Как я снимался в порнухе. Полный текст повести

Глава 1. Вербовка и дорога на ХХХ

Эпиграф:
«Мальчик, хочешь пакетик леденцов и покататься?»
О’Генри, «Вождь краснокожих»

В прошлом году мне было шестнадцать. Сейчас, соответственно, больше, и я наверно уже стар для таких дел, как съемки в порнографии, потому что я студент и респектабельная персона, а впрочем, чем черт не шутит, и всяко может быть, ведь в конце концов я творческая личность, тяготеющая к искусству, ну да и хер с ней с философией, меня самого утомило это дурацкое длинное предложение.

Было лето. Каникулы. Я сидел у себя в комнате перед компом. Мне позвонил Колька, мой одноклассник и друг в хорошем смысле этого слова. Спросил, что я делаю. Я ответил честно: «Смотрю порнуху, а в другой руке у меня мобила с тобой, но это меня отвлекает, поэтому давай говори быстрей, чего тебе надо».

Он хмыкнул и высказал предположение: «Типа, дрочишь?» Я ответил: «Типа, тебе в контрразведку идти работать пора».

Он снова хмыкнул и сказал: «А сам не хочешь в порнухе посниматься?»
Я не знал, как отнестись к этому необычному предложению, и пока размышлял – вдруг скоропостижно кончил, из чего сделал вывод, что мне эта мысль скорее понравилась, чем наоборот.

«За бабки?» - уточнил я.

«За реальные», - ответил он. – «Три сотни в день – легко поднять можно. А то и пять».

«С тёлками? Без голубятни?»

«А ты подваливай к шести в офис – там в договоре все прописано».

«Сам ты уже снимался?»

Он вроде бы смутился:
«А если я сейчас скажу, что да, а ты откажешься, и потом будешь меня прикалывать и все такое?»

Я заверил его:
«Если я откажусь, то ты как будто сказал «нет», и все такое».

Он посопел, осмысливая. Потом сказал:
«Тогда, короче, подваливай сейчас к Лицею, я там буду ждать, оттуда недалеко, пойдем вместе».

Офис оказался в обычной квартире. Это было нормально. Я и не ждал увидеть шикарный небоскрёб с неоновой вывеской над мраморным крыльцом TEENS-XXX-VIDEO или что-то вроде.

В квартире нас встретили дядька и тётька лет тридцати. Дядьку я знал: он работал в ГИБДД и как-то года два назад приходил к нам в класс втирать лекцию за безопасность поведения на улице. Типа, как не замызгать чистый асфальт нашего города своими дурными мозгами. А теперь – вон какими интересными делами занимается. Может, уволился из ментовки. А может, и нет. Мне пофиг.

Оба они были улыбчивые и радушные. Не по-маньячески улыбчивые, а по-человечески. Хотя чуточку – и по-маньячески.

- А, новая кровь! – поприветствовал меня дядька. И сказал Кольке: - Молодец, что привел!

Вмешалась тетка:
- Ты бы, Сергей, не пугал мальчика. Что значит – «новая кровь»? Не «Ночной дозор», поди, снимаем?

- Ничего, - заверил я. – Это лучше, чем, скажем, «новый ***».

Все посмеялись. Потом принялись объяснять.

Они снимали исключительно тинейджерское порно. В отдалённом частном пансионате загородом. «Группа – человек двадцать, парней и девчонок. Поселитесь там. Это чтобы вжиться в обстановку, да и вообще чтобы не было случайных связей на стороне и чтобы не произошло инфекций, потому что перед допуском вас всех проверит врач».
Мне это понравилось. Спросил: «Насколько это удовольствие, в смысле, по времени?».

Сразу поправили: «Это не просто удовольствие, а работа. Сессия – неделя, но можно уйти в любое время».

Подал голос Колька:
«Он тут переживает – не надо ли будет сосаться с бородатыми мужиками и все такое».

«Да я и с бритыми – как-то не очень», - говорю.

Они снова засмеялись.
«Нет, - отвечают, - у нас все пристойно. По контракту – позирование, мастурбация, партнерский секс с противоположным полом. Обычный и оральный. Все остальное – по особой договоренности. Но бородатых мужиков не будет по-любому».

«Короче, - принялся объяснять Колька, будто я не знаю научных слов, - дрочка, ебля с девчонками, им отлизывать, и тебе сосут».

«Заметано», - сказал я и почувствовал, как у меня снова встает, хотя я с утра уже два раза подрочил. Моя постоянная подружка была в Чехии, и я по ней очень скучал.

«Остались формальности», - сказала тётка. – «У тебя паспорт с собой?»

«Да» - я извлек из штанов дубликат бесценного груза и все такое, и раскрыл его.

«Не надо! Закрой!» - сказал дядька. – «Это неэтично – смотреть в чужие паспорта. Это личная жизнь. Просто пообещай, что тебе есть восемнадцать – ибо мы верим людям на слово».

«Конечно, есть! – я сделал очень правдивые глаза. Они у меня и так-то голубые и правдивые, а тут уж я такой честности напустил, что все поверили. И все-таки я озадачился: - А зачем вообще паспорт предъявлять?»

«Чтобы знать, что хоть четырнадцать есть…» - буркнул дядька-милиционер.

«Еще одна формальность» - сказала тетка. – «Не обижайся, Саша, но надо тебя… осмотреть».

«Типа, убедиться, что девайс на месте?» - ухмыльнулся я.

«Ну, мало ли…» - она сделала вид, что сконфузилась.
Я разделся догола – и мой Камрад Хулио воспрянул ввысь.

«Какой ты задорный!» - похвалила тётенька.

«Вот такие искренние пацаны и вытянут русское киноискусство из пучины упадка и фальшивого болота стагнации» - торжественно провозгласил дяденька милиционер.

«Мюнгхаузен, вроде, все-таки за косичку себя тянул!» - снова сострил я. Определённо, мы с Камрадом Хулио были в ударе в тот день.

Я подмахнул контракт, и мы с Колькой отправились ко мне домой. Посмотрели порнуху, хорошенько вздрочнули. Это, я считаю, ничего голубого – потому что «вместе» не значит «друг с другом». Просто доверительные приятельские отношения. К тому же, мы смотрели порнуху уже профессиональным взглядом, прикидывая, как бы сами залудили ту или иную сцену. Конечно, круче!

Вечером пришла мать с работы. Я сказал ей, что скатаюсь на дачу к одному знакомому педофилу-сатанисту, где мы будем предаваться безобразным оргиям и совершать кровавые жертвоприношения, обалдевая от беспредельного разврата и пудов кокаина. Она посмеялась, потрепала меня по голове и сказала, чтобы я держал мобильник поближе к телу, чтобы позвонить ей, если педофилы-сатанисты, обнюхавшиеся кокаина, решат принести в жертву меня.

- Ты вызовешь милицию? – спросил я.

- Нет, но я с удовольствием послушаю, как ты верещишь, - с нежностью улыбнулась она.

Все матери одинаковы: если нагородить им втрое больше правды – они и правды не заподозрят. Безотказный прием.

***

Эпиграф:
«Дорога дальняя, скоромный дом,
Меня парнишечку – хэ-зэ что ждет…»

Мы собрались ни свет, ни заря, ровно в семь, в оговоренном месте. Там нас ждал автобус. Обычный рейсовый «Мерседес». Видимо, арендовали. Когда мы с Колькой подошли, там была давешняя парочка «киноагентов» и еще человек пятнадцать. Парней и девчонок – примерно пополам. Все сонные и хмурые. Кое-кого я знал в лицо, потому как с одного района. Но мы особо не знакомились: успеется еще. Стояли группками.

Постояли полчаса – подтянулось ещё пятеро. Последней прибежала, вся из себя запыхавшаяся, растрёпанная, кудряшки вверх тормашками… девчонка, которую я знал очень даже хорошо. Ирка Ч. Из прежней моей школы, из моего класса. Я сидел прямо за ней. И по-всячески подкалывал – то словами, то циркулем. А еще – незаметно присобачивал к ее дурацким тогдашним косичкам всякую фигню, вроде разноцветных стикеров или разных веселых картинок, или, там, плаката «Дёрни за меня – сознание и откроется!». Это было года четыре назад. Она очень забавно сердилась, хлопала меня «физикой» по башке – то есть, я тоже был ей небезразличен.

С ней я поздоровался, ухмыляясь приветливо и аристократично, как граф Дракула.

«Хай, Ириш! – сказал я. – Чего так вваливаешь? Заголиться невтерпеж?»

«Господи! – изумилась она так, будто я и впрямь был похож на графа Дракулу (кстати, нифига не похож). – Пушистый? Тебя только тут не хватало!»

Но на самом деле, думаю, она была мне рада. Знакомое лицо, как-никак.

«Ну все», - сказал дядя-милиционер. – «Больше ждать нельзя, поезд отправляется. Если ещё кто объявится – я потом сам отвезу».

Он остался в городе. С нами отправилась только его подруга.
Мы погрузились в автобус – те, кто еще не сидел там. На задней площадке стояли две упаковки железных банок – с колой и со спрайтом. Еще – с Новотерской минералкой.
«Лучше б пиво, - подумал я, откупорив колу. – Но все равно спасибо за заботу».

Ехали мы долго. Знакомиться по-прежнему не спешили. Всё так и сидели группками. Кто дремал, кто ****ил о всяком левом. Через проход от нас с Колькой сидела компания каких-то ботанов из какого-то программерского колледжа. Они достали своими базарами про софт и железо. Один долговязый очкарик втирал: «Втыкаю видюху – а дрова не встают. То есть мимо ложатся. В общем, инет, лезу на сайт, все дела – тут карточка кончается. Обидно: десять мегов слил – а на одиннадцатом упал…»

Ну и в таком духе. Он говорил громко, возмущенно – и конкретно мешал мне кемарить. В конце концов я его окликнул: «Слышь, парень, а ты не пробовал себя в сексе по телефону для ламеров? У тебя охуенно эротично получается!»
Он малость поутих со своим нытьем.

Где-то через час автобус остановился, по просьбам трудящихся (в смысле, «рабов ХХХ-индустрии»). Вышли. Кто-то, типа, пошутил: «Девочки налево, мальчики направо». Что интересно, эта команда возымела эффект. Многие разбрелись по разным сторонам. Но не я: я принялся бескомпромиссно отливать прямо на колесо автобуса, как Юрий Гагарин на пути к космическим далям.

Ирка Ч., фыркнув, сделала мне замечание: «Совсем оборзел, Пушистый?»

Я пожал плечами: «Извини, я не хотел тебя шокировать, но мы, вроде, не на концерт в филармонию едем? Или ты чего-то не догоняешь?»

Ирка вспыхнула: «Прекрасно я все догоняю, но это не повод свой хрен всем тут демонстрировать!»

Завершив процесс, я повернулся к ней лицом – и всем прочим, потому что застегиваться не спешил. Приняв гордую позу истинного мачо, я сказал ей:
«А ты посмотри на него повнимательней! Познакомься с Доном Хулио. Изучи, типа, текстуру, рельеф, все такое».

«Чего?»

«Ну, чтоб заблаговременно язычок и губки в соответствие привести…»

«Да размечтался! – она так застеснялась, что рассмеялась совсем хрипло и по-****ски. – Вот тебе назло – у всех отсосу, Пушистый, а тебе – ***!»

Тут к нашей светской беседе подключился Колька. Он тоже не ломанулся в кусты, как все прочие олухи, стоял рядом, явно что-то замышляя.
«Девушка, вас Ира зовут?» - поинтересовался он.

«Ну да. А что?»

Колька без слов расстегнул ширинку и уверенной, тугой пацанской струей вывел на асфальте большие, немного неровные буквы: «ИРА».

«Это в вашу честь!» - скромно улыбнувшись, пояснил он.

Ирка издала какое-то шипение, не то кошачье, не то змеиное. Наверно, такой звук бывает, когда специально обученная сиамская кошка ловит кобру за капюшон.

«У вас в лицее все такие дебилы?» - задала она риторический вопрос. Но когда мы снова погрузилась в автобус, Ирка пересела на свободное место прямо за нами. И принялась докапываться до нас, то ли в наш лицей собирают озабоченных придурков со всего города, то ли там на месте «чип похабства» в темечко инсталлируют?

Глава 2. Мы на позиции. В разных позициях

Эпиграф:
«На месте людей, заседающих в Госдуме, я бы постеснялся ****ить про непристойность, блин, порнографии»
Мой старший Братец Леша

Мы наконец приехали на место. Миленький трехэтажный особнячок в сосновом бору, за фигурной стальной оградой, выкрашенной в зеленый, и там были еще клумбочки с резедой, лилиями и настурциями, или как там эта рыжая хрень называется, ну да это нюансы и, типа, пейзажная муть, как у Ивана Тургенева, а ебля, понятное дело, предполагалась внутри дома.

Утомлять сценой медицинского освидетельствования – тоже не буду. Все оказались чистыми.

Нас завели в просторный холл и предложили всем сесть на пол, покрытый ковролином. Это было похоже на тренировку в секции ушу, куда я ходил пару лет назад. Там тоже в начале занятия мастер всех рассаживал и гнал про то, как правильно гнуть свои чакры и распрямлять дао, и всякая такая пурга.

Ну а тут, понятно, базар был малость про другое. К знакомой нам тетке, нашей совратительнице, присоединился местный парень. Лет двадцати пяти, не больше, спортивный, но, кажется, не браток, а скорее – тоже какой-нибудь тренер чего-нибудь эзотерического. Чёрный пояс по Тантре, наверно. Я окрестил его «сэнсэем».

«Если у кого есть какие-нибудь вопросы – самое время сейчас их задать», - сказала тётка. Ее, кстати, звали Агнесса – но всем было на это, в общем-то, поебать, потому что никто не верил, что это настоящее имя и что у людей вообще бывают такие имена. А парня звали Сергей, как и того мента в городе, – и в это верилось, но всем, в общем-то, тоже было поебать. Детей нам с ними не крестить, потому что залетать, вроде, никто не собирался.

Кстати, разговор зашел как раз об этом. Живая блондинка с неглупой деловитой мордахой (бывают такие!) поинтересовалась, какой у нас тут концепт с контрацептом? Оказалось – все пучком, все железно. Назывались какие-то препараты, бабы с пониманием кивали - ну да это все их заботы.

Потом одна барышня, маленькая, черненькая и в очках, бойкая и вредная, типа «вырасту – феминисткой стану», указала на вопиющую несправедливость в контракте.

«А почему это, - спросила она, - парни и девчонки получают одинаково за сценическое время траха: по доллару за минуту? Ведь всем известно, что пацанам больше надо, и вообще это с них бы еще деньги драть, и почему нет в мире справедливости?»

Агнесса засмеялась и сказала:
«Мадмуазель, прошу обратить внимание: в вашей группе на тринадцать девчонок – всего восемь ребят. Сами судите, кому больше надо…»

Вмешался Сергей-Сенсей:
«Тут, возможно, не все правильно понимают парадигму (этим словом он многих сразил наповал). Это же не просто секс – это же актерская работа. И на ней все выкладываются, как могут, и потому все равны».

«Ну если все равны, - не унималась чернявая «феминистка», - то почему тогда пацанам особо платят по десять баксов за «кончить»? Это получается: брызнул спермой – и червонец в кармане?»

Тут я не удержался:
«Знаешь, подруга, если у тебя получится брызнуть спермой – я тебе даже два своих червонца отдам!»
Замечу, о женской «эякуляции» я тогда имел очень смутное представление: ни разу не сталкивался.

Кто-то захихикал, кто-то заржал. Колька перешёл в решительное контрнаступление: «Да ваше-то дело простое: ноги раздвинуть – и переться. А нам – переть. В поте лица, мудей и всего остального».

Поднялся шум. Тонкими голосами – возмущённый, не такими тонкими – одобрительный.

«Тихо, тихо! – осадила Агнесса. – Не надо тут половые войны развязывать! Но по существу, скажу как профессиональная женщина: парень прав. Им труднее приходится. И резерв, так сказать, ограничен. Знаете этот анекдот? Неприличный немного, но расскажу, потому что вы все тут взрослые, вроде. Итак, про разницу между понятиями «***ня» и «****ец»? Если к девчонке пять пацанов придут – это хуйня. А если к парню пять девчонок – для него это ****ец! Так что, девчата, у нас просто возможности шире»

Теперь посмеялись и девчонки. Кажется, их половая гордость была удовлетворена.

«И вообще, - подхватил Сенсей, - я должен сразу предупредить, особенно пацанов. Ну и девчонок – чтоб не подкалывали. Секс и съемки – вещи разные, как говорил уже. И даже если в койке всеё тип-топ, даже если мега-мачо-ебарь-террорист всю дорогу… тут, под софитами, на людях, под режиссерские поправки – облом за обломом будет, стопудово. Все время будет падать, и придеётся надрачивать, и ничего тут позорного. Потому что вот чего не терпит наша работа – так это стыдливости. Сами понимаете…»

Он замолчал, давая осмыслить. Потом переспросил:
«Все усвоили? Никакой стыдливости – и полное доверие»
Все кивнули. И Сэнсей ткнул пальцем в того очкарика, который распинался про свой неудачный секс с видюхой:
«Как тебя зовут?»

«Игорь».

«Ты раньше снимался, Игорь?»

«Нет… я… это… решил на апгрейд компа подзаработать…»

«Как ты будешь тратить свой заработок – это твое личное дело. Но комп – дело хорошее. А сейчас – работа. Итак, Игорь, пожалуйста, разденься»

«Чего, совсем?»

Я едва не сплюнул словом «идиот». Но я не сделал этого, потому что сознательный и подписался под этими правилами: типа, друг друга не прикалывать, не смущать, мы команда, и все такое.

«Носки можешь оставить», - великодушно разрешил Сэнсэй.

Через минуты софтварный юноша стоял в том, в чем его родила мама – если, конечно, мама родила его в носках и очках.

«Отлично», - похвалила Агнесса. – «А теперь иди сюда».

Этот тощий долговязый придурок прошел в «кафедральный» конец зала и встал, как памятник защитнику футбольной сборной клуба ботанических задротов перед пробитием штрафного.

«Игорь, повернись к ребятам», - все также ровно попросил Сэнсэй. Я прикинул, что проще было бы инсталлировать в него дистанционное управление и щелкать пультом.

«А теперь, Игорь, слушай», - сказала Агнесса. – «Здесь, в этих стенах, никто не станет лезть в твою личную жизнь. Какой ты там был – таким ты туда и вернёшься. Но здесь ты – актер. Вот пример. Нам не интересно, занимаешься ли ты онанизмом дома. Может, да, если тебе это нравится, а может, у тебя классные подружки, потому что ты видный парень, и тебе просто некогда… но сейчас мы просим тебя… подрочить».

«Что, при всех?» - кажется, его программерские пальцы аж хрустнули, запирая амбарный замок на мудях. Его развесистые уши стали малиновыми, как грудка малиновки, которую окунули в малиновый джем. Я решил ободрить его:
«Да чего там, валяй, Игоряш! Мы отвернемся!»

«А это не попадёт на какой-нибудь порносайт для п…п…п…» - он запнулся.

Да, когда нас вербовали – сказали, что снимают не для Инета, а типа, для кассет на заказ, элитное тинейджерское порево для реальных клиентов… но, конечно, только олигофрен даст, типа, гарантию, что вся эта бесстыжая байда не окажется в Нете. И только лоботомированный олигофрен - понадеется на такие гарантии. Правда, за свою матушку я спокоен: она доктор и порнуху под дулом пистолета смотреть не станет. Даже – «Дезерт Игла» калибром 0.50

Взяв на себя роль главного «ободрятеля», я сказал:
«Слышь, парень, а прикинь – идешь ты по улице, такой красивый и безмятежный, а какой-нибудь пидор из окошка на тебя пялится и дрочит? Так тебе не похуй? Или по улице ходить не будешь?»

«Я голый по улице не хожу! – надменно возразил он. – И вообще, забыл уже, как это делается… в смысле… мастурбировать…»

Тут вскинулся Колька:
«Чего так? Излучение от монитора пришибло? В твои-то годы? Бедняга…»

Сэнсэй сощурился:
«Я, кажется, говорил: не подкалывать коллег?»

«Я не нарочно…» - повинился Колька.

Деловитая блондинка, которая интересовалась контрацепцией, вздохнула, встала и принялась стягивать с себя одежду, исполняя импровизированный стриптиз.

«Игорёк! Смотри на меня!»

Все посмотрели на нее. Она старалась, в ней была пластика и эстетика. И сиськи ничего – номер где-то так два с половиной. Плавно скинув кофточку и лифчик, она принялась играть дойками, «купать» их в чашечках ладоней, кокетливо поводить точёными сахарными плечиками и всякое такое. Потом расстегнула молнию на короткой синей юбчонке.

Колька подхватился на ноги, резво подошел к страдальцу Игорьку, который, то ли от вида блондинки, то ли от того, что на него никто уже не смотрел, малость осмелел и принялся неловко теребить своё висящее. Краем глаза я отметил, что инструмент у него внушительный, но бестолковый и, как говорится, нелегок на подъем.

Колька похлопал его по плечу:

«Слышь, коллега. Ты извини, что я подстебнул, типа того… Давай, заглажу вину: покажу, как дрочат. Раз уж ты совсем так все забыл…»

И, достав свой бодренький торчащий, принялся наяривать.

«Животное…» - осудила Ирка с восхищением, которое должно было означать презрение.

Блондинка избавилась от юбки и принялась играть с черными стрингами, изворачивая их так и сяк, вальяжно повиливая бедрами, а потом медленно стянула их до колен, приседая и раскачиваясь… и тут, ко всеобщему смеху, брякнулась на свою сексапильную упругую задницу, запутавшись в ногах и трусиках. Вса-таки она не была профессиональной стриптизершей. Но получилось даже прикольнее и душевнее дурацкого ресторанного стриптиза.

Ничуть не сконфузившись, блондинка рывком освободилась от стрингов, грациозно закинула их за спину и принялась исполнять что-то вроде эротической физкультуры. Она размахивая распрямлёнными ногами с оттянутым носком, то стыдливо прикрываясь и скрещивая коленки, то озаряя весь зал сиянием своей вертикальной улыбки. Лобок у неё был выбрит. Думаю, она уже снималась в чем-то подобном.

Колька, который тоже был не новичок в этом непотребстве, дрочил самозабвенно и энергично. При этом – подначивал компьютерного гения: «Давай, Игоряш, я с тобой! Давай, кто дальше стрельнет? Спорим, я добью до той куколки с кудряшками? Прямо на лобик, строго по центру!»

Имелась в виду Ирка.

«Только попробуй, урод!» - она непроизвольно отодвинулась на добрый метр.

К ней обратилась Агнесса:

«Тебя Ира зовут, да? Ира, нам не важно, кончали тебе когда-нибудь на лицо или нет. Хотя, вообще-то, белковая смазка очень полезна для кожи. Нет-нет, у тебя замечательная кожа и очень красивое лицо, даже если тебе никогда не кончали на него. Но сейчас ты - актриса. И твоя роль – чтобы эти мальчики окропили твое замечательно красивое лицо своей… страстью».

Ирка, сделав усилие над собой, сглотнула, словно у неё уже был полный рот «страсти», и… лишь уточнила:
«Мне раздеться?»

Ответил Колька, с ухмылкой:
«Если не хочешь потратить остаток дня на стирку блузки – то, наверно, да».

Ирка разоблачилась без понтов, по-простому. Она была довольно загорелой – видимо, недавно вернулась с Югов. Причем, сиськи были хоть и светлее окружающей кожи – но значительно смуглее того, что таилось под трусиками. Значит, она где-то загорала топлес, - подсказала мне дедукция.

Подойдя к двум артистам-онанистам, она опустилась перед ними в позу лотоса, выражая вселенскую невозмутимость. Еще один бойкий шустрый пацан, от силы лет пятнадцати, и притом огненно рыжий, пристроился рядом с Колькой и тоже принялся гонять лысого, почти что упираясь им в изящное Иркино ушко.

Сам я, конечно, был возбужден, как… какой-нибудь магнитный контур в ядерном ускорителе - или что там. И как не возбудиться от вида двух голых девчонок, одна из которых вовсю отжигала порно-брейк-данс на полу, а другую я хотел трахнуть с шестого класса? Но я не спешил давать воли рукам. Успеется.

- Как насчет пососать? – галантно предложил Колька Ирке.

- Да прямо! Ручками, мистер, ручками!

- Ну, как знаешь… - Колька зажмурился, прогнулся – и с надломленным хриплым стоном известил: - Начинаем артобстрел! Задраить зенки!

Ирка успела зажмуриться вовремя – Колькин *** превзошел своей сейсмической активностью все гейзеры Камчатки. Он исторгался секунд двадцать, а когда последние толчки затихли – Колька открыл глаза и поцокал языком:

- Извини! На сей раз выписать «ИРА» не получилось. Поверхность очень неровная.

- Хам!

- Так, Агни, запиши червонец на счет Николая, - громко распорядился Сэнсэй.

Ирка открыла рот:

- А… А я?

Агнесса ласково усмехнулась:

- А что – ты? Что голой посидела – это не позирование. Вы, скорее всего, тут всю дорогу в неглиже ходить будете, для комфорта и атмосферности. Одеваться – только для съёмок, чтобы раздеться поинтересней.

Ирка взъярилась:

- Да он мне все лицо… обтрухал!

Агнесса пожала плечами:

- Милочка, ну так это же он сделал? Твоя-то какая заслуга в том, что Коля так красиво кончил? Вот если б ты ему хоть немножко пососала, как он предлагал…

- А что тогда?

- Червонец бы накинули. А так – извини.

- Да ты не расстраивайся! – утешил Сэнсэй. – Будет еще возможность отличиться.

- Да? – Ирка, вконец озверевшая от таких дел, окинула зал взглядом, конкретно метавшим молнии. В зале, надо отметить, уже творилось форменное ****ство. Деловитая блондинка исполняла 69 с рослым и мускулистым чернявым пареньком, которому, наверно, единственному из всех из нас действительно было восемнадцать. Кто-то трахался. Больше – сосались. «Феминистка» стояла на коленях перед очкастым Игорьком и ритмично насаживалась своей умной головой на его кое-как «поддомкратившееся» нехилое достоинство. При этом одной рукой она теребила его яйца, другой – тискала костлявую жопу, отсиженную на лекциях по каким-нибудь мозгоебным диффурам.

Рыжий мелкий пацанчик, едва не тыкавшийся в Иркино ухо, сбавил темп дрочки, растягивая удовольствие. К нему и решила обратиться Ирка, как к самому ближайшему и свободному. Но лишь она открыла рот для решительного акульего заглота – как в ее ослепительный блендамет ударила брандспойтная струя спермы.

- Ой, - сказал пацанчик и покраснел резко и густо, в тон своим волосам. – Извини. Не сдержался. Как представил, что ты у меня сейчас возьмёшь – так и…

Ирка зашипела уголком рта, как при больном зубе, словно ей там впрямь чего-то порушил этот спонтанный поток спермы. И наконец соизволила заметить меня – потому что один я остался, незадействованный и не отстрелявшийся.

Заискивающе улыбнулась: «Ладно, Пушистик, чего ты там про рельеф и текстуру говорил?»

Я пожал плечами:
«Ну, распечатывай, как бы…»

Она потянула руку к моей ширинке.

«Нет, не так! – остановил я её, чувствуя себя охо-хо каким глумливым подонком. – Ручки за спину убери, молнию – зубками!»

«Это травмоопасно! – вмешался Сэнсэй. – Но задумка творческая. Давайте так: молнию руками расстегнёшь, а потом Ира сделает вид, будто зубами её ведёт!».

Что ж, я ведь всё-таки джентльмен? Я расстегнул молнию и даже ремень, и даже прогнулся полумостиком, чтобы ей удобнее было стянуть мои джинсы. А потом – трусы. Но это уж она сделала зубами. Причём с таким остервенением, что мне слышался треск материи. По правде, я даже забоялся, как бы она сгоряча не откусила мне чего-нибудь жизненно важное, получив к нему аксесс. Ирка действительно полыхала яростью – и набросилась на Дона Хулио, как крокодил на солнце, в поэме Корнея Чуковского.

Я откинулся навзничь, затылком на ладони, расставил локти, и чуть развёл ноги. «Вылижи мудя», - попросил я. – «А то чего-то припотели».

«Может, ещё и спинку потереть?» - видимо, на автомате огрызнулась Ирка – и сама прыснула от неуместности «иронии». Что ни говори, вылизать мудя – это всё-таки малость поинтимнее услуга, чем потереть спинку. Но сейчас она принялась добросовестно скрести язычком по моим грешным яйцам. Потом, несколько раз скользнув снизу вверх по моему зенитно торчащему орудию, стала щекотать кончиком языка уздечку. Я подумал, что ещё полминуты этой истомной, уши закладывающей, дразнящей пытки моего *** – и я кончу ей прямо в ноздрю. Это было бы прикольно.

Но Ирка, подавшись повыше, привела рельеф своих губок в соответствие с моим, и объяла ими головку.

Сосала она хорошо. «Дикция» – внятная, чувствовались регулярные и усердные лингвистические упражнения. Она то пускала в ход свое «жало», проворно танцуя им по дансингу моей залупы, то убирала язычок и заглатывала по самую гортань, стискивая губами основание моего ствола у самой казенной части. Я млел и ***л. То есть, весь обращался в хуй, и готов был раствориться у нее во рту, как барбарисовый леденец.

Скосив глаза, я посмотрел, как дела у закомплексованного задрота Игоря. Дела его были нормальные: *** стоял, «феминистка» сосала. С тем лишь нюансом, что теперь к ним примазался Колька, оправившийся от первого извержения. Видимо, решил не бросать начинающего коллегу и довести патронаж до конца. Теперь «феминистка» стояла раком и Колька пер ее сзади.

Я почувствовал, как назревает вихрящийся циклон в яйцах, и громко осведомился: «Господа работодатели! А есть разница в оплате: в рот спускать – или на ****ьце?»

«Лучше всего знаешь, как? - посоветовал Сэнсэй. – Первый залп – в рот, чтоб у девчонки, типа, сперма на губах… клокотала. А потом – выдерни и расплескай. Это классика. Зрители это любят».

«Я так и думал, - сказал я сквозь подступающую бурную негу. Обратился к Ирке: - Все поняла? Давай, глыбко не заглатывай – а то поперхнешься ишо… Давай, киска, осади чуток… - Я малость приподнялся на локте и отвёл ее мастеровитую головку повыше, так, чтобы брала «на полшишечки». – Давай, милая, язычком, язычком… потереби…

Она кивнула – и тут мою плотину прорвало, парашют раскрылся, ракета взмыла в небо, отбрасывая горящие ступени… и прочие идиотские метафоры. Несмотря на мощные конвульсии, я не потерял контроля над ситуацией и, верный заветам наставников, после первого бронебойного выстрела – таки выдернул и пошёл окроплять Иркину мордашку своим густо концентрированным генофондом. Когда Дон Хулио угомонился, Ирка имела такой вид, будто на ее личико вылили добрую банку сгущёнки. Хотя, конечно, я, как скромный герой, не относил авторство на эту маску разврата только на свой счёт. До меня ведь и Колька потрудился, и Рыжик…

Ирка добросовестно облизала моего всё еще полнокровного змея, даже подчистила с моего лобка капли хрен знает чьего уж семени, упавшие должно быть с её личика. И только выполнив эту заботливую процедуру - с размаху, гулко врезала ладонью по моему оголённому пузу. На моем плоском, умеренно отчетливом прессе осталась растопыренная розовая пятерня, стремительно набухающая интенсивным цветом.

- Это тебе за «****ьце», гад! – мстительно и весело пояснила Ирка.

Я проворчал:

- Ладно, пусть «****ьничек», если тебе так больше нравится. Но не «еблище» же прикажешь называть?

Прерывая нашу перепалку, Сэнсэй похвалил:
- Молодцы, ребята. Очень хорошо. Даже талантливо. По двадцатке вам.

- А это чего – все снимается? – наконец, я задал вопрос, мучивший меня с самого начала. Не сочтите его совсем уж дурацким: в зале ведь не было ни софитов, ни режиссеров, ни оператора с камерой, который бы ползал, изыскивая наилучшие крупные планы погружения *** в ****ятину.

- Да. Тут везде камеры, - ответил Сэнсэй. – Кроме сортиров. Это пойдёт как лайв-шоу. Есть любители. Поэтому, собственно говоря, ваша постоянная зарплата – 50 баксов в день. Помимо всего прочего. Ну и плюс – за секс. Только сегодня разминка была. Завтра – все уже по-взрослому, настоящие съёмки.

- А теперь – все в душ! – через какое-то время распорядилась Агнесса, похлопав в ладоши.


Глава 3. Марш-ползок из душа на балкон.

Эпиграф:
«Под сенью струй – сосите ***».
Кто-то из акмеистов


Повинуясь приказу тети Агнессы, мы прошли в душ. Общий, без кабинок, вдоль стены - с десяток «поливалок». У противоположной стены стояли четыре надувных дивана, видимо, приглашая поебаться. Приглашение было своевременным, потому что от всего ****ства в зале мой Дон Хулио завелся так, что, конечно, не мог довольстоваться одним только Иркиным минетом, пусть даже и охуительно классным минетом.

Но Ирка переключилась на Рыжика, который все еще терзался укорами совести, что обломил ее на предмет зачетного отсоса, и теперь извинялся. Ирка стояла под душем, а паренек – перед ней на коленях и, уткнувшись в ее кучерявое лоно, усердно отлизывал. Со стороны это было похоже на шляпку подосиновика над ковром черного мха. Или – на апельсин в каракулевой шапке. Или – на баскетбольный мячик… на чем-нибудь кучерявом.

Ботаник Игорь сосредоточенно долбил злючую брюнетку своим здоровущим елдаком, раком. Кажется, он так и не кончил ни разу. Впрочем, я ему не счетовод, тут без меня счетоводы сыщутся.

Раскованная деловитая блондинка была оккупирована все тем же мускулистым пареньком и вездесущим Колькой. Они пытались изобразить «дуплет»: отдуплить ее одновременно и в ****у, и в жопу. Да еще один длинноволосый юноша с романтически мечтательным лицом совал ей в рот, а две девицы лежали на полу по сторонам от него и терлись своими сочащимися ****ами (не уверен, что множественное число тут применимо, ну да и *** с ними, с множественными ****ятинами) о его щиколотки. Можно сказать, трахали его ноги. Инсталляция была та еще.

Ко мне подошла дородная (но не безобразно жирная) деваха с толстой русой косой до лопаток.
«Знаешь, милай, как у нас в дерёвне ябутся?» - осведомилась она.

Как потом выяснилось, она была дочерью какого-то правительственного мандарина, училась в МГИМО, коса же была накладная, в целях маскировки, чтоб дипломатическую карьеру не подпортить.

Оказалась, что в ихней «дерёвне» ябутся не слишком-то затейливо, но крепко. Деваха завалила меня спиной на диван, решительно оседлала и принялась раскачиваться и подпрыгивать. Я закрыл глаза. Лампы на потолке были очень яркие, видимо, для удобства камер.

Не знаю, возможно, нам подмешали какого-нибудь экстази в колу, которую давали в автобусе (хотя вообще-то, в этих делах я не новичок – и приход бы просек). Но, так или иначе, это была совершенно угарная, разнузданная и отвязная оргия.

«Мы все – как животные! – подумал я. И добавил: - И это – правильно!»
Хотя на самом деле, животные не снимают свои любовные игрища на видео и не извлекают из этого бабки. Значит, мы оставались людьми на этом пиршестве звериной похоти. Тоже, наверно, радует…

Разобравшись с нравственной стороной дела, я обхватил внушительную жопу девахи руками, приподнял ее, извернулся и подмял под себя, чтобы вдуть в самой банальной позе, одобренной католической церковью. Ее селянская стать как-то не располагала к изыскам. Девушка от природы была, так скажем, «широковата в кости», и Дон Хулио слишком вольно и праздно болтался по ее Аламеде (бульвар такой в Мадриде) Я навалился на нее и включил третью космическую. Деваха застонала басом (ну, не совсем) и прижала меня так, что сперло дыхание. Это было мне на руку, потому что я хотел поскорее исторгнуться, малость передохнуть и принять душ. Чтоб форсировать наступление этого события, я зарылся всем фейсом меж ее холеных пышных сисек, начисто перекрыв себе кислород. Вскоре флотирующие под веками круги расцвели радужными фейерверками.

Я откинулся с девахи весь взмыленный. Бросил краткое, но вежливое:
- Тханкс.
- Ты тож ничаво, милай. Малой, да ебкий.

Хотелось ссать. В дальнем конце душа были две двери, обозначенные не силуэтами и не буквами, а непосредственно первичными символами полов. Рядом висели два писсуара, видимо, для тех, кто не стесняется по мелочи. Я не постеснялся на двухминутный реальный слив, стоя в паре метров от писсуара и гордясь исправностью всех своих систем. Это было как еще раз кончить. На сей раз нотаций мне никто не читал.

Встал под душ. Рядом была Ирка. Теперь Рыжик пер ее сзади, «в партере», а сама она лизала у разметнувшейся по полу лисички, возможно, сестре Рыжика, судя по окрасу. Раньше я не замечал за Иркой лесбийских наклонностей. Впрочем, это не удивительно, если участь, что до сего дня я в последний раз видел ее, когда ей было двенадцать.

***

Эпиграф:
«А мы монтажники высотники
И с высоты вам шлем привет»


После душа была жрачка. Кормили капитально, от души. И суп из осетрины с маслинами, и устрицы, и буженина, и хорошее красное вино. Я прикинул, что ради такой жрачки – уже стоило скататься сюда.

Потом разместились по номерам. Мы оккупировали большой люкс с пятью траходромами. Мы – это я, Колька, Ирка, та деловитая блондинка (Аня) и тот мускулистый чернявый паренек (Слава), который сначала исполнял с ней 69, а потому засаживал в жопу. Собственно, это был ее парень. Веселый, общительный, оказалось – недавно дембельнулся из армии, но без каких-либо заебов быковато-дедоватого свойства. Хотя служил он в спецназе РВСН, который, типа, ядреные ракеты стережет.

Аня же оказалась студенткой РГГУ, по совместительству - менеджером секс-шопа, принадлежавшего ее отчиму. Ей был двадцать один, но выглядела она моложе своего преклонного возраста.

Подрыхнув часов шесть, с дороги и с ебли, я проснулся уже вечером. Славка с Анькой спали в обнимку, обжимаясь во сне, непроизвольно и нежно. Умилительная картина. Ни Кольки, ни Ирки не было. Я вышел покурить на балкон. И застал там сюрное зрелище: Ирка стояла раком, задницей упершись в ограждение, а Колька - с той стороны, на узком карнизике, ухватившись руками за перила, и жарил ее через ажурные прутья. При этом он тоже курил, как и я, хотя у меня-то сигарета чуть не выпала изо рта.

- Это снимается? – спросил я первое, что стукнуло в голову.

- Это репетируется, - ответила Ирка. – Если гладко пройдет - завтра предложим этот номер Агнессе с Сергеем. По сотке слупим, не меньше.

Но думаю, главным их мотивом было все же не стяжательство, а тяга к экстриму.

- А если не гладко? А если ****ешься?

- Говно вопрос: второй этаж, и внизу рыхлые клумбы, - успокоил Колька

Я созерцал их рискованную еблю и в задумчивости машинально дрочил. Через некоторое время Колька заявил Ирке:
- Ну все, я типа готов – но давай уж в комнате, под камеру.

Ирка, не распрямляясь, очень комично, проследовала мимо меня через дверь, и Колька, перемахнув через перила, быстро подошел к ней и засадил все так же, но уже без железной прокладки. Действительно, сделав всего несколько порывистых движений, выдернул и расплескал вдоль Иркиной спины, чуть ли не до прически.

- Погоди, Ириш, так и стой, - сказал я и занял Колькино место.

Вот и сбылась моя мечта шестого класса: я присунул Иришке. В ебле она оказалась столь же компетентна, что и в отсосе. У нее была достаточно плотная, но и достаточно тренированная ****а. Я бы даже сказал – талантливая. Это редкость среди девчонок. Обычно они считают, что просто раскинуть ноги или нагнуться – уже достаточно, чтобы заслужить гордое звание женщины. Это неправда. «****а обязана трудиться», как сказал кто-то из великих. Иркина ****а буквально «пела арии», буквально жевала мой ***, смачно и мощно. Видимо, Ирка заморочилась кое-какими специальными упражнениями для развития этой не самой бесполезной части бабского тела. Неудивительно, что я кончил быстро, сам почти ничего не делая. И так увлекся, млея от симфонии Иркиной ****ы, что даже не потрудился вынуть.

- Спасибо, Саш, - поблагодарила Ирка
- За что?

- Что не стал гоняться за дешевой эстетикой камшота, а в меня спустил. Обожаю, когда эта «жгучь» плещет в матку. Впрочем, тебе не понять.

- Это уж точно.

Ирка хмыкнула. Спросила у нас с Колькой:

- А чего, мальчишки, вы между собой – не это самое? Не пробовали?

- Да понимаешь, - ответил Колька, - вот как только соберемся в жопу друг друга отодрать – принимаем для храбрости, раз, другой, третий… ну и как до дела доходит – уже нестояк.

- Да, облом. А то, может, понравилось бы?

- А тебе-то что за интерес? – насупился я. – Прикинь, кто вашу-то сестру ****ь будет, если всем пацанам промеж собой понравится?

- А все равно занятно посмотреть было бы.

- *** дождешься, - не слишком вежливо поломал я ее грезы.

На этой ноте, ноте категорического натурального протеста, мы заснули обратно. «Спать, жрать, ****ься… да еще и за бабки. Вот что я называю духовной гармонией!» - подумал я, отрубаясь.


Глава 4. Порносъемки по-взрослому.

«Из всех искусств важнейшим для нас является кино»
В.И. Ульянов-Ленин

Я проснулся ни свет ни заря, в полвосьмого, о чем узнал, глянув на мобилу. Там же, на дисплее, трепыхался конвертик со свежей эсэмэской. От криминального авторитета Лёши Белого, моего старшего брата. Шутка, конечно: какой он, в ****у, годфазер? Скорее – Гёлфакер. Но с большой буквы.

В сообщении значилось: «Санёк, чо-то давно ты бабок с меня не стрясал, уж не захворал ли? На всякий случай – закинул сотку на твой счет. Проверь. Леха». Эсэмэска пришла пять минут назад. Возможно, от ее виброзуда я и проснулся. Что ж, пора бы: легли-то рано.

Значит, Леха не спит, - прикинул я. И вышел на балкон по****ить с ним.

- А, здорово, обормот, - отозвался он. Где-то рядом с его мобилой послышался чей-то клаксон. Значит, на колесах я его застал.

- За пацанский подгон спасибо, конечно, - поблагодарил я, - но как бы и сами себя согреть в состоянии мы.

- Ну, отошли обратно, - предложил Леха.

- Да разбежался!

- Тогда не ****и, мелкий! – он хотел еще чего-то сказать, но отвлекся, проворчал: - Вот куда ты лезешь, кызла?

Раздался сердитый спецсигнальный «крякот». Не Лехин, чуть другого тембра. Я легко представил, как Леха высунулся в окно своей «трёшки», чтобы полаяться с кем-то, напиравшим сзади:

- Слышь, подруга, осади уже! И нефиг мне тут крякать над ухом: все равно не пропущу!
…
- Чего? На «вы»? Ага, вот сейчас выйду, выебу и высушу!

Леха бывает чертовски галантен с барышнями, когда барышни этого заслуживают. Снова приложив трубу к уху, описал дорожную ситуацию:

- Прикинь, вся Рублевка стоит… дяди министры стоят, дяди артисты стоят… генералы стоят по стойке смирно… сам я, блин, – стою, как *** у эллинского бога Приапа… и только какая-то соска на Икс-пятом – она стоять нихуя не может. У нее, блять, от стояния ****а, наверно, затекла бетонно, на еблю торопится неудержимо. Я хуею!

- Ты на Рублевке? – спросил я. – А *** ты там потерял?

- Да так, обещался заскочить к одной девчурке на дачурку. Но вообще, я уж сам задаюсь этим вопросом: *** ли я здесь торчу? Это ж ****ец: тропка узенькая, затык - с самого сосранья, в полвосьмого – уже как танцы в танке. Вот как они живут в этих ****ях, сИроты болезные, неприкаянные?

- Мне их тоже страшно жалко, - подхватил я.

У нас это давняя тема для покручивания пальцем у виска: насколько ж ****утым надо быть человеком, чтоб при всем богатстве Подмосковья селиться в такой сраной дыре, как Барвиха или Жуковка? Ебанутее – только квартиру в Центре прикупить.

Мы еще немного потрепались с Лехой о том о сем, затем я вернулся в комнату. Все еще дрыхли. Я подумал, не вымазать ли Колькины губы и щечки пеной для бритья, по приколу. Но забоялся, что он впрямь может подсесть на измену: не присунул ли ему кто в ротовую полость под покровом ночи, по-подлому? Для меня – был бы шок. Что ж, надо быть добрее к друзьям своим.

В девять мы позавтракали. Не слишком плотно, но сносно. Соки, тосты, авокадо, коктейль-креветки.

- Сегодня будем сниматься уже по-взрослому, - объявил Сергей-сан. – Перед камерой, по сценарию. Сразу предупрежу: дело это хлопотное и утомительное.

Колька с Иркой пытались продвинуть свою креативную рацуху про экстремальную еблю на балконе. «Мы уже отрепетировали: получается». Я, как свидетель, подтвердил.

- Травмоопасно, - скептически покачал головой Сергей. – Да и пасмурно. Того гляди дождь пойдет.

Это было верно: вскоре впрямь начался дождь и зарядил без продыху до конца дня. Но тем не менее, Колька с Иркой получили звучные титулы Князя и Княжны Болконских.

Съемки проходили синхронно в нескольких комнатах. Сколько в этой конторе операторов – я даже не считал и запоминать их не трудился. Сосредоточился на ебле. Мы разыгрывали, типа, сюжет. Тема такая: молоденький доставщик пиццы (я) попадает на хату к фартовой телке (деловитая блондинка Аня), изголодавшейся до плотских утех. И она, конечно, соблазняет невинное создание. Всегда завидовал развозчикам пиццы: такая насыщенная у них, наверно, жизнь…

Форма delivery на пол, шмотка за шмоткой, все дела, Анюта тоже скидывает халатик, принимается сосать. Потом я кладу ее сиськами на стол и решительно овладеваю сзади. Пришлось сделать это несколько раз, для крупных планов. Довольно комичное ощущение: засаживать барышне, когда под столом прячется дядька с камерой и едва не щекочет яйца объективом.

Анюте тоже пришлось поработать, задирая ноги и открываясь для close-ups. У нее замечательная растяжка.

Потом мы лирично и неторопливо ****ся в кресле – и в этот момент заявляется Слава. Типа, ее муж, что не так уж далеко от действительности. Негодует. Вполне натурально делает зверскую морду, таскает меня за русые вихры, как крепостного мальчика, попавшегося на краже яблок из господского сада, люто матерится.
«Я тя, бля, кастрирую щас нахуй, щенок!»

За меня вступается добрая Анюта:
«Не надо, не надо, не надо».

А я, такой, набираюсь наглости:
«Ну может, если твоя девчонка ****ся с доставщиками пиццы – может, ей чего-то не хватает? Может, ее кто-то недоебывает?»

«Благоверный» сатанеет:
«А вот давай разберемся, кто из нас больше доебывает! Кончишь в эту суку больше раз, чем я – уйдешь отсюда живым!»

Аня:
«Милый, но я не буду трахаться с этим сопливым заморышем, раз уж ты пришел, такой мужественный и красивый»
Типа, начинаю быть верной.

Славка:
«Да кто б тебя, сука, спрашивал!»
Главное было – не заржать на этих прочувствованных и кретинических репликах. Порой – лишь с пятого дубля выходило. Конечно, потом будет озвучка, но сказать в кадре все равно было надо, с убедительным выражением ****ьца.

В искупление своего греха, Аня принимается сосать у Славки. Он укладывает ее на диван, хватает меня за шкирку, тычет фейсом в ее бритое лоно:
«Давай, арбайтен! Сделай так, чтобы моя телка завелась и кончила!»

Типа, в порядке наказания задействовал на подсобных работах. Я добросовестно обрабатываю губки и клитор. На вкус Аня сладкая: спецом плеснула туда ананасового соку, чтоб мне веселее было. Заботливая.

Засаживаю язык на всю глубину. В смысле, длину: у Ани не настолько мелкая ****а. Ворочаю им, думаю: а вот что, если б *** был такой же гибкий и послушный, как язык? Может, тогда б он и разговаривать научился? Прикольно! Замечу, я ничего такого не курил с утра, и колес не глотал.

Смачно причмокиваю. Аня тащится, кажется, уже не понарошку. Вспомнилось: года два назад в разговоре с братцем Лехой я выразил бытовавшее в пацанских кругах убеждение, что лизать у бабы – западло. Леха старше меня всего на пять лет, и с ним легко базарить на такие темы. Он тогда фыркнул и подтвердил: «Конечно, западло. Ежели неумеючи…». С тех пор я начал постигать это умение. И достиг недурной квалификации.

Со своей стороны, Анюта тоже искусна в оральном сексе, на девичий манер. До того момента я не совсем представлял себе буквальный смысл идиомы «****ь мой ***». Но глядя на то, как Анюта управлялась со Славкиным девайсом – понял. Именно это она и делала: агрессивно, напористо, мастерски. И это несмотря на дурманящий эффект моего мега-куннилингуса.

Через несколько минут Славка кончил. От души и мошонки оросил Анечкино блаженно одухотворенное лицо. Обратился ко мне:
«Хорош лизать – не заслужила она. Давай, еби! – не удержался и добавил с ухмылкой: - Пока тепленькая…

- Этого не было в сценарии, - возразила Агнесса, руководившая сценой.

- Ну так вырежете, - сказал Слава.

- Не будем. Нормально.

Я не мог ослушаться «грозного мужа» Славу. Забрался на Аньку и приступил. Будучи уже в точке кипения, кончил почти сразу. Выдернул, привстал на руках и оплодотворил ее плоский спортивный живот.

«Что ж, один-один» - сосчитал Слава.

Потом был перекур. Мы со Славкой вышли покурить на балкон и отлить оттуда. «Нету большей красоты, чем пописать с высоты». Оператор тоже так считал, увязался за нами. Агнесса сказала:
«Мальчишки, этого в контракте не было, но если позволите заснять, как вы писаете – еще пять баксов. Некоторые дамочки очень любят».

Я пожал плечами:
«Если кого-то прет смотреть, как я ссу – пусть смотрит и прется».

Мы со Славкой даже устроили соревнование на дальность. Он выиграл с небольшим преимуществом. И тактично утешил: «Да я просто выше». Зато по продолжительности отлива я обскакал его секунд на десять.

Вернулись в комнату. Анька нас ждала. Грозный Слава прорычал:
«А теперь я отдеру тебя по-жесткому. Подставляй жопу, стерва!»

Анька наклонилась и чуть прогнула спину, растопырив ягодицы. Славка, малость надрочив, принялся вводить осторожными толчками. Мой Дон Хулио и так уже воспрянул в полный рост своего аристократизма, я подошел и ткнул им в Анькино лицо.
«Меня не забывайте, мэм».

Анюта делала мне минет в своей энергичной манере, выворачивая мои яйца наизнанку. Слава легонько раскачивался, он будто прирос к Анькиной жопе. Колыхания этого «кентавра» передавались и на моего Дона Хулио. «Какая причудливая диалектика, - подумалось мне. – Славка **** Аньку в жопу и ею же как бы делает мне минет. Но едва ли эту двойную натуральность ебли, с двух краев Ани, можно считать за отрицание натуральности. Гегель был нихуя не прав». Прикинув, как бы звучала эта фраза в фильме, который мы снимали, я фыркнул и кончил. Вскоре поспел и Славка. «Два-два», - огласил он счет. И похвалил меня в соответствии с ролью: - А ты не безнадежен, щенок!»

Потом отсняли несколько технических моментов, связанных с отсосом. Типа, подъем висящего ***. Для меня всегда было загадкой, почему в порнухе, когда телка начинает сосать у парня – его девайс покоится, как самый спокойный висельник. При том, что у нормального пацана, как бы, задирается при одной мысли о касании девичьего язычка. Я думал: «Импотентов, что ли, набирают?»

Теперь понял, как такие сцены делаются: после пары «отстрелов». Типа, концепция: должно быть видно, как барышня своими умелыми действиями возбуждает равнодушный ***.

Когда Аня обрабатывала моего Дона Хулио, постепенно снова встававшего в бой, из груды форменной одежды delivery на полу излились потоки стереофонической мелодии оффспринговского Original Prankster. Звонил, значит, Братец Леха.
Верный завету матушки, я держал мобайл поближе к телу, и потому переложил его в тужурку пиццерии.

- Можешь и ответить, - сказала Агнесса и увлеклась новой идеей. – Знаешь, даже интересно будет: словно ты объясняешься с руководством во время секса с клиенткой.

Что ж, идея забавная, но сначала надо было объясниться с Лехой. Я поднес трубу:

- Нда?

- Я ни от чего не отрываю? – поинтересовался вежливый Леха.

- Да так. Если не считать, что у меня в данный момент отсасывает симпатичная блондинка – я всецело в твоем распоряжении.

Леха хмыкнул:

- Правда, что ли?

- А ты не допускаешь мысли, что твоему маленькому братику могут сосать симпатичные блондинки?

Леха смутился:

- Да нет, я не к тому. Я просто охуеваю, какие поразительные бывают в жизни совпадения. Потому что и мне в данный момент отсасывает симпатичная барышня. Но не блондинка, а… Да *** разберешь, если честно: изумруд с баклажаном, да чего-то канареечное, все вперемешку. ****ец, что за ван-гогеновская палитра на голове… - Видимо, девица не сочла это за охуительный комплимент, поскольку через секунду Леха прикрикнул: - А ну, блять, покусайся мне еще!

Я прыснул. До моего слуха донесся возмущенный визг: «Между прочим, я шатенка!»

- … но я работаю головой в малярном цехе автосервиса, излишки краски подчищаю! – докончил за нее Леха. – Кстати, Санек, что я собственно хотел тебе сказать… Приколись: это та самая настырная цаца на Икс-пятом, которая удумала бодаться со мной на Рублевке. По правде, когда я давеча обещался ее выебать – я не думал, что все сбудется так уж буквально. Кто мог знать, что девушка спешит на ту же виллу, что и я?

- Тесен мир – как пробка на Рублевке… - донесся до меня девичий смешок. Видимо, барышня была небезмозглая, несмотря на свое нахальное поведение в заторе.
- Не отвлекайся, соси прощение, - с игривой неумолимостью одернул ее Лёха. Обратился снова ко мне:

- У тебя-то как дела? Может, тебе рассказать эротическую сказку? Зачитать стихи Ивана Баркова? Спеть песенку из серии «Common, baby, come»?

- Не надо, - сказал я. – Вообще-то, в мои намерения не входит кончать сейчас.

Леха вздохнул:
- Чего только не наслушаешься по этому телефону! Парень, которому сосут ***, заявляет, что в его намерения не входит кончать… - тут он осекся и вдруг спросил с веселым озарением: - Ты чего, в порнухе, что ли, снимаешься?

Вот за что я его ценю – так за сообразительность.

- Типа того… - ответил я. И тотчас заверил: - Но ты не переживай, это приличная фирма, люди душевные…

- Да я-то не переживаю, - успокоил Леха. – В этом городе переживают те, кто рискует неприлично и без души обойтись с Лешей Белым, Леопардом каменных джунглей, и/или его близкими. Забыл?

Я вздохнул: ну началось. Пальцы, пальцы, пальцы. Так и подмывало сказать: «Девяностые кончились, Леша!» Хотя, вообще-то, когда пару месяцев назад меня замели менты с боксом плана на кармане, в отделение подъехал Леха, и не знаю, что он им говорил, но когда он вышел из кабинета – вручил мне обратно конфискованный бокс, а грозный опер-майор за его спиной улыбался так широко, словно к уголкам его улыбки были привязаны ниточки, идущие к гранате в жопе: стянешь губы – колечко и выдернет. Хотя, может, просто бабок Леха отвалил…

Анечка между тем исправно ласкала язычком и губами мой ствол и «подлесок» в его окрестностях. Закончив разговор с Лехой, я собирался уж положить мобилу, но Ангесса попросила:
- Саш, изобрази, пожалуйста, испуг, и скажи в трубу что-нибудь вроде: «Да, конечно, извините, я задержался... Сейчас-сейчас…» - ну, в общем, оправдывайся.

Я снова приложил фон к уху – и отдернулся от него, словно тот раскалился от гнева виртуального пицца-босса.
- Да, конечно, сэр. Виноват, задержался...
- Да-да, сейчас буду. Извините: это было требование клиента, которое для нас закон, не так ли, сэр?
- Клиенты потребовали, чтобы я присутствовал при съедении пиццы.
- Не знаю, зачем, сэр. Наверно, вид нашей красивой формы поднимает им аппетит. Дело понятное: роскошный дизайн, чарующие линии фирменного вензеля, просто от-кутюр, сэр…
- Почему так долго жрут? Видите ли, они едят пиццу китайскими палочками. Оригиналы, сэр.

На этом месте Анька не выдержала, выплюнула Дона Хулио и уткнулась лбом мне в яйца, истерически подрагивая. Заржали все, даже оператор. Только что камера не заплясала гомерически – но она была на штативе.

На том наш кино-разврат прекратился на сегодня. Конечно, у нас еще был порох в пороховницах, то бишь сперма в яйцах, но Агнесса сказала, что не надо чересчур выкладываться.

Глава 5. Карты, фанты и ремень.

Эпиграф:
"Даже если мне повезет
И в моей руке будет туз - то в твоей будет джокер"
"Крематорий"

Мы слегонца перекусили, выпили по стаканчику вина, прихватили с собой несколько ботлов и вернулись в комнату. Там была одинокая Ирка. Сидела на ковре в окружении камер, установленных прямо на полу.

Сообщила:
- Тут Сергей сказал, что мы получим еще по сотке, если изобразим игру в карты на раздевание и желания.

- Пуркуа бы не па? – сказал Слава. – А где Колька?

- Сейчас подтянется. Я не с ним была, а с рыженьким, Андрюшкой. И еще Катя, маленькая черненькая такая.

- «Феминистка»? – уточнил я.

- Она не феминистка, - возразила Ирка. – Лесбиянка, но не феминистка. Не надо про нее гадости говорить.

Колька вскоре действительно подтянулся. Для того, чтобы играть на раздевание – первым делом нам пришлось одеться. Потому что, несмотря на ливень с градом за окном, в пансионате было жарко и мы ходили в нудистском обличии.

Играть решили в покер. По простому, без спичек-денежек и без пасующих. Натягивали комбинации и вскрывались. У кого младше – снимал одну вещь. Очень правдоподобно стесняясь. Когда я стягивал трусы, мне даже удалось покраснеть. Я представил, будто умыкнул у Братца Лехи стобаксовку из бумажника, он меня на этом поймал и принялся стыдить. Извращенные фантазии во имя актерского долга: на самом деле деньги я у него никогда не крысятил. Там проще «развести», чем с****ить. Да и не такой же я урод, в самом деле.

Через полчаса мы вернулись в исходное состояние. В смысле, все снова заголились. Лишь на Славке осталась желтая тишортка, из-под которой с невозмутимым достоинством выглядывал ***.

- Чего дальше? – спросил Слава. – Давайте все же введем торговлю, для азарта. Сейчас возьмем по коробку спичек, чисто для условности. И по каждому кону: у кого из вскрывшихся будет меньше всего – исполняет желание победителя.

- Нафига усложнять? – не понял я.

- Ну как? Чтобы победитель знал: тот, кого он поимел – реально хотел сам его поиметь. С тем и пер. Остальные – пасанули. Усекаешь?

Я кивнул, особо не вдаваясь.

С первой сдачи мне пришла пара дам. Хороший знак, подумал я, и сбросил три лишние карты. Но гнусные тетки предпочли остаться вдвоем, этакой сладкой сапфийской парочкой.

У наших девчонок тоже, видимо, не было ничего толкового – и они сразу пасанули. Зато Колька со Славкой не на шутку скрестили рога. «Добавляю десять! – отвечаю и еще пять! – Еще двадцать! – Этак сейчас спички кончатся. - Ладно, ровняю и вскрываемся…»

- Стрит от короля, - предъявил Славка.

Колька закусил губу:

- Шит! У меня только фул.

Воцарилось неловкое, комичное молчание. Анька обратилась к Ирке:
- По-моему, у тебя появился долгожданный шанс посмотреть, как мальчики делают это между собой.
Вероятно, она вчера слышала сквозь дрему наши диалоги вокруг ебли.

Колька насупился:
- Еще чего! Не дождетесь!

Слава пожал плечами:
- Да я как бы тоже… не это самое… Ладно, чего б для тебя придумать?

- *** бантиком повязать, - предложил я.

- А чего, идея, - подхватил Слава. – Да, вот возьми со стены голубенькую ленточку, повяжи и сиди следующий кон, как идиот.

Тут надо заметить, что стены в номере были декорированы всякими серпантинами, дождиками и прочей фигней. Видимо, для праздничного настроения. Плюс – вся эта мишурная байда маскировала камеры. Чтоб не так давили на психику, хотя они, в общем-то, и не особо давили. Поначалу – было прикольно, что каждый наш шаг и чих запечатлен в истории, и что это не какое-нибудь там чмошное «За стеклом», а реальное риэлити-шоу. А потом – как-то вообще выпало из головы, что нас снимают.

- Почему голубенькую? – озадачился Колька, видимо, подозревая нездоровый символизм.

- «Не хотите синенькую – заебашьте красненькую»… А вообще – лучше дождик блестящий повяжи. Так еще «идиотственней» будет.

Колька вздохнул, мол, дурацкие ваши шуточки, исполнил желание и уселся на место. Анька сдала. Мне опять не поперло, в финал вышли Ирка со Славкой. Бились ожесточенно, в итоге – у Славки туз пиковый, у Ирки – червонный. И все.

«Еб твою мать, - подумал я. – Вот же на чем тут люди торгуются! У меня-то хоть пара была, на девятках».

Так или иначе, Ирка выиграла. Задумалась.
- Могу полизать, - предложил Слава.

- Спасибо, но это долго, - Ирка продолжала думать.

- Могу недолго полизать.

- Чмокнуть, что ли? Ну и ладно: поцелуй меня в… Сеньориту К., что живет в мансарде Виллы П.! – и расставила ноги, повернувшись к камере.
«Какой жалкий плагиат с моего Дона Хулио!» - подумал я.

Славка встал на колени, наклонил голову и подобострастно приложился к набухшей Иркиной «вишенке».

Потом проигралась Анька. Ей пришлось помастурбировать горлышком бутылки. Уже второй, распитой нами за партию. Мы, конечно, не окосели – но в теле образовалась приятная гибкость. У меня был с собой бокс травы, да и Колька наверняка не пустой приехал – но я решил отложить это дело на вечер.

Мне очень хотелось уделать Ирку. Уж ей-то я бы придумал чего поинтереснее отсоса, отлиза и мастурбации бутылочным горлышком. Я бы усадил ее на корточки и заставил бы читать с выражением «Илиаду», а сам бы при этом дразнил перышком чмокнутую Славкой «Сеньориту К.».

Вы спросите, где бы я надыбал перышко? Выдернул бы из хвоста тетерева на стене. Или вы спросите, где бы я надыбал «Илиаду»? Об этом позаботилась сама Ирка. Взяла, чыста, полистать на досуге. Охуеть, чего люди берут с собой на съемки порнухи! У меня, впрочем, у самого был томик сонетов Шекспира, в оригинале и в переводах.

И вот настал момент, когда все поникли перед грозностью моих карт, и лишь Ирка самонадеянно бросилась в пучину торговли. По правде, у меня была всего тройка, но я был уверен, что у Ирки нет и того, а есть лишь наивная надежда застращать меня своим неумелым блефом. Поэтому я набавлял ставки не думая и все ждал, когда мы вскроемся.

Что ж, момент истины. Кидаю свою тройку. «Ну и чего у тебя, лапочка? Пара? Две пары?»

Да нет, оказался флэш. Я был посрамлен. Но, конечно, не так, как через несколько минут.

- И чего бы с тобой сделать, Пушистый? – задумчиво молвила Ирка, и ее ведьмаческие зеленые глаза нездорово заблестели.

- А чего б ты хотела? – ухмыльнулся я.

- Я? – Ирка мечтательно закатила глаза. – Блин, думаешь, я забыла, как ты меня за косички дергал? О, я все помню!

- Короче?

- О, я такое сейчас придумаю…

- Чыста, розгами высечь, - ухмыльнулся Колька. – Косички – это святое!
Ага, хорошие у меня друзья.

- Да не мешало бы! – искренне, с кровожадным чувством сказала Ирка.

- Нда? – осклабился я. – Ну иди под дождь, стриги розги.

- Можно и ремнем, - заметил Слава. – Мы в армии, от скуки, так играли. Кто продуется – загадывает карту. И сколько до нее с верху колоды будет – столько ему ударов по жопе.

- А больше вы ничем таким интересным в армии не занимались? – полюбопытствовал я.

- Крепили оборону родины и боевое товарищество, - немного расплывчато ответил Слава.

- Ладно, я согласен, - сказал я и решительно приложился к бутылке чилийского совиньона.

- Правда, что ли? – кажется, Ирке не верилось в ее мстительное счастье.

- Давай, я колоду потасую, - вызвался Колька, собирая карты с ковра. Подмигнул мне: - Загадывай пиковую даму, Санек.

Я приметил, что как раз ее Колька сунул в самый низ и шулерски придержал мизинцем. Покерная колода – пятьдесят четыре карты. Да, заботливые у меня друзья.

Я не внял дружескому совету и заказал бубнового короля. Но этот мужчина тоже оказался тем еще нелюдимом и социопатом: забурился глубоко. Ирка с садистским предвкушением стягивала по одной карте и комментировала: «Не то… обратно не то… это снова Сашеньке… это все время Сашеньке…». И с каждой картой у меня было почти физическое ощущение, как новые красные полосы зажигаются на моей голой заднице. Прошли и пиковый король, и трефный, и даже червонный, и две дамы – почти полный монарший саммит. Но лишь тридцать третья карта оказалась этим ****ским бубновым королем. Я конкретно попал.

- Значит, тридцать два, - сказал Колька. – Охуеть. Не завидую.

Он имел опыт по данной части. У него была одно время чокнутая подруга, тётка-вамп десятью годами старше. Говорит, в койке – термояд, но не без садо-мазо при****ей. И она регулярно драла Кольку не только в половом смысле. Как-то в лицейском душе, после футбола, он многих озадачил видом своей задницы, где засосы густо мешались с красноречивыми синими полосами. Тем более странно было это, поскольку не все знали про его пассию, но все знали, что его папахен – известный и заслуженный писатель. Фамилии я, конечно, не скажу, но он часто глаголет по телеку про «милосердие спасет мир».

«Это моя вампирша, - бодро объяснил тогда Колька. - Попробовала розги, злыдня, и не рассчитала малешко. Потом извинялась, сказала, что десять отсосов мне должна. Могу уступить, если кто интересуется».
Но все были как-то шокированы перспективой встречи с такой эксцентричной дамочкой.

Конечно, я понимал, что со мной так люто сейчас не обойдутся. И не потому, что жалостливые, а потому что экстерьер для кина сохранить надо. С этой мыслью я улегся животом на диван и бросил: «Ремень – в джинсах».

- Давай лучше Славкиным, - предложила милейшая Анечка. – Он поувесистей будет.
Слава любезно предоставил свой ремень, не армейский, но что-то вроде. Он был действительно подлиннее, пошире и потяжелее моего. В этой комнате все желали мне добра.

- Наверно, вдвое сложить надо? – сказала Ирка. И подошла к кровати, на которой распростерся страдалец. То есть я.

- Начинаем отсчет! – торжественно провозгласил Колька и поднял бутылку. – Удачи, силы и стойкости, дорогой товарищ! – потом добавил, глумливо лыбясь: - Ну и тебе, Санек, всех благ...

Ирка обернулась:
- Ты чего, белобрысый, думаешь? До тебя не доберусь?

- Ребят, я вам трепаться не мешаю? – осведомился я.

- Что, не терпится? – хмыкнула Ирка. – Сейчас по-другому запоешь, Пушистик!

Она замахнулась – и ремень с хлюпающим шлепком опустился на мою «целинную» задницу. Целинную – потому что, по правде, меня ни разу в жизни не пороли. Мать была принципиально против, а Братец Леха, после какого-нибудь очередного моего косяка, ограничивался устным выговором и подзатыльником. Он, конечно, грозился изменить педагогическую концепцию – «доведешь, блин, возьмусь за ремень» - но оставался гуманным «криминальным авторитетом».

Может, я мазохист, но мне даже было интересно, как это происходит, порка, и какие при этом ощущения. Порой даже посещала мысль обратиться к Кольке за «экспириенсом» - но я стеснялся, несмотря на всю доверительность наших отношений. Что ж, вот и случай.

Замечу, от порки в Иришкином исполнении – ощущения были терпимые. Конечно, я малость вздрагивал от боли, когда ремень хлопал по моей заднице, но уже после третьего удара совладал с этим дискомфортом и обратился к Ирише:

- Не возражаешь, я немножко посплю? Разбуди, когда орать надо будет.

- Да вот сейчас! – Иришка прикусила губу, и ремень присвистнул уже более сердито. Я покривился и решил больше не дразнить руку мщения за поруганные косички. Во всяком случае – пока в этой руке ремень.

Отвесив мне восемь ударов, Иришка демонстративно утерла пот со лба и молвила:

- Чего-то я притомилась.

Я ожидал, что она, по нежной и сострадательной своей натуре, сжалится надо мной и закончит свою мысль так: «Ладно, хватит с тебя. Вставай».

Но в ее нежной и сострадательной натуре была другая мысль:

- Нас тут, как бы, четверо, не считая проигравшегося? А ударов – тридцать два? Так может, будет справедливо, если мы разделим труды?

- Давай! - подхватила Анечка с живодерским энтузиазмом.

- Всегда пожалуйста, - заявил Колька. – Давно хотел всыпать этому подонку!

- Хрен я тебе когда английский дам списать, - пригрозил я.

Колька пожал плечами:

- Вроде, я и не просил никогда?

- Ну вот и не допросишься!

- Ну вот и не ****и!

Мои мучители, выясняя очередность, скинулись до первого туза. Туз пришел Анечке. И мои страдания возобновились.

Анечка, не имея никаких личных мотивов мести, вроде там приставаний с задней парты, порола меня без фанатизма, но покрепче Иркиного. Возможно, она имела практику – тестировала на клиентах своего секс-шопа всякие плеточки и шлепалки. Мне приходилось стискивать зубы и шипеть сквозь них, чтобы не заорать. Особенно - когда ремень обжигал нижнюю часть задницы, ближе к ляжкам. Но я вытерпел.

Следующим, почти без паузы, был Колька. И его я вытерпеть уже не смог. Он драл не слишком хлестко, щадя товарный вид моей шкурки, но резво, не давая опомниться. Боль от отдельных ударов сливалась, накапливалась быстрее, чем проходила, как дождевая вода на глиноземе – и через четыре удара меня прорвало. Я вскрикнул и продолжал мученически подвывать до окончания данного этапа экзекуции имени Коли.

- Ну как массажик? – он стоял надо мной, голый и ухмыляющийся, приветливо помахивая ремнем и своим девайсом, который стабильно стремился «к полудню».

- Я на тебе еще отыграюсь, - заверил я.

- Да на здоровье, - бросил Колька беспечно. – Моей-то жопе не привыкать.

Он подошел к Ирке, обратился к ней серьезно и озабоченно:

- Слышь, Ириш? Тебе, вроде, нравится, когда в матку плещет горячая пацанская сперма и все такое? Я сейчас по-любому кончу. Но могу подрочить – а могу в тебя.

- Вот когда выиграешь… - кокетливо начала Ирка, но Колька ее перебил:
- Как знаешь, - и, отвернувшись, обхватил ладонью свой каменный-пламенный.

- Э-э, я пошутила, - поправилась Ирка и поспешно рухнула на четыре кости.

Колька живо заправил ей и, судя по судорогам, кончил еще в процессе ввода. Потом лишь потерся об Иркины ягодицы, словно выражая признательность за вовремя предоставленный приют на «Вилле П».

Не сказать, чтобы я совсем уж заскучал без ремня, но мне хотелось поскорее отстреляться, чтобы самому оторваться и на злодейке Ирке, и на предателе Кольке. Слава, между тем, курил.

- Ну чего? – сказал я. – Ты-то будешь меня пороть?

Славка задумчиво прищурился:

- Знаешь, а может – завтра, на съемках? Дополним этот дебильный сюжет про мальчика из пиццерии и злого обманутого мужа. Типа, муженек сначала задает пацану крепкую лютую трепку, и только потом – предлагает посоревноваться в поебении супруги.

- Гм. Вообще-то, в тему, - признал я, почувствовав себя соавтором сценария. – Но только знаешь, восемь ударов – это ни то, ни се. Уж если «крепкая лютая трепка» – так не меньше двадцатника, наверно?

- Тебе, никак, понравилось? – засмеялась Анюта. – Это бывает. Вот есть у нашей лавочки один постоянный клиент… киноактер, между прочим. Амплуа – крутой мачо-версаччо-стрелячо... Так он…

Гы! Я не ошибся. Но, по правде, меня не очень занимали чудаки в ее бизнесе. Равно как – и в актерских кругах. И сам я был далек от того, чтобы кончить, хотя какой-то странный пикантный кайф все же был. Не в боли, как таковой, но во всем шизоидном антураже, что ли? Я сказал:

- Не то чтобы я от этого тащился – но перетерпеть могу. Раз уж проигрался – отвечу до конца. Честно, по-пацански. А завтра будет завтра.

На самом деле, я просто не хотел создавать прецедента по увиливанию от порки. Чтобы никто не вздумал перенести на завтра, когда выиграю Я. Нет, моя исполосованная жопа горела жаждой мести здесь и сейчас.

- Как скажешь, - Славка подхватил ремень и принялся меня охаживать, не вынимая сигареты изо рта. Конечно, этот крепкий паренек, имевший закалку спецназа РВСН, мог бы стегать гораздо больнее – но он меня жалел. Благо, «целина» была распахана до него, и даже самые мелкие семечки ударов давали пышные всходы боли, как сказал бы какой-нибудь поэт-извращенец (а они все извращенцы).

Закончив экзекуцию, Славка посоветовал мне:
- Сходи в душ, ополосни холодной водой.

Когда я вернулся, на «плахе», в смысле, на тахте, возлежал Колька. Рядом стояла Анюта с ремнем.

- Мы решили дальше тупо на порку играть, - пояснил Слава. – Чтобы не морочиться с желаниями. И чтобы все по-честному.

- Сколько заработал, душа моя? – спросил я у Кольки, ласково подцепив пальцем его подбородок.

- Мы еще не тянули карту. Тебя ждали, - ответила Ирка. – Ну, Коль, что загадаешь?

- Джокер, - без промедления отозвался он.

Анька хмыкнула:

- Хитрый какой! Джокеров-то – два. Не покатит.

- Ладно. Пятерка червей.

Пятерка червей оказалась всего седьмой по счету. И того Кольке причиталось всего шесть ударов. Я поморщился от досады: ну почему всяким подонкам так везет, а достойным мучачос – ***?

Но Анечка и на этих шести ударах оттянулась на славу, обильно приправив багрянцем белую Колькину задницу. Впрочем, ему было похуй: тренировки с вампиршей не прошли даром. Получил, встал - и уселся на ковер, играть дальше.

Следующим продулся снова я. Продулся – имея на руках карэ из вольтов. Которое, конечно, слило перед тоже карэ, но тузовым. Положительно, непруха. Главная же непруха в том, что проигрался я Кольке. А этот гад уж точно не уступит ремень чьим-либо иным, более милосердным рукам.

- Ну давай, изверг! – проворчал я и плюхнулся животом на диван.

Колька помедлил, покуривая, потом прищурился:
- А кто тебе сказал ложиться? По-моему, команды не было?

- Иди нахуй! – огрызнулся я. – Выиграл – стегай. Но только не надо этого дерьма про «строгого господина», «покорного, блять, раба» и «команды не было»! Я тебе – не твоя вампирша.

Колька пожал плечами:

- Да я не к тому. Но мы начинали играть, как бы, на желания, а упростили – чтобы не морочиться. Но сейчас у меня есть для тебя желание. Ты вот для меня придумал это самое, «дождик» повязать? Думаешь, такое прощают? Думаешь, получишь ремня и свободен? Нет, брат, у тебя жопы не хватит, чтобы расплатиться за доставленное мне моральное унижение!

- «Короче, Склифосовский!»

- Короче, мне показалось, что ты очень стильно будешь смотреться в дамском нижнем белье…

- Могу дать напрокат! – живо отозвалась Ирка.

- Блять… - вздохнул, почти взвыл я. – Да вы больные! Вас даже колоть бесполезно. Вас нужно брать пинцетом за пятку и окунать в чан с аминазином!

Славка благодушно посмеивался. Аня принялась увещевать:

- Да ладно, чего ты, Саш? У нас в магазине целая секция есть – женское белье для мужчин. Ну, с учетом «конструкции», чтобы удобно было носить.

- А не удобнее ли мужикам, - язвительно заметил я, - носить МУЖСКОЕ белье? С учетом «конструкции»?

- Ты не понимаешь, - засмеялась Аня. – Один наш завсегдатай - депутат, кстати - так объяснял. «Вот сижу на активе, растираем за геополитику. Морды у всех деловые, умные, как кирпич с программным управлением. А на мне – G-стринги и бра с ажурными чашечками. Но это знаю только я. И думаю: а вот возьму сейчас, распахну рубашку – и вы все конкретно ****етесь, мудачье! Сразу как-то легче на душе. Не говоря уж про токшоу всякие, пресс-конференции…».

Колька захлебнулся сигаретным дымом. Ирка повалилась на пол и уронила судорожной пяткой уполовиненную бутылку. Славка, видимо, уже слышал эту историю, но тоже посмеивался. Я уткнулся в Иркин лифчик и прослезился.

Потом все же попротестовал еще немножко, натягивая эластичные, но чертовски неудобные трусики:
- Ну я-то не депутат, блин!

- Ты сейчас актер, - важно возразила Анечка. – Представь, что ты играешь депутата.

- Блин! – я пылко обратился к ближайшей камере. – Если вот эта ***ня в кино попадет… я конкретно обижусь!

Впрочем, мой позор был скоротечен – всего один кон. И едва я сбросил с себя эту непотребщину с кружевами и рюшечками, как фишка-то мне и поперла.

Для начала – я в полный рост отомстил Ирке. Истинно, то был расклад возмездия, зеркальный: мой флэш против Иркиной трешки. Загадала она - до двойки пик. Наверно, Ириша решила, что чем мельче карта – тем выше плавает. Наивная женская логика. Двойка пик, эта мелкая, но коварная рыбешка – занырнула аж на сорок первую позицию.

Я хлестал Ирку совсем не сильно, не сильнее, чем когда-то дергал за косички. Но она взвизгивала и ахала так, словно я мучаю ее упругую кофейно-молочную жопу по меньшей мере фуганком. Ириша явно переигрывала, фальшивила. Что ж, раз мы актеры - сценический брак надо наказывать.

Отсчитав десяток, я обернулся к публике и сказал:
- Сорок, вроде, тоже на четыре делится?

У меня были надежды на садюгу Кольку – и он их блестяще оправдал. От его скорострельной, звонкой серии хлопков Ирка буквально зашлась в конвульсиях, разревелась в голос и чуть не задохнулась. А после – осталась лежать на животе, истерически всхлипывая. Колька даже сам, кажется, испугался и сконфузился. Наклонился к Ирке, тронул ее за плечико:

- Ириш, с тобой все в порядке?

Тут Ирка вдруг извернулась, как пантера, которой почесали пузице, и молниеносно закогтила Кольку за волосы. Утопила его доверчивый фейс в подушке и страстно зашипела, сопровождая каждое слово глубоким нажатием на Колькин затылок, а каждый пробел – размашистым шлепком по заднице:

- Я – БЛЯМ!- тебя –БЛЯМ! - убью, - БЛЯМ! - белобрысый! Теперь – точно убью!

Когда она его отпустила, Колька привычно ухмылялся:
- Конечно, убьешь. Если Славка с Анькой тебя сейчас не приморят.

Но Слава с Аней милостиво отказались от своего «пая» в Иркиной «Латифундии Ж».

Потом кто-то проигрывал (я – больше ни разу), кто-то выигрывал (я – по большей части). Всыпал полтора десятка горячих Анюте – поквитались. Заставил-таки Ирку читать Илиаду, под массаж клитора перышком.

«Гнев, богиня воспо-Ой… Ах-ахиллеса, Плева… Пелеева сыыына,
Грозный, который, охуенам… ах-ахеянам… блин, ну я не могууу!»

Все были в покате.
«Охуенам» – это сильно, - заценил Колька. – Чисто, плач Андроманьки».
«И пророчества Кончандры» - дополнил я.

Один раз – я припер Славкин фул аж покером. К Славке у меня претензий не было, но конкретно оживилась Анечка: «Ага, солдатик! Вот и на твоем плацу марш играет…».

На что Славка спокойно заметил:
- Радость твою – я запомню, солнышко. Но обломись. У меня резерв!

И он скинул свою желтую тишортку, как последний мешок балласта с воздушного шара. И взмыл ввысь, уходя от кары.

Потом Славка выиграл два раза подряд. Сначала у Кольки – и придержал желание, что-то замышляя. Потом – у своей Анечки. И тогда – приказал им изобразить 69. А когда они вошли во вкус – хлопнул в ладоши и жестоко пресек: «Хватит разврата!»

Но наконец, случилось то, чего я ждал столь долго и мстительно: мне слил Колька. Я тасанул колоду, пижонски потрескивая картами. «Ну?»

«Десять треф», - без колебаний загадал Колька. Я глянул на него с удивлением: эта карта была нижней. Я видел ее. И Колька не мог не видеть. Он незаметно кивнул мне. Точнее – сомкнул веки на секунду.

- Как знаешь, - сказал я. И, чтобы не тянуть резину, сразу предъявил искомую десятку. Аня со Славой промолчали, воздержались от комментариев. Я вручил ремень Ирке:
- Вот твой шанс. Можешь лупить эту белобрысую сволочь, сколько влезет!

Сам же я как-то утратил интерес, остыл. Колька, конечно, герой, он пошел на принцип – но это было уже неспортивно.

Ирка зевнула и махнула рукой:
- А, пусть живет.

Если бы я имел привычку терзаться нравственными вопросами, я бы, наверно терзался таким вопросом: «Пощадили мы Кольку – или, напротив, обломили его «спартанские» амбиции?»

Но правда была в том, что мы уже порядком выпили, сделались благодушны, азарт и задор поиссякли. Мы бросили карты и просто занялись еблей. Благо, все были хоть и благодушные, но возбужденные по самое не балуйся.

Из интересных комбинаций запомнилась та, которую Слава окрестил «сос****ие весов». Он лежал на спине, наши девчонки ублажали его губками с двух сторон, попеременно заглатывая, а мы с Колькой лизали им, растянувшись навзничь и подстраиваясь снизу. Потом – синхронно поднялись и засадили сзади. Получилось, на мой взгляд, гламурненько…

***

Вечером, когда мы вдоволь натрахались, выпили еще больше и дунули моей ганжи из пластиковой бутылочки, по кругу, Славка сказал мне в приватной беседе на балконе:

- Слушай, Саш, я там про армию брякнул… ну, ты мог подумать…

- Слав, да мне пофиг, - дипломатично оборвал я его.

- Зато МНЕ не пофиг, - настаивал он. – Понимаешь, глупо говорить, что там ВООБЩЕ ничего такого не было. Часть посреди тайги, много парней сами по себе… да еще прапор втирал, что если два года вообще ни с кем, кроме Дуньки Кулаковой… то, типа, усохнет и уже никогда не получится с бабами…

«Вот же у тебя измена!» - подумал я. А вслух сказал:

- У тебя, вроде, с Анькой все нормально?

Он неловко усмехнулся:

- У меня не только с Анькой все нормально… В смысле… Опять вот не так поймешь! Нет, я не «би». И в армии – тоже не было. У меня. Но я там научился как-то просто смотреть на эти вещи. На гражданке, наверно, я бы реально охуел, если бы узнал, что два моих товарища… между собой… А там – охуел бы, только если они на МОЕЙ койке этим балуются. Понимаешь? Другие приоритеты. Все проще там. Ты не лезешь ко мне в койку – я не лезу к тебе в душу.

Я пожал плечами:
- По-моему, нормальная позиция.

Что отчасти подразумевало: «Ну и хули ты меня грузишь? Ты не голубой, я не голубой. И в чем проблема?»

Тут закралось нехорошее подозрение: «А может, он чего про Кольку знает? Тот ведь и раньше снимался, и Аня давно в бизнесе?»

Гм, я правда не знал, как бы отнесся к известию, что мой лучший дружок сосет кому-то болт и подставляет жопу не только под ремень.

Славка кивнул, с глубоким пониманием:
- Ага. Я тоже так считаю. Нормальная позиция. Но надо, наверно, предупредить. Понимаешь, эти ребята, Серега, Агнесса, мент этот, который из Москвы нас провожал, вся эта контора – они gay-видео не снимают... Они все под красной крышей, у них есть принципы. Спрос спросом, бабки бабками, но «голубуха» с малолетками - это «залет». Случись скандал - крыша уже не отмажет. Но тут есть пацаны, которые реально «би», которые в других местах снимаются… Вот, Андрейка, рыженький, к примеру…

Меня начинал напрягать этот дурацкий укурочный базар:

- Да мне похуй, чего там делает Андрейка! Когда он это делает не со мной и не при мне.

Славка задумался, словно собирался сказать нечто очень деликатное.

- Понимаешь, Саш. Я все-таки подумал, что ты должен это знать. Тем более, ты сказал… ну, когда Иркино тряпье на себя напялил… сказал, что вот этого – «в эфир не давать», типа того… Так ты не беспокойся: пожелания учитываются, материал визируется… Мы давно с ними работаем… Тем более, что…

- Что – «что»?

Слава раскинул руки:
- Тем более, если ты брат Леши Белого, и для вашей семьи, возможно…

Он замолчал. Слово «семья» прозвучало как-то слишком многозначительно. Я нахмурился:
- А что ты знаешь о моем брате?

Слава улыбнулся, как-то странно:
- Ничего. И Серега ничего о нем не знал. До сегодняшнего дня. Когда, по его словам, ему позвонил какой-то парень и представился Лешей Белым. И Серега спросил: «А ты кто?» И он ответил буквально так: «Тот, кто звонит тебе на мобилу, которая находится там-то и там-то, и которую знает только твой московский партнер, капитан ГИБДД такой-то. И я звоню – через десять минут после того, как просек, что мой братишка снимается в вашем милейшем шоу».

Тут я хмыкнул: Леха умеет гнуть понты, пользуясь тем, что действительно неплохо шарит в логах сотовых операторов. Пробить все мобилы рядом с моей – это для него и впрямь на десять минут задачка.

- Воот, - продолжал Слава, сверкая в полусумраке огромными зрачками. – Серега признался, что на этом месте ему сделалось… малость неуютно. Но твой братан успокоил: «Мужик, не сочти за наезд. Это информация, а не наезд. Я уважаю киноиндустрию, и уважаю тех, кто над вами, – но пока уважают моего брата. Надеюсь, ты понял?»

- А разве меня здесь кто-то обижает? – фыркнул я.

- Нет. Вот поэтому я и предупреждаю: тут есть пацаны, которые… говорил уже. Ну, мало ли: «понятия», там, «братва»… типа, чтоб не «зашквариться»…

Я прикурил новую сигарету и сказал:
- Не на зоне, чай, живем…

Подумав, добавил торжественно до готичного:
- А Леша Белый – слишком крут, чтобы париться над «понятиями»!


Глава 6. Байки на лужайке.

Эпиграф:
«Смотри, как пляшет табор звeзд,
Смотри и слушай мой рассказ»
Константин Кинчев

День четвертый. Вчера мы досняли кое-какие материалы. Я один раз подрочил перед камерой, очень высокохудожественно. Оскара, наверно, не получил бы, но Венецианского Льва – точно: это по их профилю. И была еще групповушка в составе нашей крепко сбитой бригады, спаянной дружбой и спермой. Аня, Слава, Ирка и мы с Колькой. В смысле, не «мы с Колькой», конечно - другие сочетания… ну да вы поняли!

Из ярких моментов запомнилось, как атлетичный Славка держал Аньку вниз головой, и она ему сосала, ухватившись своими гимнастическими ногами за его крепкую выю. А Колька, взгромоздившись на два стула, пристроился спереди и «пилил» Анькину задницу. То есть, просто втискивал *** меж двух Анькиных спортивных полужопиц, потому что присунуть в «задний портал» из такой позиции не сподобился бы ни Гуддини, ни даже волшебник Гудвин. Но Колька был возбужден, и ему хватало такого скользящего полуконтакта.

Славку, чья физиономия маячила из-за Анькиной задницы, на прямом прицеле Колькиного фальконета, это малость беспокоило. И он честно предупредил: «Кончишь мне в репу, белобрысый - ремня всыплю уже по-взрослому!» Но Колька, когда созрел, отвернулся к ближайшей камере на стене и, малость додрочив, с высоты двух стульев снайперски влепил по объективу. Почти с метра.

Позвонила Агнесса из диспетчерской, выразила восхищение Колькиной удалью, но камеру попросила протереть. Ирка исполнила эту процедуру своим язычком, не без изящества. Думаю, камере понравилось.

Кстати, со стульями есть много всяких веселых затей. Иные невежды полагают, что функции стула просты. Ты садишься на него, девчонка – к тебе на коленочки, нанизывается, и вы ****есь без изысков в ритме адажио. Так могут мыслить только люди, лишенные фантазии. На самом деле, вот реальные рецепты, как развлечься при помощи стульев.

1. Девчонка лежит на полу, жопой кверху, приподнявши означенную часть до нужной высоты. Ты – висишь над ней меж двух стульев и поебываешь из этой позиции. Ощущения – улетные. Руки-ноги тянутся, пресс чертовски напрягается, ты весь – как один большой напружиненный ***. Полное единение со своим лингамом. Когда кончаешь – девчонку вбивает в пол так, что потом приходится поддевать монтировками. Но, конечно, для таких экзерсисов нужна приличная физическая форма.

2. Девчонка стоит раком на одном стуле, держась за спинку, ты – пялишь ее с соседнего. Вроде, все просто, но здесь фишка возвышенная. Высота, даже маленькая – рулит. Ну и шаткость-валкость – тоже. Стулья малость покачиваются, как ни ебись, а тем более – если ****ься задорно. Это совсем не то же, что банально пердолить барышню сзади в койке или на полу. Хотя, конечно, случается с пацанами и такое: банально драть барышень в койке или на полу.
Примечание: удостоверьтесь в надежности стульев!

3. Барышня присаживается на стул. Фишка в том, что со стула снимается сидушка. И барышня проваливается жопой, складывается пополам. Насколько глубоко проваливается – зависит от размеров жопы и стула. При этом барышня очень удачно надевается растопыренным содомским местом на торчащий *** пацана, который пристраивается снизу (в случае надобности – подложить под задницу подушку или чего еще).

Барышня – млеет от клаустрофобии, не говоря уж о *** в жопе. У пацана – ощущения тоже причудливые, когда он как бы заточён меж ножек стула. Для полноты композиции можно взять еще одну барышню (или пацана), чтобы отлизывать «основной стыковочный узел» у сложенной пополам девки. А еще одного пацана (или девку) – поставить рядом на соседний стул, чтобы ротик сложенной мадмуазель тоже не скучал.

По большей части, автором и худруком всех этих инсталляций был Славка. Говорит, в армии научили, в спецназе Ракетных Войск, в рамках программы подготовки ебаря-диверсанта. Для вербовки женского персонала наиболее вероятного противника – они там люто страдают от политкорректности и недоеба. Типа, секретные наработки НИИ Боевого Армейского Целкодробительного Арсенала (сокр. – НИИБАЦА) при ПГУ КГБ СССР.

Мы перепробовали все это, и даже больше, и с тех пор у меня встает не только на барышень, но и на стулья. Особенно – в театре. Там столько их, стульев, что как войду в зал – тут же мчусь в уборную, раздербанивая на бегу ширинку.

Один раз, правда, неудобняк вышел. Спросил, где уборная, у какого-то местного чела в спецовке, а он вместо обычной – артистическую уборную указал. Я ворвался туда уже ничего не соображая, потому что по пути тоже стояли стулья, и невероятно сексуальные, в стиле арт-деко. Так я обидел народную артистку РСФСР, и ей пришлось менять грим на морде. Впрочем, она не очень расстроилась. Скорее – была даже польщена. Потому что, по собственному признанию, последний раз ей кончали на лицо в день открытия Московской Олимпиады-80. Какие-то негры в желтых спортивных трусах. Я ей лютиков придарил.

Вот так, единожды приобщившись к искусству, на этих съемках, я заделался театралом. Касание муз – облагораживает душу. Впрочем, это все лирика и философия. Вернемся к ебле.

Итак, четвертый день. Он был объявлен вроде как разгрузочным. То бишь, наоборот: неразгрузочным. То бишь, чтобы особо не еблись, поберегли себя на завтра. Дэй-фак-офф, короче.

А заодно – решили перезнакомиться. Сергей-сэнсэй сказал: «В своих комнатах вы, кажется, уже пообвыклись – теперь в широком кругу надо бы как-то пообнюхаться»

На что Колька возразил: «*** там нюхать, кого ****ь!»

Агнесса поправила: «Нет, сегодня – никого… не это самое. Ну, разве только для души, если уж невтерпеж…»

Мы выбрались на природу всем скопом. Соорудили пикничок. Стали знакомиться. Ту дебелую деваху, с которой у нас был мощный рабоче-крестьянский трах в первый день, в душе, звали Авдотья. Но, думаю, это все-таки сценический псевдоним. Какие мудаки всерьез назовут так свою дочку, в Москве и в нашу эпоху? Впрочем, как сказала поэтесса Серебряного века, «что в имени тебе моем? Не имя мы имеем, а в ****у ****». Остальных звали по-человечески.

Черненькая маленькая Катя, которую я прозвал «феминисткой», обратилась ко всем с явным вызовом:
- Кстати, никого не смущает, что я – на четверть еврейка?

Мой белобрысый друган Колька отреагировал тотчас:
- А тебя не смущает, что у меня на крайней плоти – родинка в форме свастики? Правда, с изнаночной стороны, и тоже – только четвертушка. Галочка, считай… Показать?

Катя фыркнула:
- Насмотрюсь еще. Тоже мне, гитлеръюгенд...

Я заверил:
- Не беспокойся! Мы этих фашистов в Вольфенштайне душили-душили, душили-душили… Любо-дорого!

Подал голос ламер-ботаник Игорь, который, сказать честно, не глянулся мне еще в автобусе. Наверно, парень как парень, – но зануда.

- Вольфенштайн – попсня! – сказал он. – Для детишек. Я больше в ХОММ играю. В Третий.

- Парень, - сказал я, - давай с тобой как-нибудь слинкуемся, в Третий ХОММ – и тебе запомнится. Потому что в такой форме – я ебу и пацанов!

Я мимолетно оглядел публику. Рыжий Андрейка чуть потупился, видимо, стесняясь своей бисексуальности, невостребованной в нашем благонравном предприятии. Мог бы ни «тупится»: мне похуй всякие там неординарные ориентации, когда ко мне не лезут. Правда, сказал я это, про свои исключительно компьютерные однополые контакты – именно чтобы сразу ненавязчиво расставить точки над «ё», и чтобы ко мне с этим «ё» не доёбывались.

- Я тоже в ХОММ поигрываю, - призналась Иришка.

- Ну, тебя-то и в реале грех не выебать! – отвесил я комплимент. Благодарная Ирка тоже отвесила – но затрещину. Символическую.

- Мальчишки! Девчонки! – обратилась Агнесса. – А давайте поиграем… - она малость запнулась, и Славка ей помог:

- В буриме!

Агнесса усмехнулась:

- Нет. Не сейчас. Давайте, каждый расскажет о своем первом опыте. Сексуальном, конечно…

Поспешно добавила: - То есть, в личное прошлое мы не лезем, поймите правильно! Врать можно – что угодно. Главное, чтобы интересно было.

- С кого начнем? – спросил Слава. Все выжидательно притихли. Он вздохнул. – Ладно, давайте с меня. Итак, мой первый сексуальный опыт…

Он томно закатил глаза, заговорил негромко, мускусно-хрипловатым тембром, нараспев:
- О, это было чудесно… Ее нежные, заботливые руки коснулись моих обнаженных плеч… сползли ниже по спине, охватили ягодицы… она игриво шлепнула меня ладонью, не больно, а скорее ласково, для ободрения… так мне подумалось… потом она перевернула меня на спину, заглянула в глаза своим чарующим солнечным взором… а я подумал: «Во, бля, сиськи!» И у меня тут же встал… первый раз в жизни… - Славка помолчал, погрузившись в сии благостные воспоминания. Потом закончил, все столь же одухотворенно и мечтательно: - У нее правда классные сиськи! До сих пор. И она до сих пор работает в том же роддоме!

До всех – дошло не сразу. Поэтому фырканье и ржач нарастали постепенно, как прибавляется свет в театре (чего-то меня сегодня клинит на Мельпомену). Анька толкнула Славку в плечо:
- Читер ты! Первый, блин, сексуальный опыт!

Славка закурил, пожал плечами:
- Попробуй сказать, что не сексуальный! Знаешь, каким колом вздыбился? Правда, тогда я еще не умел дрочить – и приходилось отрываться на погремушках…

- Ладно, а что Аня скажет? – спросила Агнесса, взявшая на себя роль ведущей.

- Аня скажет правду, - сказала честная блондинка Аня с деловитым лицом. – Аня – правдивая девушка, в отличие от некоторых. Когда Ане стукнуло шестнадцать лет, Аня подумала: «Пора!». Но еще Аня подумала: протыкать себя каким-нибудь парнем – стремно. Вдруг неопытный окажется, неумелый? Поди разберись, какой опыт у него, когда у самой – нифига? Да и вообще, Аня не хотела, чтобы у нее потом секс ассоциировался с болью, кровью и все такое. Аня не хотела портить себе впечатление. И потому взяла решение проблемы в свои руки. Решение имело вид дилдо из лавочки Аниного папы. Самое миниатюрное. Всего-то на каких-то десять сантиметров больше Славиного агрегата, который вскакивает на сисястых акушерок!

Невозмутимый Слава осведомился:
- Ты имеешь в виду тогдашний размер, honey?

Аня округлила свои бесстыжие глаза в очень правдоподобном изумлении:
- А что, тогда он ЕЩЕ меньше был?

Мы с Колькой и Иришкой посмеивались. У Славки все в порядке с габаритами. Просто Анька мстила ему за «читерство» и, наверное, скоропостижно взревновала к акушерке.

Славка, пристроив сигарету в угол рта, невозмутимо расстегнул джинсы и как бы невзначай вывалил на всеобщее обозрение оклеветанный Аней предмет. Но она продолжала, как бы не обратив внимания:

- И вот Аня разделась, сложила шмотки на кроватку, постелила на пол пластиковый пакет и села на него. Раздвинула ножки, зажмурилась, и… Операция прошла успешно! Кровь была, но боль – терпимая. Аня, стиснув зубы, еще немножко «выгуляла» искусственного зверя по своей норке, для верности – и ей это даже начало нравиться. И нравится до сих пор… От таки дела.

Все примолкли. Видимо, незатейливая исповедь Аньки была правдива. Очень даже в ее духе – не ждать милостей от природы. Прагматичная барышня. Нарушил молчание Славка. Покачал головой и деликатно молвил:

- Да нет, Анют, я все понимаю… Но кардан от Камаза – это, по-моему, уже немножко перебор. В конце концов, мне просто страшно, когда эта дрына висит над кроватью, среди прочих твоих милых игрушек!

Анька вцепилась когтями в Славкин загривок. Он ойкнул и вжал голову в плечи. Они впрямь любили друг друга. Счастливая семейная парочка.

Следующей на очереди была Ирка. Она стеснялась и нервничала, как отличница, которая горит желанием ответить, но не уверена, что расслышала вопрос, но все равно тянет руку, потому что знает все.

- А какой именно опыт? – уточнила Ирка. – Оральный – пойдет?

- Конечно, - сказала Агнесса.

Тут Ирка рассмеялась, с наигранной беспечностью:

- Ну, тут уж и не помню, когда в первый раз… Лет в одиннадцать, в двенадцать, такого плана где-то… Может, и раньше…

Я глянул на нее с некоторым удивлением. Я помнил ее лет в одиннадцать-двенадцать. В седьмом классе мы с одним приятелем тайком подменили в ее плеере кассету Рикки Мартина на похабную поэмку «Графъ Орловъ» - так Иришка чуть хедфоны не поплавила своими ушками. Потом – чуть не убила нас и обзывала всякими словами… которые были чистой правдой, но тогда Иришка не знала, что «подонки» и «мерзавцы» - это круто.

Она перехватила мой взгляд, кивнула:
- Ага! Пока вот этот романтик дергал меня за косички, с задней парты – я чуть ли не всем старшеклассникам минеты строчила, только в путь. И одиннадцатые, и десятые, и «А», и «Б»… И чтоб от хулиганов защитили, и чтоб с алгеброй, там, помогли… Да просто за бутылку «колы» и миндальное пирожное… Для меня тогда было что ручку пожать, что за щечку взять – одна фигня.

Я расслабился. Иришка нагло ****ила, рисуясь перед камерой. Но ****ила артистично, вдохновляясь по мере своих «откровений».

- Как-то обещала, что если наша волейбольная юношеская сборная выиграет на районном турнире – всех подряд обслужу. Типа, для поддержания чести школы. Ну и сказано – сделано. Прямо в физкультурной раздевалке, в подвале. Двадцать парней чохом, включая всех запасных. В режиме нон-стоп. Пока последнему отсосу – у первого снова стоит, в рот просится…

- Ириш! – молвил я проникновенно. – Тебя элементарно развели. Потому что в школе Ноль-Шесть-Раз – отродясь не было волейбольной команды.

- А! – Иришка беспечно поморщилась. – Знаешь, я, вообще, догадывалась! Потому что среди этих чемпионов был один очкарик с иллюминаторами на минус десять, а двое - освобожденные от физры по плоскостопию. Но все что ниже глаз и выше стоп – вполне себе ничего. Исправное. Подумаешь, «развели». Это я их развела! «Кефирчику» вдоволь хлебнула, они мне потом каждый по конфетке еще скинулись. «Каракум», между прочим, не абы какая ***ня.

Кто-то охуевал, принимая за чистую монету, кто-то смотрел с уважением. А кто-то едва сдерживался, чтобы не заржать, особенно я. Иришка продолжала:
- Во-от… Но это, значит, что касаемо орального секса. Тут и говорить нечего: дело житейское. А вот как меня первый раз протыркнули – это история поинтереснее. Даже, трагическая, в каком-то роде. Иду я, значит, по улице. Возвращаюсь с тренировки по…

- Художественной фелляции! – вставил рыженький Андрейка. Гхм, надо же: он еще и слова научные знает.

- Нет, по волейболу. По средам – волейбол у меня был. И, значит, темно уже, страшно, а тут еще в сквере – компания ребят сидит. С гитарой и с явно недобрыми намерениями. Стремно так сидят, как будто не при делах, на меня даже не смотрят, не окликают, не присвистывают, не прицокивают даже… То есть, шифруются. А зачем? А заманивают, ждут, когда бдительность утрачу! Ну да я-то девушка грамотная? Сразу смекнула. И решила, что надо действовать на упреждение. Пересекла этот сквер – невелик крюк, двести метров! – подхожу к ним, такая бесстрашная, и выдвигаю условия сделки. Ребят, говорю, давайте я у вас отсосу, у каждого, а вы за это меня насиловать не будете!…

- Ну и вот… Прошла моя хитрость: повелись они. Присела я, значит, на корточки, а они – в очередь встали. Их было пятеро. Хотя нет, вру: шестеро. Просто один отлить ходил – и я его не заметила. И это сыграло роковую роль в дальнейшем развитии событий. Потому что когда первый спустил и я взяла у второго, шестой незамеченный, коварный такой, вдруг жестоко ухватил меня сзади… - Иркины огромные глаза выразили благоговейный ужас, - приподнял одним могучим рывком, и сказал: «Извините, барышня, но завелся я – спасу нет. Боюсь, не дождаться мне своей очереди, а потому уж не обессудьте!» Откинул юбочку, трусики – хрясь-пополам! – ну и засадил, я даже ойкнуть не успела…

Ирка тяжко вздохнула, снова переживая прощание с девственностью, и после паузы закончила свое «признание», скорбно кивая:

- А дальше уж – по кругу пошла. Драли меня все кому не лень в этом сквере. И музыканты-гитаристы, и мальчишки-футболисты, и собачники-полуночники… кабыздоха своего к дереву привяжет – и ко мне… Участковый мимо проходит – здравья желаю, ноль-два. Скорая проезжает – приветик, ноль-три. И доктор, и ассистент, и водитель, и даже дедушка инфарктник, которого они везли, – тоже враз поздоровел… А я? – Ирка сокрушенно всплеснула руками: - Что ж, мне было уже нечего терять, и я окончательно встала на путь разврата…

Все аплодировали, кое-кто – стоя.

«Это в журнал «Лиза» надо отдать, - предложил Сергей-Сенсей. – Или даже в «Космополитэн»

- Слишком жирно будет! Нефиг их баловать! – возразил я, как парень, имеющий разумение и вес в литературных кругах.

Следующий скальд - Колька. Его сага была предсказуема, но, правда, только для меня, потому что я хорошо знаю этого урода. Колька задумчиво повертел пальцем в ладошке, собираясь с мыслями, начал вяло:

- Дык… Мне-то и рассказывать особо нечего… Банально, как банан… Тусовались с пацанами… пива выпили… в карты играли… кто-то на гитаре бренчал… Вечер такой теплый был, приятный. Звездочки ясные… Большая Медведица такая… аппетитная: как на небо глянешь – так сразу подрочить хочется! Ну да пацаны поймут… - он обвел аудиторию глазами, выявляя, нет ли среди нас извращенцев, которые не дрочат на Большую Медведицу. Продолжил: - Вот… Сидим мы, значицца, сидим… Сирень над нами шелестит, ароматом своим в нос шибает, очень так возбуждающе… Тут вдруг подходит к нам девушка. Говорит, что она очень любит волейбол, сама сейчас с тренировки по волейболу, и… -
Тут уж не только я догадался, тут уж многие захмыкали.

- …и, значит, готова отсасывать у всех встречных волейболистов, коими мы, на ее опытный взгляд, безусловно являемся. Просила, правда, чтоб ей тушку не попортили, в смысле, целку… Ну да я разве слышал? Я поссать отходил. Заодно и вздрочнуть. То есть, поймите правильно: одну лишь Большую Медведицу я бы перетерпел. Но вот Кассиопея в ту ночь – она так раскинулась… О-ой! – Колька томно покрутил головой и почмокал. – Короче, стоял я, гонял лысого, а тут вдруг гитара смолкла. И я подумал: наверняка ебут кого-то! А я тут, как дурак, дурака валяю. Ну и подошел… А дальше вы знаете! Добавлю только, по секрету: мы на ней тогда пять кило «Каракума» заработали. С собачников, ментов, дворников… ремонтная бригада Мосводоканала, опять же… сток там прочищала… заодно и Иришке прочистила… С миру по конфетке – нам сладкая жизнь!

Ирка ехидно осведомилась:

- Белобрысый! А ты не забыл, что вчера проигрался? И сколько за мной ударов осталось? Напомню: пятьдесят три, Славкиным ремнем. Вчера-то простила – но могу ведь и… взыскать! Сутенер хренов!

Колька встал, повернулся спиной. Расстегнул пряжку, нагнулся, похлопал себя по голой заднице: «Welcome, honey!»

Никто не выразил особого удивления. Рискну предположить, позавчера во всех комнатах играли в карты на желания и наказания, «по заказу Гостелерадио».

- Не стой – привыкнешь! – сказала Ирка Кольке, и тот, получив от нее эту своеобразную индульгенцию, плюхнулся обратно на траву. Но штаны не подтянул. Не пожелал стеснять себя после этой милой пикировки с Иришкой.

Дальше на очереди был я, но моя выспренняя баллада об утрате невинности - слишком изысканна и талантлива, чтобы осквернять ее соседством с неумелыми россказнями всяких бездарей :)
Как-нибудь в другой раз.
Ну и остальные «исповеди» – тоже как-нибудь в другой раз.

Потом, конечно, несмотря на пожелание руководства беречь силы, все перееблись. Прямо там на поляне. Ибо сил было дофига, а от взаимных откровений, правдивых и стебных, все расчувствовались.

Колька заправил черненькой Кате, которая на четверть еврейка, еще на четверть – «феминистка», на остальное – лесбиянка, по уверению Ирки. Когда Колька кончил и вынул, Катя повернула к нему голову и серьезно молвила:
- Чего-то никакой родинки-свастики я не заметила. Гонишь ты!

- Стерлась! – предположил я, кайфуя лежа на спине. Дона Хулио ублажали Иришка и Вика, рыжая девчонка, которую я ошибочно принимал за сестру такого же рыжего Андрейки, который «би», но не ****. В смысле, не колышет. Они впрямь разыгрывали инцестуальные сцены для особых любителей, но родичами не были.

- Сотрется тут! – кивнул Колька. И с сердитой серьезностью обратился к Агнессе: - Между прочим, когда я сюда приехал – у меня было двадцать пять сантиметров. А сейчас от силы восемнадцать. Мне кто-нибудь компенсирует износ оборудования?

- Новый со склада выпишем! – утешила Агнесса.

***

К слову, потом мы сыграли и в буриме. Но я не могу опубликовать получившийся шедевр, потому что это было коллективное творчество, а я уважаю чужие копирайты.


Глава 7. Игра в классики. Шах.

Эпиграф:
«…Враги, надевши маски,
Завоевать решили ваши ласки»
Шекспир, «Бесплодные усилия любви».

День пятый.
Нынче у нас – дань прошлому. 1818-й год – так в сценарии написано. Еще – автор счел нужным дать привязку к историческому контексту: «между войной с Наполеоном и восстанием Декабристов». Понятное дело: куда ж в порнухе без хронологической дотошности и соблюдения духа эпохи? Реквизит же – правдоподобный. Не знаю, то ли в театре каком одолжились наши «антрепренеры», то ли на заказ пошили костюмы – но похоже.

Деловитая блондинка Аня облачена в длинное платье синего кашемира, простенькое и строгое. Она, типа, французская гувернантка при мне, избалованном недоросле. Я – в белой фланелевой сорочке с просторными рукавами и зеленых брючках, куда менее просторных. На самом деле, тесны они – не по-детски. Или наоборот – «по-детски»? И яйца чешутся немилосердно. Жду не дождусь, когда «неожиданный» поворот сценария избавит меня от них. В смысле, от «кюлотов» этих.

Но пока – у нас, типа, урок. Французского, конечно. Анечка раскрывает книжку, тычет перламутровым ноготком.

- Мсье СашА! (Это, типа, французский акцент в ней прорезается, тонкая режиссерская находка) Извольте прочесть это место вслух!

- Уи! – говорю. Сдерживаюсь, чтобы не брякнуть «яволь!» и не заржать. Читаю. Как пропечатано в листке, вставленном в книгу, – по складам. И русскими буквами. Так и читаю: - Де-пуи де ди-не Антуан сапрош де Лизетт э ди: мад-муазель, жё ву-зэм!»

- «Жё ву-зэм?» Ах, что вы такое читаете, СашА? – всплескивает руками Анечка. – Где вы такое углядели?

Есть искушение огрызнуться: «Чо пристала? Чо в шпаргалке написано – то и шпарю!» Но актерская сознательность берет верх.

- Мильпардон, мадмуазель Анетт! – извиняюсь. – Там и верно не совсем то написано. Однако ж, не мог же этот Антуан не думать о своем чувстве к Лизетт? О нет, сие чувство слышится в его строках, и не моя вина в том, что я услышал его. И не мог не проникнуться им, ибо оно созвучно моему схожему чувству, хотя едва ли и вполовину столь же сильно.

Попутно думаю, что с дайлог-райтером можно было бы отснять недурное эс-энд-эм. Даже – нужно.

- Ваше чувство, СашА? – удивляется Анетт. – Но ведь вам, мон шер, всего пятнадцать?

Пожалуй, тогда впервые мои тщеславные ребрышки пощекотала изнутри эта улыбка актерского кокетства, которому польстили в смысле возраста. Ведь на самом деле во время тех съемок мне было целых шестнадцать. Хоть слова Анютины из роли – а все равно приятненько.

- И что же – юность моя? – говорю. – Любви, ком он ди, все возрасты покорны!
Подмывало добавить «ясен пень».

- Но кто избранница вашего сердца? – не без игривости интересуется любопытная «мамзель».

Вздыхаю, собираюсь с мужеством. «Огорошиваю»:
- Вы-с! («Вы и убили-с… мой душевный покой»)

Анечка снова всплескивает ручками (похоже, она ловит особый кайф от того, насколько смешон, при ее деловитой натуре, этот пафосный жест).

- Как можно-с, СашА?

Отваживаюсь вскинуть на нее глаза, пялюсь «с дерзновенной робостью и трепетной надеждой вожделения»… повстречать бы сценариста – он у меня освоит этот взгляд… когда будет умолять вытащить паяльник!

- Увы, - развожу руками, - стрела Амура не ведает ни промаха, ни сострадания, а разит, не разбирая цели! («Любовь зла…») Ваши же чары столь пленительны…

Я не запамятовал текст: здесь и подразумевался многозначительный обрыв за насыпью отточия. «Мнэээ… Полуэкт ибн… мнэээ… Полуэктович…»

Многозначительно умолкнув – с дерзновенной робостью тяну свою похотливую лапу к Анькиной талии, норовя ухватить за турнюр.

На этом съемка прерывается. Анечка встает со стула, делает два десятка приседаний в шустром темпе. Зардевшись надлежащим макаром (сценарий настаивает: «зарделась») – садится обратно. Принимается укорять:

- СашА, прекратите! Это очень дурно!

- Чем же дурно? – недоумеваю я.

- Хотя бы тем, что если я пожалуюсь вашему папеньке – он прикажет вас высечь, и пребольно.

Впечатления от нашей жестокой игры в покер «на ремень» - все еще свежи в моей филейной памяти. Внутренне мрачнею, думаю угрюмо: «Да кабы этот мой феодальный папенька прознал, какие мыслишки внушает гувернантка его чаду, – он бы сперва тебе самой на жопе весь французский алфавит прописал, со всеми этими черточками над гласными!»

Хотя, наверно, я не прав. Думается, французских мамзелей для того и держали, чтобы дворянским детям не скучно было, когда крепостные селянки уже приелись, а «наташи ростовы» еще не дают.

- Но ведь любовь моя чиста! – уверяю, привлекая к себе объект любви. Для подтверждения чистоты намерений - сую другую длань, «трепещущую надеждой вожделения», в вырез платья.

- Дрянной мальчишка! Я закричу! – грозит Анюта.

«Да притомила ты уже кочевряжиться! – ворчу про себя. – Где только скромности набраться успела? Как будто не тебя мы со Славкой перли во все кочки и овраги, третьего дни, в той сценке с «грозным мужем» и «мальчиком из пиццерии»!»

Разумеется, мадмуазель, благонравная снаружи, но распутная внутри, не закричала. И началась рутина. Мы разделись, изображая «порывистую страстность», но щадя реквизит, и принялись резвиться на кровати со старинной резной спинкой.

Я распростерся навзничь, Анька, оседлав меня, гарцевала со сдержанно-яростной грацией Дуровой, кавалерийской трансвеститки и дрессировщицы зверей.

На мой взгляд, это было не совсем логично: ведь по сюжету я домогался ее, а потому должен был «вести» в этом танце разврата. Да и сама по себе поза, вроде бы, малость анахронична. В России и сейчас иные «почвенники» почитают ее за «чужеродную» и вообще «феминистскую». Гхм, кое-кто из таких критиков – мог бы уж честно признаться, что просто не стоит у них «снизу-вверх», вот и вся «исконная маскулинность»!

Девчонкам же обычно по кайфу «насиловать» парня сверху. Что ж, их можно понять. Бог *** не дал, а дал взамест лишь ежемесячные проблемы в той же локации – пусть хоть как-то сестра ихняя отрывается. Грешно отказывать. Да и по мне: чем меньше самому напрягаться – тем оно и комфортней. Ленивый я. Пусть девчонка все делает.

Но, конечно, прав Братец Леша в том, что порой и самолично трахать их надо, хушь в «миссионерке», хушь рачком. Для фитнесса хотя бы, чтоб поясница радикулем не закисала и жирком не оплывала. Иначе – вообще дрочкой обойтись можно было бы, положа руку на сердце (гхм!)

За этими размышлениями об извечном - меня застукал Колька (Анечку – за ее дербийским скачками, соответственно).

Колька у нас был нынче дворовым мальчиком, на «подай-принеси» в барской усадьбе. Узрев наш урок французского – застыл в дверях с глупо открытым ртом (это у него хорошо получилось!) Подождал, пока на него переведут камеру – и выронил поднос с двумя чашечками кофея.

Мадмуазель Анетт слезла с меня, испуганно придвинулась к стене, словно чая прикрыть свой стыд гобеленом. Хрен получилось, конечно.
Я – оставался возлежать надменно и бесстыдно, как подобает избалованному барчуку. Сколь мог невозмутимо, выговорил Кольке:

- Это был фарфор. Как думаешь, брат, для того ли усердные китайцы лепили сии чашечки, чтобы ты их расколошматил?

Колька захлопал глазами.

- А кофе? – я покачал головой, насколько это можно сделать в лежачей позиции. - Для того ли негры в Африке его собирали, изнывая под тропическим солнцем и бичами надсмотрщиков, чтобы ты, телепень безрукой, на пол все пролил?

Колька затрепетал, как холодильник ЗИЛ. Внутри его смятенного организма угадывался подобающий мороз. Еще немного – и этот мороз высыплет мурашками на коже.

Я продолжал, неумолимый в своей насмешливости:
- Кстати, о бичах… Знаешь ли ты, братец, березняк за речкой? Тот самый, где прошлым летом нашли подосиновик, шляпкою с тележное колесо? Так ведь там не только грибы растут. Вообрази, сколько там лоз нарезать можно? – я грозно приподнялся.

Колька затрясся, уже как стиральная машина «Эврика» на отжиме, и отшатнулся.

- Куда же ты? – рявкнул я. – А ну зайди! И выслушай меня! Если обмолвишься кому хоть словом о том, что видел здесь, – все эти розги твои будут! («Поэл, бля?»)

Колька зарделся – на одном своем таланте, без приседаний - и, запинаясь, произнес:

- Да я… и не видал… ничаво такого, барин…

- Молодец! – похвалил я. – Вот и я не видел. Как ты поднос выронил.

- Погоди, мальчик! – подала голос осмелевшая мадмуазель Анетт. – Поди-ка сюда, мон ами пти…

Разумеется, мы без труда приобщили это зашуганное существо к нашим амурным утехам. А то: свидетелей положено убирать. Или хотя бы – развращать причастностью к преступлению.

Следующей заявилась чернявая Катя. Которая на четверть еврейка, на четверть феминистка, а в целом – барышня как барышня, хоть и язва. В нашей пьесе она работала приживалкой при доме, навроде Сонечки - или как там ее - в «Войне и мире». Которая все сохла по Николаю Ростову, вместо того, чтоб поебстись с младшеньким Петей и кем-нибудь из дворни, кто подвернется.
Наша Катя была девицей куда практичней. Долго упрашивать ее не пришлось.

В комнатенке становилось тесновато. Зато – не в обиде. Оператор удалился, мы перешли в режим «вольного траха» под сенью дистанционно управляемых камер, которых в этой комнате было понавешано больше, чем по всему периметру Новоогаревской резиденции.

Анетт учила темного крепостного паренька Колю изыскам французской любви, я поджаривал Катюшу энергичным огнем с тыла, а она, не щадя языка, вела переговоры с Анькиным лоном.

Не знаю почему, но мне в тот момент вдруг до одури захотелось самому прильнуть своими «целовательными» губами к Анькины «****ельным», впиться намертво и ввинтиться отчаянным штопором, как подбитый самолет, гасящий жгучее пламя во влажном суфле облаков…

Никогда прежде не было у меня столь свирепых позывов к куннилингусу. Дотоле я как-то «сугубо технически» ласкал девчонок языком, даже свою «перманентку». Ласкал - только чтобы зализать «шероховатости житейских проблем», расслабить, завести их эротический механизм, врубить смазочную систему, всякое такое. Нет, конечно, прикольно, когда она содрогается и постанывает под твоими губами. Это даже эротичнее, чем гладить мурлыкающую кошку. Но на уме при куннилингусе бывала у меня одна мысль: поскорее довести ее до кондиции, чтобы ****ь уже полноценно, не языком, а ***м.

Сейчас же, когда мой Дон Хулио был по самые ботфорты утоплен в Катькином грешном омуте и вовсю долбился головою о дно – я совершенно этого не ценил. А почти что подвывал от безудержного желания лизать, ласкать, лакать Аньку, словно отощалый бенгальский тигр, дорвавшийся до водопоя после месяца засухи. Заметьте: Катьку, которую я в тот момент пялил – лизать не хотелось нисколечко. Только Аньку, чье «устье» оккупировала Катька. Вот такие непростые движения творческой души.

И "промежуточная" Катька – представлялась досадной преградой на пути этого неистового стремления. За это я ненавидел ее тогда, готов был извести, изничтожить, истереть об Анькин бритый лобок, столь манящий, столь близкий и столь недосягаемый. Попросить же, культурно, по-человечески – «Кать, пососи у меня, а я Ане отлижу!» - почему-то не догадался. А все наяривал, терзал ее, терзаясь сам пламенной ревностью и горючей робостью. Пока не кончил. И только лишь тогда, подвинув в сторону использованную Катюшу, прильнул губами к Аньке.

«Уж не влюбился ли я в эту белобрысую стерву из секс-шопа?» - мелькнула тревожная мысль. Это было бы совсем некстати: у меня есть моя постоянная подруга, у Аньки – Слава… Двойное свинство было бы – влюбляться в Аню.

Но, проанализировав свои чувства, убедился: нет, не любовь. Так, преходящий психоз на фоне многодневной коммерческой ебли. Которая, конечно, деформирует уязвимую подростковую психику. Но – приятно деформирует, в отличие от какого-нибудь ток-шоу «К барьеру».

Очередным мотыльком, припорхавшим на наш огонек, был Славка. Надо ли говорить, что по сценарию ни один из участников оргии так и не догадался запереть дверь? Иначе – как бы состоялись все эти новые нежданные визиты? Кем бы прирастал наш ком, не столько снежный, сколько нежный?

Меня это всегда поражало не только в порнофильмах, но и в многочисленных «жизненных» историях с сюжетом «Трахались мы с подружкой у нее на флэту, а тут вдруг нагрянули ее предки и нарисовались прямо над нами… какой сюрприз, какой конфуз!»

Вот для чего, спрашивается, замки на дверях ставят? Для чего – собачки на тех замках? От воров? Нет, воры – куда деликатнее народ. Квартирку-то обнесут, но кайфа не поломают. От родичей, знамо дело, замки на дверях ставят. Чтобы сюрпризов таких не было. Впрочем, не буду отвлекаться.

Итак, Славка по сценарию - старший брат недоросля-барчука, то есть меня, гусарский корнет на побывке. А чтобы в этом никто не усомнился, он, как из рядов доблестной царской армии вернулся - так прямо и разгуливает по дому в кивере да в ментике. В том же облачении и к нам закатился.

- Мон дьё! – воскликнул он на том самом языке, которому давеча меня учила мамзель Анетт.

Ну, что французский до добра не доводит, а доводит до оголтелого и голотелого грехопадения – это мы уже усвоили. Вот и Славка: молвил пару mots на «скоромном» наречии – и тотчас принялся стаскивать с себя ментик. Да с такой прытью, словно это была отравленная туника из одноименной пьесы Николая Гумилева. Типа, гусары слов на ветер не бросают, а бросают шмотки на пол.

Славка уж почти заголился, когда явились новые персонажи…

Явление их было шумным, нахрапистым и многолюдным, как туристический вояж Бату-хана по Золотому Кольцу Руси. Все они были мужского пола. И одеты – как-то диковинно для нашего старосветского карнавала. Хотя – тоже несомненно ряженые. Но – в черные тряпичные маски и современного вида бронежилеты. Их было много, до жути много. Сотни тренированных пудов и усиленных взводов, дюжины воинственных рот и властных ртов…

Во всяком случае, их было точно не меньше трех. Двое – заломали Славку, приставили к стене, раздвинув ноги, проворно обыскали. Третий – ступил в комнату и черномордой тучей навис над ложем, устланным нашими разгоряченными телами.

Колька беспечно ухмыльнулся этой статуе командора. Вероятно, мой наивный друг посчитал, что сие не предусмотренное сценарием явление – тоже часть шоу; просто нас не поставили в известность, ради «изюма» и «экстрима», но уж он-то – не поведется на такой бесхитростный розыгрыш...

- Да ладно, пацаны, присоединяйтесь! – радушно пригласил Колька.

- Кто тебе тут пацаны, баклан? – послышалось со стороны двери. Скосив туда глаза, я увидел, что Славку отпустили и подтолкнули к нам. Повеяло холодом от черного железа их автоматов. То есть, автоматы я сразу приметил – но холодом повеяло только сейчас. Такая уж скорость распространения холода в замкнутых помещениях, наполненных амурной эйфорией.

- Да хорош… - начал было Колька, понимающе морщась, – но ближайший к нам боец тотчас углубил его понимание легким тычком дубинки в лоб. Не ударил – а именно ткнул. Видимо, не больно, но Колька прикусил наконец язык.

- Прекратить разврат! – ровно и глухо распорядился этот вредный дядька-черноморд. – Всем одеться. Оставаться здесь.

Когда он повернулся – я прочитал на его широкой спине надпись желтыми буквами: ФСКН.

«Наркоши? – пронеслось в моей голове. – А у меня в номере – ганжи еще на два косяка осталось…»


Глава 8. Шах вправо, шах влево, шах-шах, мат-мат.

Эпиграф:
«Суровые миги проходят
В борьбе за свободу всего
За ними другие приходят
Они будут тоже – того…»
Почти Ким, почти Собачье, почти Сердце.

Всех нас, одетых и прифигевших, собрали в том самом холле, выстланном ковролином, где пять дней назад Сергей с Агнессой проводили приветственную лекцию, перетекшую в первую нашу оргию. Сейчас наши мысли были – совсем не об том. Обстановку трудно было назвать эротической. Не знаю, может, кто-то находит охуенно сексуальными групповые посиделки на полу под присмотром угрюмых киборгов из спецназа ФСКН в черных страхолюдных масках, при автоматах и дубинках – но я, наверно, какой-то диковинный извращенец. Меня это нисколько не возбуждало. Мне было стремно. Всем было стремно.

Никого из «взрослых», в смысле, из руководства студии, операторов, медиков и проч., в зале не было. Видимо, с ними держали беседу в другом месте. И видимо, это была не очень приятная беседа. Госнаркоконтроль не имеет привычки заявляться на подпольную порностудию, чтобы пожелать творческих успехов. Они заявляются кое за чем иным. Кстати, за чем? Чего они до нас докопались? Обычные менты – я бы понял. А «нарики»?

«Черт, у меня в сумке, наверху – полбокса ганжи!» - в который раз подумал я. Меня просто заклинило на этой мысли. Это была типичная измена с «послетравья»: накануне вечером мы дунули крепко.

«Хорошо хоть, за обычные сигареты закон не преследует. И еще лучше – что у меня в джинсовке почти целая пачка «Кента». Единственный глоток воздуха, или дыма, в накатившей на нас черной волне правоохранительного кошмара…

Я достал «палочку здоровья», предложил открытую пачку соратникам «во Мельпомене».

«Не курить!» - тотчас раздался одергивающий окрик. Ой… ну вот что за вредность такая мелочная? Правильно Братец Леша про них говорил, про «контрольных нариков» этих: «Из всех цветных – эти самого говеного цвета».

Я тогда, помнится, озадачился: «За что ты их так?»
Леха скривился и сплюнул:
«Да ну, перхоть! До серьезной наркоты их, знамо дело, не допускают. Там все поляны схвачены и поделены. Там пасется ФСБ… таможня… внешняя разведка греет лапы на международном трафике… армейские – тоже не отстают. А этим, наркомусорам – им только и остается, что надувать щеки. Пристают к айболитам на тему сбыта кетамина болезным зверушкам, да запрещают книжки-раскраски с семидольными листиками. Ну и – пакостят по мелочи тем, кто реальный отлуп дать не может».

Ага, вот вроде нас.

- Простите, господа, а мы вообще в качестве кого задержаны? - подала голос черненькая Катя, на четверть феминистка, на четверть еврейка, а потому гордая и грамотная. – Вы нам что-то инкриминируете?

Ближайший нарко-гоблин, решивший поработать при нас значком «No smoking», фыркнул в свою палаческую маску:
- «Инкриминируете»!...

Ага! Ты бачь, яко забавно слово. Шо за мова така? От же люди придумают! Нет, Катя слишком хорошо мыслит об этих кремнеорганических парнях, чтобы кидаться в них такими вычурными словами.

Другой, стоявший у двери, бросил:
- Разберемся там. А пока – сидеть и не вякать!

По залу прошелестел робкий ропот. Мне послышалось слово «Беслан». Ну нет, я бы не стал так драматизировать. Даже – кощунственно…
Гоблин у двери лязгнул затворами глаз сквозь амбразуры маски - и ропот заглох. Да, революционную кашу тут не заваришь. И надо ли? Разберемся сперва – чего им вообще от нас нужно?

Катя все же не унималась. Поинтересовалась со всей своей сионистско-феминисткой насмешливостью:
- Но хоть выйти можно? По необходимости? Тут ведь оркестровой ямы, как бы, не наблюдается…

- Да не городи ты ерунды! – оборвал ее «черноморд». На сей раз в его эсэсовском голосе послышалась вполне человеческая обида. Уже радует. Он разъяснил: – «За необходимостью» - выходить по очереди.
Кивнул одному из своих коллег-мутантов: - Проводи барышню!

Всего их в зале было пятеро. Сколько еще – хрен их знает. Когда они вломились к нам в комнату, мне показалось, что их дивизии три-четыре. Но, наверно, меньше. Да какая разница? Не драться же с ними, в самом деле…

Катя вернулась. Мы сидели, не курили и молчали. Минуты текли, как стекло в старинных витражах. В смысле, так же медленно и тупо. Я охуевал без курева и утешительных перспектив. Все охуевали, даже некурящие и самые оптимисты.

Уныло подумал: погорели мои денежки. То бишь гонорар. С некоторым удивлением обнаружил, что не так уж меня это парит. Нет, там накапало прилично, штуки полторы зелени. Нехило за пять-то дней не слишком напряжной работы. За переводы и статейки в геймерских Интернет-журналах мне столько и близко не платили. Но, положа руку на сердце, когда твой старший брат считает баксы «котлетами» и «рулонами», а на карманные расходы подкидывает столько, сколько влезает в карманы, – как-то особенно четко понимаешь смысл поговорки «не в деньгах счастье». И все твои потуги на самостоятельный заработок – не более чем экзотическая блажь.

Нет, нужно признать очевидное: я снимался в порнухе, потому что мне это было по кайфу. Увлекало. Заводило. И если я моральный урод… что ж, я нашел теплую семейку таких же уродов, небедных ребят и девчат, которые тоже развратничали на публику из любви к пороку. С ними было прикольно. Все было классно. И надо ж – такой облом…

«Чего они там трут с Серегой и Агнессой?» - тихо и зло прошипела Анечка.

«Изучают вещдоки, - шепотом предположил Колька. – Диски с порнухой, в смысле. Есть шанс, что задрочатся до смерти. Будем ждать».

Мы ждали. «Где же ты, всемогущий Братец Леша? – думал я. – Пора б тебе уже прилететь на голубом вертолете с шестиствольными пулеметами и посеять доброе-вечное».

Но я понимал, что чудес не бывает. Леха, конечно, крут, как траектория баллистической ракеты, – но телепатией не владеет. А наши мобильники остались в номерах. Нас всех взяли врасплох, тепленькими. В буквальном смысле – со спущенными штанами. Так что не может Леха знать о моей беде.

И все равно я на него обиделся. Ведь если подумать, это он виноват, что я докатился до жизни такой, до съемок в порнухе. Это он покорежил мои моральные устои, деформировал личность и развратил подростковое сознание. Позволю себе лирическое отступление.

Это было за четыре года до описываемых событий. Еще до Лехиной «армии» и последующего восхождения по траектории баллистической ракеты. Тогда он был просто душевным рас****яем и хулиганом, живым фетишем всех мокрощелок района и кумиром подрастающих засранцев.

А я был вовсе несущественным предпубертатным ушлепком. Мне было двенадцать. Я сидел за компом, гонял в «Квейк» по сети. Тут заявился Братец Леша со своей девчонкой. У него их и тогда было как мартышек в джунглях, но эта - типа, постоянная. Классная барышня, деликатная и необидчивая.

- Здравствуй, Вероника, - сказал я.

- Лена я, - поправила она.

- Да поди вас упомни, - проворчал я, сдавая с потрохами Лехино распутство, как и положено вредному младшему братику.

Леха отвесил мне подзатыльник, потом швырнул сторублевую бумажку на мышиный коврик. Поинтересовался:
- Намек понятен?

Намек был понятен. «Поди, Саша, погуляй часика два». Комнат у нас было две, но матушкина – табу. Обычно я шел навстречу Лехиной похоти, но сейчас воспротивился.

- Извиняй, я в сети.

- Мелкий, будь человеком! Как брата прошу!

Я огрызнулся:
- Чего я вам – мешаю, что ли? Я на вас ваще смотреть не буду. А то я траха в Инете не видал!

- Мелкий, не борзей! Ща шнур выдерну!

Тут вмешалась Ленка:
- Не надо. Это будет психическая травма. Пошли в ванную.

Леха взбеленился, помотал головой:
- Нет, блин! Не будем мы корячиться в ванной только потому, что этой мелкой зарвавшейся дряни приспичило погонять в «Кваку»! В день Святого Вали – не будет такого.

Это и впрямь было четырнадцатого февраля. Леха с Ленкой уже начали отмечать. Они были не пьяные, но чуточку прикурили. Такие вещи я и в двенадцать лет просекал.

И Ленка вдруг предложила:
- А может, и хрен с ним? Он же впрямь с головой в монитор ушел.

- Ага, точно, - отозвался я. – Ебитесь на здоровье, я вас не смущу.

Леха снова отвесил мне подзатыльник и забрал сторублевку. Они потушили свет, задвинули шторы и угнездились на Лехиной кровати. Мне было пофиг. Я как раз откушал «квад» и носился по уровню с учетверенной двустволкой, творя геноцид. И не обращал ни малейшего внимания на всякие телячьи шепоты, шелковистые шелесты, жаркие дыхания и прочую сопливую фигню за моей спиной.

Но тут лязгнула пряжка. За этим звуком я не расслышал звяк гранаты о стену – и словил смерть прямо в голову.
Донеслось приглушенное хихиканье. У меня было стойкое ощущение, что они, две эти вульгарные личности, глумятся над моим проколом. Хотелось обернуться и сказать: «Господа! Я вашу еблю не комментирую, кажется?»

Но я сдержался. И отважно двинул в новый бой, решительный и бескомпромиссный.

Хихиканье за спиной сменилось слюнявым причмокиванием. «Могли б и потише сосаться!» - недовольно подумал я. Отвлекся – и сам облобызался с ракетой.

Нет, так жить нельзя! Отключился от сервера, закрыл глаза, стал считать до ста. Я мог бы уйти – но хрен им, этим кроликам!

Дыхание участилось, сделалось еще громче. Потом Ленка ойкнула и слабо застонала. «Insert object», - догадался я. Впрочем, мои познания в сексологии были тогда преимущественно теоретическими. Надо было удостовериться в правильности моей догадки. И я обернулся, решив: «Вот буду смотреть – и пусть вам будет стыдно!».

Можно сказать, что я обманул их, не сдержал слова – ну так нечего было игру мне обламывать.

В комнате стоял полумрак, скудный февральский свет едва-едва проникал сквозь плотные шторы, но в общих чертах картина была ясна. Леха с Ленкой лежали на кровати абсолютно голые – Ленка на спине, а Леха на Ленке – и безусловно ****ись. Я слишком много раз видел еблю в Инете, чтобы допустить ошибку в диагнозе.

Раз за разом Леха томной упругой волной прокатывался по Ленкиному роскошному телу, прижимаясь, притираясь лобком к лобку, а потом отлипал, вздымался, и снова наваливался. Ленка постанывала, поохивала и подмахивала. Она не заходилась сладострастными воплями, как девицы в клипах, но почему-то ее сбивчивое, одышливое пыхтение и ее немелодичные вскрики заводили меня куда больше. У меня и раньше, конечно, вставал на порнуху – но сейчас он стоял на три головки выше себя.

Почуяв мой завороженный взгляд, Леха обернулся. Как мне показалось – подмигнул. И продолжил мутозить Ленку с новой силой и изяществом. До меня дошло: сейчас он не просто прет свою подругу - сейчас он, как мама-кошка, которая учит котенка ловить мышку, показывает мне, как правильно драть девочку. Это было так трогательно, что я бы несомненно кончил – если бы научился к тому времени производить сперму.

Какое-то время полюбовавшись этим увлекательным и познавательным шоу, я тихонько поднялся из кресла и отправился в ванную. Пробовал дрочить – но безрезультатно. Отчаявшись – сунул свою нестрелючую покамест «пищаль» под струю холодной воды.

Когда вернулся – решил приколоться и включил свет, прямо с порога, без объявления войны. И что же открылось глазам моим?

Эти двое, как ни в чем не бывало, сидели рядышком на кровати и читали книжку. Полностью одетые.

- Ааа… - сказал я. – А вы уже – того?

- Чего – того? – недоуменно переспросил Леха.

- Я думал, вы до сих пор трахаетесь.

Ленка нахмурилась и возмутилась:
- Что значит «до сих пор»? Неужели ты думаешь, что мы бы стали заниматься непотребством ПРИ ТЕБЕ?

- Но я же видел!

Леха подошел ко мне, приложил кисть к моему лбу. Поцокал языком:
- Налицо – острый интоксикоз мозга сетевой порнухой. Ты бы, Саша, поаккуратнее с этим делом. А то ж, поди, мерещится всякое несусветное…

Я посмотрел название книжки, которую они читали. «Краткий справочник по гематологии». Из матушкиного хозяйства.

- Да ну вас, - сказал я и пошел гулять на улицу. Там было все, как всегда. Черные пещеристые сугробы вдоль проспекта, похожие на лёгкие потрошеного курильщика. Мутное московское небо, заблеванное вечерним неоном. Крепкие мужики в самом соку алкоголизма, клянчащие мелочь у дверей продмага. Да, все как всегда.

Но все же что-то решительно переменилось. Во мне и в мире. Кончилось безгрешное детство. Я познал в себе вуайериста. А заодно – эксгибициониста тож. Потому что меня перло от мысли, что когда-нибудь я тоже буду красиво трахать девочку, и кто-нибудь притащится от этой картины. Вот так оформилось становление моей порочной личности. А виноват во всем – Леха…

На этом я прекратил лирическое отступление, потому что в зал вошел новый персонаж. То был мужчина лет сорока со скуластым раскосым лицом, элегантной бородкой и модными, «обрамляющими» усами, ниспадавшими по краям рта к подбородку. Эти усы а-ля Чингисхан придавали всей его суровой физиономии сходство с мордой саблезубого тигра, притом были безукоризненно ровными. Этакий кочевник-метросексуал.

Мужик был явно старший у черномордых гоблинов. Этакий «Стид» из «Леона-Профессионала». Он что-то сказал им, негромко, а потом обратился к нам:

- Если кто хочет курить – выходить по трое. С сопровождающим.

«Угу. Жизнь налаживается», - подумал я. Мы вышли с Колькой и Славкой. Гоблин с автоматом провел нас в одну из студий на втором этаже. Сам встал в дверях и не докучал, только посматривал.

- Может, через окошко вылезти? – шепотом предложил Колька.

- Угу, - отозвался Славка. – Прямиком в федеральный розыск.

Колька пожал плечами, но промолчал.
Вообще-то, мы по прежнему понятия не имели, чего на уме у этих «нариков», за каким лешим нас повязали и как долго нам париться.
Я предполагал, что разобравшись с «менеджментом», они возьмутся за нас и будут вытрясать показания. Возможно – прессовать. Но у меня было мощное оружие против беспредельщиков в погонах – инструкции Братца Леши.

«Попадешься в ментовку – будет у тебя две заботы. Остаться в живых и связаться со мной. Не баклань, не быкуй, пальцы не гни – а просто дай мой телефон и спокойно попроси, чтобы сами позвонили. Во избежание недоразумений».

«А если они забуруют? Если ****ить начнут?»

«Делай все, что говорят. Все подписывай. Не артачься. Главное – мне весточку передать».

«Ну, блин, я подпишу – а там окажется чистуха в маньячестве серийном».

Леха мрачно усмехнулся:
«Это, Саша, похуй. Это, Саша, они уже никому не расскажут…»

Когда мы вернулись в зал, обер-нукер «кочевник» препирался с Игорем, тормознутым занудным очкариком. Он, Игорек, не курил, а потому, наверно, завидовал послаблению, которое получили мы, смолильщики. И погнал волну. В самой дурацкой, истерической манере.

«Вы меня еще не знаете… и папу моего не знаете… но вы меня еще узнаете… и узнаете с плохой стороны».

«Кочевник» отвечал спокойно, без рыка:
«И тебя, парень, мы знаем… и папу твоего знаем… и маму знаем… и весь твой семейный альбом знаем».

Игорек не унимался:

«Нет, вы не знаете, что с вами будет, если…»

Тут «кочевника» притомила эта волынка, он достал пакетик с белым веществом, покрутил между пальцев и осведомился:

- Юноша, хотите, мы прямо сейчас это у вас найдем? Скажем, в заднем проходе?

Игорек скис от такой откровенной правоохранительной прямоты и угомонился.

«Кочевник» уселся за стол в углу, принялся что-то писать. Возможно, показания, которые нам предстояло подтвердить.
Мы сидели, переговаривались вполголоса, перешучивались – и так продолжалось еще минут двадцать. А потом вдруг наше полусонное узилище разом встрепенулось от звонкого, радостного голоса: «ЗДОРОВО, БАНДИТЫ!»

***

Глава 8-1 «Ход Конем или «Етить Лошадью»
Эпиграф:
«Он пришел издалека
И прошел через огонь»
Виктор Цой

В дверях стоял парень в линялых «блюзовых» джинсах и в футболке с портретом Джима Моррисона. Был он среднего роста, щупловат, имел круглое, просветленное до инфантильного кретинизма лицо, темно-русые вихрастые волосы и необычайно живые глаза редкого шоколадно-золотистого оттенка. Если бы не эти глаза, все присутствующие, наверное, подумали бы, что он здорово похож на меня. Впрочем, мы и так похожи, хотя у меня глаза обычные, голубые. И в этом сходстве – ничего удивительного. Родные братья, как-никак.

- Это кто тебе тут бандиты? – строго насупился «кочевник».

- А нет? – искренне удивился Братец Леша. – А кто вы?

- Федеральная служба по контролю за оборотом наркотиков. А вот ты - кто?

Братец Леша предъявил корочку:

- Старший лейтенант Зябликов. Федеральная служба безопасности.

Он соврал три раза и не сморгнул. Никакой он не Зябликов, никакой не «лыйтенант», и никакой не «чекист». Но я решил, что лезть с коррективами – будет нетактично и не по-братски.

- Короче, мужики, - Леха шагнул вперед и набрал в грудь воздуху, - промашку вы дали недетскую. Не по адресу вы зарулили. На оперативный объект федерального значения наехали.

- Чего? Какой объект?

- Оперативный! – упрямо и с большим смыслом повторил Леха. Окинул зал размашистым жестом: - Все эти люди – работают с нами. На благо родины и ее безопасности. И это надо уважать.

«Кочевник» фыркнул:
- Чо ты лепишь? Здесь порностудия. Причем тут безопасность?

Леха поднял палец:
- Ты старший, да? Давай, я тебе на ушко все растолкую.

«Кочевник» впрямь склонил ухо к Лехиным губам и какое-то время вслушивался с крайне напряженной репой. Потом – помотал головой и признался:
- Чего-то я ни хрена не понял!

Леха прыснул. Отсмеявшись, раскинул руки:
- Ну если ты не понял – то, может, оно так и надо, а?

«Кочевник» обиделся:
- Старлей! А ты не слишком зарываешься? Ты, между прочим, со старшим по званию говоришь. Я – майор Кривцов.

Леха благоговейно сложил руки у груди:
- О! Да простит меня господин фельдмаршал! Ужасный моветон. Базар-то ведь держать – людей в уровень посылают, не-с-па?

Затараторил со всей своей жизнеутверждающей энергетикой:
- Ну это мы сейчас мигом поправим. Кого хотите из нашей лубяной избушки? Патрушев – устроит? Да говно вопрос! Давайте позовем дедушку Патрушева! Давайте все встанем в круг, возьмемся за руки – и: «Па-тру-шев! Па-тру-шев!»…

«Кочевник» покривился:

- Старлей! Перестаньте паясничать!

Леха огорчился:
- Чего, думаете, Патрушев не придет? – прицокнул языком, склонил голову с лукавой печалью: - Да я вот тоже, по-чесноку, думаю, что не придет Патрушев тереть за какую-то левую порностудию в глухих ****ях. И вообще ни один генерал не придет. И полковник не придет. Зачем – когда есть я? И я вот пришел. Прилетел, как голубь мира, и запел, как вещий Сирин. И пою вам следующее: с какого такого шухера вы пристебались к этой конторе? Тут вашего – ничего нету!

Подал голос один из черномордых:
- Ну… тут это… порнуха.

Леха вскинулся:
- Порнуха? А вы чего – полиция нравов? Ваше дело – белое и рассыпчатое. Или, там, зеленое-дымное. Вы ж оборотом наркотиков рулите, если не ошибаюсь? Так где, спрашивается, вы тут наркоту унюхали, спаниели?

Потом привели «менеджмент», Сергея и Агнессу. «Кочевник» гневно тыкал в них и вопрошал:
- А почему эти сразу не сказали, что под вами?

Леха раскидывал руки и дергал плечами, как будто у него на яйцах повис трехфазный кабель, который желательно стряхнуть:
- Не, ну ты красава, майор! Может, еще вывеску на воротах соорудить: «Данный вертеп разврата создан под эгидой ФСБ»? Когда вы нагрянули, ребята, - кивок на Сергея с Агнессой, - мне просемафорили, и абгемахт. Вам – ничего не обязаны они объяснять. Да вы бы и не поверили.

- У меня и сейчас имеются сомнения, - задумчиво пожевав свои сабельные усы, заявил «кочевник».

- Да? – Леха осклабился, и «зачирикал» очень напористо и быстро. Даже быстрее и напористее, чем обычно. – Да? Не, ну сомнения – это понятная фигня. Знаете, господин майор Кривцов, сомнения у всех бывают, и по разным поводам. Вот, например, один майор наркополиции строит себе коттедж о двухстах грандах на Новориге. Вроде – обычное дело, а ведь могут усомниться. Мир – он же не без скептиков. Мелочные, занудные людишки в синих пиджаках. Порой, бывает, так усомнятся, что парЫ поднимут, паровозом впрягут, вагон столыпинский, ту-ту, здравствуй, Нижний Тагил! Вот ведь, куда сомнения-то закинуть могут, господин майор!

Казалось, усы «кочевника» вдруг как-то пообвисли. Теперь они походили не на клыки саблезубого тигра, а скорее – на слюни бродячего бульдога, угодившего на живодерню.

- Ладно, порнография - это действительно не наш профиль, - покашляв, признал наконец господин майор и ретировался со всем своим черномордым флэш-мобом.

- Всем спасибо, все свободны! – объявил Братец Леша. Подошел ко мне, ухватил за плечо: - Кроме вот этого. Его – я конфискую.

Колька пригнулся к Славе с Аней, до моих ушей донеслось слово «брательник».

Агнесса прильнула к Лехе и принялась что-то нашептывать. Тут уж никаких слов до моих ушей не доносилось, но смысл был понятен.

«Это можно обсудить!» - веско, но неопределенно ответил Леха.

Осведомился у нас с Колькой:
- Пацаны, все было пучком? В смысле постановки бизнеса? Претензий к администрации не имеется?

- Все заебись, - ответил я.

- «…И все заеблось», - хмыкнул Колька.

Леха и «менеджмент» удалились на обсуждение. Мы же почему-то так и остались сидеть в зале. Привыкли, наверно.

- Так вот он какой, «Леша Белый», - задумчиво и завистливо молвил Слава. – Респект!

Ради справедливости, этим дурацким прозвищем, «Леша Белый», братца наградил я. По аналогии. А на самом деле он, конечно, и не лейтеха ФСБ, и не заурядный бандитский босс… долго объяснять, кто он. Тогда же – я и сам толком не ведал. Старший Брат – и все тут. Но только не из Оруэлла, а из марктвеновских пацанских разборок, тот самый, который «твоего старшего брата одним мизинцем уделает». Но при этом – реально существующий. И который реально кого угодно уделает…

- Спаситель наш! – не без пафоса выговорила Анечка. И не без кокетства добавила: - А я бы с ним, пожалуй, отснялась в паре-тройке сценок.

- Да я еще в школе ему… симпатизировала, - подхватила Иришка.
Ну да, Леха ведь закончил ту же школу, где учился и я до перевода в Лицей. Готов заверить нотариально: когда мы с Иришкой были в шестом классе, а Леха в одиннадцатом – все женское поголовье школы и даже некоторые молоденькие наставницы очень даже симпатизировали ему. Вплоть до орального секса в учительской - симпатизировали. Он был звездой и отжигал по полной. И, конечно, он герой.

Но, сказать честно, у меня сложилось особое мнение по поводу спасительской Лехиной роли конкретно в этом маски-шоу. И прежде всего, настораживала странная вежливость нарко-гоблинов: ни сапогами попинать, ни дубинкой огреть…
Но я держал свои соображения при себе.

Через сколько-то минут высокие договаривающиеся стороны вернулись. Видимо, договорились о «высоком». Леха похлопал в ладоши, призывая ко вниманию.

- Господа! – сказал он. – Фирма временно приостанавливает свою деятельность в связи сссс… со структурными подвижками. Однако не извольте тревожиться: творческие гонорары будут вам уплачены в срок и в полной мере. С тем – всем счастливо оставаться. Через час-другой за вами прибудет автобус.

Обратился ко мне:
- Чего сидишь? Собирайся!

***
Глава 8-2 «Конь прянул, и не только ушами»
Эпиграф:
«Накручивая мили на кардан,
Несусь я параллельно проводам»
Владимир Высоцкий

Когда я подошел с бэгом к Лехиному «бумеру», мой братец сидел за рулем, откинувшись на подголовник, и слушал музыку. Green Day.

- Лех, а давай Кольку с Иркой тоже прихватим?

Я предлагал и Славке с Аней отправиться с нами, но те отказались. Им нужно было утрясти кое-какие организационные вопросы с «менеджментом».

- Ира? А что есть Ира? Она не будет учить меня водить машину? – с некоторой опаской поинтересовался Леха.

- Да не, она ненапряжная.

- Ну тады – лады. Вот это – она? – Колька с Ирой как раз вышли из дверей особнячка и зашагали к воротам. – Симпатичная.

- И губа не дура! – отвесил я несколько двусмысленный комплимент профессионально важному качеству подруги.

Садясь в машину, Колька ехидно поинтересовался у Лехи:
- Ну и сколько откату за крышу выторговал?

Леха возмутился во всю ширь своих шоколадных глаз:
- Я - выторговал? Это они - уломали взять их под крылышко за тридцать процентов. Знаешь, как просили? Вот и вошел в жалость… Бо сострадателен я и нежен…

Он закурил. Принялся философствовать:
- А вообще, милые они люди – только наивные, шопесдец. Ну как так можно, работать в порнобизнесе без крыши? В России-то… – назидательно изрек: - Чтобы в России снимать порнуху без крыши – нужно не иметь башни. Вот я и сжалился.

- И как тебе не стыдно крышевать порнобизнес! – упрекнул Колька.

Леха тяжко вздохнул:
- Ну вот! Я им *** сосу по дружбе – а они за это меня ж пидором обзывают! Где правда?

Сказано было с такой искренней обидой, что мы скорчились где-то под ковриками.

Потом Ирка спросила:
- Алексей, а вы сами никогда… не снимались?

- В порнухе-то? – Леха помотал головой. – Нет. Как можно-с! У меня в ваши годы другой бизнес был. Солидный. Разбой, там, похищение сенаторов ради выкупа, торговля оружейным ****онием, все дела.

- Да врешь ты все! – изобличила Ирка. – Я ж тебя помню. Я ж в Сашкином классе училась.

Леха криво усмехнулся:
- Ну, я конечно, не скажу, будто помню всех шмокодявок, шмыгавших под ногами… но тебя – припоминаю.

Мы как раз выбрались с размытой грунтовки на асфальт. Ирка, возможно, хотела что-то сказать, но язык ее прилип к гортани, а легкие – к спинке сиденья.

Тут, наверное, следует пояснить Лехину реплику насчет «учить машину водить». Проблема в том, что многие люди, ездящие с ним впервые, порываются делать именно это (когда, конечно, вновь обретают дар речи после разгона). «Алексей, вы уверены, что двести пятьдесят – подходящая скорость для подмосковного шоссе?»

Леха обычно спохватывается, хлопает себя по лбу: «Ах да! Про закись-то и забыл!» После чего утапливает кнопку форсажа, шины взвизгивают, нос задирается, «как у бойскаута на голую девочку», по Лехиному выражению, – а спидометр уходит далеко за триста. И это не гипербола – это реальный кошмар под названием «Поедем, красотка, катААААтьсяААА!»

Правда, если не подохнуть в первую минуту от разрыва сердца –начинаешь ловить кайф от Лехиной манеры езды. Я вот где-то годам к четырнадцати проперся. А к шестнадцати – даже ссаться перестал. И сейчас - едва не кемарил на пассажирском сиденье. Потому что под Green Day Леха ездит «лирично», плетется на каких-то двухстах и почти не вылетает на встречную.

Но бедной Ирке хватило и того. Бледная и перекошенная, она всхлипывала отрывистыми дорожно-акынскими комментсами: «А! Поворот! Грузовик! А!»

В конце концов Леха не выдержал и попросил: «Коля, сделай, пожалуйста, Иру потише!»

- Ириш, если мы разобьемся – тебя опознают по спиральке, - успокоил Колька.

- Не волнуйся, - я обернулся. – Леха так ездит, чтобы аварии с дороги распугать. И, знаешь, помогает.

Ближе к Москве Иришка оклемалась кое-как, да и поток сгустился, лимитируя Лехины выкрутасы. Вскоре мы уперлись в капитальную пробку верст на двадцать.

- Блин! – Леха закурил. – Вот чего им всем надо в этой сраной Москве?

- А ты мигалку вруби! – посоветовал Колька.

- Мигалку, - пафосно растолковал Леха, - я врубаю, когда мир в опасности. Но этот мир нихуя не ебнется, если мы приедем в Москву на час позже.

Иришка, меж тем, болтала по телефону. «Да, спасибо!... Обязательно!... Ну, без вас, как бы, и повода не было бы… Еще раз спасибо!.. Целую!»

Внезапно озаренный, я спросил:
- У тебя чего, днюха, что ли?

- Ага. Родаки, вот, поздравили.

Колька ухмыльнулся со всем своим похабством:
- Вот позвонить им сейчас – и: «Поздравляем вас, дорогие родители, с тем, что вырастили настоящую, профессиональную, не побоюсь этого слова, порнозвезду. Очень, между прочим, приятную в использовании!»

Ирка достала из сумки полуторалитровку нарзана и огрела нахала по белобрысой голове. Блюм!

Колька малость смутился:
- Да это, в общем, комплимент был. Типа, поздравля-бля-вля, и все такое. Типа, не будь лапшой, соси большой….

Блюм! – еще раз.

Я покашлял:

- Ириш, я тоже хочу тебя поздравить и сказать, пользуясь случаем и подголовником, что… - Ирка остервенело вцепилась в мой ремень безопасности, угрожая придушить, - …что было счастьем снова с тобой повидаться, и, короче, всего тебе самого доброго и светлого...

Ирка отпустила ремень, и я договорил:
- … типа, скажем, доброй и светлой спермы на твоем красивом и одухотворенном лице, что, беспесды, тебе очень даже идет… - тут я засипел, чувствуя, как Иришкины когти впиваются в мою шею.

Меня спас Леха, утихомиривший эту фурию.

- Прикинь, - сказал он имениннице, - а я вот с этим уже шестнадцать лет живу. Правда, кое на что оно годится: носки, там, постирать, пятки почесать. Так бы, наверно, ваще утопил нафиг.

- Он стирает тебе носки? – заинтересовалась Иришка и ослабила хватку.

- Только если они очень грязные! – мрачно сказал Леха, прижался к обочине и вышел.

Через пару минут вернулся с букетом роз и бутылкой шампанского. У него поразительная способность находить розы и шампанское в самых задрищенских подмосковных промзонах.

«Ой, как мило!» - растрогалась Иришка.

- Если бы вы, барышня, высунули голову из машины – я бы вас и за уши потягал! – галантно заметил Леха.

- Ой, так не хочется в Москву! – томно вздохнула Иришка. – Я ведь родакам не сказала, что возвращаюсь сегодня…

Леха сел за руль, развернулся, продравшись через поток, и устремился обратно в Область.

- Я знаю тут неподалеку одно местечко. Чистое лесное озерко. Живописный пейзаж. И ни единой мудацкой души.


Глава 9. Солнце, водух и …да

Эпиграф:
«Знают только сосны и янтарная смола,
Как в высоких травах заплетаются тела…»
«Сплин»

Идиллическое местечко, обещанное Лехой, оказалось впрямь недалеко от Столицы. Минутах в двадцати езды. Лехиной езды. То есть – где-то на границе с Калужской областью.

Вскоре наша «бэха», продравшись через лесную тропинку - кое-где на двух колесах - встала на живописной полянке перед чудесным озерком. Берега были обрывистые, дно продолжало их крутой профиль, и потому было чистым, незаиленным. И – «ни единой мудацкой души», как было обещано.

Леха сделал Грин Дей погромче, вышел из машины, достал из багажника брезентовое полотнище. Расстелил на траве.

- Там крови нет? – опасливо поинтересовался Колька. – Ты ж, поди, трупы в этой дерюге возишь?

- Я вожу только обескровленные трупы! – уверил Лёха.

- Ты вампир, что ли? – с живым любопытством предположила Иришка.

- А то! – Леха стянул футболку и нацепил непроницаемые сангласки, очевидно, чтобы подчеркнуть, насколько нестерпим для него солнечный свет.

Мы с Колькой принялись раздеваться. По правде, мы порядком запарились в машине, как бы ни освежала Лехина водительская прыть, и спешили окунуться.

- Блин, у меня купальника нет! - с невообразимо ****ским кокетством призналась наша именинница.

Мы с Колькой решили проигнорировать эту жалобу со стороны девчонки, которая последние пять дней если и была чем-то прикрыта, то лишь нашими телами и смачными пятнами нашей спермы.
Леха искоса глянул на впавшую в невинность Иришку и выразил солидарность:
- Прикинь, я вот тоже – даж стринги забыл надеть!

Что и продемонстрировал, скинув свои летние шорты, под которыми никогда не носил трусов. Снял сангласки и, разбежавшись – рыбкой сиганул в воду. Мы с Колькой – последовали. Иришке ничего не оставалось, как заголиться и присоединиться к нам.

«Вы только не смотрите, когда вылезать буду!» - потребовала эта охуевшая на солнцепеке куртизанка, в бреду вообразившая себя монашкой.

- Ириш, веришь ли, - проникновенно сказал я, - насмотрелись уж как-то!

Она не смутилась в своем маниакальном желании смутиться:
- Нет, ну Леша-то – не видел?

- Да я вообще голых девочек не видел, - признался подплывший Леха.

- Правда? Ну так – гляди! – она вскарабкалась на берег и предстала во всей красе своего тела и во всей силе своей логики.

- Эстетично! – похвалил Леха.

- Можешь даже потрогать! За конфетку.

- Откуда я тебе конфетку возьму? – проворчал Леха, но все же вылез и одобрительно похлопал Иришку по упругой кофейной заднице. – Молодца! В форме себя держишь. Спортивненько.

- Нет, ну по сравнению с тобой… - Иришка потупилась и зарделась. – Ой, Леш, а можно тебя сфоткать?

- Можно…

По сложению Братец Леша немного щупловат, но всё же выглядит примерно так, как может выглядеть парень, который каждое утро становится на руки, пятками к зениту, и делает по полсотни отжиманий, попеременно на правой и левой.

- Ну вот, теперь – ты тоже порнозвезда! – торжественно объявила коварная Иришка, отсняв классическую фигуру Братца Леши со всех ракурсов.

- Ага, welcom to the club! – подхватил Колька. – Выпьем за это?

Иришка пила шампанское, мы – пиво. У Лехи чисто случайно обнаружились в багажнике две упаковки родного Туборга, и еще несколько банок – в холодильнике.

Через некоторое время Иришка принялась допытываться:
- Леш, а вот честно – ты, когда в школе учился, согласился бы в порнухе сниматься?

Леха пожал плечами. Опасливо уточнил:
- С неграми?

- Почему с неграми? – Ирка фыркнула. – С девчонками трахаться.

Леха закурил, неопределенно повел головой:
- С девчонками я и так трахался.

- Но перед камерой? Когда знаешь, что тебя кто-то еще увидит?

Меня подмывало рассказать, как этот бессовестный озабоченный гад не стеснялся переть свою девочку на глазах у родного брата, в то время совсем юного и неиспорченного – но Леха ответил сам:

- Кто-то увидит? Ну, кто-то подрочит. От этого мир станет хуже?.. – поморщился: - Ты, Ириш, странные вопросы задаешь.

- Но ведь не снимался? – продолжала докапываться именинница, недвусмысленно подводя Леху к тому, что не поздно восполнить этот пробел в биографии.

- Не снимался… Не подфартило… Бизнес был в зачатке… - оправдывался Леха.

- А сейчас бы снялся?

Леха критически оглядел нас по очереди. Заявил:
- Если ты к тому, чтобы отпердолить Коляна – это будет ОЧЕНЬ дорого стоить! Потому что в данном случае предпочтения Коляна похуй, но я не гомик! – подумав, добавил: - А Саньку – еще дороже, потому что это будет еще и инцест.

- Я думал, ты скажешь: «Ни за какие сокровища мира»! – возмутился я.

Леха скривился:
- Да что ты знаешь о сокровищах мира, родное сердце? Впрочем, за тебя в Таиланде и пары штук не дадут…

- Но есть же другие варианты! – поспешно сказала Ирка, стремясь увести дискуссию из чисто теоретической плоскости – в практическую.

- Варианты? – Леха огляделся. – Ну, один вариант… с грехом пополам…

- С грехом, с грехом! – Иришка буквально повесилась на Лешкины плечи, норовя поддеть бедром его интерес, покамест висячий. Проворковала на ухо: - Хочешь меня поздравить?

- Ну, можно и поздравить, - рассудительно молвил Леха. – Ладно, пусть это будет обучающий фильм… Саш, можешь взять мой мобильник.

Лехин девайс отличался от наших примерно так же, как и мускулатура. В смысле, у Лехи очень навороченная, накачанная труба, и простое перечисление ее умений – само по себе эротическая литература. Только – это все строго секретно, даже марка. Скажу одно: в свободной продаже таких нет. Наверно, конструкторы создавали сие чудо электроники не только для съемки отвязных порнофильмов – но аппарат умеет делать и это, причем качественно.

Поначалу Леха молчал, никак не комментировал свои действия. Это было извинительно. Ирка раскинулась навзничь на траве, а Лешка прильнул ртом к ее неугомонной, настырной ****енке. Вот и молчал. За него – звучала Иришка, задыхаясь кайфом и стоном.

Потом же Леха приподнялся и рек:

- Теперь начинаем вдумчивую еблю по канонам Тантры и заветам Чучхе…

Он уселся на траву перед Иришкиным «порталом», чуть приподнял ее тельце над землей и подложил под задницу свою согнутую ногу, как рычаг.

- Таким образом, мы можем легко контролировать угол возвышения девичьей жопы и угол атаки.

И тотчас атаковал, насадив Иришку на своего агрессора, уже торчавшего под вполне решительным углом.

- Главное, - вещал Леха, - сразу найти ту загадочную точку Ж, о которой так много кривотолков. Но наш толк - прямой!

Он чуть-чуть отстранился, вынув на полшишечки, возложил заботливую длань на Иркин лобок и совершил тазом несколько плавных восьмеркообразных движений, вдумчиво зондируя отзывчивость постигаемой ****ы.

Я почти что упер глазок мобильника в место стыковки, делая клоуз-ап. Для наглядности. Мне было малость неловко, особенно от того, что мой собственный зонд уже стоял в полный рост, вот только приткнуть его было некуда. Утром, когда мы снимали «классические забавы в барской усадьбе», я кончил два раза – но с тех пор прошло чертовски много времени. Приходилось терпеть. Во имя науки.

Тут Иришка всхлипнула, судорожно и заполошно.

- О! – Братец Леша ухмыльнулся. – Попалась!
И подмигнул.
Изложил дальнейшую программу, не отличавшуюся особой затейливостью:
- Теперь, четко встав на рельсы Дао, **** девочку так, чтобы головка *** бодала эту самую точку Ж, пока не убодает окончательно!

Он наяривал короткими, отрывистыми движениями, сродни бильярдным клапштосам. Иришка обратилась в одну большую точку Ж. Она орала, стонала, изгибалась и трепыхалась, как лягушачья лапка на электродах Гальвани.

- Вот. Девочка завелась, - констатировал Леха. – Молодец девочка – хороший тонус. Теперь она сама дрыгается на хую, а парень может покурить. В этом и есть высокий смысл ебли – завести девочку, чтобы самому не напрягаться.

Он и впрямь прекратил долбиться, а лишь подправлял Иркины конвульсии, удерживая ее жопу навесу.

- Обратите внимание, - академическим тоном молвил Леха. – В этой позе очень удобно массировать клитор. Но главное – такая поза, когда башка девочки находится ниже задницы, усугубляет оргазм, вызывая приятное головокружение.

Иришке не требовалось говорить «Именно так» чтобы подтвердить верность Лехиного суждения.

- Еще такая поза позволяет парню держаться довольно долго. Но сейчас – не тот случай, - уведомил Леха. Доверительно признался: - Со вчерашнего утра не спускал. Всё дела, дела…

- Она любит, чтобы кончали в нее, - известил Колька.

- Так тому и быть! – постановил Леха. Прогнулся, откинувшись назад, глубоко вздохнул и – Oh, yeah, baby, oоооh!

Иришка сумела оклематься минут через пять. «Это было… это было… это…»

- Это называется «секс», лапуля, - скромно сказал Леха, покуривая свой Лакки.

- Продолжим семинар? – предложил Колька, нависая над Иркиной «приятно вскруженной» головой всеми своими бронебойными сантиметрами.

- Вот еще! – Иришка фыркнула. – Чтобы после такого аса я вязалась со всякой сопливой шпаной? Ручками, мальчики, ручками!

Мы с Колькой, понятное дело, пытались изловить эту вредину и грязно изнасиловать, но она вырвалась из наших похотливых лап и бултыхнулась в воду. Мы продолжили преследование в акватории. Колька взял отсечный курс, я – догонный. Но Иришка нырнула, грациозно извернулась под водой и прошла обратно к берегу по глубине – я видел сквозь прозрачную толщу ее смуглую, изящную фигурку. Разумеется, мог бы перехватить, но, по правде, за пять дней ебли я так и не поинтересовался у Иришки, какой у нее разряд по плаванью. А когда не знаешь про девушку таких вещей – лучше не тискать ее под водой, от греха.

Леха до поры с буддийским благодушием наблюдал с берега наши маневры. Потом отбросил сигарету и сам спустился в воду, встав у самого берега. Ему было по пояс. Иришка вынурнула прямо перед ним, едва не ткнувшись головой в его яйца. И тогда Леха молниеносно сграбастал ее и вознес на вытянутых руках, жопой к берегу. Одна его ладонь подпирала грудь меж сисек, другая – лобок. Иришке оставалось лишь беспомощно сучить ногами, едва шкрябая пятками по кромке обрыва. Я прикинул, что если встать на самый край берега – можно сочно отпердолить эту упрямицу со всем удовольствием. Колька прикинул то же самое. И Леха имел в виду именно это, о чем и заявил:
- Пацаны, пользуйтесь на здоровье! – и обратился к своей жертве, насмешливо глянув вверх: - С днем рождения, Ириш!

Мы с Колькой наперегонки бросились к вожделенной цели. Но я был ближе, первым вскарабкался на кручу и пристроился к Ирке. Чтобы засадить ей как следует - приходилось изрядно выгибаться вперед, и видимо, в силу этого обстоятельства я кончил очень быстро, за какую-то минуту.

Мстительный злодей Колька был не таков. Он решил растянуть удовольствие и усугубить глумление. Он сходил к машине, взял из холодильника запотевшую банку Туборга, открыл ее, с чувством приложился, закурил – и лишь тогда приступил к изнасилованию именинницы.

Трахал он ее методично, с расстановкой, между делом потягивая пиво и покуривая. Смотрелось – запредельно цинично. Иришка млела и ахала, нависая над озером. Время от времени Колька прикладывал к ее заднице ледяную банку, с садистским смаком прокатывал – и тогда Иришка взвизгивала, забавно корчась. Колька ловил эти судороги своим взыскательным ***м и тащился по полной. Я тоже взял пиво, встал рядом и снимал это издевательство для истории.

Оно продолжалось минут десять. Наконец, Леха окликнул:
- Колян, давай шустрее!

- Чего, устал? – удивился Колька.

- Ссать охота, - признался Леха.

- Ну так ссы в воду.

- За кого ты меня принимаешь? – возмутился Леха. – Там же рыбки!

Войдя в Лехино положение и глубже войдя в Ирку, Колька распалил себя парой дюжин ударных фрикций и успешно отстрелялся.

- Все, можешь демонтировать станок, - сообщил он.

Потом мы, чуточку осоловев от жары и пива, тешили именинницу всякими забавными играми. Ей завязывали глаза, и она угадывала, кто из парней делает ей кунни. Если угадает – парень отлизывал до «кончины».

Явив изрядную проницательность, Иришка не ошиблась ни разу, а кончила раз пять. Сколько ее помню по жизни, она всегда отличалась наблюдательностью и вниманием к ближним. А сколько помню ее в сексе, она всегда была «легка на подъем».

Потом Иришка сделала Братцу Леше образцово-показательный минетик, заснятый нами во всех деталях. Леха поставил высший балл: «Молодца! Владеешь!» Но и выдал конструктивные замечания: «Ир, старайся больше работать по нижней части, по уздечке. Там – у парней самые светлые чувства. Ну да – practice makes perfect, как говорила леди Чаттерлей».

Между тем, день клонился к закату. Еще малость искупавшись и потрахавшись, мы двинули в Москву.

- Спасибо, ребят! Это был самый незабываемый день рождения! – с пафосом поблагодарила Ира, когда Леха высадил ее у подъезда.

Галантный водитель так проникся, что в дополнение к букету роз подарил Ирке флэшку с познавательным фильмом для юношества и девичества.

«Смотри и помни!» - завещал он. Потом мы подбросили до дому Кольку, а я – набился к Братцу Леше в гости, в Бутово.

***
Эпилог

- Этот «наезд наркополиции» на студию – это ведь ваши устроили? – в лоб спросил я Леху, потягивая пиво у него на кухне.

Леха, ровнявшей на газете горку трухи растительного происхождения, немного сконфузился, поморщился:

- Саш, ну ты ведь умный парень?

И, улыбаясь со всей своей обезоруживающей кротостью, доверительно признался:

- По правде, мне просто захотелось с тобой повидаться. Я завтра улетаю в Маракайбо, к Лапуле – и не меньше, чем на две недели. Вот и решил проведать тебя, на твоем новом поприще.

Тут засмущался я – и тоже поморщился:
- Да это не «поприще». Так, экспириенс…

- «Прокурору расскажешь»! – грозно и веско выговорил Леха. И прыснул.

Я вздохнул. Предложил сделку:
- Давай, ты не будешь говорить Матушке, чем я занимался на этой неделе, а я – не скажу твоей Лапуле, чем ты занимался сегодня!

Братец Леша хмыкнул, не прекращая набивать штакетину буро-зеленой трухой:
- Да Лапуле-то что? Она – неревнивая… сущая овечка…

Я заржал. Нужно видеть Лапулю, чтобы оценить несусветность Лехиного уподобления. На самом деле… как бы про нее сказать? Это просто черная пантера, которая предпочитает не носить шкуру. Но клыков и когтей у нее от этого не убавилось. Впрочем, она действительно неревнива. Насколько в курсе их с Лехой отношений, ревность – попросту ниже ее демонического достоинства. «Да какая мне разница, с кем ты трахаешься на стороне, керидо. Когда ты в моих лапах – тебя трахаю я». Что-то вроде.

- Зато, - гнусно осклабившись, молвил Леха, - у меня появился крутой компромат на тебя. Материалы-то – у нас. Вот настрогаем дисков, устроим раздачу в твоем Лицее.

- Да на здоровье, - я зевнул. – Нехай себе завидуют.

- Ну и правильно! А-ахуенно верная жизненная позиция! – одобрил Леха и решительно подорвал косяк.