Анечка

Я просто совсем стал дураком на старости лет. Впрочем, всегда и был.

Как-то общение на равных с людьми от семи, до семидесяти (лет от роду) совершенно меняет взгляды на действительность. Зачастую одно кажется другим, и меняются в уме местами и значениями события, годы и мысли.

Я временами начинаю вспоминать даже о самом себе в третьем лице. Так много всего было при мне, что как-то уже нет объективного мировосприятия. Иногда начинаю ловить себя на том, что целые годы просто выпали из памяти. Это грустно и странно. Думаю сейчас: что же в голове у моей бабушки, коей от роду 96 лет!!! Страшно….

Слушай, ты извини. Мы говорили о разном на вроде бы одном языке.
Жаль, но я очень состарился за каких-то три года.
Не верится. Как собственная смерть в прошедшем времени. Как тупо стоять с цветами на своих поминках….


…
Мне, совершенно ещё не взрослому человеку, что-то с очень раннего возраста приходилось думать о работе. Ты наверняка начала работать, когда была ничуть не старше меня, но тогда это было не принято, по крайней мере, у детей в семьях инженеров. Была другая страна, другие нравственные нормы.
Трудно здесь объяснить.

Потом одна страна рухнула и стала строиться другая. Методами проб и ошибок.
Кругом была нищета.
То есть, правда о еде думали. И не было ни работ ни мыслей.

А мы, дети, как-то привыкали. Детство-то не отменишь вокруг проблемами.

Эти ежедневные новшества: цены, деньги, лица. Переходы из одной социальной группы в другую…. Это были маленькие трагедии – друзья, один сын нищего, другой миллионера; любовники – одна дочь грузчика, другой – сын академика. Причём, в тот момент, когда сбылась мечта грузчика зарабатывать больше второго, а сыну второго подошло время рассказывать, что нужно равняться на папу.
Страшное смешение культур, слоёв, расширение круга общения, интересов….
 Появились, на самом деле появились: книги, музыка, танцы, фильмы. Не лажа какая-нибудь, а настоящие. Без которых были кранты, но ты об этом не знал. А их не было.

Я к чему.
Тогда так всё неслось, что, наверное, должна была кружиться голова. А мы-то только что повзрослели! А нас-то пугали, что вот-вот подрастете, и будет о-ё-ёй, как трудно.
Ну, мы и воспринимали всё происходящее, как нечто само собой разумеющееся: вот, мол, выросли,… и стало, как и обещано – как было когда-то трудно у всех.
Когда родители думали только о том, чтобы накормить ребёнка вечером, когда они не знали (со страхом, потому, что не как привыкли), что будет завтра,…- как-то они не объясняли, что в мире что-то происходит не так. Видимо, просто не знали, что говорить.
Значит, не врали. Спасибо им.


Да, старались привить то, чего всю жизнь сами не могли достичь. И что уже было не нужно. Да, все поголовно верили в несбыточное. Одни в то, что всё вернётся, другие, что всё теперь так и останется.

Если бы мы были чуть старше – ушли бы в бандиты. Если бы младше – мечтали бы о деньгах с неба за чужой счёт.
А так – болтались между небом и землёю, никому не верили, кроме любимых певцов и актёров, жили, как хотели; и некому было нами ни руководить, ни управлять, ни нас воспитывать. Да и нечему тоже.


Писько-сисечный вопрос как-то не стоял вообще. Само собой разумелось, что люди живут в переполненных комнатах, любятся в кустах и машинах, едят невесть что.
Один мой друг жил в машине до 26 своих лет. В старой и ржавой. Он там жил, работал, любил, расходился, пил, грустил,….
Мылся только вот - в коммуналке.

А у меня, как раз было временами, кого любить, с кем трахаться. И, даже, иногда было где. Думал я только о том, где работать и как стать художником. И артистом, заодно.


И как ценны были для нас друзья!
Знакомые, случайные встречные, попутчики, одноклассники. Наши. Или там, Свои – даже без разницы.
Я мечтал только о том (про людей), как подойти, как заговорить, как подружиться, понять, стать своим, хоть на недолго.
Одному было не прожить. Вместе-то… и то помирали. А уж чужим стать – не успеешь, как сдохнешь. В социальном и в физическом смысле.


Как-то ещё с годами эта теория главенствования отношений над ощущениями утвердилась и получила ещё пару баллов, когда выяснилось, что секс просто так, для оздоровления не особенно и приятен. Здорово, весело, хорошо даже, но постно. Бессмысленно и неважно.
А вот, если чувствуешь к женщине что-то особенное, если она наша, когда ей можно гордиться, молчать с ней о своём, слушать свою музыку, когда здорово до щёкотно… это так редко бывает,… но весь прочий секс тогда теряется и идёт на.


Конечно, время,… даже не оно, а его текучесть в моём детстве,… изуродовало мне психику. Конечно, начиналась моя биография одним, а продолжилась, как минимум, девятью. И вот теперь всё никак не соберётся окончиться, хотя бы единственным. Почему я никак не могу принять для себя, что, правда – в двадцать лет людям не должно быть свойственно думать ни о чём, кроме танцев, веселья, сисек и писек, наконец. Ведь у так многих это вообще вот-вот и последние приятные свободные воспоминания о юности. О самом прекрасном, что есть у человека в жизни. О здоровье, о свободе. О праве выбора, что так редко будет потом посылаться им небом.

Это там, в странном времени нужно было держаться массы хороших, добрых, отзывчивых людей; талантливых, богатых душою. А теперь души другие. И много таких, как тогда людей, больше нет ни только в этом городе, но и на свете.
Все они,- мы,- стали другими, а новые выросли более другими. Наверное, более лучшими. Чем кто? - Чем те мы, которыми мы хотели быть тогда, но не могли.


О чём мечтать? О глубинах понимания…. Да на они сдались. Тому же мне самому. Как говорил В.Пелевин в ЧиПустоте: «…Да я бы сам, вместо этого, не задумываясь, лучше поехал бы с Котовским кататься на рысаках».
Что оттого, что мне не о чем было более мечтать в лучшие свои дни?

Просто я не могу представить себе паренька, которого ведут на расстрел, а он шепчет неслышно: «Мне бы поторговать ещё старшим менеджером пару деньков. Хоть разочек пощупать откат мокрыми пальцами под плоскостью рыжего стола. Господи, ну неужели я хочу так мно…»,- и тут Бац!!! Пуля в лоб…. Или в затылок. Лопается мир и влезает в голову чёрная отвратительно-манящая пустота.

А вот, бля, барабанщика пионэра, сопли веером, нищего, босаго, нож окровавленный в рукзачке, бегущего на колонну ненецких танков с ракетой от «Катюши» в охапке, орущего «За Ленина!!!» - это пожалуйста. Это всегда готово и перед глазами.

И, главное, я всегда ведь был уверен где-то в глубине души, что вокруг все хотят стать космонавтами, а оставшаяся небольшая часть – артистами театра. Не звёздами, а даже сейчас не объяснить…. – Кушать по-о-о-дано-о-о-о…. В космонавты я, ей-ей не тянул. У меня ж по истории тройка. И физкультуру я прогуливал. Значит – в артисты, так?
У меня и в мыслях-то не было, что кто-то хочет иначе. Ну, я утрирую. Советские книги, стихи и фильмы предполагали не менее восьми профессий – идеалов.
Но суть вот эта вот,… да.
 Доверчивый, понимаешь.
,

Глупо навязывать миру свой взгляд на него. Как вся та пенсия, что орёт, что патроны на заводах точила в ваше-то время. Как плюются ядом и гопацки орут на всю улицу скобари и скобарихи, учащие жить там, где они забыли; так, как сами бы даже там никогда не смогли.
Отголоски чужой лжи, летящие в сторону молодости, здоровья и простого человеческого счастья, которого нам не понять, потому, что недодали, недоразрешили или выбили в своё время его из нас такие же, как мы, частично, теперь – злые больные взрослые.


Просто, я всего-навсего не подумал о том, что можно….


Делайте всё, что считаете нужным.

И никогда не объясняйте всякой рухляди, почему вы это нужным считаете. Рухлядь того не стоит.

Тем более, что пройдёт, не дай Бог, всего пара-тройка лет и у Вас будет бесконечно много времени, чтобы объяснять нам, о чём мы сейчас про Вас и не догадываемся. А мы-то уж точно ради вашего счастья пару-тройку лет потерпим.
И не такое ж, на, терпели.


Целую. Надеюсь, что с годами я стану понятливее. Без иронии.

Квадрат.