты пьян? Не может быть, чтобы ты был трезв, неся всю эту чушь...

Ее тело била мелкая дрожь, с которой она была не в силах справиться. Эмоций уже не было. Нина чувствовала себя опустошенной и подавленной.

- И имя у тебя дурацкое: Ни-и-ина-а-а! - Кривляясь продолжал Эдик. - Что за имя? Старушечье какое-то!..

С огромным трудом, но девушка выдержала короткую паузу. Она отказывалась узнавать Эдика. Вся вылитая на нее злоба казалась страшным сном, в реальность которого ее возбужденное сознание не могло, не хотело верить.

- Довольно слов, милый, - слетело с ее губ, - оставайся с той, которую любишь. Желаю вам счастья!

В следующее мгновение она выключила телефон, отбросила его в сторону, замертво упала на кровать и разрыдалась. Боль, обида, любовь, отчаяние - все смешалось в ее сознании, закрадываясь в подсознание и разрывая грудь. В тот день, который собирался стать для нее самым счастливым…

...С тех далеких пор прошло долгих десять лет. Нина поступила на биофак МГУ в тот год, когда порвала с Эдиком, и закончила его с единственной "четверкой". По химии. На протяжении всех этих лет она ничего не слышала ни о своем киевском друге, ни о его семье. Она с трудом пережила их разрыв, преследуемая мыслью о том, что что-то было недосказано, что-то незавершено в их отношениях. Подогреваемая досадой на весь мир и саму себя за этот телефонно-письменный роман, Нина пыталась завести отношения, как когда-то сказал Эдик, с "реальными" мужчинами, но тщетно. Вернее, мужчин в ее жизни было несколько, но отношения отчего-то не складывались.

Она прокручивала в памяти их последний телефонный разговор и вспоминала, как раскаивалась наутро о том, что отпустила его так легко и просто, как рука не раз сама тянулась к телефонной трубке в надежде набрать знакомый номер, как мучительно переживала она их разрыв. Будь он рядом, Нина бы, преодолев гордость, непременно пришла мириться первой, но между ними вставали преградой тысячи километров... Одно дело, когда ты рвешь отношения с тем, кто был подле тебя все это время, и совсем другое, когда у этого "кого-то" нет физической оболочки, которая бы оставила след в твоей памяти, есть лишь представления, словно плод твоего болезненного воображения. Поэтому первым желанием Нины было попытаться стереть все эти представления из воспаленного мозга, забыть, будто ничего и не было. Казалось бы, это так легко и просто - стереть то, чего не было. Однако, как известно, чем запретнее, таинственнее плод, тем он более сладок.

Как-то, одолеваемая все теми же волнениями о судьбе Эдика, что и десять лет назад, Нина написала ему небольшое письмо с извинениями за долгое молчание. Позвонить она бы не решилась. В том коротком письме, скорее похожим на записку, не было и тени упоминания об их жестком разрыве, ни о чувствах, ни о чем личном. Нина лишь дружески поинтересовалась, как он поживает, как дела, как его родные и близкие. Она не надеялась получить ответа хотя бы потому, что за эти десять лет мог смениться адрес или произойти что угодно другое, но, казалось, какая-то неведомая сила двигала ее рукой, заставляя написать ему и опустить письмо в почтовый ящик по пути на работу. На работу уже не в редакции, а в научной лаборатории.

Проходила неделя за неделей, но ответа все не приходило. Нина почти уж было забыла о письме, как вдруг, спустя шесть месяцев, она обнаружила в своем ящике в подъезде конвертик с украинскими марками и штемпелями. Сердце девушки замерло: это был почерк не Эдика, а чей-то незнакомый, женский. Она почему-то долго не решалась вскрыть заветный конвертик, словно заранее пугаясь новостей, которые могут в нем оказаться. Когда же она набралась смелости и открыла его содержимое, ее взору предстали восемь тетрадных листочков, исписанных красивым, почти каллиграфическим почерком.

"Здравствуйте, милая Ниночка!" - Начиналось письмо многообещающим теплым приветствием, от которого девушка приободрилась и продолжила свое чтение уже без опаски. - "Несмотря на то, что мы с Вами никогда не виделись, мне бы не хотелось называть Вас "девушкой". Согласитесь, это звучит как-то безлико, а Вы мне в какой-то мере весьма и весьма дороги."
"Так! - Недоверчиво насторожилась Нина. - Кажется, письмо и в самом деле обещает быть интересным..."

"Я знаю, что Вы сыграли в жизни моего сына значительную роль, - продолжало вводить Нину в изумление письмо. - Роль такую значительную, что мой мальчик никогда не переставал думать о Вас, Нина: ни в минуты радости, ни в долгие годы отчаяния и безысходности..."
"Очень мило! - Подумала девушка и скривила рот в равнодушной полуулыбке. - Оказывается, он не переставал думать обо мне. Ха-ха! Что ему мешало просто-напросто меня найти?"

"Вы знаете, он всегда делился со мной своими юношескими переживаниями, я была первым слушателем истории его знакомства с Вами, он был очень в Вас влюблен и, думаю, все еще очень влюблен. - У Нины на мгновение пересохло в горле и перехватило дыхание. - Милые дети! Ваш роман казался мне таким трогательным и невинным! Каюсь, что я не верила, что у "заочных" отношений есть будущее, я боялась, что Ваши письма и звонки отвлекают Эдика от учебы, на которую было брошено столько сил и финансов. Вы представить себе не можете, Ниночка, как сильно я сожалею о тех своих мыслях и советах, которые давала своему сыну. Те советы были не в Вашу пользу, простите меня, глупую и недальновидную...

Эдик меня слушал, но не прислушивался. Я знаю, что он хотел Вас хранить в своем сердце и однажды, возможно, привезти домой как невесту и жену, а потом... потом случилось это горе с Кристиной, за которым последовало еще большее - мой Эдик познакомился с Ириной."

Будучи не в силах больше совладать с собственным волнением, Нина почувствовала, что с удовольствием выпила бы сейчас чашечку чая со зверобоем - самое лучшее успокоительное. Но даже отвлекшись на процедуру заваривания чая, она не переставала думать о недочитанном письме, ожидающем ее на кухонном столе, и событиях, о которых она из него узнала.

"Знакомство с этой женщиной, старшей его более, чем на десять лет, стало роковым для моего милого, доброго мальчика, - продолжила Нина чтение после небольшой паузы. - Сначала он стал каким-то злым и раздражительным, я перестала его узнавать. Эдик подолгу задерживался у нее и когда я осторожно поинтересовалась, как они вдвоем проводят время, он, ничего не объясняя, накричал на меня и велел не вмешиваться. Кроме того, мой безумный сын пригрозил мне, что если он потеряет Ирину из-за меня, то никогда, никогда мне этого не простит. На него было страшно смотреть, Ниночка: глаза горели каким-то диким, животным огнем, лицо искорежила гримаса, в каждой черточке которой читалась боль и ненависть.

И я отступила. Прости меня еще раз, Ниночка. Я чувствовала, что это знакомство добром не кончится, я должна была вмешаться, но... В тот момент мне казалось, что мой сын достаточно зрелый, чтобы принимать самостоятельные решения. Так-то оно так, вот только решения те были отнюдь не самостоятельные, словно он делал их под чьим-то бдительным руководством и принуждением.

Оказалось, что Ирина возглавляла одну из успешно процветающих сект в Киеве. Мы об этом не знали. Каждый раз Эдик пытался мне внушить, что она занимается целительством, и я поверила. Он с придыханием рассказывал о чудесах, которые она, якобы, творит своими молитвами, но, по сути, ни одного из них мы так и не увидели. Хотя, пожалуй, было одно - то, как ей удалось заполучить моего доверчивого мальчика. Я до сих пор не могу найти этому объяснения и вряд ли уже смогу...

Поверьте, Ниночка, я пишу Вам и каждое слово дается мне с таким трудом! Кажется, что выплакала все мои слезы за эти бесконечные десять лет, потеряла зрение на три диоптрии, поседела раньше времени... Тут еще с Кристиночкой случалось одно несчастье за другим, после удаления почки она не переставала болеть, росла очень слабенькой, даже школу не могла посещать первые два года, мы вызывали учителей на дом. Муж дочери не выдержал такой ответственности, и они вскоре развелись. Дочь с больным ребенком вернулась в нашу двухкомнатную квартиру.

Вот так мы и жили вчетвером, хотя Эдика никак нельзя было считать за четвертого, потому что он все реже и реже приходил домой, а потом и вовсе перестал нас навещать, даже не ночевал в своей комнате. Ему оставался всего год до окончания института, "красный" диплом был почти уже на руках, как вдруг, неожиданно для всех нас, он заявил, что собирается бросать учебу. Мы словно впали в ступор от такого заявления! Как ни убеждали мы его, как ни уговаривали - ничего не помогало. Он сказал, что отныне видит свою миссию в другом - хочет попробовать исцелять людей так, как это делала Ирина. Она его убедила, что у него особенный дар. А ведь еще совсем недавно мой сын мечтал об аспирантуре... Мне, кандидату наук, было так больно смотреть на все эти безумства, которые он вытворял с собой и с нами, любящими его и теряющими…

Где-то в глубине души я не верила, что Эдик заберет документы из института, но он это сделал. Мы с дочерью забили тревогу, опять попытались действовать на него убеждениями, но он просто-напросто перестал приходить домой. Даже маленькая племянница, которую мой сын любил всем сердцем, уже не вызывала в нем никаких чувств. Мы пытались без него советоваться с врачами, но они лишь разводили руками. Мы были в отчаянии, потому что не знали, как помочь нашему бедному запутавшемуся в жизни мальчику...

Эдик никого и ничего не хотел слушать. Бывало, послышатся назидательные нотки в моем голосе, как он сразу хлопает дверью и уходит. Я стала бояться говорить с ним вообще - лишь бы подольше удержать его подле себя, лишь бы он не уходил в неизвестность... Он стал очень избирателен в одежде, Ниночка, носил только темные тона. Создавалось ощущение, что в его жизни нет больше ничего светлого, ничего радостного. Я забыла то, как улыбается мой сынок.

Все это время я не раз вспоминала о Вас, милая Ниночка. Все эти годы я думала о том, что Вы можете его спасти, но... я не хотела подвергать Вас опасности, потому что не знала, на что еще способна Ирина. Простите меня снова! Больше всего на свете я боялась, что Эдик сделает что-нибудь с собой, как только я попытаюсь ему помочь, он уже несколько раз грозился. Он был безумен, я не могла не верить его страшным словам.

А потом... потом он стал пить по-страшному... Мой мальчик, который никогда не брал в рот и капли алкоголя! Когда у него не хватало денег, он брал из дома все, что было драгоценного, и продавал. Однажды он даже сорвал и унес золотую цепочку с шеи Кристинки. После таких похождений и запоев мы не видели его уже месяцами. Как-то в пьяной драке ему отбили почки и отрезали ухо, он попал в больницу. На каких-то несколько дней это его успокоило, он усмирился и даже преобразился, но отныне стал мучаться дикими болями. Мой сынок угасал на глазах... Я обивала пороги, написала тысячу писем, пыталась изолировать Эдика от этой страшной женщины с помощью высших инстанций, но ничего не помогало. Из больницы он в итоге сбежал, так и не долечившись...

Через год после этой истории у Эдика родилась дочка, но они мне ее даже не показывали первое время. Я узнала об этом случайно: мой сын, будучи опять в пьяном угаре, сказал, что я стала бабушкой три года назад. От такой неожиданной новости уже я сама слегла в больницу. Когда мне впервые показали девочку, я думала, что ей не три, а всего годик от роду - такая она была худенькая, щупленькая и совсем не разговаривала. Я попыталась убедить их отдать ребенка мне на воспитание, но Эдик лишь рассмеялся мне в лицо своим безумным смехом. Но они часто приводили девочку ко мне, потому что она всегда была голодная. Удивительно, но никто даже и не думал лишать их родительских прав.

...Все кончилось тем, что Эдика посадили в тюрьму за какую-то крупную кражу год назад. Ирина вскоре после этого куда-то испарилась, мы больше не слышали о ней ничего. Девочку - дочку Эдика - нам, правда, удалось отстоять и забрать к себе на какое-то время. Растет, радует нас. Она такая же умница, как когда-то был ее отец, и даже унаследовала его рыжие волосы. Кристинка тоже уже большая, занимается в школе искусств и, говорят, делает большие успехи, учителя постоянно ее хвалят. Дочь моя работает в туристической компании, кормит всех нас на свою зарплату. Я по состоянию здоровья раньше ушла на пенсию, сейчас присматриваю за внучками, делаю кое-какую работу по дому. Эдик очень плох, его даже перемещают то в специальную больничную палату при тюрьме, то обратно в камеру. Одна почка совсем отказала, пришлось удалять, а вторая тоже еле "дышит". Если бы не две наши маленькие девочки, я бы давно спрыгнула с моста, как уже не раз собиралась это сделать... Но зачем? Все внутри меня давно уже умерло, я похожа на ходячий труп...
Вот такие новости, моя дорогая Ниночка... Я получила Ваше письмо еще полгода назад, написала ответ, но все это время раздумывала над тем, посылать Вам его или нет. Не хотела Вас огорчать всеми этими страшными вещами, которые имели место быть в нашей семье, простите меня, родная девочка... Я не знаю, замужем Вы или нет, но будьте счастливы и берегите свою семью. Пусть хоть кто-то на этой Земле будет счастлив!..

Не держите на Эдика зла за то, что случилось десять лет назад, он был сам не свой. Я, вконец отчаявшаяся полуслепая женщина, смею молить Вас лишь об одном - поговорите с моим сыном. Думаю, это его единственное желание, в котором он боится признаться даже самому себе. Это мой крик о помощи к Вам, невинное дитя, способное (о, как я в это верю!!!) спасти моего сына от смерти, заставить силы его все еще молодого организма бороться с болезнью. Мне безумно жаль, что все сложилось так, как сложилось. Все могло быть совершенно иначе...

Всех Вам благ! С пожеланиями, любви и здоровья, Нелли Алексеевна.

P.S. - Несмотря на то, что я никогда не видела Вас и не слышала Вашего голоса, я храню Ваш светлый образ в моем сердце. И это тоже помогает мне выжить."

...Нина закончила чтение письма еще полчаса назад, но все еще продолжала смотреть куда-то вдаль стеклянными глазами, полными слез. Мысли ее были сумбурны, а тело била сильная дрожь. Она, казалось, отказывалась верить прочитанному, медленно сползая по кухонной софе куда-то на пол и, наконец, сотрясаясь в безудержных рыданиях. Это была совсем не та циничная девушка, хранившая хладнокровие и морально готовившаяся услышать о процветании и успехах любимого ей человека. Нину было не узнать: она то заходилась в истерике, то сидела в беззвучном оцепенение, не в силах пошевелиться. Она была сражена, она была убита этими маленькими неказистыми восемью листочками в клеточку...

Немного оправившись от оцепенения, девушка начала судорожно размышлять над прочитанным. Здравый рассудок по-прежнему отказывался верить в то, как такое могло ВООБЩЕ случиться. При воспоминаниях о том светлом образе любимого, который она пронесла в своем сердце через эти долгие десять лет, слезы душили ее. Она пыталась представить больного, умирающего Эдика за тюремной решеткой и не могла, мозг не слушался ее.

"Господи, как Ты мог допустить ТАКОЕ с человеком, который Тебе безгранично верил???" - Не укладывалось у нее в голове. Казалось, ей было в разы больнее, чем тогда, десять лет назад, когда порвала с Эдиком и запретила себе любые мысли о нем. Боль смешалась с ужасом, парализовавшим все ее тело за исключением губ, которые не переставали шептать "Господи... Господи... Господи!!!" Еще недавно Нина любила смотреть триллеры по телевизору, но реальность оказалась страшнее любого триллера. Вдвойне, втройне делалось страшнее, что это случилось не с кем-то посторонним, а с ней самой и ее все еще любимым человеком.

Зверобой не помогал, с каждой мыслью об Эдике истерика то накатывала волнами на хрупкое девичье тело, заставляя его биться в припадках и конвульсиях, то брала тайм-аут, давая передышку изнеможенным членам и опухшим от слез глазам. Она понимала, что надо взять себя в руки. Для принятия решений нужна была свежая голова. Держась руками за стенку, Нина скорее не дошла, а доползла до кровати в соседней комнате и легла не раздеваясь, накрывшись с головы до ног одеялом. Ей даже удалось подремать два-три часа, но девушке то и дело мерещились кошмары, поэтому она открыла глаза и так и пролежала до самого рассвета, уставившись в черноту шерстяного одеяла и поглощая ноздрями последний кислород в столь мизерном, почти замкнутом пространстве.

На рассвете она все же забылась крепким сном и проспала до полудня. Хорошо, что это был выходной, иначе ее коллеги начали бы волноваться и названивать ей на мобильник. Нине никого не хотелось ни видеть, ни общаться. После сна ей, наконец, удалось более-менее справиться с нервами, она даже сделала попытку расслабиться и забыться, глотнув рюмку водки, которую она держала в холодильнике для медицинских целей - прижигания прыщей.

"Как я смешна! - Подумала девушка. - Смешна и жалка одновременно... Сначала этот незавершенный роман в письмах, выбивший меня из колеи на долгие десять лет, несмотря на другие мои успехи. Затем я снова нахожу Его... Нашла, чтобы еще раз потерять? Откуда мне знать наверняка, какие чувства Он ко мне испытывает и остались ли у Него вообще чувства? Куда исчезла эта мистическая женщина - Его жена? Что станется с Его дочкой? Мамой? Близкими любящими Его людьми?.. Насколько страшна болезнь, которой Он страдает? А вдруг Он уже умирает - как я буду смотреть в глаза умирающему человеку??? А вдруг... а вдруг он... уже... уже... а вдруг я Его просто не застану?.. Я страшно виновата за свою гордыню, не позволившую мне отыскать Его на один, два, три... десять лет раньше, приехать... поговорить... Я наказана. Что теперь? Что дальше? Нет! Все это сон, обычный сон. Вся эта любовь похожа на сон, на один большой кошмар. Разве любовь может быть кошмаром? Видимо, только у такой смешной и жалкой, как я..."

Нина чувствовала, что ее грудь снова распирают рыдания, соленая водица закапала из глаз на шелковую простынь, уголок которой она нервно жевала, пытаясь зачем-то разорвать зубами сопротивляющийся материал. "Не-е-ет!!! Нет, нет, нет! Просыпайся! Просыпайся же!!!" - Закричала она что было сил.

...И она проснулась. Рывком села на постели, пытаясь освежить в памяти события, которые ей только что снились. "Ах, да! Эдик... Эдичка в беде, - вспомнила девушка. - Его мама написала мне письмо, а я вчера ночью... или сегодня утром, кажется, на него ответила."
Нина протянула руку к дамской сумочке, заглянула внутрь и нашла там свое запечатанное в конверт письмо. "Так и есть!" - Промелькнуло у нее в голове. Кошмар, верить в который не хотелось, был ее реальностью.

Настала пора принимать решение, иначе апатия, подпитываемая изрядной порцией слез, рисковала затянуться. Нина достала из сумки свой мобильный и ввела знакомые одиннадцать цифр.

- Николай Абрамович? Это Нина. Извините, что пришлось побеспокоить Вас по телефону. Можно мне взять недельку отгулов, включая сегодняшний день, за свой счет? Будет ли кому меня заменить на короткое время? - Выпалила она почти скороговоркой. - Я помню, помню... Я обязательно доделаю в срок, Вы же меня знаете... Хорошо... Нет, ничего страшного не случилось, просто голос охрип... Спасибо, Николай Абрамович, очень выручили!

Начальство ее отпускает - это приятная новость. "Та-а-ак, теперь бегом к компьютеру смотреть расписание!" - Скомандовала она самой себе, высовывая из-под одеяла ноги в джинсах. - "Безобразие! Опять уснула в одежде!" Всемирная Паутина ее тоже порадовала - хорошее начало дня!

По пути в ванную девушка сняла со стула ворох одежды и, не перебирая его, засунула все в дермантиновую спортивную сумку, выглядывающую из-под того самого стула. Впрочем, можно было не спешить, но надо было торопиться. В ванной она увидела свое отражение в зеркале и ужаснулась: красные припухшие глаза и нос выдавали события последних двух дней. Что ж, придется всю эту "красоту" теперь припудривать и залачивать непослушную челку, чтобы она не обнажала припухлости глаз в самый неподходящий момент с дуновением ветра или кондиционера. Получилось качественно, но забавно. Поскольку Нина была счастливой обладательницей красивого фарфорового цвета кожи, она почти никогда не пользовалась ни пудрой, ни тональными кремами. Она их покупала разве что для вечернего макияжа, чтобы не казаться слишком бледной. И вот теперь, нанеся на кожу то, что более предназначалось для сумерек, девушка прыснула со смеху: лицо от пудры приобрело желтоватый оттенок в то время как шея оставалась неизменно белой. Пришлось пудрить и шею тоже. В итоге, когда макияж был готов, она сама себе понравилась - из зеркала на нее смотрела очаровательная зрелая леди. Без косметики на лице ей никто не давал больше двадцати, что ее иногда очень расстраивало.

Вернувшись в комнату, Нина снова достала из сумки свое письмо, повертела в руках незатейливый конверт с полосками в унисон отечественному флагу по его бокам и засунула его обратно в сумку, на самое дно. Несмотря на принятое совсем недавно твердое решение, она еще не знала, что делать с этим письмом и подумала, что могла бы использовать конверт как указатель адреса.

...Самолет донес ее удивительно быстро. В аэропорту, не желая попадать прямиком в руки частников-"бомбил", она немножко запуталась в маршрутках, поначалу сев в неправильную и чуть было не уехав в противоположную сторону. Но ей не дали потеряться, высадили у метро и подсказали, как лучше добраться до места, куда она напрявлялась.

Семья Нелли Алексеевны жила почти в самом центре Киева, но так как Нина была впервые в этом городе, все ей казалось в диковинку, она опять чуть было не заплутала. Хорошо, что столько добрых людей вокруг, охотно помогающих ей с направлением! Минуя Бессарабский рынок, девушка прошла несколько метров пока не уткнулась в искомое здание приблизительно 30-х годов постройки. Она достала из сумки свой конверт, сравнила адрес для подстраховки, затем, задумавшись на несколько секунд, скомкала его, занесла руку над стоящей неподалеку урной, разжала пальцы и с улыбкой наблюдала за превращением послания, собиравшегося стать роковым, в обычный мусор.

Она вошла в подъезд, преодолела череду ступенек вверх пешком, хотя был лифт, отыскала единственную обитую искусственной кожей темно-коричневую дверь и долго стояла в задумчивости, не решаясь нажать на кнопку звонка. Наконец, дверь неожиданно сама подалась вперед и из нее показалась маленькая шустрая женщина в светлом плаще и с авоськой в левой руке. Женщина еще не казалась старой, но ее волосы были изрядно побиты сединой. Внимательные голубые глаза принялись с интересом рассматривать девушку сквозь толстые стекла очков.

- Здравствуйте, мама! Я так мечтала сказать Вам эти слова! Меня зовут Нина, если помните...

Нина улыбнулась, смущенно теребя ручку своей дермантиновой сумки и вглядываясь в женщину теплым ласковым взглядом. В следующую секунду она упала в объятия целующей ее Нелли Алексеевны, чтобы снова разразиться рыданиями, но уже сквозь слезы радости и счастья, размазывая по лицу следы своей недавней макияжной зрелости.