У меня зазвонил телефон. Однажды в ГСВГ ч4

У МЕНЯ ЗАЗВОНИЛ ТЕЛЕФОН ИЛИ ПОХИТИТЕЛИ ВЕЛОСИПЕДОВ.

На телефонной станции отдельного реактивного дивизиона в г. Пренцлау раздался телефонный звонок.
-Хлопчик Дьячко трубку чуе
-Что за дебила там посадили, ты кто, придурок?
-Рядовой Дьячко
-Надо называть позывной, дурацкая твоя башка, какой на хрен хлопчик?
-Звыняйте, забув якысь позывный.
-Запомни, телефонный позывной - Пахналит, понял, морда хохляцкая
Поняв, поняв, як нэ понять, ПАХНАЛЫТ, вэчор помныв, тильки зараз забув, о тож мова нэ русска.

Молодой телефонист Дьячко впервые заступил на самостоятельное боевое дежурство и принял вызов. Его сменщик, старослужащий Горбунков, позывной Горбунище, дрессировал молодое пополнение в условиях, приближенных к боевым. Он накручивал ручку индукторного вызова телефонного аппарата ТАИ-43Р, образца 1943 года, с тумбочки дневального первой батареи. Знаете, такую же ручку, как в старых фильмах о революции: «Але, барышня, дайте Смольный»,- и барышня давала или не давала, в зависимости от того, кто домогается, свой или контрик. Вместо барышни у нас сидел Дьяк и о том, чтобы давать с такой же приятностью в манерах, присущей барышням, разумеется, не было и речи. Искажения изменяли голос Горбунищи, он изгалялся сам и приглашал повеселиться всех желающих из числа старослужащих.

-Томаш, иди побалакай с земляком, потренируй хлопчика, если Капустин его такого услышит кое- кому яйца точно оторвет.
-Делов-то, в госпитале обратно приштопают.
-Он же нам обоим оторвет, а в госпитале могут перепутать.
-Сам его дрессируй, твоя находка.
-А где искать-то, видел молодняк? Сплошной отстой –одни чебуреки с урюком, этот хоть хохол.

Через пару недель новый телефонист довольно бойко манипулировал штекерами, вставляя их в нужные гнезда коммутатора. Его мягкий украинский выговор перестал раздражать абонентов. А то обстоятельство, что он еще не научился подслушивать , как Горбунище делали его смену наиболее популярной у женского населения гарнизона.
Любой девичий секрет, неосторожно выболтанный в его дежурство, пробежав по проводам к нужному уху, затем мирно умирал в коммутаторе, так и не разродившись сплетней.
Телефонная станция требовала элитных кадров - оторвав от сердца, я отдал Дьяка, оставшись с Мирзакубовым, Сулейменовым, Юсуповым и прочими детьми разных народов.

« В Казани он татарин, в Алма-Ате – казах, в Полтаве украинец и осетин в горах»…, -так жизнерадостно о дружбе народов мог написать только придворный сочинитель, никогда не мотавший ни срок, ни портянки, или наивный рифмоплет. Библейская история о Вавилонском столпотворении гораздо реалистичнее.

Говорят, дефицит порождает явление подобное капле воды на раскаленной сковородке. В нашей части испокон веков наблюдался дефицит не только грамотных телефонистов, но и самих телефонов. Те пять ТА-56, поступивших в дивизион в мою бытность командиром телефонного отделения взвода управления, испарились подобно той самой капле. Испарившись, они сконденсировались на квартирах офицеров нашей части и там же выпали в осадок. Во время учений их приходилось оттуда снимать - радиосвязь на стрельбах дублировалась телефонной линией.

Любое изъятие, даже такое законное - дело деликатное и даже чреватое вспышками немотивированной агрессии домочадцев из семей отбывающих на маневры офицеров. Сущее легкомыслие поручать такое дело Мирзакубову с Сулейменовым, восток, конечно, дело тонкое, но тут требовалась европейская дипломатия. Самый Европейский город у нас…, правильно, Питер, следовательно, на меня, призванного из города на Неве, легла эта непростая миссия.
Старый командир дивизиона, полковник Капустин укреплял меня перед рейдом на развёрстку, он давал почувствовать разницу между боевой задачей и бытовым комфортом:

- Ты там особо не миндальничай, пусть ругаются, это мой приказ.
Ко мне иди в первую очередь, они там еще дрыхнут, но ты не стесняйся. Если у меня сняли - у моей жены, значит, нечего хвост поднимать никому. Вот так, выполняй.
Дверь открыла заспанная девица в трусиках и лифчике. Увидев меня, она ойкнула и бросилась в глубь квартиры с криком:
-Ой, мама, там солдат какой-то пришел! Я думала - это Маринка за мной, в школу зашла…
Из комнаты выплыла дородная дама в халате

-Здрасте, вы к нам?
-Здравствуйте, я за телефоном, надо аппарат снять, едем на стрельбы…
-Что за бардак такой, неужели нельзя без этого обойтись? Каждый раз одно и то же, снимают-ставят, ставят-снимают.
-Я не знаю, мне приказали…
-Вот я им поприказываю…, не могут три лишних телефона получить, тоже мне, командиры.

Когда я по приезде пришел ставить телефон обратно, сцена в прихожей с полуголой Капустиной младшей повторилась, заставив меня подумать о дежа вю. Опять ждали Маринку, а из тумана вышел я. Пока я возился с аппаратом и зачищал обломанные концы проводов, она, накинув какую-то хламиду, стояла у меня над душой. Знаете, компенсировать прежде причиненный дискомфорт лучше всего приятным сюрпризом. Чувствуешь себя при этом добрым волшебником. Но раскрывать технологию работы волшебной палочки не стоит, пропадает ощущение и очарование тайны.

Нельзя сказать, что от ее присутствия у меня тряслись руки, и Алладин не мог потереть при желании медную лампу. Но такое пристальное наблюдение за профессиональной магией давало почувствовать себя только служителем старого светильника, что-то среднее между могуществом джина и раболепием посыльного.
-Пожалуйста, линия работает, можно звонить в Смольный
Старшеклассница схватила трубку, и крутанула ручку:

-Маринка привет! Слушай, тут такой прикол... Звонок в дверь. Я думала - это ты за мной в школу зашла. Открываю, а там - угадай? Ну этот, помнишь, я тебе рассказывала? Да замухрышка, телефонист опять к нам приперся. Нет,на этот раз обратно ставить. Да, поставил - я же тебе с него и звоню,- она улыбалась и бросала на меня ехидные взгляды, -Ну да, все, как в прошлый раз, реакция нулевая... А им в столовой бром каждый день в чай подливают,- она нахально уставилась, как я отреагирую. Надо, конечно, было дать ей по заднице за «замухрышку», но при этом рассчитать силу шлепка так, чтобы она не могла истолковать его в свою пользу.

Выскакивание в неглиже на бис было провокацией из серии домашних заготовок. Кокетливый котенок подрос, и коготки чесались, почему бы их не поточить о солдатика? Гарнизон не институт благородных девиц, учить традиционным женским предметам некому, да и кого очаровывать, но девушка, как говорится, созрела. И пусть вокруг все ломилось от молодняка мужеского пола в репродуктивном возрасте, но одно слово - солдатня. Молодых, неженатых офицеров по пальцам одной руки можно было сосчитать, остальные еще в училище на танцах оформились. Конечно, были и одноклассники, но в определенном возрасте, созревшие ровесницы этой мелюзгой не дюже интересуются.

После квартиры Капустина шел к замполиту, его жена работала у нас в магазинчике, и застать ее дома можно было в утренние или в вечерние часы. Собственно, в этом и заключался смысл ранних визитов - застать хозяев дома. Летом - подъем в шесть, а в семь- мы уже давно на ногах. Жена у Дуста оказалась полной противоположностью мужу - тихая, добрая, застенчивая, она никогда не возмущалась манипуляциями с телефоном, надо, значит надо. Интересно, как подбираются в пары люди? Энергичный, изворотливый говорун Дуст и его интеллигентная, скромная жена? Однажды я ставил телефон вечером, и замполит вернулся, когда я заканчивал подключение. Жена попросила его вынести ведро с мусором, и воспитатель воинов-патриотов в присутствии постороннего солдата устроил истерику:

-Сейчас, я- замполит части, целый майор в форме и при погонах, все брошу и с твоим поганым ведром пойду на помойку, думай, что говоришь, дура.
- Ладно, не надо, я сама вынесу.
Мусор в ведре был упакован в мешок - цивилизация в Германии уже тогда находилась в бытовом отношении повыше, чем в Союзе.
-Давайте выброшу, наверное, можно прямо с мешком, все равно иду мимо помойки, заодно и выкину, - я закончил и, собираясь уходить, довольно бестактно влез в личную жизнь своего замполита. Умнее было бы сделать вид, что я ничего не слышал, но опыта семейной жизни у меня не было.

-Ну, что Вы, не надо, я сама попозже выброшу, просто должен же мужчина что-то дома делать. Этот тихий упрек был обращен к мужу, но «не надо» сказано было мне, и я почувствовал свой промах.
-Ничего, дай ему мешок, все равно мимо идет,- замполита эти нюансы интонаций не слишком волновали, гораздо важнее было не выносить мусор.
-Вы уже солдат в денщиков превратили, в нянек. Гафуров у Богдановых каждый вечер с детьми сидит, пока они по кино да по гостям. У Ивашова ремонт делают. Вчера солдатика с коляской детской в городке видела - качает, баюкает. Стыд совсем потеряли, они служить должны, а вы из них прислугу делаете,-она говорила, не повышая голоса, без эмоций, как будто давно вела эту полемику с ветряными мельницами и уже устала. Вскоре жена замполита уехала в Союз на лечение, у нее обнаружили рак груди и, скорее всего, майор Тазов овдовел уже после нашего дембеля.

У нас был даже один отелефоненный прапорщик, здоровый рыжий хохол, весь в конопушках и с носом Сирано. У них на родине таких зовут Рудый, а он неожиданно звался Синяк. Звание прапорщик ввели только год назад, до этого эти должности занимали сверхсрочники в звании сержантов и старшин, их называли куcками.
Прапорщики унаследовали это меткое прозвище. На моей памяти, в дивизионе их числилось штук пять на три батареи: Синица, Галустян и Косырев - старшинами батарей, секретчик Синяк и маркитант Олексащенко - специалист по кухне и провианту. У них был, как бы свой клуб, они охотнее тянулись друг к другу, чем к офицерам.

Это понятно- субординация не располагает к теплоте в отношениях, и дружить не получается. Наши прапора приезжали на службу на велосипедах - их клубном транспортном средстве. Даже из «серого крейсера»-унылого длинного здания, фасадом выходившего на 109 дорогу, а тылом обращенным на плац, откуда всего то было шагов 100, приезжали на велосипеде. Одним из развлечений прапоров служила придуманная Галустяном от скуки игра - «Найди свой велосипед». Играли в нее азартно и с огоньком, но, ввиду неспортивного поведения отдельных игроков, бывало, мероприятие заканчивалось затаенной обидой и скрытой жаждой реванша.

Когда Галустян в первый раз спрятал велосипед Олексащенко, тот увлеченно рассказывал Синяку и Синице истории из мира животных, а точнее, зарисовки натуралиста о повадках хитрых раков. Явление, которое он пытался описать, в биологии называется мимикрия, но для прапорщиков, тот же принцип - «не высовывайся», был основой жизненной стратегии. Ведь прапорщики начисто лишены мотивации роста по служебной лестнице, и уже другой честолюбивый принцип - «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом» к их мечтам никакого отношения не имеет.

В дикой природе, далеко не юный натуралист Олексащенко, подсматривал поведенческие модели, которые не проходят даже в Академии Тыла и Транспорта, но которые могли пригодиться в реальном тыловом снабжении. Он очень уважал занятие рыбалкой и охотой, особо преуспев в ловле угрей и раков в речушке Штром. Она протекала в сотне метров между нашей частью и станцией Форштадт. Ловчие снасти Олексащенко, как истинный фанат и рачительный скопидом изготовлял собственноручно.

-Розумиешь, сам чорний и карачка чорна, отож вин на нее зализет...
-Михалыч, ты по-русски можешь сказать, что за карачка то?  Самка рака, жинка евоная или как?
-Яка жинка, це ж ломака.
-Опять не легче, а ломака,что за хрень?
-Деревяха, палка в воде лежит.
-Коряга что ли?
-Так точно, карачка. От тож вин зализе на карачку и сам, як карачка.  Торчит на ней чорний, вона чорна и вин весь чорний. А рыба-то ёго и нэ бачит. Ох и хитрый чертяка.

-А на хрена он на нее залез, с голодухи или погреться? Или ему залезть больше не на кого?- Только что подошедший Галустян уже успел спрятать велосипед Олексащенко и, не заметно втершись в группу слушателей рыбацких баек, вставил вопрос на тему, где раки зимуют и с кем ночуют.
-У блудливой куме, Галушкян, одно на уме. Вин же на нее зализ сховаться, в засаду. Ну и с голодухи мабуть, жрать то охота, вот вин и охотится с засады. Хитрый бисова душа, як армян.

-Врешь ты все, Олексащенко, и про черных раков, и про армян. Видал я их, только они красные,- этническая тема была слабым местом в оборонительных порядках Галустяна. Осознавая численное преимущество противника, он старался уклоняться от подобных дискуссий, но братьям славянам иногда удавалось его спровоцировать и втянуть в международные разборки.
-Кто, армяне красные? -Хмыкнул Синица,- Да это они от натуги покраснели,-
И тут же напел блатной куплет в тему,-Армяне шумною толпою толкали раком паровоз...
-Вот Баграмян услышит, тогда посмотрим, кого он раком поставит «за пачку южных папирос»,-обиделся Галустян.

-А ты что, ему по сексотскому телеграфу настучишь или цидулю в Москву напишешь?
-Он не в Москве, он здесь, в ГСВГ, первой танковой армией командует.- эту информацию Галустян, по видимому, получил только что по армянскому радио
-Раки красные? Та воны от стыда краснеют, Галушкян, когда бачут такого шкодливого кобеля, як ты, а так воны завсегда чорни. Ось я в Штроме рака споймаю - подывышься, А хошь, на гроссовскую поспорим? – Олексащенко был не дурак срубить по легкому, нашармака бутылку.

-Ты же знаешь, я водку не пью, выиграю, что буду делать, куда дену? Давай, лучше на твой велосипед.
-Давай,- Олексащенко повернул голову к скамейке у входа в первую батарею, где он оставил велосипед:
-Хлопцы, лисапета мово не бачили? Вот курва, чтоб тебе повылазило, хто ж взял, кому трэба?
Галустян, с притворным участием, сделал предположения о похитителях велосипеда:

-Наверное, салаги взяли, до гаштета за водкой смотаться, которую ты мне проспорил.
Велосипед нашелся за спортзалом только к вечеру. Прапорщики сидели на скамейке под каштанами и встретили Олексащенко, ведущего под уздцы своего коныка дружескими подначками.
-Михалыч, на нем, наверное, не меньше тонны грузов перевезли, глянь, как шины сдулись. О! и обода, вроде того, погнулись.

-Да какую там тонну, пол пивзавода разведчики эвакуировали и в теплотрассе заныкали.
-Хороший велосипед был, знатная машина. Михалыч, он у тебя со свалки, трофейный, или как?- Сделал предположение Синяк.
Олексащенко только сопел, придирчиво осматривая свою собственность, ревниво выискивая следы насилия над железной кобылкой.
-Вам бы тильки зубы скалить, с якой свалки?- ХВЗ, читайте, Харьковский велосипедный завод, я ёго с Союза, с отпуска привез.

-Нет, Михалыч, ХВЗ расшифровывается не так, ХВЗ это значит- хер возить запрещено, а ты, Михалыч, возишь. Ха. ха. ха заржали прапора на шутку Синицы.
- А ты свой не возишь, да? Пешком он у тебя ходит?- Ехидно осведомился Олексащенко у Синицы
-Вожу, Михалыч, вожу, милый, только глянь сюда, видишь, написано ПВЗ. Смекаешь, что это за «Пе» такую возить запрещено? Моя Катька на него ни ногой, порядок в танковых войсках.
Прапора потешались по поводу велосипедных коллизий, и мы, сидящие в курилке напротив, уже открыто ржали над незадачливым Олексащенко.

-Слушай, а Пентагон на нем в Польшу не того? У него, говорят, в Щецине свой склад есть,- Косырев, не без скрытой зависти, вспомнил удачливого коммерсанта Пентагона
-А может, и Пентагон, сколько у нас до Щецина? Туда - сорок километров и обратно- восемьдесят, да он такой облом, за это время и два рейса мог сделать.

Пентагоном звали солдата из второй батареи, где старшиной был Галустян. Здоровенный краснорожий детина, с руками- лопатами, вылезающими из вечно коротких рукавов, родом из Донской станицы Еще салагой повадился он на стоянку автомобилей за магазином «Дружба». Там обычно останавливались профессиональные коммерсанты из Польши. Они приезжали из Щецина за бензином, стоящим в ГДР дешевле, чем в Польше, а заодно решали для нас вопросы обмена валют. Тут же, на стоянке можно было произвести обмен по курсу 2:1, то есть две марки за рубль.

Деньги присылали сыновьям в открытках и хитро сложенных письмах родители, никакой другой возможности денежных переводов не было. Поляки предпочитали червонцы, купюры достоинством в десять рублей, и дальше путем хитрых комбинаций - золото из Союза, обмен на валюту в банках, делали свой бизнес. Раньше у Пентагона было имя, но замполит, майор Тазов, побеседовав с краснорожим фарцовщиком, в очередной раз отловленным на стоянке за трансформаторной будкой, присвоил ему позывной и озвучил его на разводе:

-Не удивлюсь, если у него есть связь с Пентагоном».
Пентагон связи на самом верху американского военного ведомства не отрицал и не признавал. Он застенчиво ухмылялся медной рожей, вздыхал, как приснопамятный сирота Паша Эмильевич и снова занимал наблюдательный пункт за трансформаторной будкой. Галустян, когда случалось ему проводить в батарее вечернюю поверку, выкликая бойцов поименно, спрашивал:


-Пентагон здесь?
-Тута я, товарищ прапорщик.
-Пока еще здеся? А я думал, уже тама. Как коммерция, процветает?
-Нормально
-Почем родину продаешь?
-Родинами не торгуем
-Бизнесмены всем торгуют, вопрос только в цене
-У них денег не хватит

-У кого у них, кто-то уже приценивался?
-Ну, у них, у Никсона.
-А ты и Никсона знаешь, лично знаком?
-Ну!
-И как вы познакомились?
-Я ему часы впарил
-Что за часы?
-«Полёт»

-На хрена Никсону такое говно, у него, наверное, какая-нибудь Сейка?
-Ни фига себе говно, чисто золотые!
-Откуда?
-Сулейменова, он хлопкороб, его за уборку урожая в колхозе наградили
-А говоришь, родину не продаешь, наградные часы это тоже родина, а ты их в Америку загнал.
А я, что? Сулейменов попросил, мой только процентик.

-Ну и, как тебе Никсон?
-Жлобина! Жмот! Торговался, чуть не усрался, посинел весь, сто марок всего дал
«я,- говорит,- сам, лично, очень бедный».
-Меня познакомишь?
-А вам зачем?
-Да он то сам, мне до забора, говорят, дочка у него ништяк, как хоть ее зовут?

-Да так же, как эту биксу из Пренцлау, Мартину, ну Матильдину дочку. Хотите я ей могу привет от Галустяна заочно передать?
-Дочке я сам хочу передать, очно, раз пять. Банан от Галустяна. Привет тебе, Мартышка!
Галустян, как всегда сел на любимого конька и с шашкой наголо поскакал было в тему, но лимит времени, отведенный на вечернюю поверку исчерпался, а личный состав желал на боковую
      
Олексащенко был не такой дурак, чтобы не понять розыгрыша с велосипедом, он терпеливо дождался своей очереди повеселиться, когда увидел велосипед Галустяна, одиноко стоящий у штаба. Со сноровкой опытного конокрада Олексащенко увел его и спрятал в столовой, закрытой на ремонт. Велосипед Галустяну был нужен в этот день позарез, он собирался на свидание с Мартиной и Матильдой. Старая хромоногая потаскуха Матильда и ее молодая дочь Мартина, по кличке Мартышка, хромавшая на обе ноги сразу, были сильно пьющими шлюхами непотребного вида.

Клички у Матильды не было, на русское ухо Матильда звучало не хуже кликухи. Иногда компанию им составляла Хульда, дама неопределенного возраста, похожая на ветерана Хельмута, работавшего свалочником. В ситуации, сложившейся в гарнизоне с сексом, их услуги пользовались стабильным спросом. Немецкие фрау и фрейлин всегда славились своей добропорядочностью в отличие от ветреных француженок или страстных испанок и итальянок, или жалостливых и бескорыстных русских. Гарнизонные дамы были замужем и соблюдали приличия.

Пигалицы до шестнадцати - дочки старших офицеров, только стреляли глазами, но на этом все и заканчивалось, дальше их отправляли в Союз за образованием. Шайка Матильды частенько болталась по городку в подпитии в поисках клиентов, Галустян, по нынешней номенклатуре, числился бы ВИП - клиентом. Мелковатый, около 160см, худощавый брюнет лет тридцати. Сфера гетеросексуальных отношений была его основным интересом в часы досуга. Женившись на молодой, красивой, очень яркой осетинке, прапор, тем не менее, вечерами упорно накручивал педали велосипеда и, подъезжая к КПП, озабоченно интересовался у дежурного, не видел ли тот поддатых немок.

Как-то в мое дежурство, подъехав через калитку со стороны городка к окну КПП, Галустян спросил :
-Матильду с Мартышкой не видел?
-А ты в зоопарке не искал?
С Галустяном в неформальной обстановке можно было на ты.
-Искал, специально в Берлин мотался, козла там одного видал в чине младшего сержанта.
-Ты никак обиделся?

-Тебя дело спрашивают, а ты шутки свои дурацкие.
-Ну, извини, забыл, что в Пренцлау нет зоопарка. Не видел, не было никого.
-Куда же они провалились, пол часа назад в городке блукали?
-Слушай, Галустян, зачем они тебе? У тебя жена красавица.
-Да, красавица, только больная , я ее жалею, поэтому с этими жучками кручусь.
-А жена…, она же догадывается, ей все, наверное, про твоих страшил говорят?

-Я же сказал, больная она, голова болит день и ночь, ребенка родила, чего-то там по- женски, меня не пускает, сама говорит: "иди к своим немецким сучкам", сама посылает, понимаешь?
-Ну, это другое дело, раз сама разрешает - гуляй, Вася
-Куда они слиняли, может, кто перехватил?
-Может, и перехватили, на таких секс-бомб, перехватчиков - пол гарнизона
-Пошутил, да? Ну, ладно, давай, поехал.

В этот раз все складывалось, как нельзя лучше и вдруг этот осел Олексащенко, как будто проник в планы Галустяна и нанес удар в самый неподходящий момент. Галустян пробовал изменить правила придуманной им игры или взять тайм-аут только на сегодня, но остальные члены клуба понять всю серьезность его положения не желали. Когда он нашел велосипед в столовой, ехать на свидание уже было поздно, об это время девушки обычно надирались в сиську. Расстроенный Галустян сидел со товарищи в клубе под каштанами. Примерный семьянин Синяк особенно резвился по поводу облома Галустяна. Наша курилка своим ржанием усугубляла страдания сладострастника.

-Да не переживай ты так, Галушкян, никто твою Матильду Модестовну не обидит, не умрет она без твоих пистонов, хлопцы помогут вставить или уже помогли, у кого пистоны не отсырели
-Пусть вставляют, мне не жалко.
-Да, Матильда Модестовна сдобная баба, хоть и кобыла германская и берет, наверное, не дорого? А, Галушкян, получки хватает?
-А у тебя - водку жрать, хватает? Знаешь, Синяк, на кого и кого мужчины делятся? Тебе хорошо, ты однолюб, ты водку любишь, взаимно, а я - женщин.
-Слушай, Галушкян, а ты женись на Матильде и деньги целей будут или ты Мартышку крепче любишь? А лучше женись на обеих, у вас же можно несколько жен иметь, Фатима тебе разрешит.

-Дурак ты, Синяк, это у мусульман можно.
-А ты кто? Ты же с Кавказа, джигит.
-Темный ты человек, Синяк, армяне никогда мусульманами не были…, темный и жадный, все марки копишь, нечего вспомнить тебе будет на старости лет.
-А я тебя буду вспоминать, ишака карабацкого, ха, ха,ха…, а то смотри, еще не поздно, хочешь я тебе фонарик «жучок» дам? Будешь жужжать и с велосипеда дорогу освещать, только на Матильду не свети, а то дружок напугается и забастует. Ха, ха, ха.
Галустян, махнув рукой на такую темную безнадегу, вскочил в седло и умчался.


Капитану Богданову - начальнику штаба, устанавливать телефон было лучше всего вечером, молодая супружеская пара подвижных, контактных и веселых людей не любила проводить вечера дома, с двумя малолетними карапузами. Они нашли неплохой выход из положения, используя штабного писаря Гафурова, в роли вечерней няньки. Рашид против этого тоже ничего не имел. Когда я в первый раз позвонил в квартиру Богданова, дверь неожиданно открыл Гафуров с ребенком под мышкой
-Не понял, Рашид, ты что здесь делаешь?
-Давай, проходи, не стой и дверь закрой, а то сквозняк, снимай бушлат, разувайся, здесь ковры.

Я снял бушлат, стянул сапоги, размотал портянки, взял тапочки, предложенные Рашидом.
-Пива хочешь?
Я пожал плечами, не совсем понимая, что происходит.
-Рашид, мне надо телефон подключить.
-Ну, подключай, провода вон там, у телевизора, да брось, не успеешь что ли? Ты жрать хочешь?
-А что, никого нет дома?
-Ты что, поля не видишь? Я дома,- он спустил дитятю на ковер, открыл по хозяйски холодильник, достал пиво, открыл и дал мне бутылку

-Давай котлет пожарю, а хочешь - мясо?
-Лучше котлеты, я их сто лет не ел.
-Поиграй пока с детьми, а то орать начнут, делать ничего не дают.
-А как играть, я не умею?
-Да вон книжки лежат, возьми, почитай Муху-цокотуху или Тараканище.
-А они понимают?
-По-татарски? -Пошутил Рашид, - да они все понимают, этот уже говорит помаленьку, а эта тоже слушает во все уши.

Я читал Цокотуху, дети слушали, открыв рты, Рашид кашеварил. От всей этой домашности, ну и от пива с котлетами, стало тепло на душе.
-Слушай, Рашид, а тебе это…, ну, не знаю, в няньках, как, ничего?
-А что такого, у нас дома семья большая, я старший, с младшими все время надо было возиться. Я привык, мне даже нравится, ну и вообще, чем во взводе с этими - Зыковым с Малащенко, мне лучше здесь. Сейчас детей утолкаю, телик посмотрим, пива еще попьем. Хочешь, книги посмотри, у них библиотека шикарная, можешь одну с собой взять, почитать.

У нас в радиомастерской было собрание сочинений Шекспира, похищенное в библиотеке дивизии в Фогельзанге. Как-то мы с Олегом Кротовым повезли в дивизию, в ремонт две радиостанции Р-108м. Сдали их и уже собирались обратно, как вдруг объявили тревогу. В такой ситуации командированным, лучше всего куда-нибудь урыться. Поблизости была библиотека, мы толкнулись в дверь, и она легко поддалась. Спрятавшись среди стеллажей, мы переждали шухер, а когда уходили, решили взять почитать Шекспира.

Когда еще случай занесет нас в Фогельзанг, что бы поменять Гамлета на Отелло? И мы решили взять их всех с собой: Макбета и Перикла, Цембелина и Тита Андроника. Мы изрядно повысили свой культурный уровень, сидя в радиомастерской зимними вечерами у раскаленной буржуйки. А что бы нас не доставали - подсоединили к металлической ручке провод от немецкого электропастуха. Импульс был довольно чувствительным, и мы отвадили халявщиков, стрелявших у нас «винстон» и, покушавшихся нарушить наш уют. Таких классных мест, где можно было скрыться от бестолковой суеты казарменной бытовухи было раз, два и обчелся. Лудили, паяли, ЭВМ починяли, но между севом и прополкой постигали историю страстей человеческих в школе Шекспира.


Однажды наш начальник связи, лейтенант Коренев, будучи равнодушен не только к Шекспиру, он вообще не прочитал ни одной книги, похозяйничал в нашей библиотеке и дал книгу Лейтенанту Барабанову. Я зашел зачем-то на телефонную станцию к Горбунище и увидел у Юры Барабанова, дежурившего по части, томик нашего Шекспира. Юра Барабанов, физкультурник дивизиона, сильно скучал в компании Принца Датского:

-Что это вы, товарищ лейтенант, читаете?- с затаенной ревностью спросил я одессита, и от этого всего на понтах, Барабанова. Но Юра никак не оправдывал славы жителей замечательного города, как веселых, легких, остроумных людей.
-Гамлет! Вещь - не для средних умов,- презрительно процедил Юра, смерив меня взглядом.
-А вы еще, что-нибудь читали у Шекспира? Не помните, в Макбете, как там…, дух Банко или Манко? В кроссворде встретилось…, а нет, я перепутал, это в Короле Лире.
Юра напрягся и побагровел:

-Ладно..., король, королевич, сапожник, портной…нечего делать? Я сейчас тебе найду, чем заняться.
-Вы, товарищ лейтенант, только книжечку не зачитайте, верните Кореневу или лучше мне, а то она библиотечная, потом из зарплаты вычтут.
Можешь забрать, я уже прочитал, скукотища.

Читать подряд только Шекспира в нашем дерганом распорядке было действительно тяжеловато, к тому же он подходил к концу. Поэтому, когда Рашид предложил мне пользоваться домашней библиотекой капитана Богданова и порекомендовал взять книгу загадочного Гривадия Горпожакса - «Джин Грин Неприкасаемый», я с радостью согласился.
Рашид был моего призыва и много натерпелся от банды Зыкова-Малащенко, он терпел их на пол года дольше моего. Банда знала, что Рашид, будучи писарем при штабе, тем не менее, никогда не пожалуется на них. Жаловаться было самым последним делом, стукач становился изгоем.


Я заработал радикулит в первые мои зимние стрельбы и собирался в госпиталь. Батарея ушла на завтрак, а меня уже сняли с довольствия, как убывшего на лечение. Умыться, побриться и собрать бритву, зубную щетку и пасту - занятие немудреное. В казарме никого не было, и я, кряхтя, как дед, поставил ногу на табуретку, решив смахнуть воду с забрызганных сапог. Малащенко и Рюховский влетели в дверь, и брезгливый голос завизжал:

-Ах ты, салага, оборзел, падла, в казарме сапоги чистишь! Малащенко, сам чистивший сапоги исключительно в казарме, бросился на меня. Я мгновенно забыл о своем радикулите и встретил правым прямым в голову, он упал на кровать и, задрав ноги букашкой, закрывал лицо руками. Недоросток Рюха сзади, с соседней кровати бросился мне на спину и пытался зажать шею двумя руками. Я резко нагнулся и перебросил его через себя. Он не поднялся после броска и лежал между кроватями, испугано вытаращив глаза. Я не стал их добивать, стало смешно и весело, адреналин обезболил тело, и я, не без торжества, сказал поверженным и жалким ночным кошмарам салаг.

-Ну, что, шакалы, вонь от вас одна, еще, если хоть одна сволочь пикнит, инвалидами комиссуетесь до дембеля.
Я вышел из двери казармы и увидел с другой стороны обалдевших Иванцова, Гафурова и братьев Синчиковых, они все слышали, просто не решались присутствовать на аттракционе «бой быков». Меня навещали в госпитале, и Рашид с ликованием рассказывал, как Малащенко безуспешно пытался замаскировать огромный разноцветный фингал, и, как замполит издевательски допытывался у него, кто обидел лучшего вычислителя дивизиона?

Иванцов был более сдержан и, трезво рассудив, сказал, что они так это не оставят, и чтобы я был начеку. Он был готов также стать со мной плечом к плечу и такую же солидарность передал от Заварова - водителя БТР. Рашид после этого случая меня очень уважал, я стал знаменосцем сопротивления или главарем салаг-бунтовщиков. Хотя реально оказать сопротивление могли лишь трое, ну можно было условно рассчитывать еще на Рашида. Силы были не равны, но первая разведка боем вселяла надежду.


После начальника штаба телефонные аппараты оставались только ТАИ-43Р - громоздкие чемоданы. Синяк числился секретчиком, но все же, был прапорщиком и шапка была в аккурат по Сеньке. В свое время он удачно женился на красивой хохлушке, она считалась первой красавицей всего гарнизона, но держалась очень просто, без всякого кокетства, не замечая впечатления, производимого на мужчин. Можно спросить, а так разве бывает? Представьте себе, бывает, и женщина совсем не обязательно должна быть глупой для этого. А вот головы глупых красоток целиком заняты собой и тем впечатлением, которое они производят. Милашки, простите старого солдата, не знающего слов любви, это, я - от зависти.

Галя, популярное украинское имя, отличалась совершенно естественной простотой и радушием. Конечно, я не мог знать ее натуры, и это было только впечатление мимолетных отношений. Детей они еще не нажили, но жили, видимо, очень дружно. Жена Синяка занималась хозяйством, когда я пришел подключать телефон. Шла стирка, готовка, смена белья и оконных занавесок, все одновременно. Волосы выбились из-под косынки, в застиранном халатике... нет, определенно не было в ней ни капли женского кокетства. Хотя, надо признать, солдатский контингент - эту безликую массу, женщины просто не могли воспринимать за мужчин. Может быть, только очень искушенные искательницы экзотических приключений могли выбрать самодвижущийся субъект с одной степенью свободы по имени солдат-срочник предметом своего интереса.

-Проходи. Не надо, не разувайся, у меня не мыто, не убрано. Вон, на кухне телефон стоял, там внизу розетка и провода. А может, покушать хочешь?
-Нет, спасибо, не надо.
-Да ты не стесняйся, у нас вчера гости были, я наготовила, напекла, все пооставалось. Пирог с мясом поешь, холодец, борща могу подогреть.
-Пирог можно, а борща не надо.
-Конечно, забыла, что вы борщ каждый день едите.
-Кофе будешь, а то чай, наверно, надоел? Вот банка, растворимый с Союза. Нальешь сам, а то у меня достиралось,- она вышла из кухни, а я приступил к холодцу.

Потом она прошла в комнату и, встав на табуретку, стала снимать тюлевые занавески. Очевидно, для закладки следующей порции в стиральную машину. Кухонная дверь отсутствовала, а вместо неё просто зиял дверной проем. Сквозь него было видно, как задрался на хозяйке короткий халатик, когда руки потянулись вверх к прищепкам и высоко обнажились красивые ноги. Ничего кроме смущения в этот момент я не испытал потому, что никакого умысла в этом легком стриптизе не было. Картинка не имела ко мне никакого отношения, и я подналег на холодец.
Синяк ворвался в дверь и мгновенно оценил обстановку.

-Толя, ты обедать? У меня все готово, помой пока руки, я сейчас накрою. И парня пригласи, а то он стесняется, от всего отказывается.
-Сейчас, приглашу скромного.
Синяк подскочил к жене и треснул ее ладонью по заднице.
-Тю, Толя , сдурел? Мы же не одни, стыдно ведь,- тихо обиделась она
-А ты чего тут выставилась? Красуешься, всю себя показываешь,- шипел Синяк.
-Да он же на кухне, чего ты придумываешь, Толя?

-Ты телефон поставил?- Это уже адресовалось мне.
-Поставил, работает, можете проверять.
-Ладно, проверим. Давай иди, тебя там Синица ищет-свищет.
Никакой Синица, конечно, меня не искал и не свистал, просто ревность Синяка искала выхода и немедленного удостоверения статуса кво жинкиных прелестей насчет чужие здесь не ходят.  Когда я вернулся в дивизион, Гриша Михайлик поджидал меня с интересом:

-Ну, как, Синяк тебя не убил?
-За что?
-Да он бежал домой, как чума
-А что случилось?
-Его велосипед спрятал Галустян в кочегарке. Он его пол дня искал, потом пришел сюда, а здесь эти биндюжники сидят на скамейке. Олексащенко спрашивает:
-Синяк, ты свого лисапета ниде нэ бачив?

- А на что он мне сдался? Я уже задницу об седло натер, пешком похожу, отдохну малость.
-Соби натер, це полбеды, от бы жинке нихто не натер,- общее ржание.
Синяк насторожился и быстро перевел взгляд с Олексащенко на опасного бабника Галустяна и обратно.
-Да ты не волнуйся, Толик, хлопец пийшов до твоей хаты трубку ставить...Добрая трубка у хлопца, жинке твоей должно понравиться.

У Синяка даже веснушки сбледнули, ничего не ответив на подначки компании, он понесся домой. Мне стало понятно его сумбурное появление и неспортивное поведение.
Подогрели рыжего Отелло подельники, они частенько подначивали ревнивца, но в отличие от кавказцев, Синяк, как истинный мавр за удовлетворением бросался не на обидчика, а на жену, Может, за эту пылкость натуры она его и любила7 Кто их разберет этих Синяков и их мавританские страсти?


Гриша давно приглашал меня в гости к своей землячке Нонке, жене прапорщика из разведбата, такого же маркитанта, как наш Олексащенко. Нонка была, как и  Гриша, полукровкой, папа хохол, а мама еврейка, и родом тоже из Киева. Познакомились они   совершенно случайно в новогоднюю ночь, еще до выхода на экран знаменитого фильма Рязанова «Ирония судьбы или с легким паром». Нашей  батарее не повезло, 31 декабря в 18 часов мы заступили в наряд. Не повезло и Грише,во время боя курантов он стоял на четвёртом посту у магазина «Дружба», подпирая спиной стену «серого крейсера». Серым крейсером у нас называли типа общагу вольнонаемных и сверхсрочников.

На Грише был надет большой овчинный тулуп, подпоясанный ремнем, пониже живота болтался штык-нож - единственное оружие караульного. Четвертый пост был только ночным и охранялся невооруженным часовым, по сути -караульным, даже сторожем. Ночь выдалась самая новогодняя, со снежком, морозцем и чудесами. В «каютах серого крейсера» веселилась команда, некоторые ее члены, не в силах выстоять всей праздничной вахты, уже отдыхали в соседнем кубрике, остальные- азартно играли в фанты. Одному фанту выпало распить бутылку шампанского с часовым, прислонившим ухо к борту «крейсера».

Он слушал чужой праздник и слышал, как в «трюме» каменной «посудины» кутит пьяная команда. Понятное дело, праздной компании невдомек, что с часовым распивать шампанское не положено. В Уставе караульной службы вы, конечно, не найдете ни слова о шампанском, но все понимают, что, если взять шампанское на пост, то может вспучить. В учебке, дрессируя нас на знание устава, спрашивали, что запрещено часовому? К уставным запретам: пить, есть, курить, отправлять естественные надобности, я добавлял: "Играть на музыкальных инструментах". Дрессировщики тыкали мне Уставом - нет в статье о часовом никаких музыкальных инструментов, тогда я спрашивал разрешение взять на пост гитару.

Логических тупиков и ловушек в Уставе навалом. Камнем преткновения для целых поколений, особливо - нацменьшинств, являлась статья "Часовой". На вопрос проверяющего: "В чем заключается неприкосновенность часового?" какой-нибудь Мирзакубов, ко второму году службы уже мог отбарабанить: "В абязанаст всэх лиса биспиркасловни испалнат всэ тиребавани чисавой".
Проверяющий задает наводящий вопрос:

-Как все требования? А если он крикнет: "Стой, снимай штаны"!?
 Мирзакубов растеряно улыбается,-Нэт, штани нилзя.
-Почему нельзя? А если часовой скажет,-Снимай штаны, стрелять буду!
И тут Мирзакубова осеняет,-Штани нилзя стрилят! штани ни па Устав снимат!
-Молодец,Мирзакубов, по-русски уже, как Троцкий трендишь! И смотри у меня, дуриком "мая твая нипанимай" больше не прикидыйся.
Если Вы служили и у Вас хорошая память или Вы любознательная женщина и не поленились заглянуть в Устав, то там обнаружите: "...все требования часового, определяемые его службой". Вот это вечно забываемое придаточное и было камнем преткновения для целых поколений иноязычных караульных, заступавших на пост.


Из "иллюминатора" высунулся фант:
-Эй, солдатик, с Новым годом! Шампанского хочешь?
-С Новым счастьем, красивая! Давай, если не шутишь!
Видимо, призыв "давай" отозвался в интимной области женского мозжечка, слегка разгоряченного алкоголем.

-Всем давать -зашибешься починять,по-детски озорно и задиристо крикнула Нонка вниз  двусмысленную дразнилку.
-Зажала лисапета? Ну тогда давай хоть на брудершафт.
-Подожди, я сейчас спущусь.
Фанту все же надлежало выполнять условия игры. К тому же давать  легко и приятно у   Нонки никогда не ржавело.

С бутылкой шампусика Нонка легкомысленно подошла к часовому не то что на расстояние
выстрела,а на длину штыка.
-Я че-то не поняла, чего я зажала? Про какой лисапет речь?
-Ну это такая детская игра. У тебя как будто шина сдулась, а у меня насос и я тебя накачиваю.
-Не поняла, кого накачиваешь,меня или шину?
-Какая не понятливая...
 

Она,конечно, погорячилась, выскочив налегке, под парами, а шампусик не очень, в смысле  сугрева. Быстро озябшая Нонка прильнула к Грише и моментально наткнулась на некую стойкость, воспетую, кажется, еще в оловянном солдатике.
-Ага, а вот, похоже, и насос,-воображение,  подпоенное шампанским дорисовывало впечатление. И ничего, что это был только штык-нож,болтавшийся на ремне караульного где-то в районе промежности, солдату не хотелось разочаровывать наивную простушку.

Строго говоря, они вопиющим образом нарушали все каноны Устава Караульной Службы,и Гриша чисто теоретически  мог, используя служебное положение, скомандовать пресловутое "стой, снимай...,стрелять буду! Но выпить с женщиной на брудершафт, и тут же на морозе снять с неё кружевное нижнее белье казалось ему каким-то запредельным цинизмом. Нонка никаких шекспиров, а тем более уставов караульной службы, не читала,а потому вся эта высокая философия была ей до лампочки. И все же она колебалась. Дать или не дать,-вот в чем вопрос! Ведь отморозишь - не починишь! Если бы не собачий холод, исподнее она готова была снять сама, без команды.

Осознав зыбкую грань текущей рекогносцировки,Гриша рассупонил необъятный тулуп, притулил дрожавшую женщину к своему крепкому телу и снова застегнул пуговицы и распущенный до упора ремень на их сиамском тандеме. Как говорится, в тесноте, да не в обиде они выяснили, что совсем не чужие друг другу. Оба еще не так давно проживали в одном районе Киева, в Дарнице, нашлись даже общие знакомые. Естественно, в таком разрезе, чисто по-соседски людям захотелось познакомиться еще ближе. Но при всей кажущейся необъятность тулуп едва-едва позволял особенностям анатомии приноровится к обстановке. Это, как в битловской песенке "Хелло, Гудбай". Не успели поздороваться, как уже давай, до свидания.
Нонкина компания и думать забыла про неё и давно уже играла в другие игры. Короче, ее отсутствие никем не замечалось. Однако, переход близкого, но поверхностного знакомство в ближайшее глубокое требовал  более надежного места уединения,чем тулуп, и Гриша лихорадочно соображал. Тамбур санчасти, внутренняя дверь которого на ночь закрывалась на ключ, а наружную можно было закрыть на засов подходил как нельзя лучше для страждущих. Для стойкого оловянного солдатика и его принцессы на горошине, в замужестве за прапором, ставшей неприхотливой пастушкой, тулуп послужил роскошным ложем, а жалкий тамбур превратился в уютный чертог. Оборудованный батареей отопления он не дотягивал до пяти звезд только самую малость.


 Пылкая, но поверхностная влюбленность, со временем, укрепилась и выросла в настоящую ,если и не любовь,то дружбу. Гриша по-родственному и по близкому землячеству подружился с Нонкиным мужем. Прапор, конечно, был не прост, но  покладист. Главное, приличий никто не нарушал, для соседей по дому и квартире Гриша был как бы Нонкиным родственником, и его визиты ни у кого не вызывали никаких задних мыслей. Но Гриша оказался натурой широкой, и в одиночку радоваться свалившемуся счастью не умел.

Не подумайте, пожалуйста, что он был безнравственным типом.  Нет, не женщину хотел разделить он, пресытившись,с  сослуживцами, но частичку домашнего уюта и тепла в придачу к пирогам, вареникам и домашней колбасе. Прапор по службе часто уезжал в командировки за провиантом, в Фогельзанг, Эберсвальде и даже в Союз. В один из таких отъездов Гриша уговорил Нонку устроить чайный прием в честь его друзей.

И все бы было ничего, если бы не проклятый квартирный вопрос, который не одних москвичей испортил, но также жителей коммуналок центральной Европы. Вы скажете бред? Ничуть. Нонкина квартира была коммунальной, и места общего пользования они делили с Синицами. Да, да, теми самыми, глава семейства которых являлся старшиной первой батареи, а значит, непосредственным начальником Гриши и его друзей - Нонкиных гостей. Первым сигналом к чему-то нехорошему послужила случайная встреча Синицы с рядовым Буцанем у двери  сортира. Оба шли по нужде, но рядовой по естественной, а прапор навострился  проверить уровень жидкости в гроссовской бутылке, спрятанной в бачке унитаза.

Присутствие подчиненных в квартире ломало привычную субординацию. Кроме того, борзый старослужащий не отдал чести прапору.
" Ну и хрен ли, что у сортира,- подумал Синица,-Все одно не порядок,- но не стал зацикливаться на воинском этикете,- Уцелел ли тайник вот в чем вопрос?" Бутылка в бачке и уровень в ней были каждый на своем месте. С одной стороны, это радовало, с другой - никакого проку или пользы из таких контактов извлечь было нельзя. Не та компания. Застукиваться рюмочками с подчиненными - последнее дело.

«А тогда, что им тут без всякого толку делать»?- размышлял прапор на толчке в созерцании струйных процессов. Сначала изрядно заструился вниз уровень в бутылке. Затем Синица шумно спустил воду, маскируя истинную цель пребывания в ватерклозете и усыпляя внимание бдительной половины. Дойдя до нужной кондиции, прапор освободил уборную и решительно вошел к Нонке с метлой в руке и попросил граждан без прописки очистить помещение. Естественно, что хозяйка была оскорблена за гостей, а раскрасневшиеся от горячего чая гости - за хозяйку. А тут на шум, еще Синичиха впендюрилась, и праздник, как говорится, удался.

На другой день Синица появился в батарее в солнцезащитных очках, и после обычных рутинных дел вызвал в каптерку редактора сатирической батарейной газеты «Банник», ефрейтора Томаша. Банник - это инструмент, наподобие гигантского ершика, для прочистки орудийных стволов. Название нашей газеты содержало и второй, не прямой артиллеристский смысл, а переносный, из которого следовало, что этим инструментом сатиры можно ершить и иные отверстия. Ну, например, хитрые, шкодливые или нерадивые задницы разгильдяев, тянущих батарею назад в социалистическом соревновании с другими батареями дивизиона.

Синица, как человек не глупый и не склочный, понимал, деликатное свойство вопроса. Подходить к делу стандартно, в лоб - пойти и пожаловаться начальству на Нонкины салоны, никак нельзя. Во-первых, у Нонки начальства, кроме ее законной половины не было, у половины же, было отдельное от Синицы начальство. К тому же, маркитанта и коррупционера голыми руками не возьмешь, ибо мафия по определению бессмертна. Но оставить без внимания вчерашний инцидент, и в особенности дерзкого, норовистого бычка Буцаня, старшина не мог ни в каком смысле. Шершавым языком плаката, следуя методу поэта Маяковского, решил вылизать плевок в душу оскорбленный прапор, а лучше сказать - продраить банником задницы смутьянов.

Томаш присутствовал в числе гостей и хотя в бесчинствах не отличился, но ситуацию знал не понаслышке. Синице оставалось придать сатирическому сюжету нужную интерпретацию, естественно, с учетом свободы творчества. Кроме того, Томашу за усердие и труд была обещана амнистия. Через несколько дней свежий номер «Банника» украсил стену в расположение батареи. Выход очередного номера локальной сатирической газеты был делом заурядным и, кроме батарейцев, мало кому интересным, но только не этот. Фантазия редактора, вдохновленная идеями прапорщика, сделала номер настоящей сенсацией, хитом.

Посмотреть на фантасмагорическую эклектику в стиле раннего Шагала, с милитари сюром, навевавшим позднего Дали, приходили ближние и дальние соседи.
Информация об убойном «Баннике» просочилась в гражданскую среду, и мирное население городка подверглось нездоровой ажиотации. В батарею неожиданно нагрянула Синичиха, никогда допрежь не навещавшая мужа на службе. Она задумчиво стояла у «Банника», и постепенно краска приливала к ее лицу, а глаза засветились недобрым блеском. Картина, намалеванная паскудным маляром Томашем, произвела такое же впечатление на Синичиху, как некогда художества кузнеца Вакулы на черта.

На огромном столе был изображен матерый самовар, в три человеческих роста, вокруг которого разворачивалось чаепитие с русским хороводом. Мирное течение чайной церемонии нарушал подвыпивший мужичок, фартуком и треухом походивший на дворника, но с погонами прапорщика и обличьем Синицы. Он недвусмысленно и агрессивно шел с банником наперевес, отрезая пути к отступлению зазевавшимся хороводникам. Самые прыткие прыснули по столу, как тараканы. Кувырком со стола летел поверженный Буцань, притаившись в чашке червяком, лежал Антоша. Гриша и сам Томаш валялись под столом, сраженные яростным банником.

Оскаленная Нонка пыталась вцепиться в Синицу и вырвать орудийный ершик, но к нему на помощь поспешала метла. Оседлав древнее воздухоплавательное средство злокозненных фурий, на метле лихо гарцевала Синичиха. Прапорщику сатира очень понравилась, особенно, пусть и шаржированное, но потрясающее сходство рисованных и живых персонажей и их характеров и воплощение его задумок. Все школьные годы, а затем в училище Томаш оттачивал талант художника - карикатуриста и орудовал карандашом и кистью виртуозно, но угодить мадам Синице не смог категорически.

-Шут гороховый,- сказала она, стоящему рядом мужу
-Что ты такое говоришь, Катя ?
-Сними эту дрянь сейчас же, позорник. Ну, сам бы себя и рисовал, зачем же семью, меня позорить?
-Катя, ты не понимаешь, это сатира, дружеский шарж, высмеиваем всякие неуставные проявления.

-Я тебе дома объясню про неуставные явления, дурак бестолковый, посмешище, над тобой смеются, один ты ничего не понял. Сними сейчас же или...,- она сделала недвусмысленное движение, но газета была под стеклом, а иначе она разорвала бы ее в клочья.
-Хорошо, Катя, успокойся, сейчас снимем. Томаш, где Томаш?.
-Здесь я, товарищ прапорщик.

Мадам Синица с ненавистью смотрела на молодого насмешливого нахала-сатирика, так ловко и так подло подсадившего ее на метлу - на законное Нонкино место. Если даже Синичиха, чисто по женской натуре, и знала за собой какие-то повадки, воспетые гением Гоголя, то уж до шашней Нонки-Солохи ей было далеко.
-Томаш, ты это... сними. Не очень получилось, знаешь, я пригляделся и понял - не то, как-то совсем не похоже. Понял?

-Хорошо, товарищ прапорщик, после ужина время будет, сниму.
-Сейчас снимай, говнюк,- Мадам Синицу выперло за рамки приличий.
-Томаш, давай, быстренько, снимай от греха подальше, давай, милый, давай.
-Катя, все, он снимает, видишь? Пошли, иди домой, чего тебе здесь? Не положено в батарее.
Томаш снял стекло, открепил лист бумаги и хотел унести его, но мадам вырвала у него из рук гнусную мазню и на клочочки порвала толстый ватман. После этого, гордо неся свое тело, она покинула расположение батареи.

История эта огласки в высоких сферах не получила, но в клубе приобрела свою интерпретацию. Когда подошла очередь быть похищену старому мерину Синицы, тому самому с эмблемой ПВЗ –Пензенского велосипедного завода, по ходу расследования - куда бы он мог деваться, разговор соскользнул на тему недавней баталии.
-Василич, а признайся, ты эту кучу-малу из ревности устроил. Ты на Нонку, старый хрыч, давно глаз положил,- Синяк знал, что говорил. Кто еще мог так по-мавритански читать в душе другого ревнивца.

-Ты, Толик, с больной то головы на здоровую не вали, я таких, как она до Рейхстага в позу прачки ставил. Мне за мужика ее обидно стало, муж - в Тверь, а жена - в дверь.
-Да ты с мужиком-то ее, Василич, дружбу николы не водыл,- ехидно заметил Олексащенко,- це ты с завидку, воны стенку зараз купылы, ковры, хрусталь, отож вы с жинкой и позавидовали чужому счастью.
-Да какое счастье? Этот ворует, а эта хвостом крутит, сучка.

-Васильич, ты аккуратнЕй с выраженьями, ты ж його за руку нэ споймал и с фонарем у ней не стоял,- голос Олексащенко из насмешливого сделался строгим и хохляцкий выговор усилился, выдавая душевное волнение. На намеки на Нонкину сучность ему было наплевать, а вот обвинение в воровстве ему не понравилось.
-Да он ей, или брат троюродный, или она его двоюродной тети сноха, и не хрен сплетни разводить.- Галустян уважал родственные связи и не любил сплетен сексуального характера, ни про себя, ни про других. Он полагал, что у сплетников око видит, а зуб неймет, да и собачьей лежки на сене он совсем не уважал.

К Нонке в гости мы с Гришей так и не выбрались, потом он дембельнулся, а Нонка с мужем уехала в Союз, может, поближе к Грише, а может, просто истек контракт у ее маркитанта, да и какая разница, где подворовывать, было бы - что.
Мне еще пару раз пришлось манипулировать телефонами, а потом меня сняли с должности, но телефоны по-прежнему, в виду дефицита, менялись. Только менял их Гулыменко, а после него- Морозов. Ушел в запас Капустин, уехал в академию Богданов, Еще раньше майора Ивашова сменил майор Казлаускас, русское шило в заднице сменяли на литовское мыло в жопе.


Течение армейской жизни в динамической части закономерно, а в статической - предсказуемо. С неумолимостью смены времен года меняется облик окружающих тебя людей, как у Екклезиаста цикл сменяется циклом, призыв проходит и призыв приходит, а «деды» пребывают во веки. Пусть простит меня премудрый за вольную интерпретацию в попытке сравнить поистине вечное с застарелой болезнью, проклятием нашей армии. На смену одной отрубленной или отъехавшей голове вырастают две новые, на смену экскодировщику Горобцову подросли братья Синчиковы.
Еще вчера жалкими мышатами прибегали ко мне в госпиталь и плакались на уже битого, но все еще страшного кота Малащенко, а сегодня уже расправляют перепончатые крылышки, на глазах превращаясь в летучих сородичей.

И единственным аргументом в оправдание такой метаморфозы выдвигается принцип: «нам положено». Кем положено, когда, почему и сколько? Нет ответа. Логика ни в какие понятия не вмещаемая: «Тогда - нас, сейчас - мы». Это не око за око и зуб за зуб, это не месть, ибо субьект мести давно тю-тю. Это рабское буйство, порожденное ненавистью и страхом, испытанным в прошлом и не преодоленным в настоящем, в своем стремлении к свободе, неверно понятой. Раб, спинным мозгом чувствуя неволю, сосредоточивает всю отчаянную свою ярость на предмете, никак не повинном в его беде.

Мстить не на личностном уровне, а на временном, настоящему за прошлое - бОльшая бессмыслица, чем младенец, наказывающий стол за шишку на лбу. Есть противление злу силой и есть не противление злу насилием. Дедовщина в армии это слом хрупкой нравственной структуры злом, принятие его в себя и активное участие в его злых делах. Это само зло. Но исследовать зло - задача для умов зрелых и натур всесторонне подготовленных, проблема, скорее всего, даже не философского, но богословского уровня. Мои зарисовки из времен, давно канувших в лету, не претендуют на какой-нибудь другой смысл, кроме, как вспомнить былое, увиденное своими глазами и нарисовать, пусть пристрастную, сугубо субъективную акварель для самого себя и для круга лиц, видевших ту же натуру своими глазами, но с другой точки.


Через 16 лет я вновь посещал Германию - только что объединившуюся, и первым городом, в котором я побывал, был Ганновер. Обычная служебная командировка на фирму, с которой у нас развивались связи, личные контакты тоже были на хорошем неформальном уровне. Вечерами мы вместе ужинали, предусматривалась так же культурная программа.
Однажды я спросил моих немецких друзей, сколько летит самолет от Ганновера до Пренцлау? «Пренцлау? Где это? У тебя там бизнесс?». Я пошутил, что бизнесс в Пренцлау уже в прошлом и рассказал, что наш норматив по тревоге был жестко связан с подлетным временем самолета из Ганновера.

В отношениях наших стран переживался романтический период, поэтому все весело посмеялись, спросив, не страшно ли мне в Ганновере. В Берлине они даже предложили слегка изменить культурную программу и завернуть в Пренцлау, но так глубоко погружаться в прошлое я не хотел. Шел скоропостижный вывод наших войск из Германии, и увидеть Бундесвер, осваивавший пространство ГСВГ, неожиданно для себя, мне не захотелось. Я был большим демократом, и это нежелание больно резануло что-то внутри, гибель империи уже осознавалась по-другому, эйфория первых революционных дней проходила, и наступало осознание надвигавшейся катастрофы.

Но тогда я рассказал своим немецким друзьям о нашем с Пашей походе в деревню Цемпов в день рождения моего друга и каптенармуса первой батареи Гиви Миротидзе. Рассказал им, что перед тем, как сдаться дежурному по лагерному сбору - майору Удобному, мы спрятали водку, вино и пиво в тайник, оборудованный нами в овражке.
Немецкие друзья, шутки ради, предложили проверить нашу старую закладку. Я ответил, что через столько лет вряд ли найду место, да и потом, пиво гарантировано испортилось, вино, скорее всего - тоже и только водка, наверное, не потеряла своих качеств, что ей сделается сорокаградусной, ни мороз, ни годы ей не страшны.

Я работал в алкогольном бизнесе и прекрасно знал удивительную живучесть горилки. Но причина моего нежелания искать с немцами  старый клад была совсем другого свойства. Дело было в немцах. Ну помните: «Что русскому хорошо, то немцу - смерть»? Хотел ли я, чтобы не привитые тевтоны заразились русской болезнью ностальгией и умерли от нашего традиционного лекарства? Конечно же, нет. Теперь гроссовские бутылки, похоже, стали суперраритетом, кто будет столько лет хранить столь ликвидный продукт? Выпуск подобных давно прекращен. Промышленность «Осси» перешла под контроль «Веси», и гросс фляшен ГДР ушли в историю. Какой-нибудь «Детлефсен» гнал вместо них «Распутина», который и сверху, и снизу, и в других неожиданных позах давал прикурить российским мужичкам.

Нет, не с немцами я хотел найти наш старый тайник. Но если бы карту лейтенанта Бабахало можно было реанимировать... И даже без нее, по памяти, в лесу Буххайде можно было бы отыскать овражек, а в нем тайничок. Аккуратно извлечь состарившуюся и заскучавшую бутыль и бережно разлить в наши солдатские кружки аромат, унесенный ветром. Поднять тост за всех и, выпив не выпитой, когда-то давно на дне рождения славного бичико Гиви огненной воды, вспомнить всё и спеть с нашим грузинским другом неспетый тогда Мравалжамиер.