Величие Богов. Церковь

Живу одна словно перст, словно наперсточек, в щель закатившийся, потеряна как иголочка в стоге сена. Живу одна никому не нужная. Детки выросли и меня покинули, в больших городах с семьями своими сгинули. Мужа своего любимого Васечку, лет шесть как схоронила. Хороший человек был, правда выпить большой охотник, а выпьет, руки распускал. Доставалось мне, но всё равно любила, трёх деток с ним нажила, а теперь нет моего Васи, помер. Одна я.
 
Зовут меня Сидоренкова Клавдия Ивановна, пенсионерка. Живу в небольшом деревянном домишке рядом с широкой, как речка автомобильной трассой. День и ночь, в любую погоду, бесконечным караваном, друг за другом, в обе стороны, шелестя тентами своих фургонов, подобно вымирающим динозаврам, медленно и величественно двигаются гигантские автомобили – фуры. Везут необходимые людям товары широкого потребления, закрывая свет в оконце днём, и делая тёмную ночь, ещё темнее. «Господи Исуси!» – подскакиваю на кровати, и отчаянно крещусь, в сторону потемневшей от времени иконы. «О-хо-хо-шиньки, напужали окояные! Грохочут с утра до вечера, демоны ада, всё едуть и едуть! Ну что ты будешь делать?» – тяжело поднимаюсь, кряхтя и причитая, подхожу к буфету. Там лекарство – корвалол. Капаю корвалол возле буфета, выпиваю корвалол возле старого буфета, своего ровесника. Мать с отцом купили его почти сразу, как я родилась. Снова ложусь и, укрывшись, толстым ватным одеялом, думаю: «Хороший ещё буфет, надёжный». С этой мыслью забываюсь некрепким старушечьим сном.
 
А напротив моего дома, как раз через дорогу, небольшая такая церквушка находиться, беленькая, аккуратненькая. Маковка её, с крестиком, небо едва щекочет. Раньше в ней склад был, продовольственный, а теперь снова божий храм. И берёзка растёт рядом, стройная, а дальше лоскутки полей и щётка леса. Такая вот русская пастораль. Красота.
 
Я ведь в молодости, не то что бы в Бога не верила, я просто не знала, что он есть, потом ведь нас жёстко на эту тему воспитывали. Вот Ленин был и есть, приезжайте в Москву, в мавзолее лежит как живой, можете проверить, а наличие Бога недоказуемо. Нету такого места, где бы Бог лежал, и можно было посмотреть, Гагарин ведь в космос летал и ничего такого там не видел. Поэтому на лацкане моего пальто ярким рубином всегда красовался значок с Гагариным, а на левой груди был выколот профиль Ленина, а на правой, Сталина. Молодая была, глупая, хотела так любовь к вождям показать. Вот…
 
А потом перестройка грянула, что было нельзя, стало можно, и народ ринулся в этот лаз. Ринулась и я, Сидоренкова Клавдия Ивановна. Свобода ударила по мне в виде Бога. Бог был всемогущ. Я поняла это. Величие церкви нашей православной, я тоже оценила.
 
Однажды на заправку, на которой я мыла полы, приехали заправляться дорогие машины, их было три штуки. Из двух задних выскочили какие-то духовные лица в богатых, радостных рясах и бросились к первой машине. От туда, под руки, они помогли выбраться толстому человеку, с седой ухоженной бородой, в чёрной, опрятной, бархатной рясе. Они целовали его полные руки, в золотых перстнях и обращались к нему: «Владыка». По верх рясы, было накинуто чёрное, до пят пальто. Он достал из кармана пачку «Парламента» и закурил. Мне вдруг вспомнилась сцена из «Крёстного Отца» где Марлон Брандо покупает апельсины, мы с бабами в клубе это кино видели. От владыки приятно пахло дорогим одеколоном, он был вежлив, и со всеми здоровался. И я уверовала в Бога нашего, Иисуса Христа, и увидела величие нашей церкви, и самое главное, что смерть моя не за горами.
 
Теперь я прихожанка и с нетерпением жду воскресенья, когда можно отправиться в церковь, на службу. Единственное, что омрачает воскресный поход это неугомонная трасса. Как преграда к Богу, как испытание на моём пути.
 
В воскресенье встаю рано, часа в четыре, пока воды наносишь, колодец то у нас далеко. Иду за водой, потом грею воду, ведь надо же помыть синию как слива, уже седую, старческую ****у, удивлённо вытянутых, и поблёкших от времени, Сталина и Ленина. Одеваю свой лучший сарафан. Повязываю платком голову. Ни чего не ем…
 
Ну, так вот, живу я в небольшом деревянном домишке, рядом с широкой и шумной автомобильной трассой. День и ночь гигантскими мастодонтами мчатся по ней грузовые машины, закрывая солнечный свет, и в моей комнате становиться темно, а ночью, своими чудовищно большими телами, они похищают Луну и звёзды, я падаю с кровати, и плачу. Плачу от страха и убогости своего существования.
 
Напротив моего дома, через дорогу, располагается отреставрированная церквушка, раньше это был продовольственный склад, а теперь снова божий храм. Один раз в неделю, ранним воскресным утром я хожу в церковь на службу. Религия и Бог единственная отдушина, заполняющая духовную пустоту, и сглаживающая острые углы моего каждодневного бессилия перед заведенным мироукладом.
 
Вот и сегодня встаю и моюсь. Надеваю чистую одежду, и направляю свои стопы, что называется, к Богу. А Бог живет через дорогу.
 
И, несмотря на то, что до церкви рукой подать, из окна видно, попасть туда довольно сложно. Подхожу к краю дороги, а там как по реке, плывут не переставая, как большие корабли, в два ряда, навстречу друг другу, поднимая пыль, когда сухо, и грязь когда идет дождь, грохоча, как демоны ада, гигантские, страшные машины.
 
Не хочется быть погребённой под чёрными колёсами, не хочется насильно прикасаться щекой к шершавой кожуре асфальта, зачем уподобляться братьям нашим меньшим, собакам и кошкам, живописно размазанным по дороге, то тут, то там. Не к чему это.
 
Если повезёт, добраться до маленькой, белой церквушки. Причащусь. Считай жила не зря, не зря мир коптила. Была адептом православной веры, а не какой ни будь сектанткой. После смерти в рай попаду, к ангелам.
 
И вот шаркающей, старческой походкой, подхожу к краю дороги, становлюсь напротив церкви, крепко зажмуриваю глаза, что бы ничего ни отвлекало, и, перекрестившись, начинаю перебегать дорогу. Все шаги у меня давно сосчитаны. Один, два, три, четыре…десять…
 Резко открываю глаза, и вот она церковь, вот она матушка родимая. Добралась. Толкаю надёжную дверь, вхожу. Кругом красота, горят свечи люминесцентных ламп, красивым иконостасом, горят иконы блюд и напитков. Румяный священник в форменной кепке, стоит перед красочным алтарём световых коробов и улыбается.
 
Я подхожу к нему и начинаю молиться: «Господи! – шепчу я – Один гамбургер, одну картошку с кетчупом, одну большую колу, дай мне! Да прибудет имя твоё, да придёт царствие твоё ныне и приистно, и во веки веков! Аминь!». Священнослужитель лениво поворачивает голову в сторону и зычно кричит: «Один гамбургер, одну картошку с кетчупом, одну большую колу, для ненормальной старухи Изергиль!».
 
Я сажусь за столик и покорно жду манны небесной.