Валери

 

 Ублюдок, ненавижу его.
 Я хочу его убить.
 Как представлю его грязные руки, ласкающие нежное тело Валери, его пошлые развратные движения, мне хочется, подобно дикой кошке, защищающей своих детёнышей от врага, впиться когтями в его рыхлую плоть, пустить алую, возбуждающую кровь; и никогда уже не останавливаться, стервенея от её вида, упиваясь своей победой над жертвой; мстить ему.

Мстить за всё. За свои слёзы и за слёзы Валери, пролитые в моё мужественное плечо за стаканом виски.
 Виски… Как она любит виски.
 Нет, она только говорит, что любит виски.
 Она говорит, что любит джаз. Глупости, она ничего не понимает в джазе. А он верит ей, ему нет никакого дела до джаза, но он верит, что Валери любит джаз.
 Да что он вообще может понимать?! Как может он почувствовать то одиночество, что прячется на дне её насмешливых глаз, или понять хоть одну её нелепую для всех выходку?

 Способен ли он хоть на что-нибудь ради неё? Животное, грубое похотливое животное! Для него в ночные синие летние сумерки лежит она, обнаженная, в мягком лунном свете, на порочных простынях, в ожидании его развратных ласк, горячего, прерывистого дыхания, крупных капель пота, падающих на её беззащитное тело.
 И она будет мечтать о настоящей чувственности, которую, может быть, когда-то осмелится познать, но не теперь… и он не узнает об этом; а пот всё стекает; и Валери стонет в синеве этой ненужной ночи.
 
 Днём мы шутим и смеёмся, и она не знает, что ради этих вот мгновений, я готова на любую муку. Валери…
 Может виски?
 Хочешь виски, Валери?
 Конечно же, хочешь. А расскажешь мне, как ты провела ночь? Да, ты всё расскажешь мне, Валери, - как тебе хотелось настоящей чувственности, что ты готова её познать; но нет, родная, нет. Ты будешь всё так же чувствовать на коже его тяжелое дыхание, его настойчивые руки в запретных местах, и плакать в моё плечо за стаканчиком виски.
 А я буду мечтать, как однажды выцарапаю ему глаза.

 Тихо играет музыка.
 Джаз? Нет; к черту этот джаз, кто станет его слушать?

 Валери...