Белые тени

Белое, белое море, холодное и большое. По нему, по подтаявшему льду шел катер. А в прошлом шли ладьи да лодки то с гробами, то с живими, с рыбаками иль с святыми. Белое, Белое море, колыбель севера, вечно холодное.


Ничто ничего не предвещало, в лицо дул только холодный ветер да брызги слабо соленой воды летели в людей, смотрящих на горизонт. И вдруг появились маленькие острова. Катер шел прямо. Стали видны деревянные домики, заборчики, как вдруг меж островов вдали появились стены монастыря. Катер приближался к большому острову. В голубом небе застыли струнки облаков.


Пассажиры вышли на деревянный пирс. Они кого-то дожидались, того, кто позже провел их в барак. Барак периода СЛОН, построенный самими заключенными и ставший теперь памятником того страшного периода Соловецкого Лагеря Особого Назначения. В его темницах, камерах, клетках, в его земле умирали тысячи. Со всех концов империи, с семнадцатого века, доставляли в крепость неугодных государству. Даже с непокоренного, в те времена, Кавказа, привезли в монастырь Мансура, не покорившегося завоевателям, но погибшего от болезней в заключении на Соловках.


Холодная, холодная земля среди моря. В июле затопили печь чтобы прогнать сырость стен, повидавших разных людей, а теперь студентов РГПУ им. А. И. Герцена, приехавших запечатлеть красивую и печальную землю. Так начиналась жизнь на Соловецких островах.


Наступил рассвет. Святое озеро теряло сумерки ночи. За противоположным берегом горячилось солнце не согревающее, но наполнявшее душу светом. Рыбаки на лодках выходили в море, шум их моторов торопил новый день и остров постепенно заполняли звуки... Способный чувствовать былое слышал скрип телег, загруженных камнями, звон мечей у стен монастыря, аромат доброго хлеба. Взгляд вокруг, мазок, взгляд в себя, мысль. Работа увлекала и превращало сейчас в вечность. Кисть бегала по бумаге, а внутри человека мелькали сотни лет жизни островов.


С возвышенности открывается панорама: бухта с деревянным причалом, белые часовенки, крепостная стена с приземистыми башнями, а за ними величественный храм. Пыль дорог не тревожат машины, по тропинкам не ходят туристы, жители отдыхают после работы, лишь одинокие рыбаки возвращаются с моря. На веревках у каменных домов висит белье: белые маленькие простыни, носочки и тяжелая рабочая куртка. Стекающие с них капли смывают пыль с травы. В окнах никого нет, только кружевные занавески и горшочки с рассадой. Ветер заката мешает закрепить бумагу на планшете, складывается непослушный этюдник, холодно пальцам. Горизонт пронзила звезда, на белые стены монастыря, как волна на борт лодки, хлынул розовый цвет. Земля покрылась тусклой желтизной и плотными зелеными. Нет тени и четкого света нет. Застылость всюду – время для поисков в себе, потому рисуем.

 
Остров манит и пугает изолированностью. Дорога захватывает видами озер и леса, сменявших друг друга как на киноленте. Мы мчались на велосипедах вглубь леса, не оборачиваясь назад. Час за часом на пути встречались загадки, дорога петляла, путала, а карта не подсказывала. Ели, покрытые мхом, маленькие стройные березки прятали леших и глаза русалок. Они окружили нас незримым вниманием и уводили все дальше от былых событий, вопросов. Мы, очарованные странники, крутили педали и любовались пейзажем. Остров казался знакомым, но защищенным незримой пеленой, которая растворялась лишь для понимающих созидание. Закат превращал Белое море в розовое, сиреневое, голубое и вновь в белое, и горизонты сверкали салатовыми, алыми, фиолетовыми. Все вокруг приостановилось и ушло в тень: море не спорило с берегом, замолчали ели, листья. В воздухе повеяло сном, притупилось внимание, лишь крутились педали... Спустя одиннадцать часов пути вернулись в барак.


Во время церковной службы и праздников маленькая церковь заполнялась людьми. Через спины прихожан доносились священные тексты и красивые, чистые голоса хора. После службы монахи готовились к Крестному ходу. Во дворе монастыря появились черные рясы и позолоченное одеяние архимандрита. Началось шествие вдоль крепостной стены.


История земли в каждом камне, в каждом человеке, который считает себя ее частицей. С нами знакомились люди, хранящие память о своей культуре. Они охотно делились знаниями и интересовались нашими этюдами. Особенно запомнились дети: их загорелые лица, увенчанные светлыми волосами, вежливое обращение и внимательные, глубокие глаза.
- Посмотрите, я сама нарисовала – сказала девочка и протянула маленькие зарисовки. - Вы художник, можно увидеть рисунки?
Девочка, не меняя серьезного выражения лица, просмотрела все листы в папке и сказала: "Раз вы художник я вам подарю свой". Оставив на память свой самый выразительный рисунок мелками, она, попрощавшись, покатила по пыльной дороге свой звенящий велосипед.


Бедоев Леон 06