Cковорода

CКОВОРОДА
Типа детектива

У Виктора Романовича настроение было под стать весенней погоде – солнечное, радостное, тихое. Он предвкушал массу удовольствия от того, что так удачно сложились праздники: отработали после майских три дня, а тут опять три дня выходных, увенчанных не каким-нибудь заурядным воскресеньем, а Днём Победы. Похоже, и погода не обещала неприятных неожиданностей. Зелёным туманом окутались кусты вдоль забора школы под окнами их квартиры, а в кухню уже заглядывали блестящие на солнце молоденькие листочки росшей внизу берёзы. За городом деревья вряд ли распустились, отметил про себя Виктор Романович, там весна наступит попозже. Но, как бы то ни было, очередное обновление в природе неотвратимо наступило.
 
Два свободных дня – на природе! Без занудных гуляний с собакой, без бестолкового хождения из угла в угол этой бетонной коробки, без мелочных придирок его благоверной – то мусор вынеси, то мешок с зимней обувью определи на антресоли встроенного шкафа, то на балконе разбери запылённое барахло, которым они с женой обросли за двадцать с гаком лет совместной жизни – целых два дня безо всего этого, что ранило всегда чуткую, но в последние годы и вовсе размягшую душу Виктора Романовича.

Душа его подустала за больше чем сорок лет почти беспрерывной учёбы и работы – нередко в дальних и ближних командировках, от хлопот о родителях, непрекращавшихся забот о ребятишках, которых у них с женой было трое. И все с разницей в десять лет – только один подрастал, как с другим всё снова-здорово. Его коллега по поездкам проектировщик Коля Хреков часто любил добавлять: трое – это только в Москве, и с подмигиванием хохотал в лицо Виктору Романовичу, словно ожидая подтверждения. Эта шутка добропорядочному семьянину не нравилась. «Про тебя не знаю, а у меня трое», - спокойно отвечал тихий Виктор Романович, ценивший семейную жизнь и домашнюю устроенность.

Он в глубине души ждал пенсию и уже распланировал всё бесконечное свободное в будущем время. Главным пунктом в этих планах значилось пребывание в знакомом до боли зелёненьком домике в полуста километрах от города и вокруг домика - на огороде да в ближнем лесу. И, естественно, жирным маркером в этих планах был помечен ещё один пункт: баня по субботам!

- И обязательно привези дедову сковороду, - прервала его сладкие предчувствия жена вместо прощания, когда он завершал комплектование дорожной своей сумки. – У этой тефаль облезла, а мне на работе Бабченко сказала, что пользоваться такой нельзя. Уж сто раз тебе говорила: купи новую. А тебе хоть бы хны. Как с гуся вода. Хорошо, ещё не поотравлялись. Привези дедову. Нет, не здоровую, которая из алюминия, а поменьше которая, чугунная. Приедешь туда - обязательно позвони. Напомню. Памяти у тебя совсем не стало… Шарф-то поправь, а то как у бомжа какого. Люди увидят - что скажут?

Полчаса до электрички, полчаса – в вагоне среди таких же, как он, вырывающихся на природу, ещё час в автобусе местного значения… В этом транспорте, давно приметил Виктор Романович, он уже становился свободным человеком. Пассажиры в большинстве были с детьми – малыми и постарше, часто с бабушками, много было и матерей с выросшими дочерьми (не оставишь же одну дома), но без мужчин. Если б в их семье был мужчина, то ехал бы на участок он. Вот как Виктор Романович. Он упруго соскочил с автобусной ступеньки.

 И вот – десять минут по дороге вдоль ряда домишек неуклюже расположившегося их садового товарищества. Оно было стиснуто с одной стороны - запущенным полем, с другой - заливной болотиной, которая поросла болезненными ивами, хилым кустарником, победив которые люди и смогли налепить на зыбкой в прошлом почве хозблоков и домиков - кто во что горазд.
И всё равно: вот она – свобода и покой, которого сердце просит, вспомнил слова давнего поэта Виктор Романович, и в душе его разлилась благодать: хорошо, когда дети выросли, и ты не так прикован к домашним заботам!

Два полных дня пролетели стремительно. Третий ведь не в счёт, он - как командировка: день уезда и день приезда – один день. Был огород, была банька, была вечерняя сигарета под переливы соловьёв со стороны речки, были хлопки фейерверков с неближних участков – народ помнил о наступавшем назавтра дне Победы и салютовал заранее. Из транзистора пели фронтовые песни на новый лад, и в новостях твердили о многих тысячах милиционеров, которые завтра будут охранять порядок в столице в местах массовых гуляний, в том числе и по случаю салюта.

«Охраняли бы себе тихо, нет ведь, надо трещать об этом каждые полчаса: сколько их, да где особенно много», - беззлобно подумал Виктор Романович и пошёл укладываться.
 
На следующий день, собираясь домой, Виктор Романович первым делом, конечно, определил в пустую сумку массивную, приятной тяжести сковороду, обернув её газетой с красными заголовками, которую прочитал в автобусе и в которой до последнего слова разгадал кроссворд, чего у него не получалось в городе.

На пути к автобусу ремень оттягивал дорожную сумку почти так же, как позавчера на пути на участок, когда в ней теснились продукты.

На подмосковной станции, купив билет до своего Царицына, Виктор Романович побрёл через подземный переход ждать электричку.
 
Едва он вышел из-под навеса над тоннелем на открытую платформу, как от её края в его сторону шагнул статный мужчина со взглядом в никуда, в песочного цвета куртке, и подбородком едва не коснулся левого плеча Виктора Романовича. Но умело сманеврировал и вскоре оказался за спиной. «Чего ему от меня надо?» – нахмурился отдохнувший Виктор Романович. Он хотел забыть необычную выходку незнакомца, но в душе его остался неприятный осадок. «Не пьяный я вроде. Чего от меня надо?»

Но мужчина в куртке ничего не спросил и остался позади. Спокойствие вернулось в душу Виктора Романовича.

И вдруг его молнией осенило давнее воспоминание. Точно так же шагнул к нему человек в штатском метров за десять до входа в Мавзолей, когда он выстоял с первым своим сыном многолюдную очередь в Александровском саду и по Красной площади. Что-то такое особенное было, наверно, в его облике, что у контролирующих людей появлялось желание проверить его. Виктору Романовичу тогда понимающие люди разъяснили, что охранники снабжены такой техникой, которая реагирует на кусок металла, например, пистолет или что другое. Главное для них – выцепить из очереди подозрительное лицо и вот таким стремительным маневром сближения проверить его: а вдруг замыслил что недоброе? При необходимости, конечно, обезвредить.

«Что им не нравится в моём лице? Не брился три дня… Ну и что – небритость сейчас даже в моде… Лысина? А кто сейчас не лысый? Так, одёжка? Что особенного? Обычные кроссовки, пятнистая куртка, от военной службы сына доставшаяся. Стоп! Сумка! А в ней – килограмма полтора металла. Датчик у человека в штатском сработал! На металл! Полтора килограмма как-никак».

Он шёл по перрону и анализировал случившееся. Думалось легко и раскованно – вот что значит два дня на природе! Мозг у него сейчас походил на холодный и прозрачный большой кристалл, сравнимый с куском льда. В нём неведомые импульсы производили сложнейшую и ответственную работу, выдавая почти мгновенно нужный результат, от которого зависело сейчас очень многое.

«Так, сегодня салют в Москве. Много народу устремится туда… Нет, недаром твердили о многих тысячах людей, наблюдающих порядок в городе. Значит, не только в городе – секут за всеми подозрительными, которые едут под вечер в город. И ты попался… Стоп, почему попался – у тебя же не «калаш» и не мина противотанковая… Но как похожа очертаниями и, главное размерами. Всё! Тебя будут брать!» - сказал он себе.

Он прошёл к началу платформы, чтобы сесть в первые вагоны. Ещё один, темноволосый, в невзрачной куртке и уже знакомым взглядом в никуда, стоял у колонны и смотрел мимо Виктора Романовича, но так, чтобы видеть его боковым зрением. Виктор Романович достал сигарету и прикурил. Оглянулся и увидел, как по перрону в его сторону шёл ещё один, тоже молодой и крепкий, но светловолосый. Увидев направленный на него взгляд, он внезапно опустился на одно колено, развязал шнурки на правом ботинке и стал по новой завязывать их.

Проделанного ему показалось мало, он поменял позу и стал шнуровать левый ботинок. Потом поднял лицо и, как бы извиняясь, посмотрел мимо Виктора Романовича. Виктор Романович сделал пол-оборота в ту сторону, куда скользнули глаза перешнуровывающегося, и увидел ещё одного одинокого статного мужчину, рыжеватого, с финно-угорскими скулами и разрезом глаз. Безо всяких сумок на плечах или пакетов в руках. Вроде как вышел погулять. На платформу. Даже сложенного зонтика в руках, газеты какой-нибудь скрученной у него для отвода глаз не было.

Ситуация становилась всё серьёзнее. Было понятно, что его плотно взяли в обработку.
«Тааак! - сказал себе Виктор Романович. – Интересно, когда это кончится?»

Тревоги на душе не было. Была неопределённость и беспокойство. От того, что он не знал, как и чем это приключение может завершиться.

«Отвяжитесь! У меня в сумке всего лишь сковорода!» - хотел закричать прямо на платформе Виктор Романович, но смолчал и лишь с напряжением выдохнул из себя долгую струю сигаретного дыма.

Но ещё через мгновение в нём проснулся тот бесёнок, который обычно, с давней детской поры, в нём дремал. Он и подтолкнул Виктора Романовича подыграть наблюдающим за ним, не расслаблять их, а, наоборот, напрячь.

На Виктора Романовича напала лихорадка игры, азарт, который он давно не испытывал. Разве что перед дальней и интересной командировкой в молодости.

Он приотдёрнул молнию на сумке, погрузил в образовавшуюся щель пальцы и сделал вид, что проделал какую-то манипуляцию. Двое из его преследователей – он видел – напряглись как струны контрабаса, но предпринять ничего не решились и лишь рассосредоточились на платформе, чтобы не оставить без присмотру два тамбура – первого и второго вагонов подошедшей электрички, куда мог шагнуть Виктор Романович.

Народу было плотно, но ему нашлось место ближе к дверям, которые до Царицыно не откроются – слева, если по ходу. Один из «опекунов» сумел занять место у двери, ведущей во второй вагон, таким образом, отрезав Виктору Романовичу (будь он злоумышленник) возможность ускользнуть вдоль состава. Второй, с угорскими скулами, вошёл в тамбур второго вагона – Виктор Романович увидел это боковым своим зрением.

На станции Щербинка народу ещё прибавилось. Среди праздничного люда в тамбуре внезапно возник милиционер. Парадный китель, белая рубашка, торчащая тулья, звание – старший лейтенант. Он на удивление легко, как горячий нож в масло, прошёл сквозь плотную толпу в тамбуре и оказался вплотную с Виктором Романовичем, даже чуть не задел плечо, на котором был ремень от сумки. Виктор Романович посмотрел ему в лицо и - снова знакомый взгляд!- в никуда, поверх всех голов и сквозь грязное стекло тамбура – поразил его.

«Это ж взгляд постовых у Мавзолея и у Вечного огня»,- наконец вспомнил Виктор Романович, и вместо беспокойства испытал умиротворение и чувство покоя.

Перед входом на станцию «Царицыно», у турникетов, парадно одетый милицейский старший сержант, сопровождаемый рядовым с оголённым автоматом Калашникова, попросил Виктора Романовича пройти для проверки документов и кивнул на дверь, всю залапанную грязными руками у ручки и исчирканную чёрными полосками внизу – Виктор Романович понял: от ударов сапогами.

И безропотно шагнул в сторону двери.

 Юрьевка. 2005 г.