О любви

- Я всегда любила и буду любить только тебя, - в отчаянии говорила Люиза своему возлюбленному, - но ты словно специально отказываешься понять это и поверить мне.
- Да нет же, мой ласковый и нежный котенок. Хрустальные мосты в глубины моей бесконечно влюбленной души свободны только для твоих ножек. Ты прелестный венец каждого дня моей жизни и только для тебя и к тебе я совершаю это невероятное жизненное восхождение на вершины бытия. Но я не могу понять, чем тебе так не понравился набор инструментов и чехлы на сиденья, которые прекрасно подошли бы к моей машине, подаренные мной тебе на день рождения? – Ответил Люиз.
- Зачем мне инструменты?! Ведь просила о перстне с бриллиантом!
- Перстень с бриллиантом не имеет абсолютно никакой практической ценности, - Люиз поставил стул перед стеной, сел на него и погрузился в глубокую медитацию.
- Как ты не понимаешь? Быт убивает нашу любовь. Ведь она постоянно нуждается в прекрасном и красивом, как диабетик - в инсулине, хотя бы в перстне с бриллиантом - Люиз молчал, его голова и сердце сейчас были нескончаемо пусты. Мысли и чувства оставили его, хотя оставалось экстатическое ощущение просветления и радости от осознания «здесь и сейчас» как точки соприкосновения и единства его сущности с гармонией божественного бесконечного начала вселенной. Его лицо расслабилось, дыхание было ровным и спокойным, уголки губ поднялись к верху.
- Мое сердце вот-вот разорвется от твоей безучастности и холодности. С тобой невыносимо, но каждый час, проведенный без тебя, становится жуткой пыткой. Каждая минута и секунда, проведенные без тебя раскаленными иглами вонзаются в самые чувствительные и ранимые уголки моей души. Я хочу всегда быть с тобой, Люиз, ощущать рядом тепло твоего дыхания, плавное течение жизни в твоем теле, слышать твой голос и, проснувшись ночью, снова и снова пробовать на вкус твои губы, что бы знать, что ты рядом со мной и во мне.
Ни одна мышца на лице Люиза не дрогнула. Люизе показалось, что перед ней сейчас сидит каменный непреклонный сфинкс непонимания. Она почувствовала себя так же, как чувствовал себя молодой французский артиллерист, ласкавший вчера стареющую египетскую шлюху, а сегодня этими же руками подносящий огонь к фитилю пушки, направленной в морду каменного колоса, понимая, что ядро сейчас полетит не в сфинкса, а в вечность, в символ человеческого величия, накинувшего на себя божественную узду. Она вспомнила, как вчера напилась и сделала своему соседу по подъезду миньет, а сегодня пускала стрелы любви. Ей стало немного неприятно и даже захотелось почистить зубы.
- Тогда я выброшусь сейчас в окно, - сказала она, вглядываясь в Люиза, но он никак не реагировал.
Она забралась на край балкона, держась руками за бельевые веревки, и посмотрела вниз. Стало очень страшно и она поняла, что прыгать на самом деле не собирается. К тому же только пару часов назад она посетила салон красоты, и спрыгнуть сейчас – было бы напрасной тратой денег и времени, проведенного в нем. Но в этот момент что-то словно подтолкнуло ее вперед, веревки оборвались, и она полетела вниз.
Сознание Люиза медленно, как новорожденный, выползало из необъятного чрева подсознания.
- Вот это меня торкнуло, - с радостным удивлением подумал Люиз.
У него появилось предчувствие чего-то нового, таинственного, ранее неизведанного. Он ощущал себя очень свежим и бодрым, как человек, попавший под сильный ливень и сейчас греющийся у старой раскаленной буржуйки. Но как это часто бывает – память все испортила. Она выстроила всю цепочку событий, оживила каждое слово Люизы, и он бросился к распахнутому окну. Было уже слишком поздно. Люиз разрыдался. Только сейчас он понял всю силу настоящей любви, полностью возносящей саму себя на святой алтарь жизни, увитый огненными цветами страсти. «Любовь побеждает смерть», - вспомнил Люиз классика. «Твое имя моя душа пронесет через туманные занавесы веков, через одинокие параллели и блуждающие меридианы пространства, через вихрящиеся созвездия событий, ты всегда будешь со мной Люиза», - торжественно поклялся Люиз. Затем он взял ее сумочку, туфли и сбросил их вниз, но не для того, чтобы они не напоминали ему о ней и не разжигали горькую нестерпимую боль старых ран, а для того, чтобы если она осталась невредима, ей не нужно было подниматься за ними на десятый этаж. Он закрыл окно, включил телевизор и улегся на удобный диван, думая, что приготовить на ужин.