Матильда

«Утешайтесь надеждою, в скорби будьте терпеливы…»

стих 12, глава 12 Послания к римлянам святого апостола Павла.



 

День был самый обычный. Матильда могла бы сказать, что такой же точно

день был вчера, даже неделю назад. Спокойный, ничем не выделяющийся из

череды других зимних дней. И Матильда была уверена, что и завтра будет

все такое же однообразное и размеренное: холодно там, за окном, и

уютно здесь, в комнате. Пахло как-то особенно, праздником. Весело

трещали в камине дрова, и сияла начищенная до блеска медная посуда в

шкафу. В вазе - ароматные мандарины. Лениво плавали в стеклянной банке

жирные золотые рыбки.

 Матильда сидела за столом, смотрела в книгу и покусывала кончик пера,

не замечая, что испачкала пальцы чернилами. Она перечитывала строку, все

слова были известны ей. Но как правильно перевести?!

 - «Нам нужно читать хорошие книги», - наконец произнесла Матильда и

посмотрела на Константина Фридриховича. Почему он задает ей такие

сложные вопросы, ведь она учит латынь только две недели.

 - Неточно, - сказал Константин Фридрихович. – Глагол debemus от debeo

«быть должным» . Libros bonos legere debemus. « Мы должны читать

хорошие книги». Теперь переведи: « Stellae nautis viam monstrunt».

 - «Звезды указывают путь морякам», - после некоторых раздумий ответила

Матильда.

 - Правильно… На сегодня достаточно. Я буду ждать тебя в понедельник.

Прочитай миф о Персифоне на тридцать второй странице, попробуй его

перевести.

 - Хорошо. Я приду в полдень.

 Константин Фридрихович смотрел, как она сложила книги и тетради в

стопку, лист бумаги, сплошь покрытый бабочками, цветами и красавицами в

пышных платьях, скомкала и бросила в камин. Его ученица имела привычку

рисовать во время занятий. Константин Фридрихович не возражал,

некоторые рисунки были очень забавны. Четки из кошачьего глаза

положила в карман, Матильда постоянно держала эту вещицу при себе,

частенько перебирала в руках. Сухой стук бусин очень нравился ей, «словно

косточки мертвеца стучат», - говорила она.

 - Матильда, я могу задать тебе вопрос? – спросил Константин

Фридрихович, - Извини за мое любопытство, но …

 - Говорите, Константин Фридрихович.

 - Почему ты решила учить латынь? Ты очень молода, и тебе больше

предстало думать о куклах, чем о латыни.

 Матильда засмеялась.

 - Через пять месяцев мне уже будет шестнадцать лет, - строгим голосом

произнесла она. – Только обещайте, что не скажите никому … Я случайно

нашла очень старую книгу на латыни и очень хочу ее прочитать.

 - И что это за книга?

 - Насколько я смогла понять, книга о вампирах, вроде хроник

пятнадцатого века.

 Константин Фридрихович не ожидал услышать подобный ответ. Но в

девочке, мечтающей читать сказки о вампирах, без сомнений, были немалые

способности к латыни. Все давалось ей с легкостью. Юный разум, как губка,

впитывал новые знания. Константин Фридрихович надеялся, что со

временем его ученица заинтересуется серьезными научными трактатами, а

пока она читала мифы об античных богах, грызла леденцы и, сама того не

замечая, вставляла в свою речь латинские слова.

 - Матильда, как ты можешь попрощаться со мной? – неожиданно спросил

Константин Фридрихович. – Разумеется, на латыни.

 - Salveo, - ответила она, громко хлопнула дверью и выбежала на улицу.

«Как холодно!» - вырвалось у нее.

 Неспешно, с достоинством, как подобает взрослому и воспитанному

человеку, она шла в кондитерскую лавку, чтобы купить засахаренный

миндаль и медовые коврижки для тети. Матильда обожала сладости.

 Снег слетал с деревьев большими серебряными бабочками. По дороге

прыгали синицы, подбирая рассыпанное зерно. Людей не видно, мало кто

решался выйти на улицу в такой мороз, разве что по крайней

необходимости. Но Матильду невозможно удержать в теплых комнатах,

сегодня ей обязательно нужно было сходить к Константину Фридриховичу

на урок, латынь поглотила ее.

 Матильда любила зиму снежную, холодную, когда воздух от мороза

словно застывал и начинал звенеть, а снег под ногами громко хрустел.

Тогда она говорила: « Это зима Вивальди», но никогда не объясняла, что

подразумевала под своими словами.

 Матильда свернула в переулок Зеленых обезьянок, до дома оставалось

совсем немного. В руке у нее был пакет с шоколадными пирожными и

медовыми коврижками, пальцы в перчатках замерзали.

 Вдруг Матильда наступила на большое красное пятно, на мгновение

показалось, что разлитая на снегу жидкость очень горячая и быстро

впитывается в ее сапожок. Торопливо сделала шаг в сторону, на чистый

снег, намереваясь обойти пятно. Пакет выпал из руки, его содержимое

рассыпалось. Крик застыл на губах. Ужас охватил Матильду, до боли сжал

ее сердце …

 Утоптанный окровавленный снег. Над неподвижно лежащим телом

склонился черный человек, в руке свой он сжимал бьющееся сердце.

Дымящаяся кровь капала на снег. Страшно смотрели на Матильду пустые

глазницы мертвеца. Она хотела бежать, но не могла пошевелиться.Odor

mortis. Матильда ясно чувствовала его, все вокруг было пропитано смертью.

 Черный человек приблизился. Их взгляды встретились.

 Некоторое время он и она стояли напротив друг друга. Матильду била

дрожь, было слышно, как стучат ее зубы. Каждая частица ее тела кричала:

«Жизнь!.. Дай нам жизнь…» Все плыло перед глазами, сливалось в черное

пятно. Холодный липкий пот выступил на лбу. Она ощущала бессилие.

 - Tutum selentii praemium,- едва шевеля побелевшими губами, сказала

Матильда, собственный голос показался чужим, так глухо и слабо звучал

он.

 - Amen, - сказал черный человек.
 
 Она повернулась и медленно пошла прочь, повторяя про себя как

заклинание: «Только не смотри назад! Только иди вперед!» Никто не

догонял Матильду.

 Оставшийся путь показалась вечностью. Каждый шаг давался с трудом,

ослабевшие ноги едва передвигались. А перед глазами плыл кровавый снег,

и преследовал тошнотворный сладкий запах.

 Она смутно помнила, как зашла в дом, долго стояла у двери, прислушиваясь,



но снаружи было тихо. Руки ее дрожали. Разум не хотел понимать

произошедшее и старался как можно быстрее избавиться от страшной

картины. Кровь на снегу, мертвец, черный человек – это казалось безумной

игрой воображения. Разве такое могло произойти на самом деле? Почему

именно она, Матильда, оказалась в переулке? Fatum ? Это слишком ужасно,

чтобы быть реальностью!.. Надо забыть! Забыть и никогда не

вспоминать. Oblivio. Но ужасные картины прочно запечатлелись в ее голове.

И Матильде даже не пришло на ум, что следовало бы рассказать о

случившемся.

 Увиденное в переулке она пыталась запрятать глубоко в себя. Но быть

прежней, беззаботной девочкой не получалось…

 Матильда потеряла четки из кошачьего глаза. Обыскала весь дом,

расспрашивала хозяина кондитерской лавки, куда частенько заглядывала,

даже Константин Фридрихович искал в своей квартире – но все было

напрасно. Четки исчезли. Вещица была очень дорога Матильде, и

неожиданная потеря повергла ее в грусть. Слезы появлялись в глазах…

 Как – то утром Матильда зашла в лавку старьевщика, где всегда можно

было найти много интересных, но подчас совершенно бесполезных вещей, а

кроме того, узнать последние городские новости.

 Пожелтевшие страницы книг шуршали, словно осенние листья. Рисунки

слегка поблекли, но оставались такими же наивными и прекрасными, как и

несколько веков назад. А старые гобелены пахли пылью.

 - Что это? - вдруг спросила Матильда, она изучала содержимое большой

шкатулки.

 Она держала в руке черный, прозрачный камень, размером с лесной орех,

стоило повернуть его, как грани вспыхивали разноцветными искрами.

 - Камень тоски, - сказала госпожа Стефания, хозяйка лавки.

 - Камень тоски? Никогда не слышала о таком, - черный камень сиял на

ладони.

 - Я даже знаю легенду о нем.

 - Госпожа Стефания, расскажите, пожалуйста.

 - Говорят, камень тоски - застывшая слеза морской птицы. Бывает так,

что птица, чаще всего молодая и самоуверенная, надеясь на силу своих

крыльев, залетает слишком далеко. Она летит, не видя земли, подвластная

ветру, а внизу расстилается океан. Она летит и летит, зная, что никогда не

вернется назад, в родное гнездо. Из глаз текут слезы, слезы тоски, они

падают в океан и превращаются в черный камень.

 - Сколько он стоит? - спросила Матильда.

 Госпожа Стефания назвала цену.

 - Я возьму его. Как вы думайте, камень можно вставить в оправу?

 -Не знаю, Матильда, я несильна в подобных вопросах. Сходи к ювелиру,

Владиславу Амье, у него лавка у ратуши, наверняка, он поможет тебе с

оправой. Не думаю, что будет дорого стоить… Ты слышала об этом

ужасном случаи? Кстати, это произошло недалеко от дома, где ты живешь.

 - Я не знаю, о чем вы говорите.

 - Ты не слышала ничего про убийство? В городе только про него и

говорят.

 - Убийство, - повторила Матильда, ощущая страх.

 - Убили Вензана Нов. У него вырезали глаза и сердце. Никто ничего не

видел. Убийцу пока не нашли.

 Страшная догадка поразила Матильду, и весь ужас, который она запрятала

в себе, стал рваться наружу, как дикий зверь из клетки. Тогда она видела

мертвого Вензана Нов и видела того, кто убил его. Но память не могла

воскресить образ черного человека. Только расплывчатое пятно вместо лица

и окровавленный нож.

 «Что мне делать? – думала Матильда, - Разве теперь я могу что-нибудь

сделать? Мне никто не поможет. Слишком поздно. Если говорить, то нужно

было говорить тогда… Ну, сказала я, что была в переулке – от этого ничего

не изменилось бы. Я не помню лицо черного человека. Я не смогу узнать

его… А ведь он может быть рядом. Сколько прошло дней? Восемнадцать. Я

до сих пор жива, - она была спокойна. – Он мог убить меня в переулке, ведь

я видела его, и тогда бы нашли два трупа. Но я жива! Пока жива…Мне дали

жизнь».

 Она с необычайным рвением принялась за латынь, нужно было чем-то

заняться, чтобы не оставалось ни одной свободной минуты; чтобы не думать

ни о чем, кроме дифтонгов и герундива. И ночные кошмары, и мысли,

рожденные в тишине и одиночестве, постепенно отступали. Матильду не

пугали шорохи, тихие шаги за спиной не заставляли оглядываться, она

перестала бояться людей. Как неизбежность приняла она то, что, если

черный человек придет за ней, не будет силы, способной противостоять ему.

 - Матильда, что происходит с тобой? – однажды спросил Константин

Фридрихович, в руке он держал лист бумаги, исписанный

размашистым почерком.

 - Со мной все в порядке, - она покраснела.

 -Я так не думаю, - он протянул Матильде бумагу. Это было сочинение,

которое она писала два дня назад.

 - Где я ошиблась, Константин Фридрифович?

 - Позволив писать тебе, о чем ты хочешь, я даже предположить не мог, что

ты выберешь такую тему. Смерть. «Moritir et moriens dulcis reminiscitur Argos».

«Super flumina Babylonis, illic sedimus et flevimus, cum recodaremur Sion». Я

читал и сомневался в том, что писала ты. Почему выбрала Либитину? Все

так мрачно и обреченно. Матильда, что происходит с тобой? - он был

обеспокоен. - Ты стала другой.

 - Извините, Константин Фридрихович, - голос ее звучал сухо, - но этот

разговор очень неприятен мне. Я не хочу продолжать его.

 - Наверно, я пытаюсь влезть, куда не следует. Но знаешь, Матильда, есть

такое выражение: « Ночь особенно темна перед рассветом».

 Она усмехнулась и спросила:

 - А что будет после рассвета? Новый день или грянет Судный день?

 - Конечно же, Матильда, новый день. За тьмой всегда свет.

 - Может, lux ex tenebris, - она уткнулась в книгу, сделав вид, что

поглощена чтением. Разговор был закончен.

 Он видел, Матильда изменилась, стала слишком спокойной и мрачной,

не грызла леденцы и не рисовала в своей тетради красавиц в

пышных платьях. Константин Фридрихович не знал, как помочь этой

девочке, которая не желала говорить о тяготившем ее, и, как улитка,

пряталась в раковину, при любых расспросах замыкалась в себе.

Она боялась или не доверяла никому.

 Но в одном Константин Фридрихович был уверен, его ученица

серьезная умная девушка и не совершила по юности или незнанию глупость.

Приближались праздники, целая неделя веселья, шума и подарков.

Неприятности Матильды должны были исчезнуть среди карнавала в

городской ратуше, от них следа не оставят ванильное печенье и новое

платье. Юность - время радости, а не забот и печали.

 Константин Фридрихович достал из шкафа небольшой сверток. Он хотел

преподнести подарок позднее, в канун праздников, но, похоже, сейчас было

то время, когда Матильда даже нуждалась в сюрпризе. В свертке

лежали серьги – белые перья цапли, украшенные речным жемчугом.

 Шелест разворачиваемой бумаги. Удивленный возглас и глаза Матильды,

полные радости.

 Матильда пообещала Константину Фридриховичу, что хорошо

повеселится на праздники и будет носить серьги всю неделю…

 Но праздники не принесли ничего, кроме разочарования и головной боли.

Матильда с нетерпением ждала их окончания. Константин Фридрихович

уехал из города, и она не знала, чем занять свободное время.

Пробовала читать старую книгу о вампирах, но через несколько

минут разразилась диким хохотом, слишком уж наивным

было повествование. Тогда она решила вести дневник. Спустя несколько

лет Матильда найдет тетрадку в синей обложке, где запись будет только на

одной странице.

 « Понедельник. Константин Фридрихович уехал на праздники в соседную

провинцию, задал написать рассказ о болоте летом. Сегодня утром все

готово. Скука».

 « Вторник. Гости. Приехали госпожа Эмма с дочерью Лелея».

 « Среда. Почти полночь. Только что вернулись с бала в городской ратуши.

Устала ужасно».

 « Четверг. Готовились к приему. Завтра у нас будет много гостей.

Тетя задумала необычное угощение»…

 Матильда стояла рядом с тетей, внимательно слушая оживленный

разговор, ей страстно хотелось вмешаться, высказать свое мнение. Она

часто и незаметно касалась серег, чтобы ощутить нежную шелковистость

перьев, при малейшем движении головы жемчужины тихо постукивали.

 - У тебя такое злое лицо, - к ней подошла Лелея. – Улыбнись!

 - Мне все надоело, - прошептала Матильда. - Пойдем отсюда.

 Они устроились на диване в кабинете. Через раскрытые стеклянные двери

можно было наблюдать за тем, что происходило в столовой. Матильда пила

холодную воду с вишневым сиропом.

 - Я так давно не была у вас, - сказала Лелея. – Вроде бы, ничего не

изменилось. Только кофейное деревце подросло… Сколько сегодня гостей!..

Кто эта пара: она в голубом платье с белой розой, он держит в руке бокал?

 - Муж и жена Лакозане.

 Некоторое время они шепотом обсуждали гостей. Матильда называла

имена собравшихся, иногда добавляла что-то занимательное или даже

пикантное.

 - А господин, который разговаривает с твоим дядей, я точно не видела его

раньше.

 - Господин Владислав, ювелир, - ответила Матильда.

 До них доносились обрывки оживленной беседа. Неожиданно господин

Владислав произнес фразу на латыни. Матильда с нескрываемым интересом

посмотрела на него.

 - Что он сказал? – зашептала Лелея.

 - Латынь!

 - А я думала, здесь латынь знаешь только ты одна, - искренне

удивилась Лелея.

 - Как видишь, ты ошибаешься, - Матильда улыбнулась. – Насколько я

поняла, он процитировал стих Саде: «Идти так сладко по лезвию бритвы,

когда острие режет ноги в кровь…»

 - Ты так хорошо знаешь латынь!

 - Не льсти мне.

 - А что за рассказ о лягушках, твоя тетя восторгалась им все утро?

 - Константин Фридрихович задал мне написать о летнем болоте. Я

прочитала тете.

 Они сидели молча в темной, душной комнате, чувствуя, как усталость

медленно захватывает тело и дремота пытается закрыть глаза. Матильда

зевнула.

 - Так ужасно, - вдруг заговорила Лелея, - даже здесь происходят столь

чудовищные преступления.

 - Я не понимаю, почему все твердят одно и тоже: «это ужасно!»,

«чудовищное убийство».

 - Но убили человека…

 - Я так отвечу тебе, Лелея. Все знали об истории с маленькой девочкой, но

молчали, ничего не делали, старались поскорее забыть… Ужаснее того, что

Вензан Нов совершил с девочкой, не может быть! Он был слишком

влиятелен, слишком богат и оставался безнаказанным. Считай, его смерть –

расплата за поруганную детскую жизнь. Его не за что жалеть!

 - Ты говоришь странные вещи.

 - А ты в глубине души согласна со мной, - сказала Матильда, – И, скорее

всего, будет еще убийство. Может завтра, может через год

( я не знаю, когда именно ) найдут мертвеца без глаз и с вырезанным

сердцем. Глаза не должны взирать на бога, а черное сердце не должно

биться в груди.

 - С чего ты так решила?! – Слова Матильды пугали, холодок пробежал по

коже от них.

 - Он считает себя богом, - медленно, тихо говорила Матильда, словно

пифия вещала со своего треножника. – Он считает, что может

распоряжаться человеческими жизнями. Jus vitae necisope. Его не

остановить. Ведь так сладко быть выше других, знать, что тебе нет равных.

Ты – бог!.. Черный человек умен, очень образован, что дает ему чувство

превосходства над людьми, и одинок, у него нет семьи и родных. Наверно, в

юности он порвал отношения с близкими, уехал куда – то…Но

главное, чувствовать себя богом, - она замолчала, но заметив, что ее слова

произвели неприятное впечатление, поспешно добавила: - Забудь, что я

наговорила тебе. Просто, Лелея, я дала волю своему воображению.

 - Мне даже стало страшно, - призналась Лелея. – Ты говорила так, словно

знаешь, кто убил Вензана Нов.

 - Однако мы разговорились. Давай вернемся в столовую, надо же

попробовать торт, его все утро тетя украшала засахаренными

фиалками, - Матильда чувствовала, что сказала то, о чем следовало бы

молчать.

 Было далеко за полночь, когда Матильда поднялась в свою комнату.

 Тотчас скинула новые туфли, которые немилосердно натирали ноги. Она

устала и очень хотела спать. Запустила пальцы в прическу, вытаскивая

шпильки. Ослабила шнуровку на корсаже.

 В комнате было темно, и Матильда зажгла свечу.

 На фитиле появился небольшой язычок пламени, тусклый золотистый

свет разогнал сумрак по углам комнаты. В вазе на туалетном столике

медленно увядали орхидеи, пахнувшие свежо и остро.

 Тут Матильда заметила человека, спокойно сидящего в кресле, он

пристально смотрел на нее.

 Она испугалась. Первым ее порывом было заорать на весь дом, чтобы все

сбежались, но потом увидела, что этот человек – господин Владислав.

Гримаса отвращения появилась на лице, она не пыталась скрыть ее. Ювелир

пьян и вместо того, чтобы отправиться к себе домой, он, верно, перепутал,

поднялся по лестнице незаметно и оказался в спальне Матильды, дверь в

комнату ее первая по коридору.

- Уходите немедленно! – сказала она, - Иначе я позову дядю.

 - Твой дядя будет лишним и нежелательным свидетелем нашего разговора,-

по голосу он не походил на пьяного.
 
 -Уходите! Вон отсюда!
 Ее внимание привлекло то, что господин Владислав держал в руке, пальцы его перебирали четки из кошачьего глаза. Бусины тихо постукивали.
 - Откуда они у вас? – спросила Матильда, уже переставшая надеяться, что четки найдутся. Четки принадлежали ей, сомнений не было.
 - Ты потеряла, я нашел.
 - Но где? Я же везде искала.
 - В переулки Зеленых обезьянок, - последовал ответ.
 Страх закрался в душу. Появились смутные догадки, отчего задрожали руки.
 - В морозный день, около двух часов дня,- продолжал господин Владислав.
 Напрасно Матильда пыталась вспомнить лицо черного человека. Хотя тогда он стоял в нескольких шагах от нее, в памяти возникал только расплывчатый силуэт, который ничуть не походил на сидящего в кресле человека. Она не могла поверить, что господин Владислав и есть черный человек. Подобное казалось нелепостью. Сделавший оправу для черного камня ювелир – убийца Вензана Нов?
 - Tutum selentii praemium. - неожиданно сказал господин Владислав.
 Словно реквием, прозвучали его слова для Матильды, и почудилось ей, что в комнате раздается похоронная месса. Скорбно играли невидимые музыканты, а бедная душа трепетала в страхе перед неизбежным, мучительным концом. А печальный голос шептал на ухо: «Всему свое время и время всякой вещи под небом. Время рождаться и время умирать».
 - Сегодня ты нарушила свое молчание, Матильда, - на ювелира смотрели наполненные ужасом глаза. – Признаюсь, многое, что ты сказала, правда, - вдруг четки в его руке разорвались, бусины раскатились по комнате.
 Слезы катились из ее глаз. Она хотела жить, но понимала, что не в силах противостоять черному человеку. Стояла и ждала, чувствуя, как смертельный холод сковывает ноги, а сердце бьется медленнее и тише.
 - Не нужно плакать, Матильда. Ты сама решишь, что тебе нужно… Но знай, только у меня сейчас jus vitae nesisope…
 У Матильды не осталось надежды. Воспоминания, полные радости, беззаботные и светлые, промелькнули перед глазами, оставив после себя тоску о счастливом времени, которое никогда не вернуть.
 Вдруг Матильда заговорила, заговорила с отчаянием человека, потерявшего все:
 - Выбор?! И вы смеете называть это «выбором»!.. Вы решили все за меня, не оставили мне выбора. Вы знаете, что я поступлю именно так, как вы желаете…Муха не вырвется, она прочно увязла в паутине. Curculus vitiosus. Ведь так прекрасно чувствовать себя богом!.. Но ответьте мне, если бы я не нарушила бы своего молчания, все было бы по – другому? – она с мольбой смотрела на него.
 - Homo proponit, sed Deus disponit.
 - Зачем вы так делаете?
 - Hoc volo!
 Воцарилась гнетущая тишина. Господин Владислав собирал рассыпанные бусины, словно не замечая Матильду.
 С трудом, еле слышно Матильда смогла сказать только одно слово: «Жизнь!». Лицо исказило страдание. Слезы бессилия текли из глаз. Она смотрела на Владислава, и во взгляде была тоска…
 Потянулись безрадостные дни. Матильда не понимала, почему вокруг нее такая суета, и оставалась равнодушной к происходящему. Она смирилась. Но дни, сменяющие друг друга, приводили в ужас. Неумолимо приближалось 23 февраля. А кольцо с сапфиром вызывало отвращение. Усталость терзала тело. Исчезла надежда, est ultumum alversarum rerum…
 Матильда проснулась ночью, ее разбудил бой часов. Открыла глаза, и тотчас ее окружила темнота, липкая и дремотная. Предметы в комнате потеряли свои формы, словно растворились. В доме была тишина, все крепко спали. Щеки Матильды касалось что-то шелковистое и теплое, кошка, незваная гостья, спала, свернувшись на подушки. Голова была свободна от мыслей, заботы грядущего дня не отягощали. Сердце билось ровно, ничто не волновало, и тихая радость наполняло его. Тишина и темнота навевали неясные образы, которые медленно проходили перед Матильдой, зыбкие тени ее фантазий. Трудно было понять, где ночная явь становилась сновидением, а сны приобретали форму прошедшего.
 Матильда хотела одного: лежать вот так, в темноте, в полудреме, и видеть счастливые картины под тихое мурлыкание кошки…
 Черный человек преследовал Матильду. Она закричала ... и проснулась. Открыла глаза и тотчас увидела белое платье, которое повергло ее в ужас. Наступило 23 февраля.
 Взгляд заскользил по белому шелку, аккуратно разложенному на диване, запутался в кружевах. На корсаже поблескивали жемчужины, и они казались Матильде жалами сотен змей.
 Белый шелк – саван. Венок из флердоранжа - венок из ядовитых цветов, под нежными лепестками скрыты острые шипы. Прозрачная вуаль пропитана отравой.
 Часы пробили четверть седьмого. У Матильды осталось пять часов, немного времени, когда она еще была свободна. Тоска сжала сердце. Надежда умерла. Матильда знала, изменить ничего нельзя, как бы она не пыталась это сделать. Все решено за нее. Сопротивления не будет.
 Матильда захотела пить. Холодной воды с вишневым сиропом. Вскочила с постели, вышла в коридор.
 Но, спускаясь по лестнице, она услышала голоса, доносившееся с кухни, и осторожно заглянула в приоткрытую дверь. Тетя, перепачканная мукой, украшала большой торт кремом, следила за кипящей на плите кастрюлей и помешивала содержимое ложкой. Госпожа Лакозане пила кофе и гладила лежащую на коленях кошку.
 И Матильда услышала следующий разговор.
 Г о с п о ж а Л а к о з а н е: А мой дрожащий супруг может только по кабакам шляться. Придет пьяный, как скотина, и ко мне в постель лезет. Тошно становится. Приходится мне тогда полночи домашними делами заниматься, ждать, когда он наконец заснет…Я родила двоих детей и больше не хочу рожать.
 Т е т я: Послушай, милочка…(она понизила голос и зашептала склонившейся к ней Лакозане).
 Г о с п о ж а Л а к о з а н е: Мне кажется, твоя племянница не выглядит особо радостной. Может, следовало бы подождать?
 Т е т я: Все так неожиданно и поспешно. Я сама растерялась поначалу, когда услышала, что ювелир хочет жениться на Матильде. Она молодая и пока не понимает, что Владислав будет для нее хорошим мужем.
 Г о с п о ж а Л а к о з а н е: Помню, когда первый раз выходила замуж, дрожала, как осиновый лист…
 Матильда тихо вернулась в свою комнату и долго сидела в кресле, перебирая четки из кошачьего глаза. Хотелось плакать, но слез не осталось.
На столе стояла ваза из черного хрусталя, подарок Владислава, с белыми орхидеями. Глянула в зеркало, попыталась улыбнуться, но улыбка получилась жалкой, в уголках губ затаилась печаль.
 «Venit extrema dies, - думала Матильда. – 23 февраля. Как же расстроился вчера Константин Фридрихович, когда я сказала ему, что больше не буду ходить на уроки… Странно. Почему все рады за меня?.. Я не буду жить в этом городе. Он говорил о переезде в столицу, даже спрашивал мое мнение. Владислав…Сколько же ему лет?! Сорок три, а мне – пятнадцать. По возрасту, он подходит мне в отцы. Сегодня он станет моим мужем. Я не могу представить, что будет дальше. Владислав – мой муж, и он черный человек из переулка».
 Здесь мы оставим Матильду.
 Уверен, читатель захочет знать, что стало с нашей героиней…
 Был зимний солнечный день.
 Матильда вбежала в комнату, принесся с собою морозную свежесть, и поспешно принялась стягивать одежду. Белый кот, лежавший на постели, с удивлением смотрел на свою хозяйку, которая обычно была очень сдержана.
 Она ходила к госпоже Нелли, повитухе на площади Винлава. Матильда ждала ребенка. Повитуха подтвердила.
 Матильда была счастлива. Она очень хотела иметь ребенка! Наконец в ее сером, безрадостном существовании появится тот, кого она полюбит, подарит всю нежность, заботу и ласку. Lux in tenebris.
 - Моя крошка, мой котик, - шептала юная мать. – Я люблю тебя, мой цветочек.
 Голая Матильда крутилась перед большим зеркалом, рассматривая свое отражение. Она не замечала в своем теле изменений. Положила ладонь на живот, словно хотела ощутить биение маленького сердца, и с радостью думала о том, что внутри нее вот уже четыре недели живет человечек. Какой он? Мальчик или девочка?
 Если родится девочка, то Матильда хотела назвать ее Аврора, а если мальчик, то Павел. В голове возникал неясный образ смеющегося малыша, кудрявого, с круглым личиком и серыми глазами, как у его отца…
 - Интересно, что делает, моя принцесса? – неожиданно раздался голос Владислава.
 Он стоял в двери, смотря на голую и смущенную Матильду, которая еще несколько мгновений назад, не замечая его, вертелась перед зеркалом.
 - Я не слышала, как ты вошел, - тихо сказала она, чувствуя себя очень неловко, словно ее застали за чем-то постыдном.
 - Надеюсь, я не помешал тебе?
 Матильда надела сорочку.
 - Я хочу сказать тебе очень важную новость, - голос дрожал, ее охватило волнение.
 Владислав подошел к ней и обнял.
 - Слушаю тебя, моя принцесса.
 Матильда тихо произнесла:
 - Я беременна. Сегодня я была у повитухе, госпожи Нелли…






Odor mortis - запах смерти.
Tutum silentii praemium - прочна награда за молчание.
Amen - аминь; истинно, верно.
Fatum - судьба, рок.
Oblivio - забвение.
Moritur et moriens dulcis reminiscitur Argos –умирает и, умирая, вспоминает милый Аргос (приятное).
Super flumina Babylonis, illis sedimus et flevimus, сum recordaremur Sion - на реках вавилонских сидели и плакали мы, вспоминая Сион.
Lux ex tenebris - свет из тьмы.
Jus vitae necisope - право жизни и смерти.
Curculus vitiosus - порочный круг; положение, из которого нет выхода.
Homo proponit, sed Deus disponit - человек предпологает, а бог распологает.
Hoc volo - я этого хочу.
…est ultumum alversarum rerum – последнее утешение в несчастье.
Venit extrema dies – пришел последний день.
Lux in tenebris – свет во тьме.


rodinama@yandex.ru
2007 год