История первая

1.
Дождь шел всю ночь. Да, именно всю напролет (хотя, куда он летел, увы, неизвестно). Сначала, как зачин, как обычно, была гроза. Гремел гром, сверкала молния. Все как обычно.
Обычные слова, чтобы описать обычные элекстрические разряды. Но странно, всегда задумываешься: что общего у дождя с электричеством? Ведь электричество – это утюг, ну, может быть, ЛЭП, ну уж в крайнем случае, для особо избранных (для нас?) – это музыка. Помните?
Электричество знает нас в лицо, и каждый помнит свой номер.
Хотя, когда смотришь на кривые ветки молний, редко думаешь обо всем этом. Чаще вспоминаешь рассказы старой бабушки, как и когда и кого убило такой молнией. Если верующий – крестись. Если неверующий – тоже крестись, Бог все простит. Но есть и такие, что не боятся смотреть в небо, когда, как кривые лучи солнца, молнии озаряют и родной дом, и яблоню, что посадил не-знамо-кто-не-знамо-когда. Но этот «незнамо» был славный человек. Он оставил нам яблоньку, а сам ушел в-незнамо-куда.
Да. Именно так и было. В те времена (на самом деле неизвестно, как сейчас) надо было выяснить три вопроса: кто? откуда (куда)? и когда?
Давно же это было. Раз столько вопросов сразу. С одного раза. Зараз враз. Чразил разок и развел руками – «раз на раз не приходится».

2.
А вообще пора выводить героя. Герой сегодня не герой. Героиня. Ее имя Фаина. Милая шестнадцатилетняя грузинка, никогда не видевшая своей исторической родины. Она, на самом деле, я, а, может, наоборот. Это надо спросить у нее. Я же опишу ее внешность и нравы.
Большие черные глаза, нос с горбинкой, волосы черные, как деготь, их приятно гладить, но они очень непослушны. Когда Фаина идет, то, кажется, будто по ветру за ней развивается ночь. Конечно, она могла бы иметь фигуру фотомодели, но ей это не нужно. Она гибка, но не худа. Мала ростом. Но описание не сравнится с увиденным: сходите на Арбат, посмотрите сами.
Пускай она будет обладать теми достоинствами, которых у меня нет. Она обретет недостатки, которых мне так не хватает.
У нее часто грустное настроение. Фаина редко смеется. Но когда она улыбается – небо становится ближе…
Слышишь… Ты уверен, что небо нельзя приблизить, но можно к нему приблизиться самому? Можно?
Разве. Лишь в идеале. Но не сотвори себе кумира, идола, идеала.
Идола у Фаины нет.
Атеист и моль священны в смерти вдвойне*…

* «Американская молитва» Дж.Моррисон

3.

Сейчас Фаина в деревне.
Она выходит на пригорок и смотрит в ту сторону, где должно заходить солнце. Солнца нет. Фаина его не видела неделю к ряду.
Дни строились в ряд.
Когда утром Фаина открывала глаза, она не видела ничего, кроме солнца. Широко открыв глаза, она смотрела прямо в центр этой звезды. Но, чем шире она открывала свои черные глаза, тем глубже туда в них входило солнце, и , к сожалению, его уже не было видно снаружи, там, куда смотрела Фаина.
Тогда приходилось замечать стены, оклеенные старыми обоями, приходилось вставать и влезать в одежду.
Одежду Фаина намеренно не меняла неделями. Когда старые, рваные, грязные рубашка и джинсы уже нельзя было взять в руки, Фаина ложилась поверх покрывала и громко стонала. Приходил кто-нибудь, жалел ее, гладил по прекрасным волосам, и говорил, что она может поехать в город и приехать через неделю.
Этого ей и надо было. Играть в несчастную бездомную кошку ей очень нравилось. Ее маленькие хитрости были так бесхитростны. Не думайте, что только маленькая грузинка способна на такие выходки. Любая женщина (даже если она только ползает или уже не ходит) может это. У каждой женщины есть змея.
Все домашние знают об этом, но прощают ей.
Фаина выходит на улицу. Окунается в мокрый воздух и сизый туман. Дует свежий теплый ветер. Туман медленно исчезает. Под босыми ногами хлюпает застоявшаяся грязь. Небо затянуто светлыми тучами. Серые мыши ползут среди светлой пыли: вот, что видится Фаине, если она смотрит на небо, но сейчас она туда даже не взглянула. Под ногами мокрая трава.
Фаине что-то кричат вслед, но она никого не слышит. Она бежит в поле собирать цветы, а по дороге вспоминает рассказ старого дедушке об обвале в горах.
Ах, горы. Вот бы в горы. Высокий Кавказ. Фаина думает, как счастлив был тот человек, который впервые увидел горы. Он, наверное, стоял и ничего не слышал, ничего не чувствовал…

4.
Пусть друзья не всегда понимают ее. Все, что у нее есть – это рваные джинсы и право сидеть на грязном тротуаре центральных улиц Москвы.
Возможно, это право кто-то попытается отнять, но отдаст ли его Фаина?

5.
Фаина спускается к ручейку. Мостик через него утонул в воде от прошедших дождей. По скользким дощечкам на другой бережок.
Маленькая кошка подошла к ручью. Фаина хотела взять ее на руки, но та убежала, предательски бросив Фаину, такую же, если подумать, маленькую дикую кошку.
Невдалеке звенел водопад. Здесь речка порогом спускалась к своему концу. Тихо, устало журча, выливалась она из бурного водопада.
Течение несло меня на скалу, а с берега я слышал…
Где-то в деревне лаяли цепные псы.
Фаина достала сигарету. Смятая и погнутая, последняя сигарета была явно в тягость. Ей захотелось срочно обратить ее в бычок, в обгоревший, цвета вареной моркови фильтр.
Спички, долго валявшиеся в джинсах, как всегда отсырели. Фаина чиркнула одной спичкой, но сломала ее и выбросила. Повторив это упражнение раз десять, засмеялась. Больно смотреть на единственную спичку с зеленой головкой в коробке. Придется идти вон к тем мужикам, что так отчаянно косят еще мокрую после проливного (а, может, пролетного) дождя траву.
Косы звонко шикали в воздухе. Фаина немного побаивалась этих ведьм.
Все-таки людей всю жизнь преследуют ассоциации. Когда Фаина смотрела на косу, она вспоминала снежну бабушку в белом саване.
Наверное, поэтому так все просто понимается.
Итак, мы часто думаем о ней, ибо человек наказан думать об этом.
Здравствуй, моя смерть! – Так бы каждый из нас начал думать. А потом обыденная беседа. Здесь не возможен диалог, но он есть у многих, и я даже рад, что мы говорим на одном языке. Ведь нам трудно понять друг друга, но ты вежлив и я не сержусь. Длинный монолог, как отклики, слова двоих.
Фаина часто думала, что для того, чтобы взять в руки косу, нужно часть сердца отрезать и бросить вон. Мужики именно такое воспоминание и оставили.
Спички. Крошечные кусочки когда-то живого дерева. Пламя, маленький ошметок великой плазмы.
Солнце, приди!
Сигаретный огонек, как сигнал солнцу из глуши русской деревни.
Спички не подмога: искусственное солнце не умеет греть, для этого нужно прожить миллионы лет. А кто сможет столько прожить?
Нет, им было три года, когда они разучились жить.
Фаина глубоко затянулась. Она уходила от косарей, улыбаясь.
Я сжал ее бедро – death smiled.

6.

Это море гвоздик жалко разрушать, но раз Фаина человек, то она обязана все испортить.
Мы же вспомним небольшую полянку в Александровском саду. Ну-ну, напрягитесь!
Мы стояли на плоскости с неизвестным углом отражения, я был ранен светлой стрелой, эти ноты пронизали меня.
Тысячи серебряных колокольчиков зазвенели в ушах Фаины. Она пригляделась – это лиловые цветочки качались на тонких стебельках.
Богатый букет: тут полевая герань, медуница, иван-чай, колокольчики, душистый горошек, ромашки, пижма, клевер…

7.

Собирайся, мы домой…
Фаина слышала много музыки, но эта песня у нее любимая…
Нелепая гармония пустого шара наполнит промежутки (а ведь мозги рассхолись, значит, дыр стало больше) мертвой водой.
Домой!
Сейчас самое главное поймать момент: схватить сумку, надеть кеды на босые ноги (уж не до носков), попытаться собрать волосы. Еще нужно съесть свой завтрак, вспоминая, что давала зарок не курить натощак.
Дел много.
От этих каменных систем в распухших головах…
Домой!

8.

Здравствуй, город!
Здесь нас никто не любит, ведь мы, как один, социально опасны, поплачь о нас, пока мы здесь.
Я говорю тому, кто видел город уже, ведь я уезжаю в деревню, чтобы стать ближе к земле.

9.

А небо становится ближе в городе. Фаина сидит на грязной, закиданной бычками и пробками мостовой. Она курит, но на самом деле она созерцает себя. Ведь небо становится ближе.