Монах и Ритуал

 МОНАХ И РИТУАЛ
Печаль была столь частым гостем в жилище Иеронима, что казалась его тенью, одеждой и пищей. Иероним родился раньше времени, слабым и немощным. И когда он родился, Судьба, стоявшая у его колыбели, рассмеялась гнилым и холодным смехом, похожим на снег, смешанный с грязью и нечистотами. По-разному является к новорожденным Судьба, возвещая о грядущих событиях их жизни. К одним – в образе прекрасной и юной девы с рогом изобилия в руках, к другим же, подобным Иерониму, к тем, чья жизнь схожа с неудачно рассказанной шуткой – в образе отвратительной старухи с одним единственным глазом посреди широкого лба, напоминающего могильную плиту. В грязные и рваные лохмотья одета та старуха, кожа её подобна чешуйчатой шкуре болотной гадюки, а большой чёрный рот напоминает пасть дохлой жабы, источая невыносимый смрад всех тех бед и страданий, о которых она пришла возвестить новорожденному. Её глаз всегда закрыт, но в тот день когда она посещает жилище, где рождён несчастный, широко раскрывается единственное око проклинающей и глядит на младенца, отмечая его своей нерасторжимой властью. И после этого всякая нечисть способна увидеть его и овладеть его душою и телом. Так было и с Иеронимом. С первого же дня его жизни, колыбель Иеронима обступили болезни и ужасы ночи. Они кружили над ним, как мухи кружат над падалью и склонялись над ним, как Смерть склоняется над умирающим. Потом прошли годы, и Иероним обрёл разум и познал других людей. Но ржавые когти Судьбы не отпускали его и даже не ослабили своей хватки. Уже в детстве стал он чужд всем прочим детям. И те презирали в нём эту отчуждённость, и Судьба сделала их своими орудиями пыток, как делала она это уже не раз. Но и зрелым людям, и своим родителям, братьям и сёстрам, и всякому ближнему своему был чужым Иероним. Дни его жизни проходили траурной вереницей, неся на своих сутулых усталых плечах прогнившие гробы лет, прожитых в тухлой трясине убожества. Не смехом и песнями встречал Иероним наступившую юность. Но Судьба его вновь рассмеялась тем же самым гнилым и холодным смехом, ибо принесла она своему избраннику новые дары, о которых он раньше и не ведал. Древнее желание вошло в его молодую плоть и зажгло её, точно факел. И вот он возжелал женщин и этим наполнился его разум. Мутным и пьяным взглядом провожал он встречавшихся ему девушек, но те проходили мимо, не замечая того, кого сама Судьба скрыла своим непроницаемо-чёрным плащом. Одна же из тех девушек особенно привлекла его своей красотой и юностью. И Иероним осмелился попытаться сделать её своей. Она же отвергла его с ужасом и отвращением, будто он набросился на неё с ножом и пытался убить. И тогда тоска овладела им с новой силой, вонзившись в распалённый мозг Иеронима ледяным жалом неутолённого голода. А по прошествии времени тоску сменила скука, в которой, точно черви в трупе, неустанно и неусыпно копошились всяческие мерзости, взращённые и вскормленные Бездействием, хилым калекой, чьё землистое лицо всегда склонено в болезненном полусне, заселённом уродливыми кошмарами. И решил Иероним отрешиться от мира сего и уйти в монастырь, чтобы Бог защитил его от вездесущего Лиха, призрака ущербной судьбы. Так стал Иероним монахом. Но став монахом, он лишь собрал в жилье своём ещё больше бесов. Они ходили по монастырю, как скотина бродит в загоне и злорадно смеялись, глядя на него с молитвенников и икон. И, неспособный прогнать их даже из своей души, Иероним придумал для себя сложный и запутанный Ритуал, чтобы обмануть себя иллюзией божьей защиты. Каждый день он усложнял этот Ритуал, стараясь соблюдать его и днём, и ночью, и наяву, и во сне. Но чем длиннее и тяжелей становился его Ритуал, тем меньше в нём оставалось Бога и тем мрачнее, суровей и непреклонней выглядел Господь. В конце концов, Бог из судьи превратился в прокурора, а затем и в палача, и, по прошествии совсем небольшого времени, умер и обратился в чёрную золу. Разъярённый и отчаявшийся, Иероним проклял свой Ритуал и вознамерился отказаться от него, но не смог – только сильней утвердился в нём Ритуал, только глубже пустил он свои многочисленные и извилистые корни! Бог умер и сгнил, а Ритуал остался и расцвёл…
Когда мёртвое тело Иеронима нашли в заброшенном и запущенном монастыре другие монахи, оно уже начало гнить. Когда вокруг тела собрались люди, некая старуха, стоявшая среди них, громко вздохнула с облегчением, словно только что она завершила долгое и трудное дело, но никто не обратил на неё внимания. И было то ранним утром, в прекрасный солнечный день, возвестивший людям о наступлении весны.