Адью, интервью!

-- Милый... Любимый... Ты действительно лучше всех на свете!

-- Ты вчера снова с кем-то в этом убедилась?

-- Да... Тот парень был такой настойчивый... Я не смогла ему отказать...

Они лежат, обнявшись, на стареньком диване под одним ватным одеялом, заправленным в застиранный белый пододеяльник с большим квадратным отверстием посредине. В обнимку теплее коротать стылые зимние ночи в однокомнатной квартире, которую они арендуют. Робкий утренний свет едва бледнеет сквозь морозную туманность окна, но будильник уже прозвенел свою жизнерадостную мелодию. Пора вставать, однако есть ещё немного времени понежиться в блаженстве сонного уюта.

-- Не смогла отказать? Кажется, он здорово тебя очаровал.

-- Ну, поначалу -- да... Он производит неотразимое впечатление: плечистый, улыбчивый, привлекательный. В общем, симпатяга. Мне даже почудилось -- не обижайся, пожалуйста! -- он чем-то превосходит тебя. Эффектней, что ли... И галантность иногда изображает. Но при тесном общении оказался такой заурядностью!

-- Грубым?

-- Представь себе, нет. Скорее, слишком вежливым. Постоянно спрашивал: «Как ты предпочитаешь?.. А так тебе хорошо?..» А в итоге всё свёл к примитивным челночным ритмам...

-- Я ведь тоже регулярно совершаю точно такие же движения. И они, судя по всему, тебе нравятся...

-- С тобой всё иначе. У нас, кроме этого, есть очень много другого -- красивого, доброго, светлого. У нас настоящая любовь! И телесные наслаждения составляют лишь маленькую долю в разнообразии нашей любви. Наша близость не может быть примитивной, она дополняет и расширяет сферу наших чувств. Она -- необходимая частичка той целостности, которая объединяет нас. Это лишь деталь многослойной гармонии... Понимаешь?

-- Конечно. Ты уже объясняла мне это однажды. Только другими словами.

-- И тебе ещё не надоело?

-- Ничуть. Мне нравятся вариации этой темы. Она не может наскучить. Да и слушать твой голос всегда приятно...

-- А мне с тем парнем... ну, когда он запыхтел над ухом, как самый обыкновенный самец... мне с ним сразу стало скучно. Он ничем не отличается от многих мужчин, которые раньше пользовались моим телом. У меня возникло ощущение, будто я продолжаю отдаваться им всем по очереди, без перерыва, уныло и однообразно...

-- А ему с тобой понравилось?

-- Естественно! Таким типам, по-моему, всё равно, с кем спариваться. Было бы только какое-нибудь уступчивое существо женского пола. И желательно помоложе. Он умолял меня встретиться снова, предлагал кучу денег... Но ты же знаешь, я теперь деньги за это не беру. Если кто-то мне кажется привлекательным -- и как личность, и как любовник, -- то я хочу узнать его поближе просто из интереса. Ведь в сексе человек раскрывается полней и быстрей... Но оказывается, что я всегда разочаровываюсь. Тебя, мой любимый, сравнить абсолютно не с кем. Ты, без сомнения, -- лучше всех!

-- Ну ладно, Юля, мне уже пора...

-- Полежи со мной ещё немного, Максим! Ведь две минутки ничего не решают!

И она крепче прижимается к его тёплому надёжному боку...

* * *

Максим -- штатный журналист одной из городских газет. Впрочем, «журналист» -- слишком громкое название для провинциального репортёра. Добывать новости и тачать из них заметки, брать интервью и перелагать непричёсанную речь собеседника в удобочитаемый вид, ходить на всякие мероприятия по распоряжению редактора и потом делиться впечатлениями от них на страницах газеты -- вот что представляет собой стандартное репортёрское ремесло. Именно ремесло, ибо творчество здесь -- лишь помеха профессии. То есть помеха высоким заработкам.

А Максим упрямо тянулся к творчеству. По молодости лет он ещё горел желанием отличиться, выделиться из массы своих коллег каким-нибудь сногсшибательным материалом. Он не собирался долго засиживаться в должности репортёра. Его целью было, как минимум, редакторское кресло ведущей краевой газеты. Или место специального корреспондента какого-нибудь всероссийского издания.

С искренним недоумением смотрел Максим на старых газетчиков, которые были совершенно равнодушны к погоне за сенсациями и к раздуванию скандалов за торжество справедливости. А резкой критики в адрес властей -- особенно местных -- и вовсе побаивались. Они добросовестно тянули лямку рутинного журналистского труда, безлико информируя читателей о минувших событиях провинциального значения, и в глубине души хотели только одного -- умиротворённого пенсионного покоя. «Неужто и я стану таким же уставшим, безразличным к работе мулом?» -- думал, ужасаясь, Максим и с новым приливом энтузиазма бросался на поиски острых тем.

Его не останавливало то, что все неприглядные стороны жизни, распаляющие болезненное любопытство читателей, были уже затронуты другими репортёрами до него. Вся грязная изнанка общества была перепахана борзыми перьями вдоль и поперёк. Причём неоднократно. Наркоманы, производители подпольной водки, фальшивомонетчики, мошенники -- все удостоились народного внимания, все были «воспеты» пронырливыми газетчиками.

Об изготовителях поддельной водки Максиму довелось напечатать лишь одну статью. Хотя фактов он насобирал на целую серию статей. Но его остановил телефонный звонок, раздавшийся на следующий день после публикации. Вежливый голос с кавказским акцентом порекомендовал репортёру навсегда забыть эти «нэкрасивий жарэний факты». Иначе, дескать, нет никакой гарантии, что вскоре он не потеряет способности писать. И вообще дышать. Максим согласился с доводами нелегальных бизнесменов. Поскольку реализация дальнейших творческих планов предполагала всё-таки его существование в этом, а не в ином мире. Роль героя-одиночки, рискующего исчезнуть в безвестности, Максима совсем не прельщала.

Критиковать шарлатанов, называющих себя «экстрасенсами», «колдунами» и «магами», ему, напротив, никто не мешал. К тому же этой ушлой братии в городе расплодилось -- пруд пруди. Было где разгуляться музе красноречия на пару с музой сатиры! Было кого погромить да пообличать! Но вскоре это Максиму опостылело. Коллеги -- по причине своей ограниченности -- ничего не смыслили в изящной словесности и не считали сатиру престижным жанром журналистики. А сами «целители» как ни в чём не бывало продолжали свою надувательскую деятельность. Будто и не было никаких уничтожающих публикаций. Похоже, они действительно являлись народными -- поток страждущих попасть к ним в лапы не иссякал. И даже не уменьшался. Ну какому уважающему себя публицисту захочется постоянно упираться вхолостую? Вдохновение обличителя держится на честолюбии. А честолюбие питается общественным признанием.

Так, без ощутимого успеха поборовшись с некоторыми социальными недостатками, Максим приуныл. Журналистская слава насмешливо ускользала от него. Тут он вспомнил ещё об одной выигрышной теме. О проституции. И, воспрянув духом, вознамерился в пух и прах (точнее, в пух и «трах») разнести печатным словом порочную сущность продажной любви.

* * *

Юля в одиночестве сидела за столиком летнего кафе и, медлительно потягивая дым из тонкой сигареты, манерно зажатой двумя пальцами, скучающим взглядом блуждала по фигурам окружающих. Она приходила сюда не раньше одиннадцати вечера, поскольку в июле смеркается поздно. А с заходом солнца в кафе начинали подтягиваться и её возможные клиенты. Кто искал удовлетворения определённых желаний, тот сразу же угадывал в Юле представительницу интимного сервиса. Угадывал не по коротенькой юбочке, в аккурат отделявшей стройные ноги от места их произрастания, и не по туманно-прозрачной блузке, сквозь которую явственно прорисовывалось всё великолепие упругого бюста, а по какой-то специфической манере держаться. Намётанный глаз безошибочно отличает охотницу, готовую оказать известный род услуг, от иных девиц, фланирующих просто так и разодетых порой куда более вызывающе.

Впрочем, эти ночные «дежурства» были не основным занятием Юли. Она предавалась им лишь во время летних каникул. Мотив был простой: заработать немного денег и получить новые впечатления. Правда, с расширением опыта прелесть ощущений стремительно таяла. Поскольку преобладающая масса клиентов демонстрировала удивительное однообразие своих повадок. И это было скучно. Юля не причисляла себя к законченным шлюхам, поэтому ей не хотелось в процессе работы лишаться хотя бы малой толики удовольствия.

Нынешним летом она открыла уже второй сезон своего промысла. А дебют состоялся после окончания первого курса педагогического института (Юля не ощущала здесь какого-то противоречия, ведь педагогика -- для детей, а секс -- для взрослых; к тому же она не планировала подрабатывать таким способом, перестав быть студенткой). В прошлом году из-за неважных отношений с родителями она решила не ездить домой на каникулы, а снять на лето квартиру и подыскать какую-нибудь временную работёнку.

Однажды Юля без всякого меркантильного умысла пришла вечером в летнее кафе. Просто посидеть и расслабиться. Отдохнуть после дневной беготни в поисках свободного рабочего места. Но забыться не удалось. К ней за столик стали подсаживаться разные типы и по-деловому выражать свои симпатии, которые подразумевалось срочно реализовать где-то неподалёку (а то и прямо в автомобиле) за достойную плату. Сначала Юля инстинктивно отбивалась от ухажёров и злилась. А потом вдруг подумала: может, согласиться разок? Ведь ничего от неё не убудет. Наоборот, прибудет сколько-то рублей. И она попробовала. Оказалось -- ничего страшного. И тогда вопрос трудоустройства отпал сам собой...

Лениво повернув голову вправо, Юля обнаружила подле себя незнакомого темноволосого парня. Пристально поглядела в его глаза. Она всегда заглядывала в глаза вероятным клиентам, лишь после такого тестирования решая, стоит ли развивать дальнейшие отношения. В прошлом году она соглашалась контактировать с любым, желающим её, однако такая неразборчивость приносила иногда серьёзные неприятности. Порой даже вредные для здоровья, когда попадался какой-нибудь извращенец. Как-то раз её арендовал на час один кавалер, а когда они приехали в его «холостяцкий угол», оказалось, что их поджидает тройка изрядно захмелевших приятелей. Юлю там продержали до утра, невзирая на слёзы и просьбы отпустить её. И ей пришлось целую ночь обслуживать всю компанию, причём по стандартным расценкам, без уплаты компанией членских взносов -- то есть расчёт был выдан как за одного пользователя...

В общем, превращать романтическое хобби в рискованный труд она отнюдь не собиралась. И опасных клиентов старалась распознавать заранее -- по глазам. При некотором навыке этот метод был хорошим определителем скрытых психов. Сидящий рядом парень к извращенцам явно не относился. Несмотря на внешнюю развязность, он показался Юле внутренне скованным и даже стыдливым. «В первый раз мальчик отважился на то, чтобы спутаться с путаной», -- язвительно подумала студентка. Иметь дело с новичками она, пожалуй, любила больше всего.

Немного поболтав ради приличия о том -- о сём, парочка двинулась в сторону Юлиной квартиры. Дорогой беседа не прекращалась. Парень представился Максимом, подтвердил догадку Юли о своём возрасте (23 года, как она примерно и предполагала), сказал, что неженат. Затем он повёл себя как-то нетипично: стал интересоваться подробностями её жизни, её отношением к продажной любви. Если на какой-то вопрос она отвечала уклончиво, парень тактично не настаивал на конкретности; однако чуть погодя тихонько подбирался к этому с другого конца, намереваясь добиться уточнения. В общем, клиент был со странностями, и это слегка насторожило Юлю. Но интуиция всё-таки подсказывала ей, что он совсем не опасен.

* * *

-- Вообще-то я не за этим пришёл, -- признался Максим, когда Юля вышла из ванной в одних туфельках, не считая золотой цепочки на шее. Цепочка была с крестиком, на котором проступал опошленный массовой штамповкой рельеф распятого Иисуса. Вероятно, истого христианина покорёжило бы при виде такого кощунства: главный символ веры, отрицающей все плотские удовольствия, промеж двух нагих грудей проститутки, готовой к своей работе. Но Максим не был набожным человеком, и потому его не задел этот возмутительный контраст.

-- А зачем? -- изумилась Юля, так и застыв с поднятой рукой, поправлявшей причёску.

Пришлось Максиму выложить всё начистоту. Дескать, журналистам по роду их деятельности не возбраняется иногда применять метод маски -- такой профессиональный приём, который позволяет выдавать себя за какую-нибудь иную личность, чтобы собрать побольше достоверных сведений.

Юля не сразу преодолела состояние остолбенения, пытаясь определить доминанту в хаосе охвативших её эмоций, которые побуждали ко множеству противоположных действий одномоментно. Потом всё-таки выбрала нужный стиль поведения, дёрнулась и вспылила:

-- Убирайся отсюда! Ты отнимаешь у меня время! Из-за тебя я могу ничего не заработать сегодня!

Резко крутанувшись на каблуках, Юля убежала в ванную, с треском захлопнув за собой дверь. Через несколько секунд она выскочила оттуда, всё ещё неодетая, торопливо надавала Максиму по физиономии невесомыми трусиками, гневно выкрикивая при этом «негодяй!» и «подлец!», а затем опять скрылась за дверью ванной. На щеках Максима затеплилось тонкое благоухание сладковато-нежных духов…

«Хорошенькое начало! -- подумал газетчик, приходя в себя после непредугаданного поворота событий. -- Похоже, эмоциональный контакт с источником информации состоялся».

По всем правилам этикета Максиму следовало бы тотчас извиниться и уйти. Однако не довести дело до логического конца он уже не мог. Настоящему репортёру должны быть чужды такие предрассудки, как мораль и тактичность. Кажется, ещё старина Ницше что-то философски вещал о вредности морали для высокоразвитой личности…

И поэтому Максим выжидательно томился в продавленном, измученном, вероятно, многими задницами кресле, стараясь угадать благоприятную развязку щекотливой ситуации. Беспорядочные звуки, доносившиеся из ванной (шум вытекающей из крана воды, звяканье косметических склянок, шуршание одежды), подавали ему надежду на то, что первый -- и самый опасный -- нервный разряд уйдёт в окружающее пространство, не причинив гостю особого вреда.

-- Ты ещё здесь?! -- презрительно сказала Юля, снова появившись на пороге ванной комнаты в прежнем обрамлении своего рабочего наряда из соблазнительной юбочки и полупрозрачной блузки. -- Проваливай! Пора бы и честь знать!

Тут Максим невольно посмотрел на девушку глубинно-мужским, а не поверхностно-репортёрским взглядом. И вынужден был оценить её несомненную привлекательность. Гневный блеск зеленовато-карих глаз и живое сияние чувств на лице были явно симпатичнее того вяло-ленивого выражения, которое изображала Юля недавно в кафе.

-- Кому бы из нас говорить о чести… -- произнёс Максим и сразу понял, что сморозил такое зря. Юля бросилась на него взбешённой кошкой, выпустив длинные лакированные ногти. Она бы наверняка расцарапала парню физиономию или, самое малое, выдрала бы клочок-другой из его модельной причёски. Однако Максим успел перехватить её летящие руки, не дав им свершить справедливое, но незаконное возмездие.

Их лица оказались в предельной близости друг к другу. Глаза в глаза, дыхание в дыхание, нос к носу. Осветлённые пряди Юлиных волос, забывшие свой естественный цвет из-за постоянного мелирования, в ходе рукопашного боя упали ей на лицо и тем самым спасли Максима -- он избежал почти неминуемой возможности быть серьёзно покусанным.

Когда приступ негодования из неконтролируемого постепенно превратился в осознанный, Юля с некоторым удивлением обнаружила себя распятой, подобно бижутерийному Иисусу, но не на позолоченном кресте, а на покосившемся кресле. Её руки, стиснутые в кистях сильными пальцами наглого репортёра, были крепко прижаты к потёртой кресельной спинке. К тому же в пылу борьбы оторвались две верхние пуговки на блузке, сама блузка сбилась на сторону, и оттуда, из распахнутых створок помятой материи, на мир кокетливо взирала беломраморная нагота правой груди, качаемая волнами частого дыхания.

«Странное дело! -- подумал Максим, заглядевшись на эту красоту. -- Частичная обнажённость почему-то притягивает больше, чем полное оголение…»

«И он такой же! -- равнодушно подумала Юля, уловив этот заинтересованный взгляд газетчика. -- Вот ещё одно доказательство, что все мужики -- кобели!»

Девушка вдруг ощутила себя уставшей и совсем не злой. В конце концов, переговоры всегда конструктивней мордобития.

-- Пусти… -- тихо сказала она.

По тону её голоса Максим понял, что агрессивность у Юли, слава богу, иссякла. Он разжал пальцы, сделал шаг назад и присел на диван. Девушка оправила блузку, взяла со стола сигареты с зажигалкой и закурила. Несколько минут в комнате висела неловкая тишина…

* * *

-- Хорошо, -- наконец нарушила молчание Юля. -- Чего ты от меня хочешь?

-- Интервью.

-- Какого плана?

-- Широкого. Что тебя толкнуло на этот путь? Как происходит…

-- Ах, тебя волнует, как это происходит? Так здесь нужен не рассказ, а показ!

-- Я не договорил. Мне интересно узнать психологию…

-- Да-да, я поняла! Узнать, что чувствует шлюха, давая кому попало!

-- Не совсем. Мне важно проследить…

-- Ага! Всё-таки хочешь проследить?! Конечно, лучше раз увидеть, чем сто раз услышать!

Юля снова завелась. В действительности она, разумеется, понимала, чего ждёт от неё журналист. Ему нужна исповедь падшей женщины, в глубине души не утратившей стремления раскаяться и бросить это грязное занятие. Ведь признания проститутки, которая довольна своим ремеслом, газета вряд ли опубликует. Однако сейчас Юля совсем не желала пускать кого-либо в свою душу. Подумаешь, какой падре выискался! Ей не хотелось быть предсказуемой исповедницей перед юнцом, ищущим приключений. И поэтому она цеплялась к словам, намеренно искажая смысл вопросов. В таком вот неустойчивом психическом настрое -- смеси недовольства с куражом -- её и озарила идея продемонстрировать рабочие будни городской путаны. Пусть настырный газетчик удовлетворит своё дурацкое любопытство и отстанет от неё побыстрей!

-- Ладно! Я организую тебе великолепный материал для репортажа! Но с одним условием -- никаких подлинных имён и указаний на здешнее место!

Напрасно Максим уверял девушку, что рассчитывал только на интервью, что репортаж -- это совершенно иной газетный жанр и что он вообще противник экстремальных ситуаций. Юля оборвала его одним решительным заявлением:

-- Или ты целиком принимаешь моё предложение, или мы сразу прощаемся, и ты навсегда забываешь мой адрес!

Диктовать условия в чужой игре Максим не мог. И сделал выбор в пользу авантюры. Хотя на почётное звание «авантюра» задуманное мероприятие, наверное, не тянуло. Парню было предложено спрятаться в шкаф и сквозь щёлку понаблюдать, как Юля обслуживает очередного клиента. Вот, собственно, и вся задумка. Без героизма, без оригинальности, где-то даже пошловато. Сиди и смотри. А если хочешь, то можешь делать ещё конспективные наброски в блокноте.

Вкратце обсудив технику безопасности поведения в шкафу и договорившись об условных знаках (на случай экстренного обмена информацией при клиенте), Юля отправилась в кафе за активным участником намеченного процесса. Перед уходом ей потребовалось привести себя в порядок. Точными, порхающими росчерками помады и туши она подкрасила губы и ресницы, глядясь в большое, по росту, зеркало, укреплённое на дверце шкафа. Затем сняла потрёпанную тесным общением блузку, чтобы заменить её на другую, иного цвета и фасона, но тоже удобную для подчёркивания аппетитных достоинств бюста. Девушка стояла спиной к Максиму, обнажённая до пояса, и старательно укладывала волосы массажной расчёской. Однако он видел не только стройную спину, но и зеркало, отражавшее девушку спереди. И Юля не могла не замечать этого изучающего взора. Значит, игра в подглядывание уже началась, догадался газетчик и откинулся на подушку дивана, ловя краткие минуты расслабления перед добровольным заточением на неясный срок…

* * *

Когда в замке входной двери послышались звуки проворачиваемого ключа, нарочито медленные, чтобы дать репортёру время для маскировки, Максим, как пресловутый герой-любовник из анекдотов, шмыгнул в темноту шкафа и затаился. Он заранее облюбовал позицию перед главной щелью, через которую диван обозревался во всю ширь и глубь, и теперь сразу же занял выбранное место.

Клиент оказался кавказцем неопределённой национальности. У них там, на Кавказе и за ним, каждый аул претендует на собственную национальную исключительность, они порой сами путаются, кто к какой нации принадлежит. А уж русские и подавно…

Похоже, о тарифах на интимные услуги Юля с гостем договорились сразу, при встрече в летнем кафе. И сейчас без лишних сантиментов приступили к сексуальному действу. Кавказец с ходу, как стоял, расстегнул ширинку и натренированным телодвижением втолкнул свою сакрально ошкуренную штуковину в уже подставленный, обрамлённый красной помадой рот девушки, которой пришлось традиционно встать на колени.

«Символичная картинка, -- грустно усмехнулся Максим. -- Русь на коленях перед Кавказом. Ислам, победоносно трахающий православие… Обидно, чёрт возьми!»

Между тем Юля, помня о потайном зрителе, отдавалась спектаклю (и партнёру) с максимальным приложением сил и мастерства. Вскоре от умелых манипуляций языка и губ у клиента участилось дыхание. Он потребовал основного блюда в эротическом меню. И нехотя позволил девушке нахлобучить презерватив на своё вздыбленное достоинство. Дитя дикой природы, он привык обходиться без латексных ухищрений цивилизации. Торопливо стянув с Юли трусики да лишь задрав юбочку, кавказец повалил жертву своего темперамента на диван и подмял под себя, стыковавшись с ней ещё в полёте. Даже не удосужился сорвать блузку. Всё, расположенное выше пояса, его уже перестало интересовать. Он упивался наслаждением от обладания женским естеством.

«Стереоскопический порнофильм! -- мысленно комментировал происходящее Максим. -- Только без крупных планов и музыки за кадром».

Абрек трудился монотонно, долго, но безрезультатно. Говорят, религиозное обрезание «лишней» кожи с главной особенности мужского организма, практикуемое мусульманами, приводит к тому, что чувствительность этого органа сильно притупляется, приближаясь по уровню осязательности к чурке с набалдашником, из-за чего «чурка» якобы способна бить рекорды продолжительности половых работ. Правда это или нет, Максиму было неизвестно. Знал он лишь то, что во многих сферах жизни рекорд и удовольствие -- категории противоположные.

Клиенту хотелось полноценного финала, однако скафандр презерватива, судя по всему, бессовестно сдерживал усердное стремление кончить дело и слезть с тела. Он высказал проблему напарнице и предложил верный, испытанный способ её решения. Юля сначала отказалась, однако обещание удвоенной суммы гонорара и желание поскорей отвязаться от героя постельных ристалищ склонили её к согласию. Девушка встала на четвереньки, покорно подставив агрессору беззащитный тыл, а кавказец радостно высвободил из резинового плена свой трудолюбивый инструмент и, поплевав на него, резво задвинул туда, где ещё не бывал.
 
Юля дёрнулась и ойкнула с непривычки. Всё-таки этот способ пригоден больше для профессионалок, чем для любительниц вроде неё. Но пусть соглядатай в шкафу проникнется, как нелегка проститутская доля. Болезненность ощущений вскоре притупилась, и Юля начала томно постанывать, делая вид, будто ей приятно. Из личного опыта она вывела правило, что мужчины быстрее достигают разрядки, если изображать перед ними неописуемое удовольствие, якобы вызванное их эгоистическими похотливыми стараниями.

«Где грань между человеком и скотом? -- размышлял Максим, всё больше утомляясь от бесцельности своей роли, поскольку описание этого безобразия, как он точно знал, не примет ни одна нормальная газета. -- В физиологических проявлениях никакой разницы абсолютно нет».

Он прервал скучное созерцание грубого натурализма, отклонился назад, прислонился к стенке шкафа спиной и затылком. Свет из комнаты лился сквозь щель в темень потайного убежища плоским широким лучом, и на фоне этого луча, как на мониторе компьютера, перед Максимом стали прокручиваться воспоминания на сопутствующую тему.

Один знакомый армянин как-то показывал ему видеозапись, сделанную очевидцем в Азербайджане. Запись была мутноватой и неустойчивой (наверное, снимали скрытой камерой), однако суть происходящего сомнений в подлинности не вызывала: местный житель азартно занимается сексом с тёлкой, наяривая её с видимым упоением и вдохновением, словно лучшую наложницу султанского гарема. Максима тогда чуть не стошнило, хотя он и слышал раньше о том, что в жизни такое бывает (да бывает ещё и не такое!). Но восприятие услышанного, как известно, значительно слабее впечатления от увиденного. Армянин уверял его, будто бы у азербайджанцев подобное использование домашних животных -- привычная и распространённая практика. Дескать, чему тут удивляться, это же мусульмане, у них свои моральные устои и народные традиции. Мол, другое дело -- армянское православие! Оно и древнее, и культурнее, и там нет места половым извращениям…

Ещё Максим припомнил рассказ общительного узбекского парня, с которым они, будучи абитуриентами, целый месяц жили в одной комнате студенческого общежития. Узбек любил болтать, несмотря на свой ужасно ломаный русский язык, и однажды поведал, что снимать сексуальное напряжение у них принято с ишачками. Поскольку девушек содержат в большой строгости, согласно законам шариата, и с ними не то чтобы «перепихнуться» -- даже лицо девушки нельзя увидать из-за чадры…

«Надо бы на досуге полистать Коран, -- подумал Максим. -- Пророк Мухаммед столько гнева истратил на обличение «неверных», а вот о скотоложстве изрекал ли что-нибудь осуждающее? Или же забыл в пылу перманентной религиозной войны?»

По участившимся вздохам диванных пружин и удовлетворённому мычанию клиента газетчик понял, что сеанс порочной связи благополучно подходит к финалу. Однако задуманная публикация, несмотря на красочность наглядного материала, никак не выстраивалась в его затуманенной голове. Хорошо бы объективности ради узнать мировоззрение отдающейся стороны -- расспросить Юлю о её мыслях и чувствах по поводу непрестанных случайных случек. Но этого ему теперь совсем не хотелось. Во всяком случае, сегодня…

* * *

На следующий вечер Максим снова посетил кафе под открытым небом. Только к Юле не подсаживался, следил за ней издали. Сначала она делала вид, будто не замечает пристального наблюдения. Но чувство неловкости, словно она подопытная мышь под колпаком фанатичного натуралиста, раздражало её всё больше. Наконец она сама подошла к газетчику.

-- Тебе мало вчерашнего представления?! Хочешь увидеть что-нибудь более разнузданное и захватывающее?

-- Как ни странно, нет. Я просто хочу с тобой поговорить.

-- О чём, если не секрет?

-- Да всё о том же -- о твоей… личной жизни.

-- А твоё ли собачье дело лезть в мою личную жизнь?

-- Во-первых, не собачье, а журналистское, -- Максим уверенно сохранял доброжелательность, несмотря на дерзкий тон девушки. – А во-вторых, мне, честное слово, не хотелось бы лезть в чью-то душу. Ведь вполне можно договориться по-доброму. Разве не так?

Невозмутимость этого парня подействовала на Юлю благоприятно. Она смягчилась и успокоилась. Действительно, не может же общение с хорошим человеком ей навредить! Наоборот, внесёт какое-то положительное разнообразие в череду контактов со всякими сексуально озабоченными элементами. Но признать своё поражение в их состязании по упрямству ей всё-таки не хотелось. И она сделала хитрый козырный ход:

-- Я согласна. Только учти, что я тоже на работе. И если тебе платят по количеству строк, то у меня оплата -- почасовая. Советую прежде оценить свои финансовые возможности…

-- Принято! Если будешь откровенна, я тебя надолго не задержу.

Спустя полчаса они были в квартире, уже знакомой Максиму. Чтобы придать разговору форму располагающей беседы, а не допроса с пристрастием, Юля усадила гостя на диван, поставила на столик бутылку вина, вазу с фруктами. Включила одноламповый торшер. Оранжевый сумрак окутал центр комнаты, медленно растворяясь в загадочной темноте углов…

. . . . . . . . .

-- Совершенно не представляю, о чём писать, следуя твоему рассказу, -- хмельным голосом бормотал Максим, напряжённо разглядывая три пустые бутылки на подоконнике. -- Я не ощущаю здесь глубины морального падения. Не вижу потрясающих деталей, хватающих за душу подробностей. В придачу -- для тебя это не профессия, а хобби. Значит, сенсационное интервью, как ни крути, срывается...

-- Наверное, ты не полностью проникся темой, -- с иронией произнесла Юля, прикуривая новую сигарету. -- Поищи других девочек, с ними потолкуй.

-- А смысл? Неужели они могут дополнить чем-то новым то, о чём сейчас мне поведала ты?

-- Ах, вот оно как! -- возмутилась Юля, поперхнувшись от возмущения сигаретным дымом. -- По-твоему, все мы, женщины, одинаковы?!

-- Конечно! Что тебя смущает? Ведь то же самое ты сейчас говорила о мужчинах!

-- И со многими женщинами ты, герой, разговаривал и спал, чтобы сделать такое гениальное открытие?!

-- Ну, всякое бывало… А я вот сомневаюсь, что тебе доводилось поддерживать отношения с достойными, всесторонне развитыми мужчинами.

-- Ой-ой-ой! Уж не ты ли из таких настоящих мужиков?

-- Да хоть бы и я! По крайней мере, деньги за любовь не плачу. Она у меня всегда взаимная и безвозмездная. В отличие от твоих разовых недоделанных арендаторов…

После этой фразы Юлино негодование вышло из интеллигентных берегов. Собеседники вновь сцепились в яростной рукопашной схватке. Зазвенела роняемая посуда, заворчал возмущённый диван. Максим сначала корректно защищался, а потом, при неизбежных соприкосновениях с юным разгорячённым телом, в его нетрезвом рассудке наметилась иная тактика боевых манёвров. Он всё-таки не просто уважающий себя мужчина, но и способный, между прочим, журналист.
А журналистика неумолимо требует активной жизненной позиции...

* * *

…Они лежат на стареньком диване, обнявшись, под одним толстым стёганым одеялом, оберегающим их от зябкого сумрака квартиры, где они поселились недавно. Несмелый зимний свет еле-еле пробивается сквозь туманную заледенелость окна, но будильник уже протрезвонил свой утренний гимн. Пора вставать, однако есть ещё немного времени понежиться в уютном тепле постели.

-- Милый, чем ты сегодня будешь заниматься в своей газете?

-- Готовить статью об экономических новациях правительства. Ты же в курсе, я больше не охочусь за «жареными» фактами.

-- А ты не обижаешься на меня за мимолётные связи, которые я иногда себе позволяю?

-- Я понимаю, что человек не сразу может отвыкнуть от укоренившихся привычек.

-- Знаешь, дорогой, я постараюсь, чтобы этот последний случай действительно стал последним. К тому же моё теперешнее положение призывает к благоразумию и скромности...

И Юля со счастливой улыбкой протягивает руку к узорчатому листику бумаги, лежащему рядом на тумбочке, чтобы снова полюбоваться его новеньким видом. Хотя помнит наизусть каждую букву, каждый росчерк пера. Российский герб вверху придаёт официальную значимость главным словам документа – «Свидетельство о заключении брака».