Жизнь без прикрас. Гл. 5-6. Редкие радости

5

Ольга с Таней ездили в Евпаторию, где пробыли ровно месяц. Через несколько дней после их возвращения я уехал в Кисловодск, куда достал платную путевку в санаторий "Серебряная струя". Не обошлось, конечно, без ссоры.
Санаторий принадлежал работникам искусств, и в нем отдыхало и лечилось много артистов. Здесь я встретил тогда еще молодого и мало известного Михаила Ульянова; со мной в палате жил пожилой симпатичный заслуженный артист из Новгорода; в столовой напротив меня за столом сидела ведущая актриса Казанского оперного театра, сильно накрашенная дама, ежедневно меняющая свои туалеты. Хорошо я там провел время: лечился, ходил на спектакли и концерты, смотрел фильмы, играл в шахматы и преферанс. Но самым приятным и любимым были одиночные прогулки в горы.
Утром после завтрака я спускался с горки, на которой находился наш санаторий, переходил речку и через какой-то заброшенный сад и сосновый лес выходил на нижнюю кисловодскую дорогу, обсаженную пирамидальными тополями. По ней я поднимался до живописной туристской тропы, а потом на Синие Камни. Полюбовавшись видом на раскинувшийся внизу Кисловодск и ослепительно блестящий вдалеке Эльбрус, я по крутой горной тропинке спускался вниз и, надышавшись чистым горным воздухом, усталый, но с хорошим настроением и аппетитом возвращался в санаторий.
 
В конце лета наша колхозная школа закончила свое существование, на ее базе открылась совпартшкола, и мы перебрались в новое помещение на улицу Сталина против сквера Танкистов. Моя учебная нагрузка стала очень небольшой - всего сто двадцать часов в год. Начал я освобождаться и от партийных и других общественных нагрузок. Появилось больше свободного времени, а вместе с тем стала нарастать скука и неудовлетворенность жизнью.
Не было радости в семье. Жена и дочь часто нервничали, относились ко мне плохо. Таня становилась все более раздражительной, нервной, стала хуже учиться. Очень много огорчений и тревог приносили ее болезни.
Ольга боится рака матки. Возможно, ей придется делать операцию. Я постепенно теряю зубы, Ольга удаляет мне их один за другим. Нерадостно и без душевного покоя встретили мы 1958 год. Ничего хорошего он нам не обещал.

 В середине февраля из Верхней Пышмы к нам приехали Женя, Галя и Андрюша. Через несколько дней Женя с женой уехал в Хосту, оставив у нас внука.
Появилась новая забота по уходу за ним. Он - умный, потешный, но хрупкий и избалованный мальчик. Скоро ему исполнится три года.
 В начале марта опять заболела Таня. У нее головная боль, повышенная температура, тошнота, рвота; врачи подозревают инфекционную желтуху. Особенно запомнился мне тяжелый день 11 марта. Решили положить Таню на обследование в детскую больницу, и я повез ее туда утром. Но при осмотре горла у нее заподозрили дифтерию и направили в инфекционную больницу, где подозрение на дифтерию сняли, но стали подозревать брюшной тиф и положили ее в бокс брюшнотифозного отделения. Она плакала, не хотела там оставаться, и мне было очень тяжело. Через два дня ее отпустили из больницы. Хорошо, что она не заразилась там брюшным тифом. Я был возмущен нашими медиками и хотел на них жаловаться. Какие же они перестраховщики!
Вернулся Женя из Хосты и уехал в Верхнюю Пышму. Галя приехала только через десять дней, и я проводил ее с Андреем до Москвы.
 
6
 
Летом Ольга оформила путевку для Тани в пионерский лагерь, и в июле я отвез ее туда на автобусе. Лагерь находился в Сергиевской школе, в тридцати километрах от Орла, недалеко от железнодорожной станции Отрада. Через неделю Ольга уехала в Ессентуки по курсовке.
 Таня не совсем здорова, она тоскует, скучает по маме, обстановка в лагере ей не нравится. Я два раза в неделю навещаю ее. Она рада моему приезду, мы подолгу сидим под деревьями в старом заброшенном парке, разговариваем. А потом я ухожу, и она провожает меня, и нам обоим тяжело расставаться. Я иду по узкой тропинке между полей гречихи и подсолнечника, по косогору, через небольшую речушку и по аллее молодых елей, посаженных вдоль железной дороги, выхожу к станции Отрада, откуда на пригородном поезде возвращаюсь в Орел.
Таня вернулась домой после двадцатидневного пребывания в лагере, и Ольга приехала из Ессентуков. Получили от Жени и Гали письмо: от ревмокардита умерла галина младшая сестра Надя, и мы тревожимся за Таню, у которой подозревают это заболевание.
 
Кончились мои занятия в колхозной школе, где я проработал три с половиной года, был активистом, неплохо проводил свои занятия, пользовался авторитетом и знал, что курсанты любили меня. Совпартшколу перевели в Курск, и наш дружный преподавательский коллектив распался. Многих из работавших со мной уже нет в живых.
22 ноября умер наш приятель полковник Иван Корнеевич Свиридов. Болел он давно, прошлой зимой оперировался в Москве по случаю рака кишечника, но операция только отсрочила смерть. Я написал некролог в "Орловскую правду", дежурил у гроба, проводил его в последний путь на Троицкое кладбище. Славный он был человек, умный и мужественный, и смерть он принял достойно. Незадолго до смерти я навестил его. Он выглядел совсем стариком, хотя ему не было и шестидесяти лет. Несмотря на то, что он знал, что скоро умрет, он не терял присутствия духа и рассказывал анекдоты.
 
 Наконец-то кончились наши мытарства, и мы получили квартиру в доме завода "Дормаш" на Карачевском шоссе. Это были две просторных комнаты на третьем этаже с окнами на северо-запад. Квартира была не отдельная, в ней были еще две комнаты, в одной из которых жил Николай Герасимович Корнеев - майор запаса, бывший военный медицинский фельдшер с женой Ксенией Федоровной, а в другой маленькой - разведенная офицерская жена Лидия Михайловна Кочубей с дочерью Таней. Позже мы узнали, что Таня была не родной, а приемной дочерью Лидии Михайловны.
В начале декабря мы переехали на новую квартиру, тепло попрощавшись с Тихоном и Пелагеей Ивановной, у которых прожили два с половиной года. Декабрь прошел в устройстве и оборудовании жилья и привыкании к новой обстановке.

 Я дал согласие проводить в Пединституте занятия со студентами агробиологического факультета по животноводству. Постепенно начал втягиваться в работу кафедры сельского хозяйства.
Отношения с женой зависят от ее настроения, живешь: как на вулкане, и не знаешь, когда последует взрыв. Дочь во всем поддерживает мать и иногда относится ко мне недопустимо грубо.
 В Июне заезжал Женя, пробыл у нас неделю. Он был в Москве, где оформлялся для поступления на двухгодичные курсы при МГУ по изучению арабского и английского языков.
У меня много занятий в пединституте со студентами-заочниками. Новая забота - дохнут кролики на кролиководческой ферме института, которую я организовал весной на свою голову.
В конце августа мы всей семьей, втроем ездили в Москву. Жили в гостинице ЦДСА, ходили по музеям, магазинам, были на Сельскохозяйственной Выставке. Погода стояла жаркая.
 В конце сентября к нам приехала Галя с Андреем, и в квартире стало шумно и беспокойно. Они прожили у нас два с половиной месяца до середины декабря. Вскоре после приезда Галя легла в больницу на операцию по поводу хронического аппендицита, что было связано с ее беременностью. После операции она долго не могла оправиться, у нее разошлись послеоперационные швы, рана гноилась и не заживала.
Опять заболела Таня, на этот раз инфекционной желтухой. Бедная девочка, как много она болела, перенесла почти все инфекции, свойственные детскому возрасту. Приезжала санитарная машина, хотели увезти ее в больницу, но мы не дали. Почти месяц она не ходила в школу. Боялись, чтобы не заразился Андрей. Он таки заболел, но бронхопневмонией. У Гали экзема, - в квартире настоящий лазарет. Врач определил у Андрея митральный порок сердца. Хотели делать ему операцию удаления миндалин, но отложили.
С 1 января 1960 года пенсию мне уменьшили на 560 рублей, буду поручать 200, это максимум, что может получать отставной полковник.

Мне опять дали путевку, на этот раз в санаторий Северного Морского флота в Сартовалу. По дороге туда остановился в Москве, переночевал у сына в маленькой комнатушке высотного здания МГУ и на следующий день уехал в Ленинград, где сделал пересадку до Сартавалы.
Это был небольшой городок в Карелии на северном берегу Ладожского озера, недалеко от финской границы. До Финской войны 1939-40 гг. он принадлежал Финляндии, и в нем сохранилось много добротных зданий финской архитектуры. Санаторий располагался в двухэтажном деревянном доме, говорили, что раньше это была охотничья дача Маннергейма. С вершины холма был виден типичный карельский ландшафт - бесконечная цепь холмов, покрытых сосновым лесом, а внизу бескрайняя гладь замерзшего Ладожского озера.
Санаторий как санаторий с его обычными процедурами и развлечениями, с толпой большей частью бывших офицеров и их молодящихся жен. Многие из них приехали из южных районов страны. В санаториях хорошо отдыхать и лечиться, когда ты еще относительно здоров. Морозы стояли до тридцати градусов; но несмотря на них я много гулял по окрестностям и в общем был доволен.
На обратном пути я остановился на три дня в Ленинграде в гостинице "Балтийская" на Невском проспекте. Походил по Эрмитажу, Русскому музею, зашел в Исаакиевский и Казанский соборы, посмотрел в Малом оперном театре балет "Сольвейг" и в Большом драматическом театре спектакль "Лиса и виноград". Заехал в Сестрорецк к Беломутскому, где меня радушно встретили. В Москве тоже задержался на три дня и вернулся в Орел.
И опять потянулись дни серой, однообразной чередой.
 Жена всем недовольна, ничто ее не радует. Дочь часто болеет. В квартире холодно.
Мои лекции и занятия по животноводству в педагогическом институте не приносят удовлетворения ни мне, ни студентам, которые считают, что им, будущим учителям эта дисциплина не нужна. Заведующий кафедрой сельского хозяйства мне не симпатичен.
10 апреля получили телеграмму из Пышмы: Галя родила девочку, которую назвали Олей.