Амбросий. Прогулки

ПРОГУЛКИ АМБРОСИЯ. 5.06.96

1.ПРОГУЛКА НА ЗАРЕ.

Проснувшись, Амбросий обнаружил себя лежащим на полу. Под ним была простыня и сверху тоже была простыня. Сам же Амбросий был совершенно гол. Это его и удивило ( т.к. он абсолютно не мог понять, зачем ему понадобилось вчера ложиться именно на пол, рядом с кроватью, да еще раздеваться до гола, и почему в конце концов , без одеяла или хотя бы подушки?) и обрадовало, т.к. он таки себя обнаружил, а это было несомненно хорошо.
 Амбросий поднял глаза и увидел окно, полное солнечного света, еще тихого, тонкого, едва уловимого.
 Он пошевелился, встал, чувствуя затекшее от неудобного лежания тело, потянулся и подошел к окну.
 За окном было тихо. Пустая мокрая улица. И тихо. За окном жил только прозрачный, нежный солнечный свет.
 Амбросий накинул длинный махровый халат, подпоясался, влез в шлепанцы и, махнув рукой по волосам, предстал перед зеркалом.
 Зеркало удивленно отразило верхнюю половину заспанного и взлохмаченного Амбросия с щетиной на измятом лице. Казалось, что оно недоуменно переглянулось с часами, которые, слабо веря сами себе, в этот момент прокуковали пять утра.
Амбросий остался доволен. Он, будучи человеком утонченным, судил отнюдь не по одежке. А вот мужественный подбородок, сжатые плотно губы, орлиный нос и - особенно- глаза, выражавшие радостную решимость, ему очень понравились. Он выкатил грудь, распрямил плечи, и, отметив прямое сходство с породой римских патрициев, вышел в утро.
 Утро. То ли воздух, еле движимый ветерком, тончайшая ткань, охватил Амбросия, то ли нежнейшая неощутимая какая-то радостная тоска? Амбросию казалось, что он, он единственный владелец этого утра, этого часа, всей этой чудности: улицы, умытой и похожей на сказочную реку.
 Господи!!! Внутренне возопил Амбросий, господи, видишь ли ты!!!
 И стало ему обидно, так обидно, что ведь вот оно - чудо, тайна рассветная. Вот оно - бесподобная красота - в чистейшем виде!
 Господи, что ж это делается, боже мой! Люди! Лю-ю-юди!!! Что же вы делаете, ей!!
Выходите же - это нельзя пропустить! Нельзя же спать в такую красоту! К чему же и жить-то тогда! - завопил Амбросий.
 Но люди спали. Люди спали. Им надо было с утра идти на работу. Это были серьезные и очень устающие за день люди. Они досматривали последние радужные сны в своих измятых за ночь постелях. Кажется, Амбросия никто не услышал.
 Зато Амбросий услышал, как в нетронутую тишину врезался какой-то звон, звончик. Это в чьей-то квартире
 Амбросий прозвенел будильник. Минута - и раздался еще один звонок - и еще чей-то будильник. Через пять минут Амбросий, возвращающийся домой, надышенный и посвежевший, слышал чудной, никем должно быть не знаемый перезвон - то были будильники серьезных уставших людей. пришел домой, сбросил свою хламиду, и, перетащив простыни, бросился на кровать.
 В окно, улыбаясь, лился солнечный свет и, преломляясь в срезах зеркального стекла, ложился радугой на умиротворенного Амбросия.
 Еще часа два он блаженно дремал в радуге. А после, как все, пошел на работу.
 В метровской толчее, плечо к плечу, текли озабоченные, усталые, серьезные и несчастные, каждый по-своему, люди. Вряд ли кто-нибудь мог заметить тихое, ласковое, теплое свечение, исходящее от одного из них.
 В переходе на Садовой, на Амбросия налетел какой-то толстый господин с огромным портфелем.

 Портфель больно ударил Амбросия по ноге. А господин обозвал его, почему-то мизантропом.


2.ПРОГУЛКА ПОД ЛУНОЙ.


Это был август. Теплейший август. Царственный месяц. Месяц свершения чудес. Месяц звездопадов. Время, когда шелк белых ночей превращается

в нежнейший панбархат ночей августовских.
 К тому же, это была суббота. Можете себе представить - суббота! Вернее от субботы уже почти ничего не оставалось. Она медленно переходила в воскресенье.
 Царила ночь. Глубокая, тихая и теплая. Великая ночь. Время романтиков и мечтателей, время звезд и луны, незаконно и варварски занимаемое темными личностями, над всей жизнью которых можно поставить «без»! Правда теперь эти граждане свободно вторгаются и в День. Так что, смелее, чего нам бояться, если с равным успехом мы можем нарваться на этих беззаконцев и днем! Смелее! Вот они - врата ночи, распахнутые для бессонных романтиков, бестрепетных и мечтательных, вперед!
 Запах ночи - ночного города - опасный запах. Он пьянит, ударяет в голову, осторожней! Это запах свободы. Это запах свободы, воли и одинокости.
 Так рассуждал Амбросий, глядя на плавно догорающие свечи, мерцание которых отражалось в зеркале таинственно и сказочно.
 Казалось, сама ночь взывает к нему, дышит в открытое окно и манит, и манит:
 -Выйди, Амбросий, выходи! Разве ты сможешь спать, Амбросий, ведь это преступно, в такую ночь! Я жду тебя, я зову тебя, Амбросий! Разве смогу я без тебя!... Ну, выходи, родной, давай!!!

- Амбросий накинул бумажную куртку, задул свечи и....

- Что ж навыдумывал ты, насочинял себе, глядя на тревожный жутковатый диск луны из окна! Что за бредни пришли тебе в голову, Амбросий! Дурак ты, однако, полный дурак. Сейчас только недопитые пьяницы шляются по ночам. Куда тебя понесло! - Высказался внутренний голос.
 
Амбросий поежился, провел ладонью по лицу и огляделся. На улице было не так уж и жарко. Просто совсем даже не...
 К тому же неясная тревога, вползшая к Амбросию в душу, напрочь лишила его беспечности.
 Луна, столь якобы любимая влюбленными, была совсем нехороша. Она напоминала глаз какого-то одноглазого ростовщика, вещего и злобного, пристально и недобро следящего за сжавшимся Амбросием.
 Поплохевший Амбросий, сникший и напряженно вслушивавшийся в ночные шорохи, поплелся к Невскому.
 Лунный свет - мертвенно-бледный и холодный, казалось, следовал за ним, с той улыбкой, с которой должно быть ведьмы и русалки заманивают доверчивых детей в чащу леса или в болото.
 Амбросию было тоскливо. Дойдя до Петропавловки, он остановился перевести дух. На деревянном мостике застыла парочка влюбленных. Амбросию она показалась парочкой разлучающихся и навсегда прощающихся людей. По улице прошла компания. Они о чем-то оживленно болтали. Амбросию почудилось, что о конце света. Девица из проходящей компашки вдруг рассмеялась. Амбросий решил, что девица, видно, слегка тю-тю. Ведьмоватая девица...
 Амбросий пустился в путь, дошел до Стрелки, и, здесь, среди роз, сделал привал.
 Полюбовавшись розами и звездным небом, он, не удержавшись, обернулся на Петропавловку.
 Напрасно. Напрасно ты крутишь головой, Амбросий!
 Мертвенный лунный свет скользил по воде. Амбросию стало жутко. Как-то вдруг - исчезли привычные линии набережных, очертания моста и он увидел Заячий остров - призрачный, как бы подвешенный в воздухе, чуть качающийся на подвижных воздушных струях. Город исчез. Амбросий почувствовал под ногами неровность камня, вместо привычной асфальтовой плоскости.
 Он вздрогнул, закрыл глаза и заставил себя вернуться в настоящее. Очнувшись, Амбросий огляделся - розы цвели. Звезды падали. Сияли подсветки. Царила августовская колдовская ночь.
 Он взглянул на лунный диск, и ему почудилось, что неведомый ростовщик хохочет, хохочет над ним, Амбросием, над всем этим бедным городом, над царственной, нежной ночью - зло, издевательски. Нервная дрожь реки, переливы, блики лунного света - уверенные, отчетливые, ясные...
 Амбросий махнул рукой тонущему во тьме острову. Погладил парапет и, с непонятной легкостью, весело даже направился к Катькиному садику. Амбросий почему-то знал, что там, там он справится с подлой луной.
 В просторном русле Невского плескала ночь, усеянная фонарями. Амбросий даже встречал людей. Люди шли парами, компаниями или даже как он, по одиночке.
 Добравшись да садика, Амбросий стрельнул у проходящего паренька сигаретку, с кайфом затянулся и сел.
 Яркий свет фонарей здесь не давал луне преимуществ. Она казалась какой-то робкой и потерянной. Ее свет, здесь - неназойливый, мягкий и какой-то ручной, протекал сквозь зелень деревьев, застревая, путаясь в густой листве, высвечивая узоры, ложился, притихший, кружевным ковриком теней под ноги. Амбросий почувствовал, как он сам, его тело, растворяются в спокойном узорчатом серебре. На него нахлынула красота и нежность.
 Вдруг он почувствовал, что устал и замерз. Покупавшись еще немного в серебристом свечении, он притушил хабарик, встал и двинулся в обратном направлении - домой.
 Он шел не торопясь , изредка поглядывая на лунный диск; Амбросий даже подмигнул ему!
 Невский закончился быстро. На Стрелке он опасливо покосился на Заячий остров. Тот призрачно покачиваясь, казалось, улыбался Амбросию.
 Дойдя до деревянных мостков, Амбросий обнаружил стоящую на них влюбленную парочку.
- Надо же! По всему видно, что уж эти ребята сошлись надолго...- подумал Амбросий, и, улыбнулся.
 И хорошо, что в этот момент Амбросия никто не видел! Амбросий улыбнулся призрачной, мертвенной, холодной улыбкой, улыбкой, которой должно быть дикие эльфы и призраки

 улыбаются невинным девушкам, зазывая их в болота или в реки...






Не то, чтобы прогулка...

Однажды Амбросий, обнаружив, что дома нет хлеба, решил выскочить в булочную. Он взял деньги, накинул куртку и вышел.
 Стоял сентябрь - светлый, спокойно- радостный. Время было еще не позднее и Амросий решил зайти в дальнюю булочную, которую он особенно любил. Он перешел Гулярную и направился к Веденской. На углу Гулярной и Веденской Амбросий остановился. Он увидел дивную картину, увидеть которую можно только в России, Только в Питере, и то только в старых районах...
 На углу двух улиц, посередине большой, не просыхающей даже в тропическую жару лужи, сидел гражданин. Одет гражданин был самым невероятным образом - на нем были штаны какого-то темно-серо-бурого цвета, фасон которых не взялся бы определить ни один модельер, и дамская вязаная кофта, без пуговиц, с полу оторванным воротником, одетая но голое тело. На шее гражданина болталось нечто, отдаленно напоминающее веревку, одна нога была обута в невероятный ботинок и без носка, а вторая, наоборот, была в носке, из которого торчал грязный большой палец и мизинец. Голову венчало приспособление, которое, судя по тому, где оно находилось, служило гражданину шляпой.
 Сидящий в луже гражданин невозмутимо брился. Рядом с ним стояла пустая жестяная банка из-под пива и еще одна- из- под тушенки. Очевидно, гражданин только что закусил и теперь прихорашивался.
 - Вот так да...- Успел было подумать вросший в асфальт Амбросий, - Вот это да.., как гражданин оторвался от своего занятия и изрек:
 “ Испытание натуры трудно... Однако приятно, полезно, свято. Чем больше таинства ее разум постигает...э... чем далее рачение наше в оной простирается, тем обильнее собирает плоды для потребностей житейских.”
 От неожиданности Амбросий обомлел. Он хотел было попятиться, но ему это не удалось. Он стоял выпучив глаза и открыв рот.
 Гражданин оглядел Амбросия с ног до головы весьма презрительно и добавил:
 “Damnant quod non intelligunt”, что в переводе с латинского означало:” Осуждают то, чего не понимают.”
 Амбросий продолжал стоять и тупо взирать на гражданина. В голове его крутилось дурацкое: “ Ничего не понимаю!”
 Тогда гражданин, сменив тон на более, видимо, доступный Амбросьевскому восприятию, прокаркал - “ Дай сюда сигарету, придурок, и давай, вали в свою булочную, болван!”
 Амбросий, с которого в момент спала одурь, достал пачку “Далласа”, отдал оракулу пяток сигарет и умчался в магазин.
 На обратном пути он увидел пустую лужу, а к двум банкам прибавился мятый хабарик.
 Амбросий, почему-то обрадованный отсутствием гражданина, побежал домой. В голове у него крутилось неизвестно откуда взявшееся:” Surge et age”.*
Перевода он не знал...



* Поднимись и действуй. (лат.)