Старик

Этот старец был высок и светловолос, и под серым его дорожным плащом порой мерцала сталь кольчуги.

Никто не знал имени его. Никто не мог бы сказать, где началась дорога старика. Никто не осмеливался спросить, куда тот идет. Он постоянно был в движении, не оставаясь ни в одном месте больше чем на день.

Он никогда никого ни о чем не спрашивал. Мало кто мог похвастаться тем, что вообще слышал его голос. Самое большее, что было возможно получить от него вместе с мелкой монетой - фраза "Жаркое и меда!" Старец не обращал внимания на извечные насмешки уличной детворы. Но если кому-то приходило в голову швырнуть в него ком грязи или бросить под ноги дохлую кошку, он всегда успевал обернуться за мгновение до броска. И тогда не звучало ни слова, но его взгляд заставлял разжиматься кулаки и принуждал самых бесстрашных и отпетых малолетних воришек опускаться на колени в ту же грязь, из которой они, казалось, появились на свет.

Пожалуй, люди не любили старика. Но каждый, кто был справедлив, припомнив все, что знал о нем, не смог бы найти повода для упрека. Никому старец не причинил вреда.

И никто не смог бы причинить вред ему. Жестокие убийцы, повелители трущоб, решившие поправить свои дела за счет сафьяновых сапожек или серебряного оберега старца, не имеющего имени, не осмеливались напасть на него. В схватке ножа и взгляда неизменно побеждал взгляд старика. Дикие звери, встретившиеся ему на дороге, облизывали его руки и не смели даже показать свои клыки. Казалось, что старец умеет разговаривать с ними, причем разговаривать безмолвно.

Видно, многое тайное не было для него тайной. Старик лечил множество болезней, непокорных врачам. Сотни детей и матерей могли бы прославлять его за избавление от краснухи, лихорадки, цинги, лепры... Он будто чувствовал запах болезни, уверенно входил в дом, где сгорало еще одно тело, бесстрашно садился рядом с больным, кладя руку ему на лоб, и что-то шептал тихо. Перед старцем, светлым и немногословным, отступали рахит, оспа и чахотка. Он заслужил не одну любовь - множество. Но не получил ничего. Слишком тяжело было людям признать за ним право на молчание. Когда он излечивал ребенка, спасал женщину от родильной горячки, кормил умирающего нищего, все они благодарили его - а он не слушал и не слышал благодарности. Ему пытались отдать самое ценное - он не принимал награды. Перед ним падали ниц, но он равнодушно отворачивался и молча уходил.

И в спину ему неслись оскорбления.

Старец заслужил славу сильного колдуна. Теперь ему отказывали в питье и ночлеге в тавернах и трактирах, а люди, увидев стройную фигуру в сером плаще и алых сапогах, отводили взгляд и ускоряли шаг. Но старик не обращал внимания на страх и ненависть, которые внушал. Все так же он бродил по разбитым дорогам и заросшим тропам от города к городу, от деревни к деревне. Все так же он лечил тех, кто боялся смерти больше, чем его. Все так же он вглядывался в лица людей, не произнося при этом ни слова.

Благочестив был владетельный князь, до которого дошла молва о старом колдуне, бродящем по его краю; благочестив и суров. И по его приказанию лучники княжеской стражи схватили старца во сне, крепко связав его, опутав серебряной нитью и плотно завязав глаза...

Князь сам почтил своим присутствием пытку старика. Его спрашивали об имени, о родителях, о том, зачем он пришел в город. Старцу не развязывали глаз, помня о страшной силе его взгляда, но он все равно молчал в ответ на все вопросы.

Старика жгли огнем и пытали водой. Ему под ногти вгоняли гвозди, а суставы пальцев дробили в тисках. Палачи стальными прутьями перебили ему кости рук и изуродовали тяжелыми кнутовищами спину. Но он молчал, словно не слышал ничего вокруг и не чувствовал боли.

Он молчал три дня. Три дня его пытали без остановки. Вечером третьего дня мучений то, что осталось от когда-то стройного и сильного тела, в ответ на вопрос "Зачем ты пришел в наше княжество, и что ты творишь здесь?", прохрипело:

- Я ищу свою сестру, родную сестру. Нас разделили в младенчестве, и я не помню ни ее имени, ни лица, но знаю, что найду ее, увижу и узнаю"...

Старик потерял сознание. Все попытки вернуть его в чувство не привели ни к чему.

Княжеский суд был скор и справедлив. Старик после ареста ничем не проявил своей колдовской сущности, говорил князь, и потому оснований для сожжения его на костре нет. Сумасшедший старик, отказавшийся назвать свое имя, будет отпущен и доставлен на место ареста. Однако, учитывая опасную и неуправляемую силу его взгляда, предварительно старику будут выжжены глаза. После этого ему милостиво дозволяется собирать подаяние в округе.

На указ была приложена печать. Вскоре безглазого старца в когда-то сером, а теперь буром и изорванном плаще вынесли из подземелья замка и бросили на том самом месте, где он ночевал три дня назад, на окраине города. Волосы старика, прежде природно-светлые, поседели и свалялись. Бледное лицо было рассечено плетью и отмечено следом каленого железа. Глаза старика больше не сияли, оставшись в замке князя.

Старец не стонал и не кричал. Он лежал, распластавшись, в грязи, и лицо его было обращено в небо. Люди обходили искалеченное тело своего спасителя стороной, и даже дети не подходили к нему.

К утру старик исчез. Никто не мог сказать, куда он делся. Никто не видел, как он уходил или как его поедали бездомные собаки. Об исчезновении посудачили и вскоре забыли.

Через неделю в княжество пришла чума. Неслышными шагами она прошлась по деревням, замкам, выселкам и монастырям, повсюду собирая налог жизнями. От нее не спаслись ни старые, ни молодые. Чума проникала в любой дом, пронзая самые крепкие двери, обходя карантинные посты, преодолевая леса, болота и реки. Не было семьи, где не оплакивали умерших родичей.

Наконец, страшная гостья добралась и до самого центра княжества, обрушившись на его столицу. Сотни людей умирали, отмеченные бубонами. Смерть не обошла и княжеского замка, забрав наследника престола. И тогда-то оставшиеся в живых бежали из города, надеясь спастись от неотвратимой болезни на природе.

Колонна беженцев, оставивших больных родственников умирать в городе, бросивших все имущество, вмиг обнищавших и заклеймленных страхом, медленно и скорбно шла от распахнутых ворот. Впереди ее ехал верхом постаревший князь вместе с женой, чье лицо было красным от непрерывных слез. Нелегки были мысли владыки когда-то богатого края, когда крик из хвоста колонны прервал их.

Князь обернулся туда же, куда смотрели его подданные, оставшиеся в живых. На холме, возвышавшемся рядом с городом, стояли две фигуры. Они едва угадывались бы вдалеке, если бы не злая насмешка неба, искаженного ужасом. Преломленные воздухом, фигуры увеличились, поднявшись в небеса.

Впереди стояла женщина в бесформенном черном одеянии. Ее вороновы волосы будто шевелились, а глаза горели. Она смотрела на город и на его жителей, ее руки сжимали косу с пятнами засохшей крови.

А рядом с ней стоял слепец в сером плаще. Он дарил женщине свой братский поцелуй.