Что бы ни говорили

- …а если он продолжит звонить, мама, – посылай его к черту! – крикнул я, не сдержавшись. – Достал уже! Прямо так и посылай, прямым текстом!..
И яростно нажал кнопку отбоя.
Потом перезвоню, извинюсь за такой крик.
Когда успокоюсь.
Двойную смену отработал, только сел отдохнуть, а тут снова этот идиот!
- Кто там тебя достал? – послышалось из гостиной. – Кого к черту?
- Да нет, Медведь, ничего… - пробормотал я виновато своему любимому и поплелся к нему на кушетку. А так хорошо все начиналось – сидели в обнимку, смотрели фильм… Вдруг – телефон. Подошел, а там мама. Ну, это еще ладно: рядовой звонок, "как дела, как здоровье, как варенье" и все такое прочее. А потом мама начала рассказывать, что мне опять названивает Дик Трент. Вот уж был он больно нужен!
- Так кого к черту-то? – услышал я, стоило мне войти. – Не меня случайно?
- Типун тебе на язык, - я сел с Медведем рядом, и повозившись, устроился у него под боком. Только подумал – было бы хорошо, чтобы он меня обнял, - как он именно это и сделал.
- Билли, что с тобой? – прошептал он мне на ухо. – Это же мама звонила? Так за что ты ее к черту послал?
- Не ее, а Дика, - мрачно доложил я. – Это так, приятель…
- Прия-атель? – хитро переспросил мой суровый босс. – Ну-ка, ну-ка…
И начал щекотать меня.
Я не выдержал и улыбнулся.
- Ну вот, уже другое дело, - произнес он удовлетворенно. – А теперь рассказывай, что там за приятель такой, из-за которого ты маму к черту посылаешь…
- Обычный приятель, - сказал я уже спокойным голосом. – Не бойфренд.
И фыркнул: этого еще не хватало.

Дик Трент был моим соседом. Наши дома в городке моего детства стояли рядом, и миссис Трент ужасно любила беседовать по выходным с моей мамой через забор - пока мы с Диком пылили по улице то с деревянными ножами, то в масках из лопухов, то на велосипедах наперегонки…
Потом мы пошли в школу и сели за одну парту. А когда подросли – с удивлением заметили, что все наши ровесники хвастаются общением с женским полом, а то и победами над той или иной девчонкой. А у нас в голове одна наука, и девчонки нам, как говорится, абсолютно по барабану.
Причем это дошло до нас не сразу. И не до обоих одновременно.
- Слушай, Томпсон, - как-то заявил мне Дик, когда мы, два пятнадцатилетних балбеса, вместе шли из школы, - а тебя девочки интересуют?
- Ну-у-у… - протянул я. – Среди них попадаются занятные… с ними поговорить можно…
- Да я не про разговоры! Я в ЭТОМ смысле… - сально хихикнул Трент, подкрепив свой вопрос не совсем приличными жестами.
Вот насчет "этого смысла" я ним разговаривать был подавно не расположен. Да, он мой, можно сказать, друг с детского сада. Да, мы с ним столько лет живем рядом и учимся вместе. Но есть вещи, которые я не готов был сказать даже собственной маме, не то что Дику Тренту.
Я ведь так и не объяснил ему, почему примерно год назад почти перестал болтаться с ребятами по улицам и ходить в кино. А когда снова начал – стал совсем другим. По крайней мере, не переносил, когда кто-нибудь по-приятельски обнимал меня за плечи или хватал за руку. Я стал бояться чужих прикосновений. Даже мама заметила это, но ничего не сказала. Наверное, подумала, что ее сынок уже вырос и просто не хочет, чтобы его тискали.
Но я не мог тогда ей ничего рассказать – из того, что я чувствую. Из того, что я стал замечать за собой. Что, когда мои одноклассницы целуют меня в щечку, я ощущаю только любопытство исследователя, и все. А вот когда какой-нибудь приятель в шутку пинает меня в бок…
Поэтому даже подумать не мог, что кто-то из ребят ко мне притронется. Я боялся самого себя, и их заодно. Боялся того, что могло бы последовать дальше.
И тут этот Дик со своим разговором. Я никак не мог понять, шутит он или всерьез.
А его уже понесло:
- Как ты думаешь, Томпсон, - всю жизнь он меня по фамилии называет, и чего она ему так далась?! - может, нам с тобой просто девчонки не нравятся?
Я ответил, только чтобы его позлить:
- Почему не нравятся? Они красивые… как цветы...
Трент заржал.
- А ты когда-нибудь занимался сексом с цветами? Гаааа!!!
И безо всякого перехода:
- Скажи, Томпсон, ты мне друг?
Я обалдел.
- Что?
- Что, что, - передразнил меня Дик, - совсем оглох со своей музыкой, панк недобитый! Я спрашиваю: ты мне друг?
- Вроде да… - промямлил я, никак не понимая, куда он клонит.
- Вроде! – фыркнул Дик презрительно. – "Вроде" мне не надо. Тут дело такое… интимное…
Я даже шаг замедлил. И чего ему от меня нужно?
В голове мелькнуло непрошено: "Если сейчас он ко мне полезет – дам ему рюкзаком по морде, и не посмотрю, что "друг"."
А Трент остановился, набрал воздуху в легкие и ка-ак скажет:
- Знаешь, мне вот лично девчонки совсем не нравятся. А вот это… один парень нравится. Знаешь, кто?
Я отвернулся и начал повторять мысленно: "Господи, пронеси".
- Морис из параллельного класса, - договорил Трент. И я, ей-богу, чуть не бросился ему на шею с благодарностью.
Потом опомнился и спрашиваю:
- А почему ты мне про это говоришь?
- Так ты же мне друг, - заявляет он без тени сомнения. – Я же тебе все всегда рассказывал! И потом… я смотрю, ты с девчонками не водишься. Вот и подумал: может, ты тоже… это самое? Тогда ты меня поймешь…
Всю мою душу заполнило странное чувство облегчения. И видимо на волне этой эйфории я брякнул, не подумав:
- Уфф, Дики, и напугал ты меня. Я было решил, что это я тебе нравлюсь…
- Тыыы? - захохотал Трент. – Ну ты, Томпсон, точно с сеновала навернулся! Ты же мне ДРУГ! Как же друг может нравиться?..

Эту его фразу я запомнил надолго. Потому что был с ней категорически не согласен.
Когда я поступил в Беркли и в университетском городке натолкнулся на чей-то взгляд, полный именно дружеского расположения, мне было все равно – какого этот человек пола. Я поверил ему, потому что видел в его глазах – ему можно верить. И поначалу он стал мне другом. Таким другом, который научил меня не бояться себя самого и принимать свои ощущения так, как есть. Таким другом, которому я – впервые за несколько последних лет – позволил взять себя за руку, обнять за плечи… снять с себя рубашку… поцеловать…
Пусть не сразу.
Я рассказал ему – именно как другу! – про свое детство, про маму и дедушку, про ребят в школе, которые к выпускному прозвали меня "дерганым панком"… Он слушал, и у него темнели глаза. А потом он прижал меня к себе и сказал на ухо... ну, в общем, неважно, что именно. Помню только, что я ему ответил "И я тоже тебя люблю…"
А потом подумал – он же мой друг.
Но кто сказал, что друзей нельзя любить?
Ах, Дик Трент сказал. Тоже мне истина в последней инстанции!

Я встретил Дика Трента, когда после Беркли работал в Сан-Франциско. Это так кажется, что Фриско город большой, а на самом деле там с кем угодно можно столкнуться. Вот и я столкнулся – с Трентом. Точнее, он со мной.
Я его поначалу и не узнал. Хотя, что греха таить – я тогда никого не узнавал. Наша жизнь состоит из мелочей. Из случайностей. Одна такая случайность забрала у меня моего друга. Только год мы были знакомы, а я все не понимал, что его больше нет. Пять лет прошло, но никак не мог к этому привыкнуть…
Жизнь моя во Фриско складывалась удивительно монотонно: работа-дом-работа-дом-работа… Иногда письмо маме или поездка к ней. И у мамы в доме, и на работе я вовсю играл в веселого беззаботного щенка, и никому не было видно, какими грустными иногда бывают мои глаза. А когда я совсем уже собрался переводиться в город, где вообще всем на всех наплевать – то решил напоследок просто зайти выпить. И вдруг слышу, кто-то орет:
- Томпсон!!! Ты, что ли?!
Я поначалу даже оглядываться не хотел: мало ли во Фриско Томпсонов? Но вот этот вопрос – "ты, что ли?" – показался мне знакомым. Оглядываюсь – боже мой, Дик Трент?
Нафуфыренный, в модном тряпье, вертит на пальцах ключи от машины.
- Привет, - говорю негромко. – Как дела?..
- Классно, - выдыхает Трент мне в лицо, и я невольно морщусь. – Пойдем посидим, я тебе расскажу, какого я мэна подцепил…
- А как же Морис? – наивно спрашиваю я. – Вы же не разлей вода были после школы, даже в университет поступали вместе…
- А-а-а, - машет рукой Дик, корча презрительную мину. – Ты сам подумай, что такое Морис? Какой-то клерк в банке. А я с управляющим… хехехе… с управляющим отделом… меня повысят через месяц, да еще мне мой такую тачку подогнал, - хочешь, прокачу?
- Ты пьяный, Дики, - снова поморщился я. – Мне пора.
- Погоди ты, - удержал он меня за рукав. – Расскажи хоть, у тебя-то как дела? У тебя сейчас есть кто-нибудь?
Мне стало так горько, и я подумал: если сейчас эту горечь не выплесну – с ума сойду.
- Был, – произнес я негромко. – Но он…
- Он?!! – Трент вытаращился на меня, как на музейный экспонат. – Он! Так значит, ты наш человек?!..
- Я и наш, и ваш, - отрезал я. – А по большому счету, я ничей.
- Господи, фигня вопрос, - зашептал Дик, поняв меня по-своему. – Хочешь, я тебя познакомлю? Ты парень симпатичный… А у нашего управляющего друган есть… он любит таких мальчишек…
- Иди ты к такой-то матери, Трент, – не сдержался я. - Мне пора. Я завтра улетаю в Вегас, а у меня еще вещи не собраны…
- И правильно, - крикнул он мне вслед, - слетай, развейся в казино!..
Я ведь ему так и не успел сказать, что я работать уезжаю. И видимо, надолго, если не насовсем.
Тоже мне, друг.

Второй раз я встретился с Диком Трентом год назад, когда уже был не один. Со своим любимым: так совпало, что по совместительству он мой начальник.
Я тогда прилетел навестить маму. Она хлопотала вокруг меня, напекла кучу пирогов, и когда я сделал страшные глаза, сказав "куда мне столько одному", похлопала меня по спине: "Возьмешь с собой!"
Я безумно был рад повидать маму, просто посидеть с ней вечерами, поговорить… Но с первых же часов я начал отчаянно скучать – ясно, по кому. Жаль, что он не смог со мной поехать: мама нас двоих звала.
А потом я вышел во дворик и увидел соседку. Миссис Трент.
- Здравствуй, Билли, - сказала она, заискивающе улыбаясь. – Как ты изменился, как вырос! И работа у тебя серьезная, мама твоя мне рассказывала… Может, зайдешь? Ко мне тоже сын приехал, так удачно совпало!
Я тогда не знал, что моя бедная мама, не в силах держать при себе наши новости, поделилась ими с соседкой. Причем не просто поделилась, а похвасталась – в ответ на соседкины стенания, что "ее маленький Дики никак не женится, а все болтается с какими-то мужиками…"
И мама взяла и поведала соседке про нас. Про меня и про моего любимого.
Я ее совсем не обвиняю – к чему? У нас все замечательно, и если какая-то тетушка в провинциальном калифорнийском городке узнает про то, что мы любим друг друга – хуже нам не будет. Тем более, что, оказывается, у нее самой сын вообще…
Но хуже всего было то, что она все рассказала этому своему сыну.
Когда я зашел в дом Трентов, Дик налетел на меня и заорал:
- Томпсон!!! Ну ты молоток, я не ожидал от тебя такой прыти. Садись, рассказывай, пока маман на кухне шустрит: как тебе это удалось?
- Что удалось? – сперва не понял я.
- Ну как что, - хохотнул Трент, - босса своего закадрить! А строил из себя невинность: "Да я, весь из себя, я только по любви…"
- Ну да, - все еще не доходило до меня, - а что?
- Ничего! – веселился Дик. – Скажи честно: он хоть капельку симпатичный?
Ага. Мама рассказать-то рассказала, а фотографию чужим не показывает. Это правильно.
- Нет, - сказал я с бешеным сарказмом, - он старый, толстый и кривоногий. Успокоился?
Мне стало немного не по себе оттого, что я так о своем Медведе говорю, но уж больно мне хотелось, чтобы Трент заткнулся.
Однако я просто не понял, куда он клонит.
- Вот! – вскочил мой бывший приятель, тыча в меня указательным пальцем, - а я о чем? Ты же у него в постели карьеру делаешь, это же видно невооруженным глазом! Вон, маман моя рассказывала: пару лет назад каким-то мальчиком на побегушках был, а сейчас – этот… как его? Специалист! Опупеть можно. И чем ты тогда лучше меня? Я уже в банке сам управляю отделом, и теперь уже директора филиала подцепил… Кстати, дам тебе дружеский совет: ты бы хоть подстригся, что ли? Мальчикам в нашем положении нужно за собой следить…
Я посмотрел на Трента – холеного, ухоженного, но такого потасканного жизнью, - и резко встал. Сам уже не помню, как замахнулся на него что есть силы…
Но он перехватил мою руку.
- Ты что, Томпсон, обкуренный? Ну-ка сядь…
Он силой усадил меня обратно на диван и спросил, нагло щурясь:
- Неужели ты мне сейчас будешь рассказывать, как ты прямо любишь-обожаешь своего старого кривоногого босса? Да я в жисть не пойму, как таких можно любить!
"Ну и тебе же хуже, - мрачно подумал я. – А как таких можно любить – вернее, не таких, а такого! – тебе и подавно не понять. И я тебе рассказывать не буду."
Тут меня просто перевернуло изнутри, так я по Медведю затосковал. Хоть сейчас вскочил бы – и в аэропорт. Жаль только, нет Медведя дома. На выездной конференции он. Да и мама не поймет, она неделю с этими пирогами корячилась, меня ждала…
Хотя мама бы поняла. И отпустила бы.
- Так что ты, Томпсон, - продолжал разглагольствовать Трент, - сказал бы по-честному: мол, да, так и есть, ничем я, Дики, тебя не хуже, я только внешне наивный чистый одуванчик с принципами! А по жизни я банально лег под своего начальника, чтобы он меня продвинул… ну скажи мне напрямую как есть, я же твой друг!..
- Ты мне не друг, - на этот раз я стряхнул его лапы со своих плеч, когда он попытался меня усадить на место. Даже замахиваться на него не стал – противно стало руки пачкать. Просто встал и вышел. Слыша за спиной удивленный возглас миссис Трент:
- Билли! А чай?!!

Через два дня я уехал. Дома меня просто замучили вопросами - что со мной случилось, и не заболел ли я: потому что как Медведь вернулся со своей конференции, так я от него и не отходил. Все три выходных, которые он для нас после этой поездки выбил.
Я сидел около него, держал за руки и спрашивал, как идиот:
- Скажи… ты веришь, что ты мы с тобой друзья? И что я тебя люблю?...
- Ох уж эти ведьмы-предсказательницы, - пошутил он тогда. – Сглазили мне мальчишку! Ну что же, будем лечить…
Он унес меня на кровать, раздел и долго-долго обцеловывал всего, так, что я физически ощутил, как с меня сошла вся та скверна, в которой я словно вывалялся в доме Трентов. Хотя я после того визита из душа просто не вылезал. А вот сейчас…
Я прижимался к любимому, притискивался всей кожей, ощущая своей грудью его грудь, слыша стук его сердца – и снова повторял:
- Я… люблю тебя… ты веришь?..
- Я знаю, – отвечал он мне, и снова целовал, целовал во все места, которые только ему попадались. А потом сел рядом со мной и прошептал на ухо:
- Давай ты сейчас наверх? Хочешь?
…Господи, и за что мне такое счастье? За что мне такой любимый, который без слов понимает все, что у меня в душЕ творится?
- Ага, - сказал я ему тогда, - только уговор: потом ты наверх…
Просто потому, что я хотел его. Всего, без остатка. Хотел слиться с ним - так, чтобы в висках застучало. Хотел сам отдаться ему целиком. Просто потому, что я его люблю, а вовсе не ради карьеры.
А когда мы оба уже засыпали после двух бешеных разрядок, я обнял своего Медведя – и подумал:
"И совсем Дик Трент мне не друг".

Однако Дик продолжал названивать сначала своей маме, а потом, с ее подачи, и моей. Все выпытывал, где я да что со мной. Но моя умная мама знала, что дело нечисто. Она поняла это еще тогда, когда я весь вздрюченный вернулся из гостей, и сказал, что завтра уеду. Мама тогда сказала мне, что вовсе и не знала про Дика таких вещей, а уж то, что он про меня такое подумал… Она ерошила мне волосы, как когда-то в детстве, прижимала к себе, как маленького, и ласково смеялась: "Ну что ты, Билли, ты совсем с ума сошел: ладно Трент, он, видно, без царя в голове: но уж ты-то лучше всех знаешь, какие у тебя с твоим партнером на самом деле отношения? И никогда не оскорбляй ни себя, ни его тем, что будешь обижаться на такие гадости… Да, про вас могут, могут всякое подумать: но куда важнее, что вы сами о себе знаете, что вы сами чувствуете…"
Именно поэтому мама напрочь отказала Тренту, когда он просил ее дать мой домашний телефон.
А он продолжал клянчить, и мама каждый раз смеялась, что-де "опять звонил мистер Дик, приставал и соблазнял…" И мы хохотали. Вот только Медведю я всего этого так и не рассказал.
Просто не хотел. У него этой грязи и так на работе достаточно.
Но сейчас, после маминого звонка, когда я сорвался и заорал, а потом вернулся в гостиную на кушетку – хитрый босс внимательно посмотрел на меня и выдал:
- Бьюсь об заклад, что это один из твоих приятелей детства, который наверняка слишком много знает. Например, про то, что ты завел себе мужика вдвое старше, толстого и кривоногого, и, сцепив зубы, в постели с ним делаешь карьеру…
Я смотрел на него во все глаза. Он говорил об этом так, словно обсуждал, не купить ли нам салата на ужин. Мамочки, вот так и живи с убийственно проницательной личностью, для которой наблюдательность – главная часть работы. Ему, выходит, и рассказывать ничего не надо!..
Но не успел я открыть рот, чтобы горячо возразить, как мой Медведь спокойно продолжил:
- Знаешь, мне почему-то кажется, что этот твой приятель сейчас – банальная проститутка, который сам таким образом делает карьеру. Верно?
Я молча покивал. А он усмехнулся:
- Знаешь, почему я так думаю? Потому что он явно судит по себе…
Я закивал так, что чуть голова не оторвалась, а любимый только смеялся, щекоча дыханием мое ухо:
- И правильно ты его к черту послал… Вот пусть он туда и катится, а ты себе голову не забивай. Потому что я люблю тебя, и ты меня, смею надеяться, тоже…
Я снова кивнул. А он добавил:
- И так у нас будет всегда. Что бы про нас ни говорили… Верно ведь?
Мне показалось, что я уже не перестану кивать никогда. Но тут его ладони обхватили мою голову, и я потянулся к нему губами. А он – ко мне.
Я возбужденно целовал его и думал, до чего мне это приятно это делать. До чего мне здорово сидеть с ним рядом, вдыхать запах его тела, чувствовать его руку на своей щеке… Да просто разговаривать с ним, видеть его, жить с ним рядом. Именно за это я бы все отдал. А карьера – да пошла она к черту, эта карьера. И Дик Трент вместе с ней.