Калпин. Старый сапер

Всех святых не упомнишь, а грешных тем более. Вину и тяжесть греха оценивать не грешникам. Капитан Калпин не был святым. Как и за какие благие деяния или грехи оказался он в нашем батальоне в должности начальника штаба, солдатам и сержантам докладывать было не принято. Однако солдатская молва не могла обойти такую колоритную личность стороной. Рассказывают разное…

Старый Разведчик.
 Понять, почему пехота, лазающая по горам, без уважения относилась к остальным родам войск, по мнению этой пехоты «тащущимся» на броне-на кухне-в штабе-на огороде-в парке-на точке-в парке-санчасти-далее везде, понять нелегко. Ведь что сама по себе эта пехота без обеспечения и поддержки этих самых «тащущихся»? Ну, килограмм шестьдесят-восемьдесят живого веса, да и то вместе с говном. Понять легко эти килограммы и их мнение, оказавшись в числе этого канцелярского ширпотреба, называемого «карандашами», на склоне какой-нибудь не очень высокой горки. Голосов практически не слышно. Во время слаженного подъема на высоту подготовленного подразделения слышно лишь равномерное сопение, да шелест камушков потревоженной природы. Любо-дорого ощутить себя частичкой этого тренированного надежного организма, называемого группой-взводом-ротой, когда все четко и отработанно, когда знаешь свой маневр и маневр каждого в любой ситуации – от количества набираемой в ложку каши из банки сухпайка, пущенной по кругу, до вектора своего броска в случае внезапного противодействия со стороны противника. В эти мгновения постигаешь кайф воинской доблести и славы. Потому что такому организму не страшен враг. Любой. И враг об этом знает. И никогда не попробует испытать на себе силу этого организма.
На этой войне такое случалось, но это были лишь мгновения. На деле пехота представляла из себя разрозненных «карандашей», вытряхнутых в костер из дырявого ранца двоечника.
Все они были из разных коробок: вот пара-тройка совсем новенькие, не познавшие стальных зубов точилки, а вот дюжина с обломанным грифелем, да еще десяток исписанных так, что не ухватишь…Все это вперемешку с какими-то стержнями от авторучек, неопределенного цвета и качества, кусками ластиков разной жесткости и кучей того самого говна, без которого жизнь невозможна. Что делать с этой кучкой и как стать отличником и познать кайф воинской доблести и славы, чтобы бог войны избрал тебя в свои святые, знать невозможно. Это надо проживать. Но чтобы прожить, надо выжить. А как? Как объяснить назначение вот этого прибора, установленного на брм-ке, если в училище объяснили, «что есть такие приборы, позволяющие слышать и видеть противника сквозь гору, да вот не на всех тренажеров хватает, но на месте разберетесь…».
Разбирались. Техника, стоившая миллионы полновесных рублей, а главное, предназначенная для получения кайфа воинской славы и доблести, использовалась как телега для перевозки карандашей вместе с их говном. Учебки присылали канцтовары такого качества, что ими впору рисовать три буквы на штакетнике или на крышке гроба…
Эта телега с канцоптом доезжала до первой итальянки, установленной неграмотным дехканином в ста метрах от своего дувала, и приносила дивиденды всем : мине, которая отрабатывала свою себестоимость с рекордной рентабельностью, дехканину, который на призовые мог купить сахара, жену и бочку солярки и бабушке-смерти, которая омолаживалась душами молодых карандашей.
 Всего не поймешь. На том и порешим.
В тот день к нам пожаловал Калпин. Появление капитана Калпина, высокого подтянутого тренированного, но контуженного неоднократно начальника штаба батальона – это событие, запоминающееся на всю жизнь каждым из солдат и сержантов. Взрывная волна его голоса и создаваемого этим голосом, а также жестами броуновского движения среди личного состава,- каждый спешил найти укрытие, чтоб не попасться на глаза или под тяжелую руку капитана,- опережала Каплина метров на сто. Доставалось всему живому, оказавшемуся в зоне поражения. Рядовые и сержанты, прапорщики и офицеры, будь то стрелки, минометчики, саперы, арткорректировщики, связисты и прочие приданные к подразделению получали дозу каплинской радиации, редко совместимую с жизнью.
Исключение составляли особи, выжившие после первого контакта с капитаном и получившие иммунитет – знание того, что угрозы и кара – это слова, никогда не получавшие осуществления. Надо отдать должное капитану Калпину, он был отходчив. Как былинный богатырек – наворотит, набьет фингалов лешим, да соловьям-разбойникам, а потом оглядится с доброй улыбкой, да спросит добрым голосом: «Чего приуныли?»
- Чего приуныли, бойцы? Устали? Ничего, отдохнем. Темно? Ничего, рассветет. А теперь слушаем меня внимательно. Я вам как старый разведчик говорю, свет от зажженной спички виден в горах с расстояния трех километров. Именно такова прицельная дальность у ДШК. Если кто посмеет зажечь спичку, не укрывшись под плащ-палаткой, стреляю без предупреждения. Вопросы есть?
- Никак нет, товарищ капитан!- отвечает за всех замок третьего взвода Нажмутдинов.
- Второе. Вот это склон наиболее опасен в ночное время. По нему могут незаметно подойти духи, поэтому мы сейчас установим там сигналки и растяжки. В случае срабатывания сигналки или растяжки следует обрушить в сторону склона море огня.
И не дай бог кому пойти туда срать, стрелять буду на шум. Вопросы есть?
- Никак нет, товарищ капитан!- к голосу Нажмутдинова в этот раз присоединяются голоса остальных бойцов, находящихся поблизости.
 Когда до рассвета остается времени менее часа, в черный кофе ночного воздуха кто-то начинает добавлять молоко или сливки. Не сразу, а по капле. Уже не темно, но и не светло еще, лишь только чуть светает. Сладок сон в это время. Чист и тих горный воздух.
Подлость сигналки для зацепившего ее в том, что она начинает завывать противным голоском – не заткнуть, а потом еще и ракетами себя обозначает – не скроешься.
Благодарность сигналке от часового – помогает не проспать в период ранних сливок в черном кофе.
Вероятность выживания тому, кто обнаружил себя на склоне сигналкой в ста метрах ниже вершины, не велика. Но если…
Подлость растяжки, сооруженной из двух эфок в том, что прежде, чем убить, граната щелкнет запалами, чтобы понял ты, что через четыре секунды тебе кранты, так помучайся, помечись, может, еще пару-тройку растяжек зацепишь…
Нажмутдинову снился сон о дембеле. Вот он вернулся, весь в наградах идет по улице, а ему сигналят проезжающие машины…
- Сигналка! Акашкин, бля, спишь, сучара, тревога!- визгливый голос Нажмутдинова всполошил спящих в укрытии солдат и наблюдателя Акашкина. Нажмутдинов прокричал это, выбираясь из спальника, но в следующий момент сержант упал ничком и стал забираться назад в спальник. Причиной такого неадекватного поведения сержанта стало то, что он увидел в той стороне, где вчера с Калпиным установил сигналки и растяжки. В тот момент, когда Нажмутдинов упал и приготовился издать громкий истеричный вой, раздался взрыв…
Акашкин, по его убеждению, не спал, просто на мгновение прикрыл глаза. Его привел в чувство крик Нажмутдинова, сердце бешено застучало в груди, висках и жопе, - сигналка выла и выбрасывала ракеты. Надо было стрелять… В следующее мгновение раздался взрыв…
Калпин был везучим.
- Не стрелять!- успел крикнуть он прежде, чем Нажмутдинов выполз из спальника, а Акашкин открыл глаза. Сигналка продолжала выплевывать ракеты, одна из них с шипением упала на носок ботинка, красный огонь догорающей таблеточки опалил шнурок. В следующее мгновение раздался щелчок растяжки. До взрыва оставалось четыре секунды…
Это были секунды триумфа Калпина. Благодаря таким секундам становятся бессмертными. Вслед за взрывом раздался вой…
Это выл Нажмутдинов…
- Не стрелять!- еще раз прокричал Калпин сразу после взрыва и тут же ощутил, что в то место, через которое он несколько секунд назад с наслаждением срал, вонзились три осколка от эфки.
Да, причиной тревоги был Калпин.
Стоит отметить, что капитан не терял силы духа никогда. Случившееся было пустячком в сравнении с богатым боевым опытом старого разведчика.
- Не стрелять!- в третий раз крикнул Калпин голосом, известным каждому бойцу батальона, при этом он встал во весь рост, одной рукой натягивая штаны, пересиливая боль в жопе от попавших в нее осколков, а второй рукой размахивая включенным фонариком,- это я, проверяю несение службы бойцами, а также качество установления защитных средств…
…За проявленную бдительность Нажмутдинов и Акашкин были представлены к государственным наградам, санинструктор оказал первую помощь Калпину, после чего капитан убыл на броню…
От воя – смеха Нажмутдинова совсем рассвело, пора было завтракать.