Но странен человек

Но странен человек…

Танька сидела, вытянув ноги перед собой, на балконе общежития пединститута. Нет, она не училась в институте, только собиралась поступать в нынешнем году, а пока на радость родителям и преподавателям проявляла свои недюжинные способности в лицее. Но в общежитии жила старшая сестра Таньки, что и позволяло юной лицеистке весело проводить время в компании студентов, среди которых у нее, к слову сказать, было немало хороших знакомых.
Танька сидела в одном положении, наверное, уже битый час, рассматривая пустырь перед общежитием и редких прохожих. Столь длительное сидение на холодном балконе (апрельское солнце теплом не жаловало), да еще в одиночестве, само по себе являлось для Таньки великим подвигом. Но на то были свои причины. Одиночество объяснялось тем, что все ее друзья неожиданно оказались при делах. (Ох уж эти заботы!) А столь странный, не по сезону, выбор места – очередной перепалкой с сестрой, после чего Танька не хотела возвращаться в комнату.
Танька зябко поежилась, прислушиваясь к звукам, доносящимся из коридора. Обычный вечерний галдеж. Шумит подвыпившая компания. «Муммий тролль» все также безрезультатно призывает всех утекать куда-то, легкомысленно упуская из вида опасность массового наводнения, более того, обещая в случае неповиновения нападение маньяка в подворотне. Как тут не прислушаться и не начать с массовой утечки мозгов?
Танька зябко поежилась и поглубже закуталась в плащ. Плащ был короткий и не защищал от ветра ее стройных ног в изящных туфельках от «Ле Монти». Впрочем, необходимости в этом не было: ноги были гордостью Таньки, и она старалась как можно чаще демонстрировать их, надевая подчеркнуто короткие юбки. И вообще, Танька была вполне довольна собой. Красива, умна, за словом в карман не полезет – что еще нужно девушке шестнадцати лет для полного счастья?
И все-таки чего-то ей не хватало в женском общежитии со строгим вахтером (а уж тем более на квартире у деда, где она изредка появлялась). Об этом она и думала сейчас, щурясь на скупое апрельское солнце.
В отличие от большинства логопедов и целеустремленных «филдам», Танька не была потенциальным «синим чулком». Более того, любила пококетничать в обществе молодых людей. Парни просто балдели, когда она внимательно слушала их байки, глядя на них широко раскрытыми невинными глазами, а потом весело смеялась, слегка подрагивая ресницами. В общем, от поклонников отбоя не было. И влюблялась Танька довольно часто, а влюбившись, пыталась как можно скорее заполучить объект своего внимания. Но с объектами не везло: влюбленность исчерпывалась и переходила в неприязнь, как только она добивалась цели: ее отталкивало нравственное убожество современных парней, отсутствие в них и намека на галантность в отношении девушек при часто повторяющихся рецедивах хвастливого самолюбования и «петушливости». По большому счету, ей никто не нравился.
Звук приближающегося авто вывел Таньку из оцепенения. Бросив взгляд вниз, она увидела остановившуюся перед общежитием «девятку», из которой вылезли двое парней (один в кожаной куртке, другой в кожаном же плаще) и направились ко входу. «Ну вот, - с горечью подумала Танька, - бывают же мужчины. И почему Ирка всегда общается с какими-то ублюдками на «копейках»?» Такое сравнение повергло ее в уныние, оставаться одной больше не хотелось, и Танька решила навестить Ирку, дабы предотвратить наступление хандры.
Ирка была ее давней, со школьных лет, приятельницей. От остальных филдам ее отличали две черты: природная разговорчивость, благодаря обучению на филфаке усовершенствованная до болтливости, и способность громко и долго смеяться, казалось бы, без всякой на то причины. А смеялась она часто: после завтрака, после обеда, после ужина, в автобусе, трамвае, троллейбусе, после первой, после второй, после третьей – одним словом, жизнерадостная была девушка, а посему общаться с ней было, наверное, легче, чем с Карнеги…
Из Иркиной комнаты доносились громкие голоса, и Танька вошла без стука. О христианском образе жизни здесь напоминала, и то не всем, только этикетка на бутылке «Монастырской избы», торчавшей среди залежей грязных стаканов (закусывать, видимо, было нечем), остальное же все ему противоречило: голые торсы, вездесущие руки, пьяные рожи (именно рожи, потому что у всех сидящих в комнате эта часть тела демонстрировала полное отсутствие - эстетических, и вообще каких-либо – чувств, а глаза были расположены так близко, что, казалось, сейчас подерутся).
- Танька-а-а! – захмелевшая Ирка сползла с колен полураздетого мента и повисла на шее девушки. – Тебе п-лагается «штрафная»! За опоздание!
Ирка выудила из груды стаканов один с отколотой ручкой, наполнила его и протянула Таньке.
- Пей и быстрей вливайся!
Танька выпила; слегка закатила глаза; дрогнула ресницами – влилась. Кое-кто даже понравился и был удостоен кокетливой улыбки. Пошли тосты: за знакомство, за его продолжение, потом дежурный за тех, кто в сапогах (вариации: за тех, кто в ботинках, без ботинок, в неглиже…). Очередной безжалостно пошлый тост был прерван громким стуком в дверь.
-Кто там?
Ирка отправилась в коридор на поиски не последовавшего ответа; через некоторое время Танька отправилась на поиски не вернувшейся Ирки.
Ирка обнаружилась быстро, и не одна, а в обществе тех самых «кожаных парней», сразу переместив томный вечер в разряд исключительных. Пока Танька соображала, стоит ли истязять себя щипками, - представшая картина показалась ей видением, - Ирка успела хохотнуть, гоготнуть, похихикать, подтащить Таньку к балкону и между прочим представить Толяну и Сереге. У Таньки появилась новая проблема: как скрыть смущение от Серегиного рукопожатия. Зато Ирка не скрывала своего восторга:
- Кататься?! На вашей тачке?! Кайф!
Спустя некоторое время они уже шли к белой машине. Той самой, которую Танька увидела с балкона. Кататься по ночному городу да на такой красавице! Танька даже слегка оступилась от радости, чего раньше никогда бы не позволила себе в присутствии мужчин.
- Ну, мальчики, кто поведет?
Услышав, что поведет Толян, Ирка более чем естественно запрыгнула на заднее сиденье и стала там располагаться. Это-то и восхищало в ней Таньку: грубоватая и глуповатая, на ее взгляд, Ирка всегда была хозяйкой положения.
- Толян, можно я поведу? – кажется, эта фраза была первой за весь вечер, сказанной Сергеем по его собственной инициативе. Беззаботно хохотавшая Ирка на секунду словно подавилась смехом, но тут же захохотала еще громче, стреляя пьяными глазками в подсевшего к ней Толяна, изящно, как ей казалось, задирая ногу с целью закинуть ее на другую и покрикивая Сергею: «Пошел, ну, пошел же!» - хотя они уже давно «шли», по предложению Толяна, с которым Ирка тут же согласилась, к нему домой. Через некоторое время Иркин смех переместился на улицу, когда они с Толяном вышли из машины за пивом. Танька упустила этот момент, зато возможности бокового зрения использовала на сто процентов, пытаясь разглядеть лежавшую на руле руку Сергея и понять, почему так взволновало тогда, у балкона, его прикосновение. Его рука, - сильная, уверенная, - была словно из другого мира, такого желанного, но такого далекого от Таньки сейчас, маячащего за туманом нерешительности, сомнений, страха.
Таньке о многом хотелось поговорить: о том, как чудесно ехать по ночному городу, как драматично-красивы изгибы ветвей в пятнах электрического света, как необычайно ярки звезды. Но обо всем молчалось. Набухшая пауза все разрасталась, давила и мешала дышать, подчиняя своей неподви-жно-сти…
И вдруг пошел дождь. С ходу, без вступлений и прелюдий, крупными каплями забарабанил по крыше, стеклу, капоту.
- Надо же, какой шустрый! – удивился Сергей. – Хорошо, что мы в машине, иначе не успеешь зонта раскрыть, как промокнешь до нитки! – и он улыбнулся своей неожиданной шутке. И Танька улыбнулась. Кажется, впервые за долгое время – просто улыбнулась. И стало вдруг невероятно легко, словно судьба, соединив их здесь, захотела спасительным дождем смыть с души тот налет, который, нарастая с годами, скрывает самую ее сердцевину, ядро (или его отсутствие?), заставляет человека подстраиваться под других, даже если того не желаешь. Ну кто, в самом деле, заставлял пить это дерьмо из кружки с отколотой ручкой и позволять какому-то придурку лапать колени? «Но странен человек: его огорчает сильно нерасположение тех самых, которых он не уважает и на счет которых отзывается резко, понося их суетность и наряды»(1).
Сергей еще что-то говорил, улыбался, а Танька смотрела в его сдержанно-серые глаза, и они становились все ближе, роднее и…
-Хватит любезничать! – резкий окрик вонзился в только что зародившееся, а потому слишком уязвимое чувство. Ирка зло плюхнулась в машину.
- Мы там под дождем шатаемся, хату ищем, а они тут беседуют! – и поморщилась при этих словах так, будто запахло керосином.
Потом Толян, пылая недовольством, пояснял, что «предки, блин, обломали - раньше времени приперлись», а Ирка, активно повиснув у него на шее, припоминала аналогичные истории из своей жизни – это называется «поддержать светскую беседу».
Потом мелькали желтые окна домов, фонари, нахохлившиеся таксофоны – это называется «прогулка по ночному городу».
Потом прощались в тусклом свете лампы у обшарпанной двери – это называется «приехали».
А потом… кто-то тихо плакал на балконе, кутаясь в короткий плащ, не защищавший от ветра стройных ног в изящных туфельках от «Le Monty»; плакал о том, что не было сказано нескольких слов, уже, казалось, готовых сорваться с губ…
Но вот уже сотни лет странен человек…
--------------------------------------------------------
(1) Н.В. Гоголь