четыре сезона нелюбви

Some dance to remember,

some dance to forget...

(c) The Eagles




четыре сезона нелюбви




Была недружелюбная осень. Она портила настроение вязким дождём, срывала планы беспощадным ветром, разбрасывала направо и налево золотые перчатки-листья, вызывая на дуэль всех и каждого, осмелившегося дышать её воздухом. Она была отвратительна.

Она была прекрасна, потому что познакомила меня с Джин.




Я помню душный вечер в нашем клубе, нудный, ничего экстраординарного... пока не появилась Она. Я заметил её, едва вышел на сцену. Стройная, темноволосая, она смеялась и болтала в компании девчонок, любую из которых в иное время я счёл бы привлекательной; но сейчас и все вместе они составляли лишь робкую тень красоты, ведь рядом был идеал. Эталон.

Заиграла музыка – я сам её подбирал для этого номера, который сам же и поставил. Titoa – After Dark. Разговоры стихли, зал погрузился в полумрак – весь свет был направлен на меня. Весь свет – и всё внимание.

Никогда ещё я не танцевал ТАК. Взгляды зрительниц будто бы облизывали каждый дюйм моего тела; меня хотели все женщины в зале; я соблазнял одну.

К концу номера она смотрела на меня, словно я стал центром её личной вселенной – точно, как я хотел. Шаг, поворот, протянутая рука – да, она из тех девушек, что не прочь выйти потанцевать со стриптизёром. Её пальцы не дрожали в моих, в зелёных глазах дикой кошки сверкал вызов. Я его принял.

Всё случилось быстро, на безлюдной автостоянке, в свете огромных прожекторов. Когда она кончала, я спросил: «Как тебя зовут?», и она выдохнула: «Джин». На прощание я спросил у неё номер телефона. Она записала семь аккуратных циферок губной помадой на моей правой лопатке. Потом вернулась в клуб, а я бросил рубашку на капот чужой машины, полуголый вскочил на байк и понёсся к круглосуточному тату-салону. Там мазки косметики превратились в чернила и поселились глубоко под эпидермисом. Я был пьян ароматом её тела, я был неадекватен, я молил вытатуировать имя Джин на моём сердце. Роб – хозяин салона – выставил меня вон.




Неделю я медитировал на отражение собственной спины в зеркале, но не звонил. По одной простой причине – не знал, как представиться. «Тот парень, с которым ты трахалась на автостоянке в четверг ночью»? Не катит. Это унижало меня и, в первую очередь, её. В конце концов решил назваться сценическим именем – «Ланселот» – и будь ,что будет. Едва не задыхаясь, набрал заветные цифры... холодный женский голос сказал мне, что Джин не существует.




Меня спасал танец. Я изгибался перед вожделеющей толпой и пытался увидеть Её глаза в круговороте искажённых похотью масок. А однажды я вышел из клуба в четыре утра и увидел мою мечту на парковке. Замер. Она бросилась мне на шею и жарко шептала в ухо: «Меня зовут Дженнифер, но ты называй меня Джин, называй меня Джин».

На этот раз на стоянке мы только целовались. Как только дело дошло до чего-то более серьёзного, Джин остановилась и буквально впихнула меня в свою машину – зелёный кадиллак. На водительское место.

- Поведёшь ты, - заявила она, садясь рядом и пристёгивая ремень безопасности, как хорошая девочка. - Отвези нас... куда-нибудь.

- Почему? - тупо спросил я. Она повела плечом.

- В школе все девчонки это делали, а мне даже не было, с кем.

Я понял и нажал на газ. Джин продолжала говорить:

- В колледже, конечно, наверстала. И навёрстываю. Но в машине – никогда. Все мои парни говорили, это слишком по-школьничьи. По-детски.

Я зачем-то сказал:

- Я не такой.

Джин улыбнулась.




Я остановил машину в каком-то тупичке в одном из фешенебельных кварталов. Дальше... дальше были самые горячие сорок минут в моей жизни. Горячие – это в прямом смысле. Я радостно умирал от адского жара в теле, в душе, в её глазах. Жар. Жара. Озноб. Горячка по имени Джин. «Никогда не думала, что у меня будет секс со стриптизёром,» шептала она, а я сцеловывал слова с её губ.

Когда мы уещжали оттуда, Джин сама села за руль. Мы молчали километра два, потом она спросила:

- Ты же не гей, нет?

Она меня просто убила этим вопросом. Я поперхнулся собственным дыханием и выдал первое, что пришло в голову:

- Я так плохо тебя трахнул, что ты засомневалась в моей ориентации?

Она хихикнула – очень нервно, очень по-девчачьи.

- Да нет, просто у меня папа... такой. Всё время ходит налево, только не по девочкам, а по мальчикам. Поэтому я ненавижу парней-геев и би. Постарайся понять меня правильно.

Я постарался.

- Скажи, что ты не такой. Что ты только по девочкам, - попросила она.

Я изгнал из памяти Вилли и Джона из элитной школы, где я проучился восемь лет; Дэвиса из колледжа, который я бросил на втором курсе; Лукаса, моего «особенного» друга. Я ответил:

- Клянусь.

Улыбка Джин была достойной наградой за ложь. А потом она резко затормозила.

- Вылезай.

В первую секунду я не догнал, с чего бы это. Вылупился на неё, как идиот. Джин вздохнула и принялась объяснять:

- Мне надо домой. Я хочу побыть одна, пока буду ехать, и не хочу, чтобы ты знал мой адрес. Но я загляну как-нибудь к тебе в клуб, окей?

В улыбке её было обещание. Я ещё не знал, что оно окажется обещанием сирены. Я кивнул и вылез. Захлопывая дверцу, спросил на одном дыхании:

- Сказать, как меня зовут?

- Нет, - ответила она и дала по газам.

- Патрик! - всё-таки крикнул я вслед и попёрся домой пешком через полгорода. Хотя метро уже работало.

Осень продолжалась. Каждый второй вечер я выходил на сцену и танцевал только для Джин, но её никогда не было в зале. Лукас как-то спросил, что за дерьмовая татуировка у меня на спине, и я послал его – во всех смыслах. Из-за Джин я стал бисексуалом-гомофобом.




Я танцевал. Дотанцевался до конца осени.

Джин не пришла.







Была больная зима. Она была простужена, ей вечно было холодно, и она отчаянно делилась этим холодом со всеми подряд, будто надеялась таким образом от него избавиться. Улицы превратились в скользкие коридоры. Воздух кристаллизировался.

Я устал танцевать для Джин, но не танцевать не мог. Назло моей пропавшей любимой я ушёл из клуба нашей встречи в другой – «Wrong Bend». Туда женщин не пускали.

На собеседовании менеджер смотрел на меня с брезгливой жалостью.

- Должен тебя предупредить, сынок, - сказал он. - Некоторые клиенты могут увлечься тобой и предложить станцевать для них тет-а-тет – ты понимаешь, о чём я. Соглашаться ты не обязан, но лучше бы лишний раз не отказывать.

Я пожал плечами. Мне было всё равно.




Из «Ланселота» я превратился в «Джокера». Работа в гей-клубе мало чем отличалась от прежней, просто здесь на меня смотрели мужчины. За осень мне так осточертело выходить на сцену ради Джин, что теперь я абсолютно честно танцевал только для них, моих зрителей. С некоторыми спал – так же страстно и без эмоций, как и соблазнял стриптизом. Говорю же, больная была зима.

И она уже шла к концу, когда в клуб вошёл Он.

Обычный мужчина лет сорока, ничего примечательного... но было в нём что-то от Джин, что-то неуловимое. Я попросил разрешения танцевать под «After Dark» и ни разу не посмотрел на него за время номера. Пущу всё на самотёк, решил я, и совсем не удивился, когда он выразил желание провести остаток ночи со мной. Наедине.

Он снял комнату в довольно пристойном мотеле – если подобные заведения бывают пристойными. Он назвался Майком, я сказал, что я Джек, и на этом слова закончились. На удивление, секс с ним был... менее безликим, что ли. Более похожим на что-то важное и интимное.

Начать с того, что он сам первый сделал мне минет. Никто из клиентов до него так не поступал, это меня дёргали за волосы и сухо командовали: «Давай». А этот тип почему-то решил, блин, сделать мне приятное. Причём дотянул до победного конца, да ещё и проглотил. А когда дело дошло до основного, он спросил, как мне будет удобнее. Я стал на четвериньки и честно сообщил: «Это потому что не хочу видеть твоего лица», и он не оскорбился. Потом вообще настал полный козец: он себя сдерживал, не кончал, пока у меня не случился оргазм. Получилось даже как-то нечестно: это он меня снял, а я получил больше удовольствия, чем он; только, конечно, в тот момент я об этом не думал.

После такого секса неловко было натягивать штаны и сбегать, так что я остался. Вытянулся на животе, закрыл глаза и расслабился. Почти кайфовал. «Майк лежал рядом, лениво водил рукой по моей спине. Даже не раздражало. А потом он положил ладонь на мою правую лопатку и спросил эдаким бесцветным голосом:

- Что у тебя здесь за цифры?

- Случайный набор, - ответил я, не открывая глаз. - Нумерологическая хрень.

- Забавно. - Я почувствовал на шее его дыхание. - Это мой телефонный номер.

Я притворился, что сплю.

А когда заснул он, я выбрался из постели, нарыл в кармане его куртки начатую пачку «Кэмела» и отправился в туалет. Спустя две сигареты курить хотелось ещё больше, а жить – ещё меньше. В конце концов, я натянул штаны и сбежал. И запил.




Когда недели через три у меня кончились водка, деньги и тараканы в голове, я решил наведаться на работу. Менеджер сказал, что я уволен, и дал мне конверт: «От твоего последнего клиента». С гаденькой улыбкой он наблюдал, как я достаю из конверта чек на полтысячи баксов (дорого же я стою... или дёшево?) и записку из трёх слов: «Звони, если что». Чисто чтобы удивить ублюдка, я оставил и то и другое у него на столе. Вернувшись домой, позвонил Лукасу.

Он сказал: «Приезжай».







Была безумная весна. Почки лопались в экстазе, в фонтанах плескалась водичка – через дождь весна выплёскивала туда свои эмоции. Она щедро раздавала газонам поцелуи-цветы, а её ветер разносил по городу споры сладкой шизофрении.

Я завязал со стриптизом и переехал к Лукасу. Первое время не делал ничего, просто готовил завтраки-обеды-ужины и оплачивал своё содержание натурой. Даже начал чувствовать себя грёбанным жиголо. Лукас, по-видимому, это понял и предложил мне работу в своей букинистической лавке. Всё равно выходило так, что зарплату мне платил он, но это хотя бы была зарблата. Нечто официальное. Нечто моё. Нечто без привкуса секса и хорошего поведения.

Дни перетекали один в другой так плавно и естественно, что я перестал их считать. Лукас задавал ритм нашей жизни, я подчинялся ему без колебаний. Мы вместе работали, вместе спали, по очереди готовили, вечерами гуляли по городу или играли в карты. Иногда я танцевал – только для него, импровизировал под наши любимые песни. Смешная романтика взрослых мальчиков. Наверное, я даже был счастлив.

Однажды Лукас снова спросил меня про татуировку, и на этот раз я всё откровенно рассказал. Он долго молчал, потом сказал: «Дурак» и молчал ещё дольше.

- Я её сведу, - сказал я, чувствуя себя полным дебилом. А у Лукаса загорелись так, словно он был маленьким мальчиком, и к нему явился Санта-Клаус посреди лета.




Верный своему слову, наутро я отправился в тот самый салон, где устраивал истерику осенью. Вошёл... и понял, что не буду сводить тату. Потому что я увидел Джин.

Она лежала на топчане, подперев подбородок руками, и смотрела прямо на меня – или, скорее, сквозь меня в стенку. Короткая юбочка обтягивала зад, водопад волос – теперь рыжих – закрывал шею и плечи. Роб собственноручно накалывал ей что-то под коленкой.

Долгие две минуты я стоял и молчал. Потом она, наконец, заметила меня. Улыбнулась и сказала:

- Привет.

«Привет». Вот так просто: «Привет». Мы виделись третий раз в жизни, мы не виделись полгода, а она говорит мне: «Привет!», как старому другу. Угу. Привет. Полный привет.

Чтобы ошарашить её в ответ, я выдал:

- Я зимой вроде с твоим отцом переспал.

Тоненькие брови взметнулись вверх.

- Ты же не гей. И даже не би.

Я пожал плечами.

- Соврал.

Джин вдруг засмеялась.

- Ну и ладно. Я пять месяцев не живу дома, и мне уже пофигу всё это. А ты что здесь делаешь?

- Пришёл татуировку сводить. Но уже передумал. А тебе ещё долго? - Я кивнул на её ногу.

- Минут десять-пятнадцать, - ответил за неё Роб. Я хмыкнул.

- Ну ладно, я пошёл.

Я уже направлялся к выходу, когда Джин меня окликнула:

- А как тебя зовут? Я в тот раз не расслышала.

Это уже было просто смешно. Мелодрама на грани фарса.

- Патрик, - ответил я, не оборачиваясь. Но всё-таки остановился.

- Пат-рик, - повторила она, будто пробуя моё несчастное имя на вкус. - Слушай, может встретимся в четверг? В кино меня сводишь.

Тут уж я повернулся.

- Ты мне, что же, свидание назначаешь?

- Типа того.

Мы договорились встретиться возле старенького кинотеатра, который я не любил, а она обожала. Домой я летел, как на крыльях, с абсолютно идиотским выражением лица. В квартире в первую очередь ломанул на кухню, где Лукас мыл посуду. Плеснул себе воды. При виде моей кретинской улыбке Лукас уронил тарелку.

- Только не говори, что ты встретил её.

Я пожал плечами. Улыбнулся шире. Засмеялся.

- Ну? - напирал он.

- Ты же сказал не говорить.

Лукас опустился на пол, чтобы собрать осколки. Его голос звучал глухо:

- Я так понял, татуировку ты сводить не будешь.

У меня в мозгу что-то щёлкнуло.

- Лукас...

Он поднял голову и улыбнулся.

- Да ничего, Пат. Я же всё понимаю. И потом, у нас же свободные отношения, помнишь?

Я не помнил. Даже не знал.




На свидание я пришёл на десять минут раньше назначенного срока – как раз, чтобы купить билеты и выскочить в фойе. Джин ждала меня там, одетая в платье шоколадного цвета, очень открытое, без рукавов, зато юбка целомудренно прикрывала колени. Я вручил ей помятую розочку, она улыбнулась и попросила купить попкорн. Выполнив поручение, я заработал милый поцелуй в щёку. Остро сознавая, что мы ведём себя, как школьники на первом свидании, я взял Джин за руку и увёл в темноту кинозала.

Мы смотрели «Великолепную четвёрку». Вернее, Джин смотрела, и попкорн ела тоже она. А я деликатно положил ладонь ей на запястье и любовался на её профиль на протяжение всего фильма.

Когда мы вышли из кинотеатра и вдохнули вечерний воздух, настроение изменилось. Из «школьников» мы как бы перевоплотились, ну, в школьников постарше. В «выпускников». И это меня почему-то смутило. Я неловко предложил Джин зайти в кофейню неподалёку. Она скромно согласилась.

Уже сидя за столиком и потягивая шоколадный коктейль (говорю же – школьники...) я снова почувствовал себя как-то неуклюже. Чтобы не обнаружить своего состояния, я закурил и попробовал начать светскую беседу:

- Тебе не кажется, что здесь отлично пахнет кофе? Таким настоящим, крепким, благородным...

Джин посмотрела на меня своими невозможными кошачьими глазами.

- Здесь пахнет ментолом твоей сигареты, - сказала она с придыханием. - И это возбуждает.

С минуту мы просто смотрели друг на друга, и эта «игра в гляделки» была для меня круче любой виагры. Потом Джин резко поднялась на ноги.

- Я пошла в туалет. В мужской, - чётко, раздельно проговорила она. - Ты со мной?

Что я могу сказать? Во-первых, у меня не было выбора. Во-вторых, я и не хотел, чтобы он у меня был.




В туалете, к счастью, никого не было – вне кабинок, по крайней мере. В одну из них зашли и мы. Вернее, Джин меня туда толкнула. И зашла сама. И захлопнула дверь, за которой остался мир, а здесь были только мы.

Должен сказать, давненько я не занимался сексом в общественных сортирах. И на тот момент весьма искренне надеялся, что больше и не придётся. Секс в общественном сортире – это... унизительно. В прошлом во всех подобных ситуациях я находился в позиции шлюхи-хастлера-мальчика на подсосе, нужное подчеркнуть. И в тот момент, с Джин, я чувствовал себя, прямо скажу, отвратно. Словно бы я остался «школьником-выпускником», а она поднялась на пару-тройку ступеней выше и стала «умудрённой опытом женщиной», и это было даже хуже, чем если бы она была мужчиной. Тем не менее, я закрыл глаза, подумал об Англии и сделал всё, от меня требуемое. И Джин было хорошо со мной, судя по царапинам, которые она оставила у меня на спине, на лопатках. Прямо по татуировке.




Позже я провожал Джин до метро.

- Мне казалось, у тебя был байк, - сказала она. Я пожал плечами и ответил коротко:

- Продал, когда был в запое.

Джин мой ответ вроде бы не удивил. Я сказал:

- Мне казалось, у тебя была машина.

Она покачала головой.

- Кадиллак мамин. Уходя из дома, я благородно оставила его ей.




До этого вечера я был уверен, что больше мы не увидимся. Даже телефона Джин у меня больше не было; татуировка стала бесполезной, поэтому я её таки свёл. Потом я купил диск Velvet Revolver с трэком «Come On, Come In» и поставил номер под эту песню. Я станцевал его семь раз – за каждую циферку, покинувшую мою кожу. Я танцевал в пустой комнате в квартире Лукаса только для Джин. А потом выбросил диск в помойку и поклялся забыть всю эту хрень.

Лукас за ту весну переспал с несколькими знакомыми парнями, особо ничего не скрывая. Я его понимал, не сказал ни слова. Лукасу правда надо было отыграться, а я – заслужил.







Было дурацкое лето. Оно косило то под осень, то под весну, иногда пыталось сойти за зиму, но таланта не хватало. Как и индивидуальности.

Джин, звонко цокая каблучками, снова вошла в мою жизнь через дверь пыльной букинистической лавки «Oldies». К счастью, Лукаса в тот момент в торговом зале не было – отлучился в хранилище. А то был бы экстрим, а я с некоторых пор экстрим разлюбил.

- Как же долго я тебя искала! - воскликнула Джин, бесцеремонно бросаясь мне на шею. Голова закружилась от запаха её духов, и на секунду магазин превратился в автостоянку, а мы – в осенних Патрика и Джин. Но наваждение прошло, и я аккуратно отстранил её от себя. И спросил только:

- Зачем?

Она посмотрела мне в глаза.

- Помнишь пляж и следы на песке?

Вероятно, моё недоумение в полной мере отразилось у меня на лице, потому что Джин засмеялась и махнула рукой.

- Забей. Это же был не твой сон. Слушай, может, дашь мне номер твоего мобильного или электронный адрес?

Обалдев в конце, я написал на бумажке всё, о чём она просила плюс номер аськи. Джин улыбнулась мне, чмокнула в щёку и ушла, покачивая бёдрами. На ней снова была короткая юбка и мне удалось, наконец, рассмотреть весеннюю татуировку. Под коленом у Джин жил большой розовый паук.

С детства ненавижу пауков и розовый цвет.




Дни шли. Можно сказать, бежали. Мы с Джин занимались сексом по смс и по интернету, а с Лукасом – любили друг друга. Однажды вечером он сказал, что не хочет больше свободных отношений. Хочет настоящих. «Дурачок, - сказал я ему, - уж у нас-то с тобой точно всё по-настоящему». А потом у нас была лучшая в мире ночь, но это не так важно. Важно то, что в то лето нам удалось стать друг для друга тихой гаванью, приняли друг друга, как есть. В наших отношениях в равных пропорциях смешались нежность и страсть, но превыше всего было тепло, которое мы делили-умножали на двоих. Лукас сделал меня счастливым, а я – его. Несмотря на Джин. В кои-то веки – не назло ей.

Наша идиллия продолжалась до самого августа, а потом Джин написала мне е-мейл: «У моей близкой подруги скоро свадьба, а перед ней – девичник. Очень нужен стриптизёр. Пожалуйста, согласись». Ниже шли детали относительно времени и места. Я выключил компьютер и позвонил Джин на мобильный. Без всяких предисловий сказал:

- Я давно ушёл из стриптиза.

- Я знаю, - ответила она. - Но, пожалуйста, последний раз... ради меня. Я же тебя люблю, Патрик. - И повесила трубку.

Я бы никуда не пошёл, если бы не Лукас. На следующий день мы завтракали, и он читал газету – ежеутренний ритуал. Вдруг он коротко рассмеялся и протянул мне один лист со словами:

- Это, случаем, не твоя Джин?

Я уставился на чёрно-белое фото, не желая даже думать о том, откуда Лукас может знать, как выглядит Джин. Но на фотографии и правда была она. В колонке рядом сообщалось о скорой свадьбе Гарри Маллена – сына мэра – и некоей мисс Дженнифер Чадмин, с которой они давно уже совместно проживают.

Я, наверное, слишком долго молчал, потому что Лукас пнул меня ногой под столом. Я поднял глаза.

- Не моя, - ответил, - но Джин.

А потом я всё ему выложил про утренний е-мейл. Лукас выслушал меня спокойно, потом сказал:

- Иди.

- Что? - не понял я.

- Иди, - повторил он. - Ты должен пойти, чтобы, наконец, выпутаться из этой сетки.

- Она сказала, что меня любит, - невпопад ляпнул я. Лукас нахмурился.

- Ну да, конечно.

- А я люблю тебя.

Он меня поцеловал.




На девичник я пришёл во всеоружии: сексуальный, деловой профессионал без комплексов. Даже не удивился, когда в качестве саундтрека девочки врубили эту долбанную «After Dark». Я сделал всё, чего хотели озорные малышки: станцевал, соблазнил, свёл с ума. А потом оделся и потребовал себе коктейль за боевые заслуги. Кажется, все мною остались довольны, только Джин смотрела задумчиво и немного грустно. Примерно через полчаса она достала из сумочки какой-то диск.

- Патрик, пожалуйста, ещё один танец. Прошу тебя. Мы все просим.

Я ожидал подвоха. Я его дождался.

Заиграла трижды проклятая «Come On, Come In». Саундтрек к «Фантастической четвёрке». Саундрек к моей весне. Я замер.

- Поимпровизируй, - бросила Джин.

Импровизировать? У меня был готов настоящий номер! И я его исполнил.

Я танцевал, как никогда не танцевал ни один стриптизёр до меня. Я выложился на полную, вылил, выдохнул, выжал всего себя в очерёдность движений. Я обнажился полностью – и я говорю не только об одежде. Я стал пучком оголённых нервов. Сердце бешено билось в прозрачной груди. Душа посетила грань бытия, заглянула за неё и неохотно вернулась обратно. Мир перевернулся для меня одного. Ради меня одного.

Когда я закончил, Джин подошла ко мне, попыталась поцеловать. Я удержал её, крепко сжав хрупкие запястья. Потребовал:

- Скажи, что ты меня любишь.

Джин опустила глаза. Я встряхнул её хорошенько.

- Скажи.

- Я люблю тебя, - пробормотала она.

- Неубедительно. - Я умею быть жестоким. - Попробуй ещё.

Джин ухитрилась таки прижаться ко мне. Вокруг нас была тишина и смешки.

- Я люблю тебя, - жарко зашептала маленькая испуганная девочка Джин, уткнувшись мне в плечо. - Безумно люблю, ты самый лучший, ты мне так нужен, я без тебя не могу, я... я... Да скажи ты хоть что-нибудь, сволочь!

Она смотрела на меня с бессильной яростью. В этот миг я понял: всё кончено. И вздохнул с облегчением.







Меня зовут Патрик Николсон. Я люблю Лукаса Уэйнса.

Я не танцую.