Смотрительнице маяка над сладким рифом, из Города Убитого Принца

 
Но тут Ты появилась
И этот бред вспыхнул храмом
(ю.ш.)
_______

Изложенное порывисто.


Когда ТАМ ничего нет, когда подниматься наверх не разрешается, Ты звонишь ("никто не бывает один, даже если б он смог")... Ты звонишь себе, как ему... а кому/по ком звонит он, когда ТАМ, у него, ничего нет? Шансы каждого из нас равны. И всё же...
Придёт не спеша, уйдёт не дрогнув, он белый и неожиданно чёрный — лоскутами (но зато чёткий), горбатый (или сильно смущённый) и грязный помазанием. Хвост о двух концах — его собака, исполняющая команду "фарс!" пастью, красной от червей, червивых собою — удостоверит свершение чудес особо тяжких... Их двое на плечах друг друга, без попутчиков, со свечой для ликов и fuckелами для прочих, они оба Твои и не знают того, что могут... упрекнут рыцаря без страха, первыми — раньше зонта — вымокнут под дождём, рядом с точкой капнут ещё две... и усядутся на плечи ждать, что Тебя ждёт...
Не проси их — они просто не выдержат... лишь вздохни за рулём... или под одеялом...

А ёжики поёживаются зябко в условиях ограниченной видимости, заслушиваются утренним прогревом двигателей и листья, опавшие в сезонную опалу, хрустят — ну точно не устоишь, если веришь Далай-рекламе...

Сентябрей немало... ноябрей хватало тоже, но не оставалось...
Цой сказал "Солнце — моё", некрещёную луну привёл к вере Иван Демьян, а — Ты? В руках — секретная влажность коры с запахом моря; взгляд с лазерным сновидением раздвигает флюгера городских башен, как камыши; камуфлированная городской распутицей обувь привычно сбивает со следа Слепую Слепых и! — Твои ручные лесорубы корчуют из дебрей календаря плановый октябрь, и дай им Бог неосвоенных площадей...
Пусть Тебе будет если в глаза, то Глаза, если в спину, то спина того, кто никому не даст увидеть твою спину... надо вбить — пусть воск в руках затвердеет, снять боль — яду, раскаявшегося до уровня концентрированного мира... скамейки вдоль парковых дорожек пусть будут колени друга (или "что-то особенного")...
Не случайность, не у всех крылья, но видеть их — талант вертикального взлёта с галеры... святого Тебе неверия в neverие...
Кто-то споёт Тебе сего дня нежно про Серафиму и Нагасаки, о триумфе без арки...
За стенами нечто многочисленное уже давно спит, он переведёт стрелки на датское время, чтобы не ему, а им стало неловко за неуместную тишину... Ты не услышишь, необязательное условие...

Ближе к Тебе, согревающей плед и потрескивающую печь — он взял керосиновую лампу за жгучее стекло и переставил со стола на пол, к Твоим ногам... на пальцах вздулись дирижабли ожогов, потом прогорели без запаха, и пальцы, как весенние берёзы, привитые в oldинскую осень, начали сочиться... было не больно и хотелось ещё... а он то думал Тебя не бывает над тёмной водой...