Дурацкие причуды жизни Роман Все будет! , глава 4

Глава 4. Дурацкие причуды жизни

Выпускной вечер был в самом разгаре. За окнами стояла уже летняя ночь. Москвич поставил медляк, и в зале пьяные пары слились в порыве нетрезвой любви. Все вперемешку: учителя, выпускники и родители. Последних было преобладание. А выпускников было мало, потому что два класса из четырех уже ушли гулять в лес.
- Ашки к Серому бору, - сказал Костян, - а вэшки около озера. Они нас к себе звали.
- Ну, да, - насмешливо сказал Москвич, - рассчитывают, что мы всю ночь им будем петь, как проклятые!
- Давай, наливай еще, что ли! - сказал Костян. - Я, блин, всю дорогу трезвый сегодня. Не пойму, почему. День нелетный, наверное.
Наоборот, день был счастливый и удачный. Сыграли великолепно, публика была в бешеном восторге. А "Школьный вальс" исполняли на бис еще два раза уже во время дискотеки. Правда, учителя ни хрена в песне не поняли. Даже историк Антон, самый из них продвинутый, сказал Москвичу:
- Я ощутил общий настрой песни, мелодия красивая, но смысл несколько пессимистический. Есть тайна и загадка, но нет романтики... прощание с детством и тому подобное... Ты сам писал текст, Женя?
- Нет, не я. Одна девушка, взрослая уже. Кости сестра.
- Я ее не знаю толком. Видел несколько раз... она дискотеку в городе ведет, да?
- Уже не ведет, - сказала Рикки из - за плеча Москвича, - она замуж вышла.
- А тебе, Римма, надо всерьез заниматься пением. У тебя колоссальный голос. А ты, кажется, даже в музыкальную не ходишь?
 Рикки сказала, что от классики и всех этих гамм ее с детства воротит. Но похвала Антона ей польстила. Антон был единственный из взрослых (после Эди), кого она уважала.
 Теперь, к середине вечера, ощущение счастья ее не оставляло. Они сидели в радиоузле. Она, Москвич, Костян, Масик с Аришкой на коленях, Тепка и Рыжий. И еще какая - то деревенская деваха, которую приволок Костян. Все пили разбавленную ананасовым соком теплую водку. Мерзость ужасная, но ребятам она шла в кайф. Просто такой день. И такая ночь.
 В дверь постучали.
- Можно Натали заказать? - спросила пьяная мамаша.
- Щас будет, - ответил Москвич.
 И прошипел Тепке:
- Закрой ты, на хрен, эту дверь, покурить спокойно не дадут! Еще Лилька запрется сюда...
- Лилька не запрется, - сказала Аришка, - я шла из тубзика, а они с Наденькой сидят в математике и курят один бычок на двоих.
 Все заржали, вообразив себе двух училок, курящих один бычок.
- Прям с открытой дверью курят? - насмешливо спросил Масик. - Ври больше.
- С закрытой. Я просто подсмотрела, - ответила Аришка.
- Аришка у нас, как бабка старая, под дверями подглядывает! - снова подковырнул Масик.
- Ты чего ко мне приебался? - разозлилась Аришка. И ушла с его колен. А больше сидеть в радиоузле было не на чем, тогда она полезла на сцену, за стулом.
- И охота тебе, Ариш? Чего он такого сказал? - спросила Рикки.
У Рикки от музыки и водки сладко кружилась голова. В окно тянуло запахами летнего цветения, свежей ночи. Москвич обнимал ее за талию. И они тоже курили одну сигарету на двоих, как Лилька и Наденька.
 Аришка приперла - таки стул. Но поставить его было решительно негде. Аришка, тем не менее, стул впендюрила, но при этом опрокинула бутылку с остатками водки. Водка, ясное дело, пролилась.
- Корова неуклюжая! - сказал Масик.
- Это я - корова? - с яростью спросила Аришка. - Ну и урод ты после этого!
Она бросила стул и вылезла из радиоузла, прихватив свою сумочку.
 - Аришка! - крикнула Рикки. Но Аришка не обернулась даже, пришлось ее догонять.
- Ты чего завелась? - спросила Рикки уже в коридоре. Лицо у Аришки было не злое, а пасмурное, расстроенное.
- Больше не могу! Он сегодня весь вечер меня подъебывает. Все настроение испортил, козел! Пойду домой. Достало уже.
- Чего же ты одна пойдешь? Мы, может, к вэшкам на озеро смотаемся... не уходи, Ариш!
- Ничего уже не хочу. И смотреть на этого урода не хочу. Ты оставайся, я не обижаюсь. Пока!
 Аришка чмокнула Рикки в щеку и убежала. Рикки вернулась в зал, а там уже пела какая - то медленная, и Москвич перехватил Рикки на сцене:
- Давай потанцуем.
 Рикки немедленно закинула ему руки на плечи, и они стали танцевать прямо на сцене. Рикки хотела рассказать про Аришку, но Москвич стал ее целовать, и она все на свете забыла. От синих огней и водки здорово кружилась голова, но это было приятное кружение. Чем дольше целовались, тем больше хотелось. Из окон, распахнутых в школьный сад, влетал теплый ветер и гладил Риккины волосы, которые она покрасила для вечера в ярко - белый цвет. После танца Москвич взял Рикки за руку, увел ее в коридор и минут десять целовал около окна. Мимо прошла Любаша, Риккина классная, посмотрела искоса, но не узнала в темноте и прибавила скорости, чтобы не видеть этот разврат.
- Ты видал? - со смехом спросила Рикки. - Как наша бабка стартанула?
- И фиг бы с ней. Риккуля, давай смотаемся отсюда?
- Куда?
- У меня бабушка уехала к племяннице в Деревцы. Я сегодня один, прикинь? Классно?
- Классно, - сказала Рикки, - а как же диско? Кто вести будет?
- Масик проведет. Да тут и осталось часа два до конца. И пацаны не уйдут.
- А на озеро не пойдем?
- Тебе оно надо, это озеро? Я уже устал водку жрать сегодня.
 Рикки согласилась. Москвич сходил в зал, взял ее рюкзачок, и они вышли из школы, держась за руки. Была теплая - претеплая ночь, около фонарей толпились комары. Пахло цветущей липой. Около баров и кафешек, сгрудившихся на центральной улице, гужевался какой - то народ, и мелькали воздушные платья выпускниц.
- Я зайду, куплю какого - нибудь коктейля, - сказал Москвич.
 Рикки осталась около фонаря. Мимо проехала черная иномарка. Рикки вдруг показалось, что в окне машины было Аришкино лицо.
- Нет, точно показалось, - сказала она себе. А самой стало страшновато. Аришка уходила из школы не трезвая и не в себе от злости. А если и правда, сядет в машину к чужим уродам, каким - нибудь дачникам - москвичам, или, хуже того, к черным?
 Вышел Москвич. Засунул в карман джинсовки две банки джин - тоника и обнял Рикки за талию:
- Пойдем, звезда.
- Слушай, мне показалось, я Аришку видела сейчас в чужой машине! Чего - то мне страшно стало, Женька!
- Да не может быть. Аришка сроду в чужую машину не сядет. Ты с кем - то перепутала ее.
Далее Рикки про Аришку забыла. Они пришли к Москвичу домой, калитка была открыта, а дом - на замке. Лениво залаял из будки Байкал, но Рикки сказала ему:
- Это мы, песик!
 И Байкал улегся. Вокруг спали тихо сады и дома. Нигде, на всей улице, не было ни огонька. Москвич и Рикки тоже свет не зажигали. Включили телек и сели на диван. Никогда еще они не были ночью совсем одни. Днем были, но это не в счет. Это без романтики.
 Москвич вскрыл обе банки. После прогулки и теплой водки прохладный коктейль прямо - таки душу освежал. Москвич скинул джинсовку. А Рикки подсунула ноги под себя и откинулась на спинку дивана. Что там шло по телеку, они не стремились узнать. Москвич положил голову Рикки на грудь, так они и сидели и пили джин - тоник. Потом пустые банки полетели на пол, а Москвич и Рикки слепились в поцелуе. У Рикки голова стала совсем дурная. Это было скорее оттого, что Москвич положил ее на диванные подушки, а лежать на спине пьяной опасно - слишком башню сносит.
 Вслед за банками полетели на ковер футболка Москвича и платьице Рикки от Dolche. Москвич целовал Рикки шею и верхнюю часть груди. А потом расстегнул ей лифчик и припал к соскам. И Рикки, и Москвич были уже совершенно невменяемые. Телек бормотал что - то свое. Они не слышали. Зрение, слух и ощущения сосредоточились в районе их дивана. Дальше Москвич стянул с Рикки трусики, и она смогла приподняться с подушек и принять полусидячее положение. Потому что теперь он ее облизывал - такого никогда раньше не было. Ощущения Рикки смешались. Она не могла бы сказать, что было сильнее - удовольствие или удивление. Конечно, про всё это читали. Даже как - то вдвоем читали. Может, у Москвича и не очень получалось, но Рикки этого не знала. Вскоре стало даже приятно. Рикки прикрыла глаза, и мысли текли сами собой, как - то по поверхности сознания: "Значит, он меня реально любит..."
Впрочем, кто сомневался?
 Москвич поднялся с колен, взял Рикки на руки и понес в спальню. Тоже как в фильме, тоже необычно.
 Здесь пришлось зажечь ночник над кроватью. Это была не Женькина спальня, а его бабушки, сохранившая интерьер еще с тех пор, когда жив был дед. То есть, кровать здесь была двуспальная, а около нее - трюмо. Немного старомодное, но так даже интереснее. Москвич снял джинсы, и в одних плавках лег с Рикки под одеяло. Она сама обняла его.
- Тебе классно было, зайчик? - спросил он шепотом. Хотя в доме никого не было.
- Ага. Здорово.
- Хочешь еще?
 Рикки не могла бы сказать, чего она хочет. Или пьяная была (хотя дури в голове она не чувствовала). Или не распробовала. Но ответила:
- Давай.
Теперь показалось приятнее, или Женька уже малость навострился. А потом он сел в кровати и стал искать что - то на полу.
- Ты чего? - спросила Рикки.
- Резинка... вот она, я же помню, что покупал.
 Из кармана джинсов был извлечен лакированный футлярчик с сердечками. Рикки вблизи никогда этого не видала, поэтому подвинулась ближе и стала смотреть, как он распаковывает пакетик из фольги.
- А почему три? - спросила она.
- А их всегда по три, - ответил он, не глядя на Рикки (слишком был сосредоточен), - на ночь рассчитано.
- А что, за ночь только три раза можно? - спросила она.
Москвич пожал плечами. Резинка была уже извлечена, теперь следовало ее надеть.
- Она не маленькая? - удивленно спросила Рикки. - Ты сумеешь, Жень?
- А чего тут уметь? - ответил он.
 И, действительно, достаточно ловко приспособил эту штуку.
- У тебя что, уже было это? - Рикки даже отодвинулась слегка назад.
- Нет. Просто я несколько раз тренировался. Блин, еще в восьмом классе. Мы с пацанами покупали их и надевали по приколу в туалете. Так, поучиться.
 Рикки вдруг стало не по себе. Потому что она вспомнила (только сейчас!), что у нее самой - то это как раз было. Надо сказать? Он не спросил, в отличие от нее. Вместо этого стал ее снова целовать, и Рикки ничего уже не могла придумать. Секс, который никто не планировал, и который снова свалился, как снег на голову, уже начался. Сам по себе, как дождь. Рикки почувствовала боль и напряжение, как и в первый раз, только в более слабом варианте. Потом это прошло, и теперь она слышала только быстрое дыхание Москвича. Никакой реакции от своего тела не ощущала. Оно раскачивалось в такт его телу. Получалось совсем как у взрослых. К тому же пару раз у Рикки сами собой сорвались короткие стоны (алкоголь располагал), а вздохи получались совершенно реальные.
Потом они посмотрели на часы, которые висели напротив кровати. Вся процедура заняла семь или восемь минут. А им показалось - целый час.
 Рикки показалось, что она отрезвела. Она села в подушках и сказала:
- Мы, вроде, и не договаривались...
 Москвич до сих пор тяжело дышал. Резинка только что была завязана на узелок по всем правилам и брошена справа от кровати.
- Ты жалеешь? - спросил он. - Тебе не понравилось?
- Я не жалею, что ты, - ответила Рикки и положила голову ему на плечо, - я же тебя люблю.
 И они уснули, как будто выключились.
 Проспали недолго, меньше часа. Время уже было позднее, но Рикки не боялась насчет родителей. В Дмитровске никто не приходил с выпускного раньше семи утра. А родители ее, тем более, знали, что Москвич и Рикки будут вести в школе дискотеку.
- Надо пойти умыться, что ли, - сказал Москвич, который был предельно чистоплотен. - Потом можно кофе попить, и еще чуток поваляться. Неохота по холоду идти...
Встав с кровати, Рикки обнаружила с удивлением, что по ее ноге и по простыне размазана бледная кровь. Немножко.
- Ничего, - сказал Москвич, - я до бабулиного приезда застираю.
 Они вышли в кухню, Москвич согрел воды в старом огромном чайнике, часть налил в рукомойник, разбавил холодной.
Рикки была в его джинсовке, наброшенной на голые плечи. Смыла кровь с ноги, потом умыла лицо и пополаскала рот. Москвич умывался, а Рикки взялась делать кофе. Несколько раз они пили кофе у Москвича, поэтому она знала, где что стоит. Но никогда они не пили кофе в пять утра, когда за окном белеет бледно - сиреневый летний рассвет.
 Сели за стол.
- Съесть чего - нибудь хочешь? - спросил Москвич.
- Да можно!
Он извлек из шкафчика печенье, из холодильника - колбасу и серый хлеб.
"Подумать только!" - мелькнуло у Рикки. -"Мы завтракаем вместе... как будто муж и жена. После первой брачной ночи. Аришка не поверит! Никто не поверил бы!"
Москвич ни о чем не спрашивал. Да и о чем ему было спрашивать? Он, конечно, полагал, что он у Рикки первый, как и она у него.
"А что, по - настоящему, он и есть первый. Потому что по любви."
- Пойдем, еще чутка поваляемся, а потом я тебя отвезу, - предложил он. - Думаю, ментов ни хрена никого нет. Мотоцикл не тормознут.
 Легли, завернулись в одеяло, прижались друг к другу, обнялись. Рикки почувствовала такое блаженство, какого, конечно, никакой секс не мог принести. Жалко, что Аришка этого не увидит. И никто не увидит. И никому нельзя говорить. Разболтают моментально.
- Жень, - сказала она, - ты пацанам не расскажешь?
- Я что, ненормальный? - тихо ответил он и обнял Рикки еще крепче. - Чтобы до родаков дошло?
 Стал ее целовать, но секс повторять не стал. И он, и Рикки были сонные и еще не привыкшие к этому новому состоянию. Потом Москвич довез Рикки на мотоцикле до дома. И она упала спать, как подстреленная. Ничего не снилось, но никогда еще не спалось так сладко и так радостно.

Около двенадцати дня Рикки разбудила мать. Было воскресенье, родители дома.
- Вставай поешь, - сказала мать. - Ведь со вчерашнего обеда голодная. Кто там тебя кормил! А потом еще поспишь.
 Но Рикки уже спать не хотелось. Больше всего ей хотелось позвонить Москвичу, но, наверняка, он еще спит. Поэтому позвонила Аришке.
- Да? - хрипло спросила Аришка. Явно только что проснулась.
- Ты как? - спросила Рикки.
- Нормально.
- Ты сразу домой пошла?
- Да нет, - ответила Аришка после некоторой паузы, - еще покаталась...
- С кем? - удивленно спросила Рикки.
Значит, это точно Аришка была в чужой машине!
Аришка снова чуть помолчала.
- С Виталькой, - сказала она потом. Без всяких эмоций.
- С каким Виталькой?!
- С Паниным.
 У Рикки на секунду язык отнялся.
- Ты совсем долбанулась, Аришка?!
- Слушай, давай выходи, я тебе кое - что расскажу, а то у меня тут народу полон дом, - сказала Аришка, не обидевшись.
Конечно, Рикки вышла. Аришка уже сидела на почерневшей коряге на краю оврага и курила. При звуке шагов Рикки она спрятала сигарету за спину, а потом увидела, кто это, и снова затянулась.
Рикки плюхнулась рядом с Аришкой.
- Привет! Ну - ка, рассказывай, что там у тебя за дела с Паниным!
- Дела как дела, - Аришка сначала на Рикки не смотрела. Курила и стряхивала пепел.
- Просто я вышла из школы, такая была злая на этого козла Масика. И решила зайти в "Придорожное", выпить коктейль и посидеть, чтобы успокоиться. А там Виталька был. Он только что зашел. Увидел меня, мол, привет, что ж ты мне не звонишь? Я говорю, а зачем мне звонить? Он заметил, что я злая, и говорит - давай, я тебе хорошего вина возьму, поедем в Прудки, выпьем, и все расскажешь...
- И ты, блин, повелась! - почти закричала Рикки.
 Аришка посмотрела на нее сердито:
- Я не повелась. Мне было хреново. Мне было все равно, что делать, лишь бы не быть одной. Поехали.
 Дальше она замолчала. И так все понятно. Рикки не знала, что и спросить. Дурацкая история. После этого даже рассказывать про себя и Москвича не хотелось.
- Вот, он мне подарил, - сказала Аришка. И показала Рикки купюру. Снова сто баксов.
- Аришка,- умоляюще проговорила Рикки, - ты что?! Не понимаешь, что ли?
- Что - не понимаю?
- Он тебе снова заплатил, как проститутке!
- Нет, - сощурив глаза, сказала Аришка, - не просто заплатил! Я ему нравлюсь! Он мне сказал - у него жена каждую субботу уезжает. И телефон мой взял. Сказал, позвонит в следующую субботу!
Рикки даже отодвинулась. У нее сил не было это слушать.
- Аришка, ты совсем дура, да?
- Почему это я дура?
- Сколько ему лет?
-Тридцать. А что?
 Теперь Аришка говорила не обессилено, как вначале, а вызывающе.
- А если мне лучше со взрослым общаться, чем с какими - то сопляками - придурками? Он со мной не разговаривает, как этот дебил Масик! Он...
- Он женатый! - сказала Рикки.
 У нее не было аргументов. Ей было противно и страшно. Так уже было, когда Эди собралась замуж за Боку.
- Ну и что? Он эту Инку, корову, давно не любит. Он сам мне сказал.
- Мало ли, что он сказал!
Аришка склонила голову набок и сказала враждебным голосом:
- Ты Эди завидовала, и мне завидуешь!
- Я?! Чему мне завидовать? - Рикки чуть не засмеялась, но вместе пришла к ней странная слабость.
 Аришкина внезапная злоба парализовала ее. Она встала. Надо было уходить. Аришка ее слушать не станет. Она уже не друг, и другом никогда не будет.
- Ты всегда думала, что ты крутая, да? Ты поешь хорошо, а я не умею! Ты учишься лучше... и папа у тебя - местная шишка... а я типа никто, да? Только вот я нравлюсь взрослым и богатым, а на тебя только сопливый пацан повелся...
Рикки даже возражать ничего не стала, пошла домой, по дороге ревела и еле успокоилась. Долго пила воду из колонки, только бы родители не заметили, и не стали расспрашивать.

- Позвони Аришке, скажи, что мы с пацанами собрались в поход, - сказал Москвич по телефону. - Я сейчас за тобой заеду. Поедем к Антону, палатки просить.
- Я с ней не разговариваю, - ответила Рикки. - И вряд ли она пойдет.
- Что случилось? - спросил Москвич.
- Приезжай. Расскажу.
 Она рассказала, опустив, конечно, тот эпизод, когда она и Аришка вместе были у Паниных.
- Одуреть! - отреагировал Москвич. - Хотя, не удивляет особо. В Москве девки все сбесились на деньгах. Аришка всегда была такая. Приземленная.
- Нет, - возразила Рикки, - она была хорошая! Я не понимаю, с чего и она, и Эди...
- Бессилие против несправедливого устройства мира, - пояснил Москвич, - сильные люди бунтуют. Слабые - сдаются. Во все времена так было.
 Рикки это не утешило. Она села на мотоцикл за Москвичом, обняла его руками за талию, и они помчали. Очень скоро уже стояли во дворе дома Антона. Антон был с садовыми ножницами. Он подрезал смородиновые кусты. А Наденька, его жена, возилась в кухне. Окно у нее было открыто, оттуда неслись ароматы пирогов.
- И хватает же у вас сил! - засмеялся над ними Антон. - Я полуживой после вчерашнего выпускного.
- Надо меньше пить, Антон Николаевич! - нахально поддразнила Рикки.
Антон погрозил ей пальцем:
- Не дерзи, Смагина! Я не употребляю, сама знаешь!
- Я тоже, - сказала Рикки, - из мелкой посуды!
 С Антоном можно было так прикалываться. Он понимал юмор, и не считал, что ученики - это не люди.
- Так дадите палатки, Антон Николаевич? - спросил Москвич. - Порядок и сохранность я гарантирую. Вы же меня знаете.
- Знаю. Приходите завтра в школу к десяти. Берите.
 Вышла Наденька с тарелкой, на которой дымились пирожки с блестящими спинками.
- Угощайтесь, Римма, Женя.
 Видимо, сегодня у нее был "хороший день". А это случалось ну очень редко!
- Интересно, Антон эту дуру Наденьку любит? - спросила Рикки, когда они вышли со двора.
- Наверное, - ответил Москвич, - она же красивая.
- Разве это главное? Она конченая дура. Истеричка. Издевается над всеми. А над ним больше всех.
- Любовь сильнее условностей, - ответил Москвич, - это гормональная и психологическая зависимость. В состоянии любви недостатков не замечают.
 Рикки вздохнула. Он все на свете мог объяснить. Но все равно она не понимала поведения Эди и Аришки. Хоть убей, даже при самых умных объяснениях.
 Вечером Рикки позвонила Аришка.
- Ты меня извини, - сказала она сдавленно, - я тебя обидела. Я так не думаю про тебя, Римка.
- Ладно, фигня! - радостно ответила Рикки. - В поход пойдешь?
 Аришка сделала короткую паузу:
- С Масиком? Не пойду. Ты не обижайся, Риккуль... Мы с тобой и без этих Масиков сраных дружили. И дальше, чего нам ссориться? Ты иди. У тебя там Женька. А я не хочу.
 Рикки смирилась с этим. Конечно, обидно, что без Аришки. Спросить про Панина Рикки не решилась.

В поход вышли рано утром, когда было еще прохладно, а небо над Дмитровском висело прозрачно - розовое. В пути было много росистых лугов, и носки у всех к концу перехода были мокрые насквозь. Но этого никто не замечал, восторгались взлетающими из - под ног тучами кузнечиков, перебегающими дорогу белками, молодыми толстыми грибами и прочими радостями. Идти было семь километров. Наташка Белякова спросила, а почему было не поехать на мотоциклах.
- На мотоциклах - это уже не поход, - сказала Рикки, - никаких приключений.
На поляне, на которую пацаны ходили уже не один раз, разбили бивак. Ребята отправились за дровами, а девчонки стали раскладывать продукты. Девчонок было всего трое: Рикки, Пончик, деревенская подружка Костяна, и Наташка, которая не имела из этой компании никакого бойфренда, просто она училась вместе с Рикки и Рыжим, и была Рикки приятельница. Ребят больше: Москвич, Масик, Костян, Рыжий, Тепка и еще Кэл, который приезжал в Дмитровск на лето к бабушке.
 Поход запомнился народу только с замечательной стороны. Варили еду на костре, купались до посинячки, ловили рыбу, играли в футбол, а вечером пили водку и курили траву, которую Кэл привез. Были желающие нажраться водки прямо с утра, но Москвич не разрешал.
- Это свинство, - сказала он, - мы отдыхать пришли, а не синячить. Водку жрать можно было и в городе.
 Так жили три дня и три ночи. Палаток было всего три, в одной поселились девчонки, в другой - ребята, в третьей - продукты и Москвич с Рикки. То, что Москвич с Рикки жили отдельно, ни у кого не вызывало удивления или протеста. Во второй день, когда все собрались купаться, Москвич сказал:
- Чего - то мне не хотца купаться. Я останусь, придавлю часок на массу.
И он посмотрел на Рикки пристально, после чего Рикки сказала:
- Я тоже останусь.
 Они остались вдвоем в своей палатке, где пахло разогретым хлебом и брезентом, и сначала просто сплетали пальцы и шептались ни о чем (зачем шептаться? никого не было рядом!), а потом стали целоваться, и от поцелуев зажглись, сильнее даже, чем в ночь после выпускного. Очень скоро оба лежали в обнимку совершенно голые, под Рикки - оба спальника, потому что все - таки жестко. У Рикки соски были кроваво - красные от поцелуев, у Москвича - весь лоб в поту. В палатке было достаточно жарко. Рука Москвича располагалась у Рикки между ног, и прикосновения его были настолько осторожные, что Рикки поняла - эта область тела может быть источником удовольствия. Правда, слабенького. Когда начался реальный процесс, удовольствие пропало, вернее, иногда ощущалось что - то наподобие, зависело от ракурса тел, что ли...
- Солнце, - сказал Москвич потом, когда уже отдышался и выбросил использованную резинку в костер, - а ты ведь не кончаешь?
- Нет, - ответила Рикки, - я не умею. Это должно само получаться, вроде бы.
- Я позавчера читал. В библиотеке взял такую книжку медицинскую. "Сексопатология" называется. Там написано, что до 18 лет девушки совсем оргазма не испытывают. И вообще, только половина женщин испытывает оргазм, а остальные - нет
- А в порнушках все испытывают, - сказала Рикки.
- Ну, порнушки - это же не научно. Это нарочно снимают, для возбуждения инстинктов.
Назавтра они снова остались одни вместо купания, и состоялся третий секс. Это было уже привычно, но с каждым разом все интереснее и интереснее. Они прилипли друг к другу навечно, обменялись гормонами и частями душ, наверное. Рикки ходила постоянно в состоянии восторга.

- Классно загорела! - отметила Аришка. - Вечером на дискотеку пойдешь?
- Конечно. Сейчас отосплюсь только. В походе спать неохота ни фига...
Как раз была суббота. Рикки смело надела на дискотеку самый малюсенький топик. Можно было похвалиться загаром. Правда, у нее вылезло от солнца бесчисленное количество веснушек, но Москвич сказал, что ей так очень идет. Все девчонки обзавидовались на загар Рикки. Они с Аришкой танцевали счастливые и слегка пьяные - выпили по банке джин - тоника. Когда Рикки с Москвичом танцевали медляк, Аришка куда - то сдулась.
- Где Аришка? - спросила Рикки у Тепки.
- На улице стоит, - ответил тот как - то презрительно.
 Аришка стояла и курила около открытой дверцы черного мерседеса. И смеялась о чем - то с Виталей Паниным, который держал ее за запястье.
Рикки подошла.
- Привет, Римма! - поздоровался Виталя первым.
- Здрасте, - сказала Рикки. И спросила Аришку:
- Ты долго?
- Я сейчас уеду, - ответила та, продолжая улыбаться. - Покури с нами! Смотри, какие Виталька мне сигареты классные купил!
Классные сигареты были "Данхилл" с ментолом. Рикки сигарету взяла и постояла рядом с мерседесом, разглядывая почуть Панина.
 Оба они с Бокой были на одно лицо, плебейские рожи, как говорил про таких Москвич. У обоих уже намечалось пузо. Бока был даже чуть получше внешне.
- Ну, что, поехали, Малыш? - спросил Виталя.
Аришка кивнула.
- Римма, не хочешь с нами? Просто посидим, у меня там коньячок, вкусного много, - предложил Виталя.
- Не бойся, поехали, - позвала и Аришка.
- Нет, спасибо. Меня Женька ждет.
Рикки не понимала Аришку, ну никак. А у той глаза блестели, как у кошки, объевшейся сметаны.
- Ну, каждому свое, - пожал плечами Москвич, - в таких тоже влюбляются. Одевай шлем!
 Они помчались в черную дмитровскую ночь со страшной скоростью. Около калитки Рикки обнимались долго и жарко.
- Жалко, у нас все дома, - прошептал Москвич, - я так тебя хочу, умереть на месте!
- Приходи завтра днем, - сказала Рикки, - родители с Сашкой в Митино поедут, к тетке, жуков собирать. А я сразу от жуков откосила. У меня на них аллергия.
 Москвич вздохнул, надел шлем и умчался.

- Смотри, я сделал набросок, - сказал Москвич, - только не знаю, как рисовать - черной гелевой ручкой или тушью? По мысли, нужны тонкие спутанные линии...
 Рисунок был в карандаше, небольшой. Над речкой свисали тонкие ветки ив, летел ястреб, легко угадывался пейзаж из похода. А около речки в траве лежали, обнявшись, девушка и юноша. Лиц не видно, оба одетые, но так сцепились, точно насмерть. И надпись шла по небу и облакам: "Моя любовь".
- Супер! - воскликнула Рикки. - Я думаю, это лучше ручкой! Здорово как, Женя!
 Они валялись на диване, играл старый альбом "Скорпионз", окно в сад было нараспашку. Клетчатая рубашечка Рикки была уже расстегнута. Но секса еще не было.
- Я хочу научиться маслом, - сказал Москвич, - но маслом трудно. Отец обещал научить.
 Он убрал рисунок и обнял Рикки, уткнулся ей лицом в плечо, несколько минут они лежали так, замерев и слушая только "Скорпионз" и пчел, гудящих в саду. Потом, не сговариваясь, разделись и стали целоваться.
- Может, надо помедленнее? - спросил Москвич. - Ты мне скажи, как тебе лучше.
 Помедленнее оказалось, правда, получше, но все так же безрезультатно (для Рикки).
- Да не парься, ты, Жень! - сказала она. - Если даже в книжке написано, что этого не бывает! Я тебя и так люблю.
 Они пообедали вместе, потом Москвич уехал, а Рикки позвонила Аришке.
- Я щас приду, - пообещала та, - мои все жуков собирают, а я...
- Короче, откосила, как я, - засмеялась Рикки, - приходи.
Аришка пришла в джинсовом платьице Dolche. Почти таком же, как у Рикки.
- Откуда? - удивилась Рикки.
- Виталька подарил, - сказала та, довольная до жопы. - Я сказала, что хочу, как у тебя!
- А родителям что сказала, откуда?
- Сказала - Эди подарила!
 Рикки услышала в своем голосе враждебные ноты и осадила себя. А то Аришка снова подумает, что Рикки завидно.
- Тебе очень идет, - сказала она. В принципе, это была правда.
Аришка расцвела от комплимента, и стала рассказывать, какими яствами угощалась, какие фильмы смотрела, какие были вина. Дальше она не рассказывала, но Рикки сама спросила:
- Слушай, у тебя бывает оргазм?
 Аришка не замялась даже на секундочку:
- Конечно!
Рикки возразила аргументами из книжки. Вообще, похоже было, что Аришка не врет.
- Что может твой Женька знать, кроме дурацких книжек? - спросила Аришка. - Опыта у него ноль! Вот поэтому я и не хочу с этими малолетками связываться. Ни денег, ни обхождения, ни секса...
 Рикки обиделась за Москвича.
- У Женьки обхождение как - то получше, чем у этого Панина, у которого в голове два шара!
- Женька, может, и умный, - пожала плечами Аришка, - но это потому, что он неместный. А Масик дебил дебилом. И все эти... остальные! Меня Масик как звал? Корова, кобыла... А Виталька меня зовет - малыш, котеночек.
- А я такие слюни - сопли не люблю!
- Кобыла - лучше, да?
 Насчет кобылы Рикки с Аришкой согласилась, конечно, и тут Аришка изрекла ценный совет:
- А ты ложись не на спину, а на бок или на живот. Так лучше. У меня на спине тоже ни фига не получается.

Потом совет был опробован. Летние каникулы длинные, еще июль и август... И много было солнечных дней, когда родители уходили на работу, а Рикки и Москвич могли свободно встречаться у Рикки дома. Или же садились на мотоцикл, уезжали далеко в лес, где расстилали коврик в зарослях дико - розового иван - чая и окунались в безумие. Оргазм, правда, к Рикки так и не пришел. Но безумие усиливалось.
 Аришка исчезала с дискотеки по субботам, и про нее уже болтали в городе, но она делала вызывающий вид и заявляла:
- Мне наплевать! Что хочу, то и делаю!
 Родители пока не знали. Ни Риккины, ни Аришкины.
А восемнадцатого августа Москвич позвонил Рикки и сказал:
- Я сейчас подъеду, мне надо с тобой поговорить.
- Что такое?
 Рикки показалось, голос у него был странно невеселый.
- Сейчас, Рикки.
И он сообщил ей у калитки, где они постоянно обнимались по вечерам:
- Риккуля, я, видимо, уезжаю в Москву.
- Надолго? - спросила она.
 Глаза у него были как больные - черные, с расширенными зрачками, и смотрел он на нее с отчаянием.
- Насовсем. То есть, к родителям.
 У Рикки дыхание перехватило. Полминуты точно она молчала.
- Ты же не хотел с ними жить, - сказала она еле слышно.
- Видишь ли, мне отец звонил... они сошлись с матерью. То есть, помирились. Я не хотел с отчимом жить. А отца я сильно люблю. И они хотят, чтобы я последний год учился в своей школе, в Москве. Там знания лучше дают.
 Рикки не выдержала - слезы у нее покатились сами собой. Она хотела вытереть их, но не сумела. Заревела, как ребенок шести лет. И Москвич схватил ее за плечи, прижал к себе, а когда заговорил, в голосе у него тоже вовсю звенели слезы:
- Рикки, не плачь! Я же буду приезжать. По выходным и на все каникулы... я тебе буду звонить... не плачь, Рикки!
Когда Рикки вернулась домой, мать аж испугалась - так девчонка ревела и такая была опухшая. Попробовала расспросить - Рикки не отвечала. Пришлось напоить ее валерьянкой. Только тогда объяснила, в чем дело.
- Ну, - сказал спокойно отец, - это все равно произошло бы, только чуть попозже. Все равно Женя закончил бы школу и уехал учиться, а тебе еще три года до конца школы...
- Чтоб она провалилась, эта школа! - с яростью закричала Рикки. - Какой дурак это придумал... учись, учись... кому это все сдалось!
- Ты что же, замуж собралась в четырнадцать лет? Чтобы сидеть дура дурой на кухне с грязными тарелками? - спросил отец презрительно.
- Игорь, не надо, - сказала мать, морщась.
Она Рикки сочувствовала. Но не одобряла, это ясно. В четырнадцать лет люди не умеют любить. Они, как бы, не совсем и люди. Это всем известно.

 Москвич уехал двадцатого. Чтобы успеть восстановиться в своей прежней школе, купить учебники. Но обещал еще приехать до первого сентября. Позвонил он в тот же день вечером. Сообщил, что приехал, что дома все нормально. Рикки уже не плакала. Но все ей было не в радость. Тем более, полили нудные холодные дожди, на улицу не выйдешь, настоящая осень. Аришка и Рикки сидели у Рикки дома, включали какие - то скучные записи, или фильмы, которые толком не смотрели. Потом Любаша, классная, вызвала их в школу, чтобы помогли ей убраться в классе перед началом года. Рикки увидела в библиотеке стенгазету, которую делала библиотекарша Маша. Стенгазета называлась "Вот оно какое, наше лето", и вся была облеплена фотками. Рикки увидела фотки с выпускного вечера, себя у микрофона и Москвича с соло - гитарой, и ушла поскорее, потому что слезы покатились сами собой.
 Она знала, что все кончилось. Что бы там не говорили. Все кончилось навсегда. У нее было такое предчувствие. А сны снились холодные, скользкие и серые. Как нудный дождь за окном.
"У меня никого больше нет. И никого больше не будет".
Но Москвич приехал - таки в последнюю субботу августа. Они вместе пошли на дискотеку. Танцевали медленные танцы, целовались, не разнимали рук весь вечер. Рикки смеялась, но смех был скорее истерический, чем веселый.
- Вот, - сказал Москвич, - я закончил. И заламинировал. Тебе на память.
 Это был рисунок "Моя любовь". Уже сделанный гелевой ручкой. Много спутанных тонких линий. Рикки потом повесила его над столом, за которым делала уроки. Москвич звонил достаточно часто, и Рикки, когда говорила с ним, всегда смотрела на этот рисунок.
Наступила осень. И одновременно - учебный год. Самое противное время в жизни.
 
(продолжение следует)