Жизнь пуста- глава вторая

Глава вторая

Извесен факт, что болевой порог женщин много выше мужского и они мало уделяют внимания своим болезням, царапинам и ранкам, даже душевным, коли толко не желают кокетливо получить сочувстие и показать свою слабость столь падким на ту игру мужчинам. Которые, в свою очередь, отдаются болезни как страсти, с ужасом ощушая, что теряют власть над миром столь ими желанную при малейшей мигрени иль насморке.
Джерри слонялся по дому лениво, еще не решив стремиться ли проснуться возврашаясь к нормалной повседневности, перебив жар и дремоту простуженных снов таблеткамии горячим чаем, или же устать на пару дней и уснуть под теплым одеялом безразличия. Злата, тонкая хрупкая женшина, столь верная ему сквозь годы измен и плохих настроений, на сей раз так оскорбительно равнодушно сидела у компьютера, едва отвечая на завуалированные молбы о женской жалости и горькую злость призывов к заботе.
“Уеду от всех,- горькие мысли кружились в задурманенной жаром голове- на необитаемый остров.. Кто то рядом? И зачем?”
Не хотелось работать, не хотелось жить, не хотелось любить, или ждать или бороться, не хотелось даже слышать голос ее, ошушать горьковатый запах ее бесстыдного тела, ее столь желанных когда то губ, ее непонятной тоски, слышать пронзителность ее самоотверженности. Он оттолкнул ее сегодня. Он отталкивал ее уже давно, слабо веря взаимности, потеряв надежду на чудо, которое так и не смог создать своими руками.Джерри знал, что где то в неизведанных им дебрях своей жизни, его ждала женшина, которая еше пару месяцев назад была для него всем и никогда уж больше ничем для него не будет.Он ненавидел ее порой, порой любил до исступления, готов был поднести к ее ногам весь мир, но знал в душе что ей етого станет мало. Он не хотел быт с ней ни сегодня ни вчера и даже на миг не шевелнулась в нем тревога, искра страха иль неопознанный порыв любви.
Ближе к вечеру, подчинаясь скорей избитой привычке, чем чувственной необходимости, он с трудом вышел из дома, и позвонил ей, ожидая усталого безразличного разговора а то и хмельной ссоры. Она молчала. Безразличные гудки тупо били в голову, измученную грипом и бессонницей. Она молчала. Внезапно емоции нахлынули вновь, заслонив пожаром ревности все мысли и усталось, и опять заставив как в былом, думать, страдать и гадать бесполезно, где и с кем проводит она сейчас свои одинокие от его рук вечера. В ком и как ищет утешения. Еще позавчера, столь уж бесполезно синие глаза ее обжигали его наигранными слезами, и горовила она что любит, и готова ждат и устала мучаться и хочет хоть толику любви и поддержки и страсти. Он не верил ей, как не верил никогда, он не хотел и не мог произнести ни одного нежного слова и толко злость незализанных ран обрушалась на нее – пусть по капле, но ежедневно и ежечасно. Мысль о том, что кто то ласкает ее теплую кожу, целует ее манящие губы, что тело ее отдается как в бессмысленном сне другим, тем кто лучше чем он может звать и любить ее, будоражила все так как ранше, хоть и думал он что почти наверняка разлюбил и никогда не вспомнит вновь. Она молчала.
Он давно попытался играть с ней в ею же задуманные игры, лгать и бить наотмаш по самому наболевшему, да протягивать тонкую нить недоступности. Она ловилась на ето, словно была обичной девочкой из любовного романа, она стонала в его уж редких обьятиях будто и в правду любовь и надежда как магнитом тянули ее к нему, но ускользала вновь не оставляя и следа в утомленном разочаровании. Он не любил ее. Он не мог уж ее любить. Она молчала.
Пришла ночь, как спасение от сомнений убитого дня, вернулась Злата, уставшая от труда и закупок, полная ощущения значимости и простого но явного смысла своей незамысловатой жизни. Смягчилась. Сварила кофе. Погладила по щеке и поцеловала нежно, не всегда умея сдерживать тайные порывы своего сердца. Джери смог уснуть, но часто просыпаясь в холодном поту все звал кого то а встречал лишь встревоженные глаза верной Златы, что делила с ним ету ночь и ету боль как разделит всю жизнь безвозмездно.
И пробуждение новым утром принесло облегчение и ясность сознания. Встал он поздно, уже рассеялся туман и небо было синим и нежным как обманчивые глаза той женщины которая так и не сумела ему присниться.
Собравшись навстречу к отложенным делам, он вышел из дома и подчиняясь скорее неясной необходимости, чем избитой привычке позвонил ей. Она молчала.
И даже не вздрогнув от безнадежних гудков телефона, он погрузился в повседневность и решился забить о ней, о ее предательствах и глупых интригах, и просто ждат, пусть глубоко в душе, когда она все же скажет свое холодное, безразличное ало.
Так было три дня. На четвертый телефон прозвонил сам и ему сказали что хотят видеть и слышать его в полицейском участке как свидетеля по делу об убийстве. И что пока тихая Злата поила больного мужа чаем в уютной квартирке на окраине города, где то когда то и зачем то умерла девушка. Ее звали Мишель.
Утром пятого дня Джерри ехал в полицейский участок. Машину он вел очень медленно вызывая возмущение спешащих на работу водителей И таксистов. Обычная манера езды его была быстрой и резкой, возможно отражавшая его внутренние емоции скрытые для других да и для него самого порою. Сегодня он не спешил, просто не мог спешить разморенный разбудившим его рассветом и смутным воспоминанием о том что кажется что то случилось. Обычно ленивая по утрам Злата тоже встала сегодня на редкость рано, приготовив завтрак и тихо тайно ждя каких то слов его, обяснений, емоций. Молча выпив кофе, Джери привычно поцеловал ее и вышел из дома. “Как скучно сегодня отчего то,- думал он заводя машину, доставая наспех вчера записанный адрес и закуривая одну за одной ритуальную утреннюю сигарету. Проехав пару километров от дома, он снова зачем то позвонил ей и злые пустие гудки не напомнили ему о произошедшем. Упорно и бессмысленно, как делала она когда то ожидая его подолгу в назначенном месте встречи, он набирал и набирал знакомый номер, не надеясь на ответ но не понимая почему. Она молчала.
Словно пытаясь оттянуть и отложить неизбежное, он заехал по дороге сделать пару важных и не важных дел, вяло поругался с черезмерно емоционалным негром таксистом из за парковки и наконец подьезжая к уже почти заученному адресу позвонил ей снова. И лишь в милионний раз опять нарвавшись на глухое молчание, Джери решился и зашел туда, где ждала его Правда и боль.
И посыпались вопросы и ответы. Имя. Возраст. Род занятий. Гул голосов полицейского участка, суета и шум, все сливалось, женаты, дети, деньги, связи? Как глуп и беспомощен весь етот водоворот деталей не дающий ничего и никому, что нужно знать им и отчего молчат они о том, что так нужно и так страшно было ему самому услышать. И тут сквозь все безразличные голоса, послышался один, дающий смысл всему ушедшему и рождающий надежду – не на чудо. На понимание.
-Что вы знали о Мишель?- спросил Ден, прервав море четких вопросов азартного юного Майка. – Кем вы были для нее?
Всего лишь год назад он родился и понял- все 30 лет бред, сон, рассказ никому ненужный и неинтересный. Он узнал ее в толпе, она смеялась всем и ему, так задорно и легко, что казалось он знал ее всю жизнь и лишь протяни к ней руку она пробежит с тобой по самому пушистому облаку. Свободна и жестока, она пробудила в нем что то что дремало столко времени в ожидании иль смерти иль одного етого мгновения. Кем он был для нее? Сколко раз задавал себе Джери етот вопрос и ни мечты его ни страхи ни ее столь уверенная вечная ложь не могли дать ответа. Что он знал о ней? Кроме глаз, кроме тайного отчаяния смеющейся весны, кроме ее страсной и непонятной никому любви к нему, да еще болшей и величайшей ее страсти- к свободе. И вот теперь, кто то чужой, даже лица которого он с трудом мог разглядеть сквозь сумбурность етого дня, задавал ему вопросы на которые он так отчаянно безнадежно пытался сам себе уж давно ответить.
-Отчего она умерла?- зачем то спросил он в пустоту, зная, что никто не скажет ему здесь правды.
- Мы не знаем,- неожиданно серьезно, почти ласково ответил Ден, явно отступая от протокола- Возможно ето преступление. Мы пытаемся разобраться. Возможно боль и обида. А быть может все все таки проще- она устала. Ведь жизнь пуста.